«Пожалуйста, выбери меня.»
Кайю мелко трясло. Бай Чжу должен был лечь в больницу лишь через четыре дня, но… Это произошло ночью. Бай Чжу сквозь сон мычал, Кайа проснулся в тревоге — вся их кровать промокла, а его супруг с каждой секундой стонет все громче. Сообразить почти в четыре утра что-то сносное — тяжело, но они были готовы к больнице. Сумка уже была собрана и ждала своего часа в их спальне, одежда на выезд также была готова — заботливо выглаженная Кайей, мешковатые штаны и огромного размера футболка висели в шкафу. Но на переодевания времени не было — от страха Кайа подумал, что схватки уже начались, и ребенок появится в любую секунду. Бай Чжу задыхался. Боль была такая, что он не мог сказать что-то вразумительное — Кайа помог ему надеть длинное пальто и лишь натянуть ботинки, и то, не застегнув. Они прыгнули в машину и тут же отправились в больницу. Все случилось настолько быстро, что Кайа ни черта не запомнил. Он — врач, он должен уметь сохранять спокойствие, ведь по долгу работы мужчина говорит тяжелые диагнозы как детям, так и взрослым, однако сейчас он не может собраться. У Кайи трясутся руки, он не может сидеть на месте — меряя шагами коридор, в его голове звучит одна-единственная фраза, последнее, что Чжу смог простонать ему еще в машине.«Пожалуйста, выбери меня.»
Риск того, что роды могут пойти не так, был всегда. Незначительный процент, но он был, и чем ближе были эти самые роды, тем больше казался этот процент. Хотя все анализы были в порядке, самочувствие мужчины было в порядке, последний месяц он вообще не поднимал ничего тяжелее тарелки! Кайа поджал губы. Горечь от такой просьбы настигнет его много позже, сейчас обе его сущности беснуются. Вменяемая человеческая часть боится последствий, голова понимает ровным счетом ни черта, а рецессивная альфа давит, хочется выплеснуть все свои чувства. Тревога и беспокойство, что неприятно деформируются в гнев и ярость, отравляют сознание. Кайа лишь хочет, чтобы все закончилось. В девять утра он все еще был в больнице. Ему позвонила миссис Ливингстон — Бай Чжу договорился с ней об утренней прогулке, но вот, она звонит в дверь уже пятнадцать минут, а свет в доме не горит. Кайа говорит, что Бай Чжу рожает, и прошло уже несколько часов. Его голос предательски дрожит, и он просит проверить, запер ли дверь. Конечно же, не запер. В Спрингвейл было одно родильное отделение, так что Кайа удивился не такому скорому приезду четы Ливингстон, а тому, что они вообще здесь. Мужчина тяжело дышал, его привычный бежевый кардиган не застегнут, оголяя домашнюю рубашку с каким-то пятнышком в районе живота, в то время как женщина была одета в спортивный костюм — прогулка, как никак. В одиннадцать утра показалась медсестра. Женщина выглядела очень уставшей, в ее руках — кипа бумаг. Кайе боязно думать, что в них может быть написано. — У вас девочка, — медсестра выдает дежурную улыбку, не выражающую ничего, кроме сухой вежливости, — можете взглянуть на ребенка. Роженику же нужно время на восстановление. Пожалуйста, подпишите… По совету Ливингстон, Кайа ничего не подписывает, пока его не провели к Бай Чжу. Мужчина лежал на кушетке под капельницей, из носа торчала кислородная трубка. Медсестра пояснила: естественные роды несли угрозу, пришлось проводить кесарево сечение, успешное. — Она… такая крошка, — миссис Ливингстон поджала губы. Кайа молча смотрит на девочку, что напомнила ему картофелину. Он смотрит огромными глазами на ребенка через стекло, и понимает, что… что ничего не происходит. Внимание миссис Ливингстон было приковано к этой сморщенной сливе в пеленке, и Кайа, закусив губу, сглотнул. Кажется, он должен был ощутить трепет? Какую-то мистическую связь? Его инстинкты молчат, дыхание сбилось — может быть, устал? В чувства привела тяжелая рука мистера Ливингстона, что сжала плечо мужчины. — Ты не почувствовал ее запаха. Выдохни, Кайа. Тебе тоже нужно время.***
Через четыре дня его впустили к Бай Чжу. За эти дни Кайа успел договориться с начальством о декретном отпуске, длинною всего в полгода. — Как поживают мои малышики? Кайа вошел в палату и замер. Впервые у него закружилась голова — феромоны его мужа бьют в мозг прежде, чем он смог разобрать этот особенный запах. Обычно, Бай Чжу не источал феромоны так ярко, ведь рецессивность генов влияет даже на такую, казалось бы, биологически важную вещь. Бай Чжу словно пропитан молоком, цветами и чем-то еще, обволакивающим, будто сливочный запах топленого масла. — Дорогой, — Чжу облизнул губы. Он все еще плохо выглядит, но хотя бы может сидеть. — Иди же сюда, я так скучал, — мужчина прикрыл глаза, когда Кайа склонился к нему и поцеловал. В груди трепетало сердце, а сам Чжу наконец-то смог прочувствовать истинный феромон альфы. Кайа в принципе пах совсем не резко, но сейчас, разродившись и будучи достаточно ослабленным, сущность омеги так и тянется к любимому, к своему альфе. — Посмотри на нашу малютку, — мурлычет Чжу после незначительной паузы. Кайа взволнован; оставив фрукты и контейнер с питательным обедом для мужа, он не спешит брать малышку на руки. Мистер Ливингстон сказал — «тебе нужно почувствовать ее, природа сделает свое дело». Но почему было так… тревожно? — Прости, — сетует Кайа, — она просто такая маленькая, я так боюсь что-то не так сделать, — он бормочет, присаживается рядом стул. Бай Чжу смотрит на него в упор и делает большое усилие в своем положении — придвигается ближе. Наложенные на живот швы неприятно потянули. — Я помогу. Давай сделаем это аккуратно, — Бай Чжу передает сверток Кайе очень медленно. Малышка, смотрящая на них едва заметными зелеными глазами, причмокивает губами и просто фыркает, будто котенок. Кайа склонился к ней ближе, к лысоватой головке и касается губами нежнейшей кожи. Малышка закряхтела, покрутила головой. — Боже, любимый, ты плачешь? Чжу целует Кайю в скулу и приобнимает за руку. Он сам уже проплакал — от боли, от облегчения, от счастья. Малышка, по словам медсестры, полностью здорова, и несмотря на то, что появилась на свет всего лишь на пару дней раньше, ничего подозрительно врачи не нашли. Более того — к Чжу и крошке было приковано внимание молодых врачей, ведь союз рецессивных родителей-мужчин и без того бездетный, а тут — девочка, здоровая, и… и доминантная альфа. — Мне все равно, — Кайа покачал головой. — Альфа, бета, омега, хоть гексаэдр — это наша маленькая фасолинка. Правда же? — Да, — Чжу улыбается, тянется к супругу первым. Он скучает по нему, тоскует и нуждается в прикосновениях. — Ты так прелестно пахнешь, наконец-то я так ярко чувствую твои феромоны… — мужчина трется носом о щеку Кайи, приникает к шее, ближе к мочке уха. Там расположены железы, там пахнет сильнее. — Ты заполнил всю комнату, — Кайа прикрыл глаза. Он прижимает Фасолинку в пеленках к себе, словно чувствуя ее маленькое сердечко. — Дорогой, люблю тебя больше жизни. — Чжу чмокнул его в щеку, мягко погладил подушечками пальцем фасолинку по щеке. — …мне не пришлось выбирать. Но выбор очевиден, сокровище. Бай Чжу прикрыл глаза. — …мне теперь так стыдно перед ней, — полушепотом говорит он. — Я плохо помню, как попал сюда, но мне было так больно, будто еще немного и я умру. В одночасье я был готов отказаться от нее, лишь бы остаться живым. Скажи, Кайа… ты злился бы на меня? Они оба смотрят на крошечный кряхтящий сверток. Малышка была сыта — медсестра всегда приносит ее после кормления. Она чистенькая, пахнет лишь молоком и немного Бай Чжу. Ее глаза кажутся какими-то несуразно маленькими, а радужка, полная зеленого цвета, будто застилала белок. Крошечные ручки, пальчики — сморщенные и забавные, сама малышка и правда как вареная фасолинка. Беззащитная, теплая, и кажется, будто сама тянется к родителем. Она перестает издавать кряхтение, когда чувствует касания обоих мужчин, хватает Кайю за палец первым. Это делает родителей до комичного счастливыми. — Нет, — Кайа с улыбкой наблюдает, как зеленые глазки фокусируются на нем, — или ему просто кажется? — и со вздохом продолжает. — Это наша крошка, Чжу. Но я. я все еще люблю тебя больше. Они оба не знают — правильно это или нет. Но говорить больше не решаются — смотрят на фасолинку и что-то теплит их сердца. Она — такое маленькое, хрупкое, живое существо, она — целый человек, и сейчас крошка так мило дергает руками, так сильно ухватывается за пальцы родителей, что… оно, наверное, того стоило. — Боже, извините пожалуйста, — Барбара, вошедшая в палату, неловко улыбается. Она кивает Кайе, приветствуя его. С Бай Чжу не нужно здороваться — она навещает его несколько раз в день, и дело даже не в том, что Альберих буквально попросил об этом. Скорее, живой интерес — само происхождение крошки Альберих-Бай привлекает внимание. — Там пришла пожилая пара, ах, они не являются вашими родственниками, да? Вы не против впустить их? — Конечно, — Бай Чжу смеется. Где-то за дверью слышится дамское недовольство — «эти двое мне как сыновья!». — Это наши соседи, все в порядке. Когда врач открыла дверь, сперва в палату вошел огромный букет глазурных лилий, и лишь потом чета Ливингстон. — Ох, мои мальчики! — миссис Ливингстон спешно передала букет мужу. Один лишь Бог знает, как же она переживала! — Чжу, дорогой, как ты себя чувствуешь? Как наша крошка? Кайа тихо посмеивается — Фасолинка будто замерла в его руках. Такими большущими глазами она смотрела на склонившуюся к ней женщину! — Ох, она так похожа на Бай Чжу, — не без удивления говорит миссис Ливингстон. — Крошечная, такая милая, — женщина покачала головой. Вопреки ожиданиям, она обнимает Бай Чжу покрепче, целует мужчину в лоб. — Обращайтесь, конечно же обращайтесь к нам! Ее речь кажется сбивчивой от волнения, а несколько смущенный мистер Ливингстон оставил букет на тумбе, подошел поближе и неловко заглянул в сверток. — Поздравляю, — он как-то скромно улыбается Кайе, гладя того по голове. Эти четыре дня, до того, как им вообще позволили навестить Чжу, мистер Ливингстон много времени провел с Кайей. Альберих и близко не похож ни на дочку Ливингстонов, ни на затя, но было в этих парнях что-то такое, что-то, что так и заставляло заботиться. Ох, неужели Ливингстоны совсем постарели?.. — Она такая… — Фасолинка, — Альберих улыбается. — Хотите подержать ее? Мистер Ливингстон удивленно вскинул брови на такое предложение. Супруга же, обнимающая Бай Чжу, как-то по-особенному счастливо улыбалась. Ее муж очень мягкий человек, и конечно же, она совсем не возражала — подержать на руках пусть и почти-что-чужого, но первенца очень волнительно, желанно и приятно. Мужчина поджал губы, нахмурился от волнения и аккуратно взял сверток. Прошло много лет с тех пор, как он держал кого-то такого же маленького. — Ох, Фасолинка… — мужчина неловко присаживается на уступленное Кайей место. Альберих же положил ладони ему на плечи, немного подбадривая. Он не уверен в том, что у их малышки появятся в жизни кровные бабушки и дедушки, какое-то время даже переживал об этом, однако сейчас едва ли не всхлипывает. Чета Ливингстон совсем не обязана так бегать за ними, так активно помогать и вообще, быть в их жизнях больше, чем соседи, с которыми можно обсудить дела района, выпить чай и быть может, вместе выехать в город. Но в итоге, именно Ливингстоны сейчас стоят рядом, обнимают, ласкаются с их маленькой девочкой, кажется, уже совсем нарекая ее статусом собственной внучки. Именно мистер Ливингстон сидел рядом с Кайей, испытывавшим противоречивые чувства, именно миссис Ливингстон помогла убраться в доме. Она - приготовила обед для Бай Чжу, ее супруг проделал большой путь в город, чтобы отыскать глазурные лилии. А Кайа лишь ответил на простой вопрос, какие же цветы Чжу нравятся больше. — Вы говорили родителям о беременности? — миссис Ливингстон гладит Бай Чжу по голове. Он вздыхает, накрывая ее ладонь на своем плече. — Мягко говоря, они сделали вид, что ничего не знают. — Кайа хмыкнул. Первым родителям написал именно Чжу — сообщение точно было получено, но вот ответа до сих пор нет. Прошло порядка трех месяцев. Кайа же сообщил сперва отцу, также написав сообщение, но получил большой неприятный ответ. Мать воздержалась, скромно поздравила, и в целом, все. Все. — Вау, здесь так шумно, — вошедший в палату Чжун Ли и вовсе удивил всех. Кайа говорил другу, конечно же, что у него родилась дочка. На следующий день после родов, Кайа по пути на работу позвонил ему и, кажется, выплеснул на мужчину вообще все чувства, что свалились на самого Альбериха словно лавина. Бай Чжу, признаться, видел Чжун Ли не так часто — особой дружбы не вели, были друг к другу уважительны и вежливы, но времени как-то не находилось. Но впечатление оба произвели хорошее, и Чжу даже благодарил его, когда мужчина отправился в город не столько по своим нуждам, сколько по просьбе. Кайю душила работа в последний месяц беременности, а детская мебель все задерживалась на основном складе, в центре города. Чжун сам вызвался помочь, привез мебель и Чжу еще не знает, но пока супруг бился над горой бумаг об отпуске, именно друг собрал и кроватку для малышки, и пеленальный столик, привез большую часть заказанной мелочевки. — Добрый день, — Чжу улыбается ему, кивнув. Чжун отвечает тем же, такой же улыбкой. — У вас уже столько гостинцев, — мужчина посмеивается, кладя свой букет шелковиц рядом с лилиями. Он знакомится в Ливингстонами, правда очень удивляется, узнав, что те буквально соседи. Просто соседи, и несмотря на то, что Кайа много говорил о них, Чжун не подозревал, что сердца этих людей настолько большие. Кайа обнялся с ним, позволил взять на руки дочку — крошка снова закряхтела, выдала какую-то странную гримасу, похожую на улыбку. Бай Чжу пошутил — их малышка станет самой избалованной принцессой Фасолинкой во всем Тейвате. И они совершено не были против.