***
- Саню подставили. За убийство. Слова Пчёлкина, заставили сердце остановиться, на последней букве. Кровь от лица отлила, будто кто высушить решил. Витя не скрывал свой озабоченный вид, хотя понимал, что только больше девушку пугает. А ей и не нужно, чтобы парень маску одевал мальчишескую. Это не просто драка с уголовником, даже не рэкит, которого так боится. Это проблема, как бы Романова себя не отвлекала, малорешаемая. - Что? Язык захотелось себе вырвать, за вопрос глупый. Лучше бы молчала, чем голосом, от страха охрипшим слово произнесла. Пчёлкин на Марусю свою не смотрел, не мог глаза поднять, не мог увидеть, как у неё губы вмиг обветрились, трещинки делая чётче. - Сегодня обыск у него был. Пистолет нашли. Но не его он, не его. Витя больше сам себя успокаивал. Маша сама понимала, что ошибка это. Не может такого быть. Белов через себя переступил, когда на драку с Мухиным согласился. А тут, убийство. Но кричать об этом было бесполезно. Если взялись за него, посмели так подставить, значит так нужно кому то из вышестоящих органов. И на трёп малолеток, защищающих своего друга, просто рукой махать начнут, как от мух кусачих. Она будто дышать больше не могла, боялась, что только хуже сделает, упустит что-то. И лучше бы задохнулась от нехватке воздуха, чем зная, что будет происходить дальше. Не только с Сашей. Со всеми. За другом пойдут, головы свои подставляя. - Саша где? - На даче у Царёвых. - Витя откашлялся, сдерживая рефлекс сигарету прикурить прямо в комнате. - Завтра к нему поедем. Парень на Марусю притихшую посмотрел, и сожаление в глазах скрыть не мог. Маленькая, сидит, словно окаменевшая, грудь в дыхании не поднималась. Пальцы только сильно сжала, до побеления. Пчёла девушку к себе притянул, ласково по голове поглаживая, извиняющее. А она, будто без слов всё поняла. По касаниям его, по дыханию частому, по сердцебиению бешеному. Заранее себя подготавливать начала, что бы с отказами не кинуться. - Марусь, - он от девушки чуть отстранился, в глаза глубокие заглядывая, - пока всё не утихнет, нам видеться нельзя будет. Романова губы поджала до боли. Казалось, что головой, как ненормальная в несогласии мотает, а на деле, продолжала без движений на парня смотреть. Чувствовала это, понимала, что Витя может ей сказать. Но у того, от слов своих сердце в узел словно стал заплетаться. И день без неё протянуть не сможет, первый к ней придёт, зная, что Маруся его послушается, дома будет у себя. И жить она должна, до того, как всё не устаканиться, так, словно Пчёлкина и нет в её жизни. Нельзя, чтобы её тоже в эту историю зацепило. И как бы тяжело не было, как бы голову себе не хотелось от этих мыслей разбить, понимал, что правильное решение это. Все должны считать, что она просто подруга. Знакомая. И трогать её, вплетать в это бесполезно. Пчёла стал лицо её поцелуями сыпать, каждый миллиметр на губах запоминая. Нужно просто переждать. Он готов был слёзы её губами собирать, но у Романовой словно песок в глазах, жидкости нет никакой. Держалась. Цепями себя скрутит, но сделает так, как Витя просит. Ради него. Но одна мысль, что придётся притворяться, будто ничего не было, будто сердце её не в руках у Пчёлкина, как год, заставляло тело в судороге отдавать. - Хорошо, Витенька. - крепко, с любовью, горячо, парня в губы поцеловала, будто забыться пыталась, хотя бы на секунду. Успокаивала себя, надежды давала, что уляжется всё скоро, немного нужно переждать. Но уколы в сердце, будто отрезвлять её вздумали, давали понять, что больнее будет, если мечтать так начнёт.***
Обещание своё сдерживала с тяжестью. С болью. Но сдерживала. Коротко по телефону с Пчёлкиным переговариваясь, в курсе событий её держа. Один вечер, маленький диалог - изменил ход её жизни. Теперь только учёба, только её дом. И это давило ещё хуже. В одну ночь не сдержалась и подушку слезами стала заливать, от ломоты в теле, что Витю не видела, не касалась, не чувствовала. Но в руки себя взяла, приказав сильной быть, как Витя и просил. Хоть и не словесно, но взглядом. Попытки Космоса, Сашу отмазать, были провалены. Против Белова, пошёл серьёзный человек, раз уж все, поджав хвосты, переживая за себя, отвинтили. От этого положение становилось только хуже. Маша сдерживаться больше не могла, агрессию свою выпускала наружу, даже не говоря ничего, видом своим прожечь могла. Будто шипами обросла. Только Витя, которого рядом нет, мог заставить колючки эти вырвать с корнем. Знает же, цветы растут везде, где его пальцы касаются. Пчёлкину было не лучше. Голова шла кругом. Постоянные идеи, что можно сделать, катание с Космосом по старшакам, рижский. И отсутствие Маруси рядом. Витя сделался наркоманом. Сдерживался, чтоб лишний раз около дома её не ночевать, но одёргивал себя. Ради её же безопасности и спокойствия. И эта дерьмовая игра, заставляющая вернуть старого Пчёлу бабника, хоть и вызывала желание язык себе с корнем отрезать, но отвела подозрения от Романовой, давая понять, что не близок с ней. Будто не знает, её мысли, не знает её привычки, не знает её тело. После разговора со следаком, где он с уверенностью рассказывал грязь про несуществующих девчонок, про то, как он «веселился с ними», что с Машей долго не общаются и из стадии друзей, перешли на старые знакомые, Витя просидел на лавке добрый час, выкуривая пол пачки. Руки немного потряхивали. Он чувствовал себя мерзко, будто и вправду пошёл на измену. Готов был ломануться к Романовой, прощение просить, всё руками её тело ласкать, к себе прижимая. Она его слабость, единственная и крепкая. В тот же вечер, Маша оказалась на пороге его квартиры.***
Неясная тревожность не переставала душить, казалось, только больше наплывала. Эту ночь она проведёт здесь, в ожидании Вити. Идея Валеры развеселить Белова, приглашая на дачу ещё и девочек, привела Романову в ужас. Не стесняясь в выражениях, твёрдо высказывала, что это идиотский поступок. Лицо Саши по всем столбам, а они тусовку собираются там устраивать. С горящими глазами, встала на проходе, не позволяя Пчёлкину слово сказать. Но сдалась. Стоило парню только в глаза ей посмотреть, её будто морем накрыло с головой, и она зачарованная слушала его. Пообещал, что приедет ночью. У самого желания там нет оставаться до утра, выслушивая стоны девушек с его друзьями. Космос на такое, предложил подругу с собой взять, но Витя гаркнув отказался. Не хватало ещё, чтобы она была в том доме, напоминающего будет бордель. И ощущение было, что может пойти что-то не так и подставлять девушку он не собирался, ей там небезопасно. Посидит с друзьями, выпьет, а как все по комнатам начнут разбегаться, поедет к ней. И Романова доверилась. Увидела по глазам, на сколько он серьёзен. Идея не переставала казаться ей дурной, но Витя пообещал. А он не имеет привычке ей врать. Но обещание парня, для Маши стала утихать, когда время перевалило за четыре утра. Не люби Витя её так, то в голове бы мысли были про измену. Любая другая бы точно в ревности путаться стала. Всё таки, бабник когда то, а там, на даче, сплошной разврат. Но у Романовой, сердце не из-за этого не на месте было. Уже надеяться начала, что лучше бы к обеду приехал, чем сейчас. Показалось, что волосы в седину превратились, когда услышала открывание замка. И Господи, впервые в жизни, она не хотела, чтобы Витя пришёл домой. Продолжала на диване сидеть, к проходу не оборачиваясь. Боялась. Боялась увидеть его, боялась узнать, зачем он пришёл сейчас. Она чувствовала спиной его взгляд, что болью пропитанный. И позвонки себе вырвать все захотела, лишь бы не ощущать ничего. Глаза зажмурила с силой, неосознанно выдох со стоном тяжёлым выпуская. - Маша. Нет, пожалуйста, нет. Не стой тут, не смотри, не зови так. Не обернуться не могла, как бы сильно не хотела продолжать стену напротив прожигать. Но только на парня посмотрев, стала вспоминать, что рядом под рукой есть, чем бы глаза могла себе выколоть. Кровь на руках, на лице, на одежде. И взгляд его, почти мёртвый, холодный. Никакой нежности, никакой любви, только страх, боль и отчуждённость. Стала чувствовать себя инвалидом, не умеющая говорить, движений сделать, эмоций не показывать. И все силы, что до этого были, уходили на сдерживание себя не упасть на пол, от головокружения. Пчёла ослепнуть захотел, наблюдая, как у Маруси его, глаза стеклянными становятся и яркость зелени, стала блёкнуть. А ведь он просто стоит, просто смотрит, ничего не говорит. Возненавидел себя, за то, что ей предстоит пережить. И если в глазах её увидит хоть что-нибудь, сам поможет ей вещи собрать, только лишь бы боль она не чувствовала. Сам мучиться готов. Он подошёл к ней, не спеша, словно боялся спугнуть, перед ней вставая. А Маша, неотрывно смотреть продолжала. Цеплялась за него, как за жизнь. Отведи взгляд и точно удушиться. Витя на коленки сел, не боясь руки кровавые ей на ноги положив, но взгляд не поднял. Ладони её, подрагивать стали, ещё немного и она вся в конвульсиях упадёт. И Пчёла за ней. - Маруся. У Романовой в глазах слёзы появились, размывая силуэт парня. Хотела пальцами надавить, лишь бы продолжать чётко на Витю смотреть. Но руки словно связаны. Она вся связана. Теперь ничего сделать не сможет, только принять исход, только слушать. - Все живы, маленькая моя. - Витя не знал, как всё сказать, и началом этим, всё равно успокоить не смог бы. - Сашка ранен, но всё хорошо с ним будет. Голос Пчёлкина, что до этого теплотой и нежностью в груди отдавал, сейчас только звенящим эхом в голове пульсировал до боли. Хрипотца его, так любима девушкой, будто ножом её резали, линии глубокие на теле оставляя. Под конец, от потери крови умереть сможет. И наверное не захочет, чтоб спасали. - Спецназ облаву устроил. - губы поджал, заставляя себя перестать ужасы эти рассказывать, ей не нужны такие подробности, не время. - Отмажут Белова. Папа Коса постарался. Романовой словно глотнуть воздуха на секунду дали, но сразу перекрывая остаток. Пчёлкин не стал бы тут, у неё в коленях сидеть, если бы этим всё закончилось. Захотелось кричать, просить замолчать, просить ничего не говорить. Умолять, чтобы всё закончилось именно на этом. Но Витя упорно продолжал не смотреть на неё. И порезов всё больше на теле становилось. - Мы уезжаем, девочка моя. Всё. Конец. Под словом «мы», он имел в виду себя и друзей. А её, словно вырвать нужно, как сорняк. Она лишняя там. Почему сердце не остановится наконец, почему продолжает гореть, изнутри заставляя умирать. Пытают, мучают - то поджигая, то водой ледяной окатывая. Эта боль во всём теле, агония, и будто нет этому конца. Раз за разом в голове, как заезженная пластинка слова его. «Мы уезжаем, девочка моя» За что, почему именно они. Почему они не могли жить спокойно, так, как живут обычные пары в их возрасте. Чем заслужили такие проблемы. Они же просто хотели любить. Витя взгляд на неё поднял, и Маша, как в первый раз, глаза его изучала, каждую крапинку, каждую радужку. У него были обычные голубые глаза, но когда она заглядывала в них, видела цвета, которых даже не существует в природе. И её, стеклянно - пустые глаза были переполненны любовью. Пчёлкина лавиной накрыло. Маруся была на столько белой, что можно было увидеть каждую венку, она была прозрачной. Безжизненные глаза, знающие наперёд всё, что будет дальше и с покорностью ожидая следующего удара. Никогда прежде, он не видел её такой. Одновременно молился, прося дать ей сил, успокоить, и в то же время, упрекал Его, что на девочку, в её возрасте, навалилось столько всего. И ненавидел себя, что даже не сможет быть рядом. - Прошу тебя, маленькая моя, не молчи. - нет, единственное кому он должен молиться - это ей. Романова всё молчала, в голове скачки были. То пусто, то всё вверх дном. Единственное, что её волновало, не ранен ли он. Но находясь так близко, следя за ним, дало понять, что цел. Но еле стучащее сердце продолжало замедлять ход и будто по ниткам, перекрывая возможность говорить, дышать, двигаться. - На сколько? - Пчёла чуть вздрогнул от голоса её, такого чужого. - Полтора - два. На её теле больше нет живого места. Всё изрезали, всё убили. Ясно же, что не про месяцы говорит, от этого вырвать себе душу захотелось, что продолжала гореть от боли. Просить его остаться - нет смысла. Он всё решил. Так, что она могла на это ответить. Цепи, что связывали, только туже давили, готовые переломать кости. Нельзя просить остаться, нельзя просить ехать с ним. Она ничего не могла сделать. - Я готов принять итог для нас. Готов, Марусь. Она глаза прикрыла, плечи опуская. Волна тяжести сдавила всё тело. Витя смотрел на неё, такую хрупкую, до невозможности уставшую. Он не видит её слёз, и это пугает. Пугает больше всего сейчас. Не может выносить такое. И Маша это понимает, но сделать ничего не может. Как бы не хотелось. Знает, что нужно сказать что-нибудь, эмоцию выдавить, позволяя парню не переживать за неё сейчас. Кожу с себя готова снять, но успокоить парня обязана. Как бы себя не чувствовала. - Я дождусь, Витенька, дождусь, мальчик мой. Пчёла дыхания задержал, будто хотел убедиться, что услышал это, правильно понял. Челюсть напряг до скрежета зубов. Не заслужил её. Только не он. Её боль, будто через ладони его, проходила током по всему телу Вити, покалывая во всех точках. Глаза открыла, запоминая его, каждую частичку. Его чуть курносый нос, который так любила целовать, брови, что в нежности домиком делались, губы, заставляющие её каждый раз чуть в обморок не падать. Какой же он был красивым. Остальные были размытыми, а он, словно сверкал каждый раз, стоит ей только посмотреть. Смотрела бы на него вечность, не уставая. Ладонями своими холодными к лицу его прикоснулась, нежно обводя каждый участок, плавно спускаясь к плечам, к торсу. Как если бы слепая была и человека узнавала. Пчёлкин осторожно к ней приблизился, если бы в первый раз целовал, легко касаясь её губ. Романова на колени упала рядом, глубже парня целуя, без слов прося, все чувства показать, все переживания. Только чтобы в себе не держал. Витя, как хрусталь, переложил её на диван, нависая сверху, начиная целовать девушку с макушки, спускаясь всё ниже. Романова, не спеша раздевала, подушечками пальцев надавливая на его тело. Мягко, нежно, прочувствовать всего его. Она ждала волнующей грубости, ждала, что он искусает её шею, плечи, подчиняя тело себе. Маша поклясться могла, Пчёлкин всегда знал, в каких местах её продавить, заставляя кричать от удовольствия. Но делать этого не стал - только надавил на бёдра, чуть раздвигая колени. Она вгрызалась в подушку и задерживала дыхание, приглушая всхлип наслаждения от восхитительной наполненности, оттого, как её тело, потерялось под его мужественной грудью. Романова подавалась навстречу его размеренным движениям, пока Витя ласкал своими горячими руками её талию, бёдра, шею. Найдя её руки, сжатые в слабые кулаки, он спрятал их в своих. Маруся всхлипнула, переплетая пальцы. - Сердце моё. - слова вырвались с надрывом в хриплом шёпоте и подушка под её лицом увлажнилась слезами. Не будет её, он жить не сможет. Этой ночью, они прощались. Без пошлости, грубости. Отдавая друг другу себя. Запоминая и отпечатывая, как клеймо, каждый участок тела, каждое ощущение. И выжечь это, значит лишить жизни другого. Этим же утром, Пчёла отдал ей последний поцелуй, дал насладиться ей звучание своего именем, его голосом. А Маруся, смотрела на закрытую дверь, позволяя слезам беззвучно скатываться. «Дождусь, Витенька, дождусь, мальчик мой»