Лисёнок

      Чонгук очнулся и понял, что лежит на печке. Та приятно грела, озноб прошёл. Как он тут оказался? Как выбрался? Или это был сон? Закашлялся, хотел подняться, но сил не было. Так и помрёт от жажды, обидно даже.       Вдруг дверь открылась, и вошёл худющий парень с ярко-рыжими волосами. Чонгук аж глаза протёр, подумал, что показалось. Парень поставил на лавку ведро с водой.       — Очнулся? Ну, хвала богам, три дня в забытьи лежал. Я уж думал, помрёшь, — парень стёр рукавом слёзы, покатившиеся из глаз.       — Ты кто и что здесь забыл? Тут людей сто лет уже не было.       — Я Лис. Не узнал?       — Лис?! Да быть не может!       — Доктор сразу понял, всё уговаривал меня обернуться, но я боялся. Мама говорила, что лучше смерть, чем рабство.       — Подожди, так ты перевёртыш? Ничего себе. Я думал, что такое бывает только в сказках.       — Нет, я не сказки, я настоящий.       — Вот это да, — Чонгук опять зашёлся кашлем.       — Я сейчас, только воду нагрею. Потерпи.       Лис засуетился: налил воду в чугунок, набросал туда листьев зверобоя и поставил в печь.       — Как тебя звать-то? А то как-то Лисом и называть неудобно.       — Чимин, — лис смутился. — Ты так напугал меня. Я же не оборачивался до этого ни разу, мал ещё был, а тут понял, что не выплывешь, и само получилось. Ну и тяжёлый же ты, — Чимин вконец засмущался и начал делать вид, что нужно срочно дрова в печку подкинуть.       — Лисёнок, спасибо тебе, — Чонгук тоже засмущался. Он теперь не знал, как себя вести.       Чимин не ответил. Да и что тут скажешь… Налив в кружку чай, протянул Чонгуку:       — Ты меня теперь прогонишь? — поднимать взгляд он побоялся, так и буравил пол под ногами.       — Да ты что? — Чонгук опять закашлялся, но теперь от возмущения. — Это твой дом. Ты же мне как родной, больше нет никого. А у тебя? Как получилось, что ты один?              Чимин от облегчения сел на лавку — не прогонит. Идти-то ему некуда. Бегать лисом по лесу всю жизнь не будешь, а к людям нельзя, сразу в рабство для утех попадёшь.       — Охотники нашли нашу нору, стали собаками травить. Отец попытался их увести, но быстро погиб, а мать только и успела меня в запасную нору впихнуть. Её собаки разорвали на моих глазах. Меня не достали, плюнули. Малый, меха мало, а про то, что перевёртыш, не знали. Мама предупреждала, чтобы людям на глаза не показывался. Но одному совсем плохо. Тоска съедала так, что готов был в деревню прийти, и пусть делают, что хотят, лишь бы больше не один. А тут ты. Спасибо, что приютил, что говорил со мной. Только благодаря тебе я не одичал совсем.       — Это тебе спасибо, я бы тут один с ума сошёл. А ты приходил, слушал и кивал. — Чонгук приподнялся на локтях, получше разглядывая лиса. Но кашель быстро уложил его обратно.       Чимин вскочил:       — Ты лежи, лежи. Я знаю, что делать. — Он метнулся из дома.       — Не надо ничего, только не уходи, — прохрипел Чонгук, но лиса уже и след простыл.       Вернулся тот к вечеру чрезвычайно собой довольный. Он тащил гуся. Весь перепачканный, но счастливый.       Весной на их лесное озеро прилетали утки и гуси, и вот умудрился же поймать, да жирного такого. Чонгук с восхищением смотрел на рыжего. Чимин быстро разделал гуся, а потом всю неделю смазывал грудь и спину Чонгука гусиным жиром.       Вечером лис по привычке прилёг на лавке, но Чонгук его позвал.       — Забирайся на печку, тут места много.       — А можно? — огромные голубые глаза Чимина не скрывали радости.       — Конечно, вместе теплее.       Чимин устроился под боком, как раньше, положив голову на Гука, но теперь в человеческом обличии. Чонгук по привычке погладил по волосам, таким же мягким как шёрстка.       Чимин закрыл глаза и понял, что большего и желать не мог.