The Sunshine Court/Солнцекорт

Жан Жан бросил трубку во второй раз и сразу же позвонил Кевину. Потребовалось две попытки, прежде чем Кевин ответил, и его приветствие больше напоминало недовольный зевок. Жан проверил время, увидел, что уже половина десятого, и решил, что Лисы поздно вернулись с западного побережья. Он не стал тратить время на жалость к собеседнику, а потребовал: -Почему мне звонит Джереми Нокс? -Если вы еще не поняли, я ничем не могу вам помочь. -Вы же не хотите отправить меня в корт солнечного света, — с недоверчивым ужасом сказал Жан. -Более неподходящее место, чем там, было бы только здесь. -А куда еще ты мог пойти? -спросил Кевин, немного утратив сонливость из-за нетерпения. -Пенн Стейт был бы более логичен. -Ни в коем случае, — сказал Кевин, и Жан почти услышал, как он скривил губы от отвращения. Пока Эдгар Аллан не приехал на юг прошлой осенью, они жили в одном районе с Пенн Стейт и сталкивались с ними на протяжении всего регулярного сезона. Они были главными соперниками друг друга, и Кевин всегда позволял этой вражде брать верх над здравым смыслом. Под давлением он признавал, что они — отличная команда, но никогда не говорил об этом с искренней теплотой. -Я не доверяю тебе так близко к Западной Вирджинии. -Не тебе решать, — сказал Жан. -Я все равно сделал это, — сказал Кевин, не раскаиваясь. -Поговори с ним. -Я…- начала Жан, но Кевин повесил трубку прежде, чем Жан успела сказать: «не буду». Жан нахмурился и посмотрел на свой телефон. Искушение перезвонить Кевину и поспорить с ним было почти ослепляющим, но здравый смысл подсказывал, что нужно оставить все как есть. Благодаря рискованной авантюре Натаниэля его выживание зависело от того, будет ли он получать зарплату профессионального спортсмена после окончания школы, а это означало, что ему нужно найти команду. Попросить кого-то взять его к себе означало смириться с тем, что он никогда не вернется в Эвермор, а Жан еще не знал, сможет ли он с этим смириться. Я — Ворон. Мое место — в Эверморе. Эти слова он повторял себе тысячу раз, но теперь, когда его мантру пробили насквозь, утешение исчезло: я — Жан Моро. Я принадлежу к Морияма. У Жана забурчало в животе. Он метался туда-сюда между правдой, которую он выстроил, чтобы выжить в Эверморе, и правдой, которую навязал ему Кевин: Жан не мог вернуться к Эдгару Аллану до тех пор, пока принадлежал Ичиро. У Жана не было права бежать от Рико, но как он мог бросить вызов главе семьи Морияма? Со всех сторон он был проклят. Я не Ворон, но если я не Ворон, то я просто Жан Моро, но… Кевин действовал там, где Жан не мог, но как он мог быть благодарен за это? Троянцы были здоровыми в тревожном, нездоровом смысле, а Жан был Вороном Эвермора. Жан взвесил все варианты, прежде чем зайти в историю звонков и набрать номер. Если он лишит троянцев их желанной награды духа, то это будет на их совести; они должны были знать, что это катастрофа, которая только и ждет, чтобы случиться. -Джереми слушает, — сразу же радостно поприветствовал он. -На западном побережье еще слишком рано, чтобы ты мне звонил, — сказал Жан. -Я люблю утро, что тут скажешь? -Конечно, да, — пробормотал Жан. Джереми хватило ума притвориться, что он этого не слышал. -У меня было несколько минут, чтобы поговорить с Кевином перед вчерашней игрой. Извини, что сплетничаю о тебе за твоей спиной, но Кевин сказал, что ты сейчас немного свободный агент. Я обсудил это с тренерами вчера вечером, и они единогласно согласились. Мы будем рады видеть тебя в составе, если ты захочешь подписать с нами контракт. -А ты бы стал? -Жан ответил скорее насмешливым опровержением, чем искренним вопросом. -Мне не хватает терпимости Кевина к твоим нелепым рекламным трюкам. -Мы знаем, что ты собираешься все перевернуть, — сказал Джереми.-В идеале ты должен уважать команду настолько, чтобы не запятнать наш имидж с самого начала, но мы готовы рискнуть, чтобы взять тебя на борт. У нас есть куда расти, и в следующем году «Золотому корту» очень пригодится свежий взгляд. Жан уставился в потолок, обдумывая все возможные варианты развития событий. Если они подпишут с ним контракт, а он переступит черту, то его уволят? Если две команды избавятся от него, захочет ли кто-нибудь еще подписать его? Единственными школами, готовыми рисковать им, будут те, что находятся в самом низу. Ценность Жана упадет до предела, и что тогда с ним сделает Ичиро? Джереми все еще болтал ему на ухо, перечисляя преимущества Университета Южной Калифорнии и жизни в Лос-Анджелесе. Жан не стал дожидаться, пока он остановится, и спросил: -Это прописано в контракте? -А-а-а? — спросил Джереми. -Не понял. -Не портить свой драгоценный имидж, — сказал Жан.-Это прописано в контракте? -Нет, — медленно произнес Джереми, в голосе которого звучало больше, чем легкое замешательство. -Мы вроде как, не знаю, предполагаем, что все мы здесь взрослые? -Вам придется написать его ручкой, — сказал Жан. -Я не подпишу, если ты этого не сделаешь. Это было единственным способом: если Жан подписывал что-то, где говорилось, что он должен вести себя хорошо, чтобы ему разрешили остаться в составе, он мог прикусить язык и сжать кулаки. Это вывело бы его из себя до невозможности, но он мог бы последовать за этими приказами, если это означало выжить еще один день. Без этого чёрно-белого приказа его натура рано или поздно возьмет верх, и тогда его уже не спасти. Они выдернут его из шеренги, чтобы спастись самим, и он окажется не хуже мертвеца. Джереми пришел в себя быстрее, чем ожидал Жан. -Да, конечно, если это то, что нужно, то это то, что нужно. Кевин сказал, что может возникнуть несколько заминок. Нестыковки между тем, как действуют «Вороны», и тем, как действуем мы. Мы найдем золотую середину по ходу дела. Я попрошу тренера подготовить бумаги, и мы отправим их тренеру Ваймаку по электронной почте в понедельник утром. Как вам такой план? -Я прочту, но чтобы было понятно: вы совершаете ошибку. -Нет, я уверен, что это не так, — сказал Джереми с улыбкой, которую Жан мог слышать за две тысячи миль. Жан видел эту улыбку в полудюжине передач и в бесконечных статьях о троянцах, которые так любил читать Кевин. Он слишком легко представил ее себе и впился ногтями в собственное лицо, злобно предупреждая. Не подозревая о существовании проблемы, Джереми продолжал с легкой веселостью: -Я отпущу тебя, но спасибо, что ответил на мой звонок. Теперь у вас есть мой номер, если возникнут другие вопросы. Это было достаточно близко к прощанию, поэтому Жан положил трубку. Он готов был считать все это странным сном, но когда в понедельник вечером Ваймак пришел к нему на ужин, он принес папку с документами, чтобы Жан просмотрел их. Жан молча просмотрел ее, пропустив через себя большую часть. Он размывался до бесконечности, пока не нашел ту единственную часть, которая имела значение: Подписавшийся игрок обязуется представлять себя в соответствии со стандартами USC Trojan. Под ним был список самых важных пунктов, в том числе отказ от злословия в адрес соперников перед теми, кто может предать это огласке, и ведение себя хорошо на корте во время матчей. Это было именно то, о чем он просил и в чем нуждался, но, прочитав это, Жан нахмурился, глядя на бумаги. Недоброжелатели «Воронов» могли сколько угодно жаловаться на отношение и насилие, но, по крайней мере, «Вороны» принимали природу игры. Как «Троянцы», надев на игроков намордники, постоянно попадали в «Большую тройку», было непонятно. По крайней мере, этой осенью он наконец увидит, сколько злобы скрывается за их глупыми масками. На одной из последних страниц был список доступных номеров джерси. Похоже, «Троянцы» придерживались определенной системы при присвоении номеров своим игрокам: дилерам доставались номера с первого по пятый, нападению — с шестого по девятнадцатый, защите — с двадцатого по тридцать девятый, а вратарям — сороковой. Даже если бы его номер не был занят, ему бы его не дали, пока он был защитником. Жан прижал пальцы к татуировке на лице, в животе заурчало от внезапного насилия. У него был номер 3 с пятнадцати лет. Как только Рико присвоил ему номер, «Воронам» больше не разрешалось выходить на площадку в майке с цифрой 3. Он ждал его до тех пор, пока он не вошел в состав. Переходить от этого к двузначному числу было немыслимо, граничило с оскорблением. На какое-то головокружительное мгновение Жан подумал о том, чтобы разорвать стопку бумаг пополам. Он должен был вернуться в Эвермор. Он знал Воронов. Он знал Эдгара Аллана. Почему он вообще решил уехать? Если он доверял слову Ичиро и верил, что мастер не позволит Рико вмешиваться в дела брата, то почему бы Жану не вернуться? Жан сжал нетвердые руки в кулаки, не заботясь о том, насколько это больно, если это не позволит ему уничтожить свой лучший билет отсюда. Но этого оказалось недостаточно, и он бросил папку на кровать. Вторник и среду он провел с бумагами, разбросанными перед ним, а мысли постоянно ходили туда-сюда по тревожным кругам. Ваймак и Эбби не могли не заметить этого беспорядка, когда время от времени заглядывали к нему, но никто из них не спрашивал его, принял ли он решение. Рене первой затронула эту тему, когда зашла к нему по дороге с тренировки в среду вечером. -Все еще думаешь об этом? -Она поменяла ему стаканы с водой, а затем принялась за работу, приводя папки в порядок. Не одна страница была погнута от рук, но Рене терпеливо сглаживала края, оставляя их разбросанными, пока он спал. -Хочешь поговорить об этом? -Мне там не место, — сказал Жан. -Нет? -Ты подходишь им больше, чем я, — сказал Жан, немного ворчливо. -Неугомонный оптимист. -Я счастлива здесь, но думаю, что у тебя все получится лучше, чем ты думаешь. -Она рассмеялась, заметив его недовольный взгляд. -Ты достаточно долго терпел бурю. Не кажется ли вам, что вам уже давно пора увидеть радугу? -Я впервые за много лет увидел тебя, — сказал Жан, погладив себя по голове и указав на свои волосы. -Мы покидали Эвермор на занятия или выездные игры, но мы не существовали в мире, если могли помочь. Мы принадлежали Гнезду. Если бы она смотрела на него с жалостью, Жан мог бы остановиться, но выражение лица Рене было почти безмятежным, когда она изучала его. Жан первым отвел взгляд, пытаясь вспомнить, к чему он клонит. -Эвермор был могилой, и единственным цветом, который мы знали, была кровь. Я забыл, что что-то может быть…- это было слишком безрассудно, чтобы произносить вслух, даже если это было правдой; просто услышать это в своих мыслях было достаточно, чтобы заставить его вздрогнуть. -Ну, — сказала Рене, когда он замолчал, — разве этого не достаточно, чтобы продолжать жить? Я имею в виду, чтобы заново открывать для себя простые удовольствия, один момент за другим. Я пересчитывала их по пальцам, успокаивая себя тем, что в мире еще есть добро, и напоминая себе, что нужно продолжать искать эти блага. Бабочки, свежеиспеченный хлеб, хруст листьев осенним утром и так далее, и тому подобное. Они не обязательно должны быть глубокими, — сказала она, увидев потерянное выражение лица Жан. -Я начала с одного: с запаха свежескошенной травы. Впервые я обратила на него внимание через несколько месяцев после того, как переехала к Стефани. Она пришла после стрижки газона, чтобы приготовить нам обоим поздний завтрак, и я впервые почувствовала, что я дома. Ее любовь была такой нежной, что походила на скорбь, когда она кривила рот и заставляла глаза блестеть. То, за что ты держишься, не так важно, как сам акт держания. Так легко заблудиться в себе и в этом мире. Иногда нужно найти дорогу назад, и это крошечное чудо за раз. -Я не верю в чудеса, — сказал Жан. -У меня хватит веры на нас обоих, — пообещала Рене. -Я знаю, что рано или поздно один из них найдет тебя. А пока найдите то, что поможет вам выжить, а затем отыщите мелочи, скрытые под этим. Возможно, это тот новый старт, который тебе нужен, — сказала она, положив руку на бумаги USC.-Новый университет, другая команда и достаточно солнечного света, чтобы прогнать тени Эвермора. Они готовы рискнуть тобой. Не так ли? -Я им не доверяю, — сказал Жан. Улыбка Рене была терпеливой. -Я имею в виду, не хочешь ли ты рискнуть? -У меня нет выбора, — сказал Жан. -Он убьет меня, если у меня не будет команды. Рене несколько мгновений размышляла над этим. -Как объяснил мне Нил, все, что Ичиро хочет от тебя, — это львиная доля твоих доходов. Да, это слишком много, но если его интерес ограничивается вашими банковскими счетами, то все, что находится за пределами этих цифр, остается под вашим контролем. Получаете ли вы удовольствие от игры, куда вы ходите между играми, с кем проводите время — все это ваш выбор. Вы можете создать для себя новую жизнь. Телефон Рене зазвонил от входящего сообщения, избавив Жан от необходимости придумывать умный ответ. -Дэн, — извинилась она. -Она как раз возвращается в Лисью башню с нашим заказом. Если бы ты был немного подвижнее, я бы пригласила тебя поесть с нами. Если ты не против компании, я могу пригласить их сюда? -Иди, — сказал он ей и в раздраженном ритме постучал костяшками пальцев по своим бумагам. 'Я должен разобраться с этим. Рене соскользнула с кровати и направилась к двери. Через два шага она передумала и вернулась к нему. Осторожно взяв его лицо в руки, она наклонилась и прижалась мягким поцелуем к его виску. -Верь в себя, — сказала она. -Все получится. Она оставила его смотреть ей вслед. Когда дверь закрылась, Жан потянулся и впился ногтями в нежное тепло, которое она оставила на его коже. Если бы он мог списать Рене на невежественность, возможно, она не стала бы так сильно его раздражать, но месяц назад она рассказала ему, чего ей стоило дойти до этого момента. Она подвергалась насилию и издевательствам, до такой степени обагрила руки кровью, что до сих пор иногда видит на них тени, и не торопилась высечь мужчину, чтобы отплатить ему за все, что он когда-либо сделал ей. Как она нашла в себе силы выбраться из этой ямы, когда никто больше не считал ее достойной спасения, Жан не знал, но, опираясь на окровавленные руки, она поднялась по стене. Она выбрала жизнь, она выбрала надежду. Она выбрала второй шанс, и теперь наблюдала, последует ли за ней он. Он мог — и должен был — вернуться в Эвермор. Он должен отказаться от предложенной Кевином лазейки, какой бы реальной ни казалась угроза. Ведь с Ичиро все будет по-другому? Это было похоже на ложь, даже когда он пытался внушить ее себе, и Жану казалось, что он чувствует вкус крови. Даже Вороны не знали, что происходит с Жаном за закрытыми дверями, а уж Ичиро и подавно. Пока Рико не уводил Жана с корта, он не вмешивался в планы Ичиро относительно будущего Жана. Он мог делать все, что ему заблагорассудится. Может, он и не убьет меня, так что я должен вернуться, подумал Жан. Я Жан Моро. Мое место — в Эверморе. Но… Возвращение означало поход в ад собственными силами. Может, Жан и знал всех демонов по именам, и у него было свое место среди пламени, но ад оставался адом, а за спиной у него была открытая дверь с именем Ичиро. Я не Ворон. Жан пролистал список доступных номеров джерси, вычеркнув их все, как недостойные его внимания, и нацарапал дрожащую подпись на всех необходимых строчках. Он чуть не сломал ручку после первой же записи, но упорно продолжал писать, пока не закончил. Он отбросил ручку на край кровати и потянулся к кухонному таймеру на тумбочке. В последние несколько недель Ваймак и Эбби разрешили ему вызывать их по любому поводу, но он отказывался. Если он хотел есть, пить или помочиться, он просто ждал, когда кто-нибудь из них появится по другой причине, и тогда заявлял о своих потребностях. Он не собирался заставлять их чувствовать себя нужными или признавать, что ему нужна помощь. Но сейчас он наконец-то прибавил и убавил громкость, чтобы заставить их назойливо звонить. Не прошло и двадцати секунд, как к ним заглянул Ваймак. -Я передумаю, если ты не возьмешь его, — сказал Жан, убирая таймер. -Я отправлю его по факсу утром, — сказал Ваймак и собрал бумаги. -Что-нибудь еще, пока я под ногами? Жан только покачал головой, и Ваймак вышел из комнаты с будущим Жана в руках. Жан знал, когда USC получили его, потому что на следующий день получил от Джереми текстовое сообщение со словами: -Девятнадцать? Судя по строгой системе нумерации Троянцев, это не было связано с его будущим номером майки, что оставляло только один вариант. Как только он понял это, Джереми прислал уточняющее сообщение: -Ты — младше. «Мастер», — начал было Жан, но потом удалил текст и начал сначала. -Тренер Морияма выпустил меня раньше, чтобы я мог начать заниматься с Кевином и Рико в EAU. Жан до сих пор не знает, сколько поддельных документов или долларов было вовлечено в это фиаско, но вступление в ряды «Воронов» в шестнадцать лет было сущим кошмаром. Все они были намного больше и сильнее его, и ему приходилось полагаться на то, что он просто лучше. А то, что на него набросился ребенок, ничуть его не умилило, особенно когда он целую неделю пролежал с ними в одной постели. Если бы не Зейн, первый курс Жана был бы гораздо более уродливым, он был уверен. Сообщение Джереми отвлекло его прежде, чем мысли успели свернуть в опасные коридоры. Он отправил лишь смайлик с изображением большого пальца вверх. Надеясь, что на этом ненужный разговор закончится, но не веря, что Джереми остановится, пока он впереди, Жан выключил телефон. До конца семестра оставалось всего несколько недель, и только один из его преподавателей догадался принести ему выпускной экзамен. Жан не беспокоился о своих занятиях сейчас, когда у него было неприлично много времени на выполнение курсовой работы, но у него было много игр, которые нужно было посмотреть, и новая команда, которую нужно было изучить. Он играл против USC только во время чемпионатов на первом и втором курсах. Он знал, что Кевин записывает все их матчи, словно погибнет, если пропустит хоть один, но Жан не видел смысла в том, чтобы зацикливаться на составе, который имеет значение лишь вскользь. Он мог бы попросить Кевина одолжить ему кассеты, но заводить разговор с Кевином о «Троянцах» всегда было ошибкой. Жану пришлось бы копать самому. Идеальный матч был назначен на следующую ночь, когда USC и Эдгар Аллан выйдут друг против друга в полуфинале, но у Жана было много часов, чтобы убить время до этого момента, и много лет игр, которые нужно успеть посмотреть. К началу пятничной игры Жан уже представлял, чего ожидать, и сумел сохранить половину нынешнего состава. USC проиграли, как Жан и предполагал. Они были очень хороши, но их отказ перейти к насилию помешал им в противостоянии с «Воронами». «Лисы» видели такую же сдержанность всего несколько недель назад, но если у «лис» поведение было заметным, то USC, казалось, ни разу не сбились с ритма. Они играли чисто и с энтузиазмом, словно «Вороны» не причиняли им вреда при каждом удобном случае. -Нездорово, — сказал Жан, но, конечно, никто из участников послематчевого шоу его не услышал. Кто-то догнал Джереми, когда троянцы входили в раздевалку. Жан искал ложь в его слишком ярких глазах и слишком широкой улыбке. Где было разочарование, досада? Где горе от того, что они были так близки и потерпели неудачу? Неужели троянцам было абсолютно все равно, лишь бы они были довольны своей игрой, или они смирились с этим поражением, когда настраивались на игру с Лисами? Жан не знал, и на мгновение его охватила яростная ненависть. Ни одна команда не должна так легкомысленно относиться к поражению, особенно одна из Большой тройки. Они не могли быть настолько хороши и ничуть не расстраиваться из-за поражения. -И Жан на линии, — сказал Джереми, и звук его имени отвлек Жана от размышлений. -Худшее время года для травм, — легко согласились с ним. -Ходят слухи, что Жан не успеет вернуться к финалу. -Да, я разговаривал с Жаном в начале этой недели. На этот год он точно завязал, но осенью вернется. Только не в черном. Улыбка Джереми почему-то стала еще шире, и он был слишком взволнован, чтобы ждать ответа. -Вчера он прислал нам факс с последними документами, необходимыми для официального оформления, так что я могу сказать вам: он переходит в Калифорнийский университет в выпускной класс. Жан медленно осознал, что в дверном проеме кто-то есть. Ваймак и Эбби смотрели игру в гостиной и решили оставить дверь в спальню открытой на случай, если Жану что-то понадобится от них. Ни один из них не смог бы услышать звон таймера за шумом двух телевизоров и закрытой двери. Теперь Ваймак стоял, прислонившись к дверной раме, с бокалом в руке. Жану не пришлось спрашивать, зачем он пришел, — должно быть, он поднялся сразу же, как только они начали сплетничать об отсутствии Жана. Жан выключил звук телевизора. -Его даже не волнует, что он проиграл. -Думаешь? — спросил Ваймак. -Фантастика, — сказал Жан, повторив слова Джереми с насмешкой. -Талантливый. Очень весело. -Это не взаимоисключающие понятия, знаете ли, — сказал Ваймак. Когда Жан нахмурилась, он помахал свободной рукой в поисках нужных слов. -То, что он гордится своей командой за то, как она играла, не означает, что он не разочарован тем, что она проиграла. Возможно, он просто знает, что есть время обижаться и время желать лучшего тому, кто преуспел вместо него. А то, что он разрыдался в прямом эфире, никому не поможет. -Притворство, что его это не беспокоит, тоже никому не поможет. -Нет? — спросил Ваймак. -Если кто-то смотрит эти интервью и ищут пример для подражания, не лучше ли им выбрать Джереми, а не Рико? -Нет. Эдгар Аллан непобедим. -Когда мы победим их через две недели, мы с тобой вернемся к этому разговору. Жан выключил телевизор, и Ваймак, поняв намек, ушел. После того как Калифорнийский университет выбыл из чемпионата, Пальметто Стэйт и Эдгар Аллан получили неделю отдыха, прежде чем им придется встретиться друг с другом в замке Эвермор на финальном этапе. Жан недоумевал, как вообще можно сосредоточиться на учебе, учитывая весь этот хаос на площадке. Если он не просматривал свои задания, не видя ничего из того, что писали учителя, то смотрел матчи USC и следил за тем, как в Интернете обсуждают его внезапный перевод. Не все из них были негативными, но любого внимания было достаточно, чтобы у Жана по коже поползли мурашки. Рико не удалось поймать на слове, как ни старались, а Воронам не разрешили общаться с прессой. Вместо этого обратились к студентам Эдгара Аллана, и не один из них оказался достаточно глуп, чтобы сказать, что не видел Жана с весенних каникул. В то время как Жан исчез с лица земли, а Кевин намекнул, что скрывает свою травму, теоретики заговора работали сверхурочно. Несмотря на их усилия по формированию общественного мнения, самые громкие голоса всегда были на стороне самой впечатляющей команды Экси в NCAA. Количество ярости, направленной в сторону Жана за его перевод из состава во время чемпионата, было почти впечатляющим. Жан получил от Зейна единственное письмо, в котором говорилось: -Какого черта, Джонни?, которое Жан удалил без ответа. Зейн больше не пытался, и Жан не был уверен, что его удержало: гноящаяся рана между ними или приказ хозяина. Долго размышлять о мнении Воронов ему не пришлось, потому что в конце недели ему пришел подарок. Обратный адрес на коробке значился как Эвермор, а адресовано оно было ему по поручению Ваймака из Лисьего двора. Жан не был уверен, что Морияма наконец-то рассказал товарищам, где он прячется, но он точно знал, что не хочет открывать эту коробку. Но Жан молча смотрел на коробку, пытаясь совладать со своими нервами. -Это не для тебя, — сказал он, потому что Эбби все еще висела над ним. -Я не уйду, — сказала она. Она протянула руку, но Жан быстро отвел взгляд, увидев на ее ладони нож для разрезания коробок. Он слишком хорошо помнил ощущения от его острия на своей коже и мимолетное, глупое чувство триумфа, когда он сказал Рико, что лучше умрет, чем будет терпеть еще один день под садистским пальцем Рико. Медленная улыбка Рико заставила его задуматься, но его голодные слова полностью остановили Жана: «Если вы собираетесь сделать это, убедитесь, что вы делаете это правильно. Сделай так, чтобы тебя нельзя было спасти. Если ты выживешь, я похороню тебя заживо». Пустая, но пугающая угроза, но только не она. На следующей неделе тренеры привезли новую мебель для раздевалок, и Рико прихватил коробку, чтобы запихнуть туда Жана. Он провел в ней три дня, свернувшись калачиком под тяжестью всего, что Рико навалила на него, прижавшись лицом к покосившейся стене, в которой Рико оставил ему малейшее отверстие для воздуха. Страх, что Рико никогда не выпустит его, лишь немного перекрывался страхом того, что сделает Рико, если он будет звать на помощь, поэтому он боролся со своей нарастающей паникой всеми силами. Позже, когда Рико и мастер отвлеклись на обсуждение безумия Мориямы, Кевин прильнул к нему и сказал: «Обещай мне, что не будешь пытаться снова. Обещай мне, Жан. Я не хочу тебя потерять». Пообещай мне, но спустя годы он ушел, не задумываясь. -Жан? — спросила Эбби. Жан отогнал от себя воспоминания и страх и наклонил коробку к Эбби в знак молчаливого требования. Она не стала медлить, а прорезала пленку четкими линиями по краям и центральной крышке. Жан бросил на нее злобный взгляд, пока она не отступила на шаг, а затем открыл коробку, чтобы посмотреть, что Вороны сочли нужным прислать ему. Вид сложенной ткани почти обманул его самодовольство: Вороны опустошили ящик его комода и отправили туда наименее изношенную одежду, которую он оставил. Поскольку Вороны проводили большую часть шестнадцатичасового рабочего дня в Эверморе, у них обычно оставалось всего четыре-пять нарядов для посещения занятий. У Кевина и Рико было чуть больше, поскольку им приходилось гораздо чаще общаться с прессой и другими командами, но Жан довольствовался тремя. Вороны прислали ему пару джинсов и две рубашки, разумеется, все черные, а остальное, как он полагал, достанется первокурснику. По крайней мере, все его боксеры и носки были на месте. Под одеждой лежали его немногочисленные личные вещи: открытки и магниты, которые Кевин купил ему, когда ездил с Рико на мероприятия для прессы. Жан перевернул одну открытку, и его желудок сжался, когда он увидел ее оборотную сторону. Какое бы послание Кевин ни написал ему или каким бы воспоминанием ни поделился, оно навсегда исчезло под слоями чернил; кто-то написал все толстым острым карандашом. Он проверил еще одну, потом еще, затем взял всю стопку и перевернул их. Быстрые руки разбросали их в поисках того, что можно было бы спасти, и вернулись к пустоте. Магниты были не в лучшем состоянии, их поверхность и основа были поцарапаны в нескольких местах. Любимец Жана, маленький деревянный медвежонок с красным беретом, был грубо разрезан пополам. Он попробовал скрепить части вместе, но у него не хватало куска посередине, и он не вставал на место. Может быть, последний кусочек упал на дно коробки? Он перевернул ее, чтобы заглянуть внутрь, но единственным содержимым оказались классные тетради. Когда он понял, что наконец-то получил доступ к конспектам, которые вел весь год, он быстро бросил их на кровать перед собой. Было поздно возвращаться к ним, ведь до выпускных экзаменов оставалось всего полторы недели, но Жану не терпелось ими воспользоваться. Как и положено, они были полностью черными, но он написал имена своих учеников на лицевой стороне белой краской. Он разложил их, пока не нашел тот, что для занятий по экономике. Он открыл его, наполовину боясь обнаружить, что Вороны вырвали страницы, когда упаковывали их, и понял, что на самом деле все гораздо хуже. На первой странице по диагонали было написано «ПРЕДАТЕЛЬ», а вокруг него нацарапана рамка. Жан вздрогнул от обвинения так сильно, что чуть не вырвал страницу. На обратной стороне были только неровные линии, но следующий лист кричал ему «НЕУДАЧНИК». -Жан, — сказала Эбби, но Жан продолжала переворачивать листы. Страница за страницей были исписаны, большинство — повторяющимися гневными оскорблениями, некоторые — просто гневными мазками и размашистыми движениями. На десяти страницах Жан обнаружил свободный клочок канцелярской бумаги и поднял его, чтобы вглядеться в незнакомый почерк. Только через два предложения он понял, что это письмо от одного из его товарищей по команде, и у Жана забурчало в животе, когда он медленно прочитал его до конца. От количества язвительности, вложенной Филом, Жану стало холодно и муторно. Он медленно вернул письмо на место. Пять страниц спустя появилось еще одно письмо, на этот раз написанное скорописью, которую он сразу же узнал как письмо Жасмин. Не надо, подумал он, но все равно взял ее в руки. Жан не сразу заметил, что Эбби возвращает в коробку его одежду и подарки. Она быстро ссыпала туда свободные тетради. Ему следовало бы остановить ее, но он не мог отвести взгляд от записки Жасмин. То, что Жасмин ненавидела его, никогда не было секретом; она годами соперничала с ним за внимание Рико и считала непростительным, что именно он носит номер Рико. В письме Фила была реактивная ярость из-за того, что Жан решил, будто может уйти от них всех, но письмо Жасмин было сплошным ядом. -Жан, — тихо сказала Эбби. -Остановись. Жан положил письмо Жасмин на место и отодвинул блокнот от Эбби, когда та протянула к нему руку. Она неодобрительно нахмурилась, но не выхватила у него блокнот, и он смог перевернуть еще несколько страниц. Теперь его пальцы переходили к каждому гневному эпитету, прослеживая буквы так, словно он чувствовал их изгибы на своей коже. Третье письмо, которое он нашел, было коротким и четким, написанным неровным шрифтом, и это поразило его вдвойне, когда он увидел, что Грейсон подписал его: Развлекайся, бесполезная сучка, чтобы пробиться к вершине очередного состава. #12 На мгновение он почувствовал зубы на своем горле. Жан с трудом сглотнул желчь, обжигающую рот, и захлопнул блокнот. Эбби тут же выхватила его и вернула в коробку. На то, чтобы закрыть створки, ушло всего несколько секунд, и она быстрыми шагами понесла коробку к своему шкафу. -Это мое, — сказал он незнакомым голосом.-Отдай его. Эбби поставила его на полку и, не говоря ни слова, вернулась к нему. Она смотрела на него сверху вниз, ожидая, что он посмотрит на нее, но он не отводил взгляда от ее шкафа. Жан моргнул и почувствовал горячее дыхание на щеках, моргнул и вспомнил вес своей ракетки, когда он ломал собственные пальцы на потеху Рико, моргнул и захныкал… Он не осознавал, что потянулся к собственному горлу, пока Эбби не схватила его за запястье с такой силой, что стало больно. -Жан. -Ты не должна была приводить меня сюда. Ты не должна была вмешиваться. Ты должна была просто… -Позволить им убить тебя? -спросила Эбби. -Нет. Они никогда не трогали меня. -Хватит мне врать. Жан потянулся к ней. -Лис не поймет. -Скорее всего, нет, — сказала Эбби. -Мои Лисы предпочитают сопротивляться. Руки Жана зажили, но его кожа все еще помнила, как впивается в нее веревка. Он снова попытался вырваться из ее хватки, но Эбби не отпускала его. Тогда он принялся впиваться когтями в предплечье, пока она не схватила его и за эту руку. Он был в ярости от того, что родители отправили его в Эвермор, но все же надеялся извлечь из этого пользу. Он любил Экси тогда, яростно и неистово, и учиться у человека, создавшего этот вид спорта, было честью и возможностью всей жизни. Реальность показала свое уродливое лицо всего через несколько часов после приземления в Западной Вирджинии. Узнав, что вне тренировок он не более чем собака Рико, он выплеснул всю свою юношескую ярость, на которую был способен. Пять месяцев он плевался, ругался и дрался. Пять месяцев он поднимал себя с земли, не обращая внимания на насилие и жестокость Рико, и однажды у него просто не осталось сил. Бороться было бессмысленно. Рико был Морияма, а он — Моро. Чем раньше он поймет свое место в этом мире, тем легче ему будет. Боль не утихнет, но, зная, что он ее заслужил, будет легче ее переносить. Он мог жить с этим, у него не было выбора. Он был в ярости на Эбби за то, что она сказала, будто он никогда не пытался драться, и еще больше — на Лисов за то, что они держались вместе, когда он сломался. Против Рико они не выступали, только двое, а Натаниэль и Кевин ушли. трус, неудачник, предатель, продажная отверженная шлюха -Пошла ты, — тихо сказал Жан, потом громче: -Пошла ты. -Пожалуйста, поговори с Бетси. -Верни мне мою коробку, — сказал Жан. -Она была не твоя. Эбби встала и ушла, не сказав больше ни слова. Жан подождал, пока не услышал отдаленный рокот ее голоса в коридоре, и только после этого поднялся на ноги. Он осторожно обошел комнату и подошел к шкафу. Он без труда дотянулся до полки, хотя от веса коробки у него заныло в груди. Жан положил пакет на матрас, вздохнул через боль в легких и снова устроился на подушке. Поскольку Эбби упаковала его тетради в последнюю очередь, теперь они лежали сверху. У Жана заурчало в животе, когда он снова достал свои конспекты по экономике. Подумав, что, возможно, ему просто не повезло с первой, которую он открыл, он пролистал следующие несколько тетрадей. Жирные чернила говорили о том, что все они были в полном проигрыше, и он задержал дыхание, пытаясь хоть немного удержать под контролем свой бурчащий желудок. Он ничуть не удивился, когда через полчаса к нему заглянула психиатр Лисов. Она закрыла дверь спальни и удобно устроилась рядом с ним. Жан слушал ее спокойный голос в одно ухо и в другое, медленно перелистывая первую тетрадь. Она была достаточно близко, чтобы не заметить жирные послания, нацарапанные на каждой странице, но он не смотрел, пытается ли она читать его письма через плечо. -Может быть, ты поговоришь со мной? — спросила она наконец. -Сначала я откушу себе язык, — сказал он.-Он мне не нужен для игры. -Тогда ты не возражаешь, если я продолжу говорить? -Это не имеет значения, если бы я был против, —сказал Жан. -У заключенных нет прав. -Ты пациент, а не заключенный, — мягко напомнил ему Добсон. -Но если ты предпочитаешь молчать, мы можем остаться так еще на некоторое время. Рано или поздно ей надоест сидеть с ним, а пока она, казалось, довольствовалась тем, что смотрела вдаль и думала свои тихие мысли. Чем дольше она ждала, тем труднее было ее игнорировать. Жан искал Рико и Зейна уже несколько недель, и их длительное отсутствие выбило его из колеи. Какой-то пухлый психиатр не мог заменить Ворона, особенно короля, но Жан был в отчаянии, и это не могло его не утешить. Этого оказалось достаточно, чтобы отвлечь его от чтения, и он наконец закрыл блокнот. Он ожидал, что она откроет рот, раз уж он перестал ее игнорировать, но она даже не взглянула на него. -Отведите меня на корт, — сказал он. Он ожидал отпора, но она лишь сказала: -Ты сможешь дойти до моей машины? -Обязательно, — сказал он, придвигаясь к краю кровати. Колено запульсировало, когда он встал, но оно выдерживало его вес короткими рывками. Он, ковыляя, обошел кровать и направился к двери. Добсон подняла руку в знак молчаливого предложения помощи, но держала ее рядом с собой, чтобы он не чувствовал себя обязанным принять ее предложение. Когда он проигнорировал ее, она пошла впереди него по коридору, чтобы поговорить с Эбби. Осторожно пробираясь по коридору, Жан услышал обрывки разговора и понял, что Добсон одолжил у Эбби ключ и комбо для стадиона. После стольких недель, проведенных в доме Эбби, ночной воздух был достаточно бодрящим, чтобы по позвоночнику Жана пробежал холодок. Он отравлял себя, знал он, сражаясь с Эбби каждый раз, когда она пыталась открыть окно или спустить одеяло с занавесок. Он пытался воссоздать удушающие условия Гнезда, пытаясь найти что-то знакомое, что могло бы удержать его, когда все остальное выходило из-под его контроля. Он и не подозревал, насколько Эдгар Аллан был важен для благополучия Воронов. Апатия к своей специальности и постоянная усталость превращали занятия в рутину, а на благословение свежего воздуха он всегда смотрел сквозь пальцы. «Я начала с одного», — сказала Рене, и хотя Жан не мог поверить ни в ее веру, ни в ее легкомысленные заверения, он все равно постучал большим пальцем по указательному и подумал: «Прохладный вечерний ветерок». Он чувствовал себя глупо, но в то же время ощущал себя живым, каким-то образом опирающимся на что-то, кроме ярости своей команды. Они были уже на полпути к Лисьему корту, когда Добсон сказала: -Признаюсь, спорт — не моя сильная сторона. Мне всегда больше нравились театральные постановки, мюзиклы и тому подобное. Несмотря на все эти годы в Пальметто Стейт, я все еще не очень хорошо знаю Экси, но, насколько я понимаю, это лакросс в закрытых помещениях? -Использование притворного невежества в качестве приманки прозрачно, — сказал Жан. Добсон лишь спросил: -Есть ли на стенах вырезы для вратарских сеток или…? -Здесь нет сетей, — сказал Жан, слишком обиженный, чтобы помочь себе. -В стене есть датчики, чтобы…-Он оборвал себя, грубо пробормотав по-французски. Он не хотел разговаривать с этой назойливой женщиной, но чем дольше он пытался игнорировать ее, тем глубже ее идиотские слова, казалось, зарывались в его мозг. Наконец он раздраженно хмыкнул и начал самое краткое объяснение, на которое был способен. Добсон выслушал все это в покорном молчании, а Жан успела закончить, как припарковалась у стадиона. -Спасибо, — сказала она. -Мне было интересно. -Я отказываюсь думать, что никто из них не объяснил тебе это, — сказал он. -Кевин бы объяснил. -Мне было интересно, достаточно ли тебе небезразлично, чтобы поправить меня, — легко ответила она и жестом указала через лобовое стекло на стадион. -Я не была уверена, пришли ли мы сюда за утешением или за раскаянием. Раскаяние. Возможно, она случайно употребила это слово, но Жан чувствовал недоверие. Выражение ее лица заставило Жана потянуться к дверной ручке, но он не мог отвести от нее взгляд, даже когда нашел ее. -Ты разговаривала с Кевином. -Я его психотерапевт, — заметил Добсон, успокоившись перед лицом его резких обвинений. -Он помнит, как трудно было доверять мне при переводе, и поэтому дал мне открытое разрешение поделиться всем, что мы обсуждали, если вам будет спокойнее со мной. Мне бы очень хотелось поговорить с тобой, Жан. -Мне нечего вам сказать. -Может, не сегодня, — разрешила она. -Но если ты когда-нибудь захочешь поговорить, знай, что я хочу тебя выслушать. Если тебе будет легче, когда ты уедешь в Калифорнию и будешь в безопасности на расстоянии, я готова подождать. Рискуя показаться нескромной, осмелюсь предположить, что я самый квалифицированный специалист, чтобы поговорить с тобой о том, с чем ты сейчас имеешь дело. Он уже открыл рот, чтобы опровергнуть это, как вдруг вспомнил, кто еще числится в списке ее пациентов: Натаниэль Веснински и этот жуткий маленький вратарь Эндрю Миньярд. Лисья нора была настоящей золотой жилой для личных проблем и жестокого обращения. Жан не хотел иметь с ней ничего общего, но до сих пор она выдерживала натиск некоторых невыносимых личностей. Это не прибавляло ему любви к ней, но он не мог отказать себе в легком уважении. -Мы едем, — сказал он, потянув за ручку. Добсон без лишних комментариев вышла из машины и пропустила его на стадион. Они нашли место на трибуне и стали смотреть на площадку. Жан не знала, как долго они просидели там, прежде чем появились Кевин, Натаниэль и Эндрю. Эндрю проследил за тяжестью взгляда Жана, направленного прямо на него. Натаниэлю потребовалось еще мгновение. Кевин не видел ничего, кроме корта, но Жан уже давно перестал надеяться на большее. Жан не хотел иметь с ними ничего общего, поэтому, как только за последним из них закрылась дверь корта, он встал и пошел по лестнице в сторону раздевалки. Добсон без комментариев последовал за ним и отвезла его обратно в дом Эбби. -Добро пожаловать домой, — сказала Эбби, когда они приехали. Жан хотел сказать, что это не дом, но ему потребовалось все его дыхание, чтобы продолжать двигаться после такого сильного толчка коленом. Он заснул, как только его голова коснулась подушки, и на этот раз ему ничего не снилось.