Chimera

      Шум всё ещё доносился отовсюду; замок всегда казался более живым в вечер церемонии: смех и воодушевление студентов временами ложились бальзамом на душу. Но не сегодня. Гарри направлялся к камину, когда в его спину воткнулась служебная записка. Поймав её, он покрутил между пальцев и развернул:       

«Жду вас в кабинете».

      Так себя, наверное, мог ощущать провинившийся студент. Даже не было нужды в подписи: Гарри прекрасно знал, в чей кабинет ему нужно бежать. Беспокоило другое: зачем он понадобился Риддлу? Тем более в такое время?       Если тот хотел встретиться по личным вопросам, выбирал для этого домик в Запретном лесу: монета в кармане нагревалась, и Гарри знал, что его ждут. Но Том никогда не вызывал его в кабинет для этого, как и не заваливался в тренерскую. В стенах школы они придерживались видимости дистанции: видимости сугубо деловых отношений. То, что Гарри некогда перестало устраивать. Возможно, тому послужили отношения Рубеуса с директрисой Шармбатона — мадам Максим.       Рубеус не стеснялся нестандартной омеги, и Гарри по глупости применил их историю к себе. Да, будут судачить, да… возможна скандальная статья, но всё это можно пережить. Со временем сплетни стихнут, а они будут свободны от оков, что накладывает нужда держаться в тени. Вот только Риддлу оказалась не нужна такая свобода с ним. Гарри был «прекрасен в роли секрета»… Эти слова, ставшие хлыстом самобичевания, остались в стороне давно. Как и другие, сказанные Сириусом недавно. Помогли определиться… И об этом он тоже старался не думать, чтобы снова не ступить в круговорот обвинений и желаний, мысленно повторяющийся в сторону невидимого Риддла.       Столько хотелось ему сказать и столько получить — и всё это бесполезно.        Однако такая перемена в поведении Гарри не просто встревожила, а буквально испугала — он и сам не заметил, как оказался у директорской башни, прямо напротив каменной статуи Василиска. Очередное новшество — гаргулья, устраивающая каждого директора, закончила свои дни среди тонн прочих артефактов в Выручай-комнате.       Пароль слетел с языка; ноги ускорили шаг. Гарри плотно запахнул парадную мантию, ёжась от холода. Он буквально взбежал по лестнице и остановился, последние пару шагов проделав куда более неуверенно.       — Не медли, — раздался приказ.       Гарри выдохнул, входя в кабинет Риддла.       Ничего не изменилось с его прошлого посещения: если сравнивать с Дамблдором, обстановку всё также можно было назвать аскетичной. Никаких пускающих дым и щелкающих-звякающих приборов на столиках, да и никаких столиков — шум и копошение раздражали Тома. Личная библиотека была спрятана — перенесена на уровень выше: под покои директора. Разве что Омут стоял всё на том же месте.       Гарри едва не усмехнулся.       Все портреты до единого за спиной восседающего в массивном кресле Тома пустовали.       — Зачем вы позвали меня, сэр? — спросил Гарри, заложив руки за спину.       — Во-первых, сообщить, что новую квиддичную экипировку доставят завтра, — сухо ответил тот, и в сторону Гарри полетел свиток. — Получите — распишитесь.       Это можно было сказать, не вызывая в кабинет.       Гарри уменьшил и убрал свиток. Мурашки вновь пробежали по коже.       Напряжение в воздухе будто резонировало — потрескивало.       — А во-вторых, — пробормотал Риддл, поднимаясь из-за стола, — хотелось бы уточнить один момент…       — Что? — не выдержал Гарри, перебивая его.       — Почему ты весь вечер представлял себе прощальную речь во время нашей с тобой встречи? — припечатал Том.       Глаза сузились, ноздри затрепетали, и давление усилилось. Вязкий удушливый запах заполнил собой всё пространство. У Гарри закружилась голова, и он невольно отступил, пытаясь сфокусироваться на лице Тома. Медленно, словно плетя паутину, он отпустил себя — отгородился от него. Попытался, по крайней мере, и это взбесило Риддла ещё сильнее.       — С какой стати ты решил, что завтрашняя встреча — последняя? — низкий и утробный не рык — шипение.        Гарри вздрогнул.       — Тогда нет нужды оттягивать, — выпрямился он, потерев переносицу под очками. — Раз ты в курсе, прекратим это прямо сейчас. Всё… — голос не должен был дрогнуть, — кончено.       Гарри нацепил на лицо улыбку. Он ожидал бури; ожидал ярости и дрожащих рам картин на сотрясающихся стенах, но вместо этого получил в ответ другую улыбку: сдержанную. Какую-то даже жеманную.       — Что ж, как я вижу, ты действительно всё тщательно обдумал. Я прав?       — Прав, — эхом отозвался Гарри, глуша протест, рождающийся где-то внутри.       Ладони стали зудеть.       — Тогда давай обсудим всё в более спокойной обстановке, — жестом указал Том на чашу с Летучим порохом.       Гарри вздохнул.       — Что здесь обсуждать?..       — Перенесём нашу последнюю встречу на сегодня, — в голосе Риддла снова зазвенела сталь.       — В ней нет нужды, — заявил Гарри и сам себе не поверил.       — Пока что я прошу по-хорошему, — продолжал улыбаться Том, смотря широко распахнутыми глазами.       Ужасающий контраст.       Гарри качнул головой и кивнул, а Том уже шагнул к камину, собирая щепотку пороха.       — Куда мы?       — Окажу тебе честь — покажу мою обитель на прощание.       Дома у Тома они никогда не встречались.       Мрачная хижина Гонтов? Гарри видел её только издалека, когда они в школьные годы — он уже не помнил причины — посещали Литтл-Хэнглтон. Или же дом — это поместье Риддлов на противоположном холме?       Обе семьи окружала какая-то мутная история. Семью волшебников нашли мёртвой в полном составе, за исключением самого Риддла — тот был в Хогвартсе. Насколько Гарри знал, их Том и нашёл за компанию с директором Хогвартса — Диппетом ещё вроде. Гарри не углублялся: Том не хотел.       Любой вопрос о семье заходил в тупик: «Это было давно и тебя не касается», — отвечали ему. Гарри, конечно, мог обидеться на подобное заявление, но сам понимал, что это такое, поэтому и не лез.       В любом случае о семье Риддла шушукались в его годы столько же, сколько о Турнире Трёх Волшебников, о наличии Тайной комнаты где-то в стенах школы, о нескончаемых проказах Пивза, о столь же таинственном прошлом Альбуса Дамблдора, о том, кого пригласить на Святочный бал… Что было ожидаемо, учитывая фамильное древо Гонтов и куда оно уходило корнями.       — Порох, Гарри, — напомнил Том, возвращая его в реальность.       Он взял щепотку и тут же был утянут усилиями Риддла в камин.       Слова того Гарри услышал неразборчиво, в следующее мгновение оказавшись уже в другом месте.       — Добро пожаловать, — шепоток за спиной пробрал могильным холодом, и внутри всё перевернулось.       Гарри невольно сделал шаг в сторону.       Половицы под ногами противно скрипнули.       Чёрные стены, чёрный пол, чёрные кресла и диван… Покрытые сажей подсвечники и будто бы закоптившиеся картины, из-под угольных пятен которых виднелись обрывки движений; откуда-то слышался шёпот.       Было чисто. Ни пылинки — Гарри даже рукой не надо было проводить. И тем не менее всё вокруг казалось мёртвым, каким-то запылившимся — давным-давно покинутым. Натюрмортом vanitas.       — Это дом моей матери, — чинно пояснил Риддл.       Хибара Гонтов, выходит, которая внутри выглядела ещё более странно, чем снаружи.       Между тем Риддл спокойно прошёлся и хлопнул в ладоши. В тот же момент появился эльф:       — Чем Мор может служить хозяину?       — Всё как обычно, — коротко ответил тот и тут же обратился к Гарри: — Сядь.       Это было не приглашение.       Когда Гарри опустился в кресло напротив Риддла, на столе между ними оказался поднос с графином и двумя стаканами.       Не нужно быть провидцем, чтобы понять: это бренди. Той марки, что пьёт Том: «Драконья бочка».       Он скривился, а Том уже разливал напиток по стаканам.       — Я не могу задерживаться…       — Так как не предупредил, — заключил за него Риддл и поднял взгляд. — Зато это сделал я.       — Ты сделал что? — напрягся Гарри.       — Сказал, что школа нуждается в тебе, — кривая улыбка исказила черты лица, — как никогда прежде… Что ты, — понизил Том голос и взял стакан, сделав глоток, — останешься внутри её стен, скажем, на неделю?       Секунда — и Гарри вскочил.       Секунда — и он снова упал в кресло, которое, ударив краем сиденья под колени, резко сдвинулось вперёд.       Риддл же спокойно сделал ещё один глоток, наблюдая за ним.       — Ты не посмеешь… — еле слышно выдохнул Гарри. — Сам сказал, что у меня завтра приём новой экипировки, — хлопнул он по карману мантии, где был спрятан свиток. — Скоро первый урок полёта с первокурсниками!       — И ты будешь на нём присутствовать, безусловно, — мягко улыбнулись ему.       Нет…       — Ты не посмеешь, — уже резче процедил Гарри, осознавая, что тот собирался сделать.       Спрятать его в свою шкатулку, как очередную побрякушку. Но это невозможно…       — Ты вынудил меня. И образы в твоей голове, — подался вперёд Риддл. — Боюсь, как бы мне не сорваться… Понимаешь, о чём я?       — Это угроза?       — Предупреждение и просьба быть рассудительным, — покачал Том стаканом в руке. — И подумать ещё раз.       — А иначе?       — Хочешь, чтобы мы прошлись по всем рычагам давления на тебя? — дрогнули его губы в очередной карикатурной улыбке. — У меня появился новый.       — Я не позволю угрожать моей семье, — Гарри склонился вперёд, чувствуя, как злость преисполняет его — даёт сил, вскипая в жилах яростью.       — Семье, — скривился Риддл, — что появилась у тебя благодаря мне. И ты должен помнить об этом, Гарри: я позволил тебе иметь её. И я же могу её отнять. Всю её.       Шорох ткани, скрип обуви по полу, мановение; взмах палочки — и стол отлетел в сторону. Поднос задребезжал, осколки разлетелись, смешиваясь с алкоголем, растёкшимся кляксой по полу.       — Не думал, — усмехнулся Риддл, отклонившись назад, — что отцовский инстинкт взыграет в тебе столь рано.       Кончик палочки упирался Тому в грудь. Гарри стоял, возвышаясь над ним, и смотрел в совершенно невозмутимое лицо.       С такого расстояния промахнуться невозможно.       — Это нормально…       — Для кого угодно, но не для тебя, щенок, — едва не выплюнул Том, и суженные глаза вновь широко раскрылись, предавая ему удивлённо-наивный вид, от которого у Гарри всегда мороз по коже пробегал.       — Так не может дальше продолжаться, — покачал он головой. — Это…       — Неправильно? Гадко? Низко?       — Это не то, чего я хочу, — улыбнулся Гарри и ощутил, что уголки рта тянет вниз.       — Это всё, что я могу тебе дать.       — Это всё, что ты хочешь мне дать!       Поправка Тому не понравилась.       — И это всё, — выделил он, — что тебе нужно.       — Нет, не всё… не всё, Том, — рука дрогнула.       В следующее мгновение цепкие пальцы обхватили его запястье так сильно, что Гарри едва не завыл от боли. Палочка выпала. Хруст послышался отчётливо, в нос ударила удушливая волна, и он упал на колени, уткнувшись лбом в ногу Тома.       — Это всё, что тебе нужно, Гарри, потому что в тот день, когда ты пришёл ко мне, ты отказался от себя: мои нужды — твои нужды, мои желания — твои желания, — ледяной тон оказался хлёсткой пощёчиной. — И если этому будет что-нибудь препятствовать…       — Я не твой раб… Я не пёс и не… — пробормотал он, но закончить не успел: хватка усилилась.       Раздался очередной хруст, и Гарри прикусил ткань штанины, замычав. Боль как появилась, так и исчезла, оставляя после себя тянущий дискомфорт.       Он ощутил, как нога Тома сдвинулась и острый носок ботинка упёрся прямо между ног, давая понять, что Риддл знал его как облупленного.       — Твой маленький бунт, — задумчиво произнёс Риддл. — Как думаешь, недели хватит, чтобы его подавить?       Гарри упрямо вскинул взгляд и процедил:       — Прекрати!       Рука тут же перебралась с запястья к плечу, а затем и к затылку. Том сжал его волосы в кулаке, заставив запрокинуть голову, после чего медленно и почти ласково снял очки, вглядываясь в лицо.       Гарри видел его на таком расстоянии отчётливо и без них. Те же оказались в стороне.       — Правила всегда были простыми: следуй им, и твои игрушки будут при тебе.       — Джинни — не игрушка!       — Эта девчонка — воплощение твоего бунта! Твоя попытка меня шантажировать! — прорычал Риддл, и Гарри вновь стало нечем дышать.       Казалось, что его лёгкие сжимаются, как сужаются зрачки Тома, став щёлочками.       Гарри стиснул кулаки и дёрнул головой, попытавшись приманить палочку. Вот только та была крепко сжата в руке Тома.       — В отличие от тебя, она слушается, — холодно улыбнулся он.       — Если хочешь, — выдохнул Гарри, — трахни меня в последний раз, исполосуй спину, покусай… Но на этом всё! Эта связь… я её обрываю. Обрываю, слышишь?       Лицо Тома стало рассеянно-задумчивым.       И Гарри выдернул палочку из его рук — на этот раз даже не было сопротивления. Напротив, Риддл резко оттолкнул его и хрипло рассмеялся.       Безумец.       — Хочешь снова в это играть?       — Я больше не играю, — процедил Гарри. — Никогда не играл.       — Ты играл всё это время жизнью девчонки. Пользовался ей, выставлял как провокацию, — развёл Том руками. — Я могу снова ослабить поводок, как сделал это в день вашего бракосочетания. Тогда ты поиграл в мужа, теперь можешь поиграть в отца.       — Это не игра, чёрт возьми!       Это ложь — да. Но не игра. Больше таковой не будет.       Гарри стремительно поднялся.       — Тогда возвращайся домой и скажи ей правду: что женился, чтобы насолить мне, что трахал её, чтобы насолить мне, что называешь её имя каждый раз, чтобы насолить мне! Только тогда это станет реальностью, Гарри. И она тут же рассыплется: всё это была лишь иллюзия.       Тревога и страхи всколыхнулись внутри и тут же осели. Он слишком долго перемалывал всё происходящее, чтобы слова Тома стали для него откровением. Иллюзия — та же ложь. Стоит в ней признаться, как он всё потеряет.       Но он такой не один… Хотел бы быть не одиноким в этом пороке.       — Если это работает, почему бы тебе самому не признать кое-что, — тихо произнёс Гарри.       Риддл вскинул брови и тут же передёрнул плечами.       — А-а-а… — будто бы ответил он сам себе. — Это то, что тебе нужно?       — Да.       — Наивный мальчишка, разве ты видел хоть раз людей, ненавидящих свою собственность? Равнодушных к ней? — и Риддл любовно погладил бледную чуть кривоватую палочку — близняшку палочки Гарри.       Послышался смешок, встреченный выражением непонимания на лице Тома.       — Ты сам живёшь иллюзией, — Гарри скинул мантию на кресло.       Её полы пропитались разлитым по полу бренди.       — Считаешь меня собственностью… Называешь так, потому что не можешь признать реальность того, что между нами происходит.       Гарри дёрнул за ворот рубашки, расстегивая пару пуговиц.        — И сам же, — прошептал он, — считаешь это игрой. Потому что нет и не было никого в твоей жизни, кто бы привлекал тебя, как привлекаю я…       Договорить Гарри не дали: его снесло в сторону. Впечатало в стену так сильно, что буквально дух вышибло. И вдохнуть он не успел: Том рывком сорвался с кресла, преодолев расстояние в два шага, и врезался в него, зло сминая губы. Смолистый запах забился в ноздри, и Гарри сам втянул его, пережив волну тошноты.       Это было похоже на зависимость. Нескончаемую лихорадку…       Он это понимал.       Последний раз стал бы предпоследним. А предпоследний — предпредпоследним. Потом Гарри подумал бы, что до рождения ребёнка есть ещё время… Что он бросит Тома. Обязательно бросит.       Стон сорвался с губ: рука Риддла забралась в штаны и сжала член сквозь бельё, а влажный язык соскользнул с губы, ведя по подбородку к шее.       — Я думал, что убью тебя, стоит переступить порог, — горячий шёпот осел мурашками на коже.       — Ты не сможешь…       — Не потому, что не попытаюсь, — задел Том языком кадык.       — И попытки эти будут тщетны.       Как и его попытки уйти.       Сколько он раз будет пытаться? Тешить себя иллюзиями того, что молчание Риддла наполнено смыслом. Молчание — это то, что он может дать ему. Тот же самый мираж: пока он молчит, Гарри фантазирует о разном. О шансе, что всё это куда глубже, что он действительно — Избранный.       Словно снова забравшись ему в голову, Риддл выдохнул:       — Если ты захочешь уйти, Гарри, ты знаешь как…       Гарри сглотнул, а сделав это, хмыкнул.       Или убить Риддла, или убить себя — целых два варианта. Оба они на этом свете жить спокойно не смогут. Такова реальность. Их реальность.       Он поднял руки, запустил пальцы в жёсткие пряди волос, прижав его голову сильнее к себе, и вместе с этим вильнул бёдрами навстречу руке.       Расстёгнутые штаны сползли до колен. Ему оставалось только переступить.       И снова стало тяжело дышать: феромон Риддла проникал под кожу, держал его за горло, смешивался с кровью, приказывая подчиниться. Каждый раз Гарри уверялся, что никто другой не выдержал бы этого угнетающего давления, доводящего до ужаса: до такого панического страха, что остаться беззащитным — один на один с Риддлом — было равно остаться в тёмной яме, кишащей ядовитыми змеями. Тысячи глаз смотрели на тебя из темноты; тысячи пастей шипели и были готовы вонзить клыки, грозя оборвать жизнь…       И тем не менее страх перерождался внутри в нечто другое.       Сердце билось с перебоями.       Чем сильнее Риддл забывался, тем невыносимее было. Его суть рвалась наружу — ответить, подавить в ответ, впиться зубами в мягкую плоть…       Каждый гон Гарри выбирался едва живым из-под него и понимал, как это выглядит со стороны. Они спаривались как животные, в порыве соперничества убившие самку. И несмотря на то, что Гарри был моложе и, может, физически сильнее в обычной ситуации, Риддл всё равно выходил победителем: впивался зубами в его загривок и заставлял каждый раз подчиняться. Отчасти Гарри был рад факту, что природа не создала омегу, способного выдержать этот напор. Да и другому тоже был рад: сами по себе омеги оставляли Тома индифферентным.       Гарри клацнул зубами; в горле завибрировал глухой рык. Он упёрся руками в грудь Риддла и задохнулся. Едва успев повернуться к нему спиной, Гарри прислонился лбом к стене и со свистом втянул воздух.       — Прекра… Прекрати, — выдавил он.       — Покажи мне, — послышался очередной приказ.       Если он пойдёт у него на поводу, то Риддлу окончательно сорвёт крышу.       Следующий вздох Гарри сделать не смог. Атмосфера сгустилась настолько, что на лицо будто легла влажная ткань, густой субстанцией забиваясь в нос и рот. Пришлось продираться сквозь туман с силой: его феромон мгновенно разбавил удушающий аромат Тома. Тот с шумом вдохнул и вжался в его ягодицы бёдрами.       — Чёрт, — Гарри поднял руки и спрятал лицо.       Звякнула пряжка; послышался шорох одежды.       — Больше…       И Гарри отпустил себя.       Утробное шипение пробрало до сладостной судороги; с рывком ткань нижнего белья затрещала, а влажное прикосновение языка к затылку тут же стало болезненным.       Не только засосы, но и укусы — может, к омегам Риддл был безразличен, но не упускал возможности пометить его, как их. В фигуральном пока смысле.       Хватка по бокам стала мучительной, давление на поясницу усилилось, появилось ощущение влаги, закапавшей на ягодицы, — слюна или кровь? А может, масло? — и Гарри сомкнул зубы на предплечье. Рука Тома на секунду упёрлась в стену и оставила на ней душистый отпечаток — ему повезло: масло. Столько лет — можно было и привыкнуть. Вот только после Риддла почти никогда не обходилось без зелий. Гарри приноровился таскать с собой пару пузырьков Укрепляющего раствора даже чаще, чем смазку.       Раньше он мог не делать этого в гостинице, а ввалиться домой, едва передвигая ноги, и уже там смягчить урон. Теперь такое было непозволительно.       Ягодицы ударились о бёдра, и Гарри тяжело выдохнул.       Саднящая боль моментально сковала низ, и возбуждение на её фоне померкло, чтобы тут же вспыхнуть ноющим спазмом.       — Когда же ты поймёшь: никто, кроме меня, не сможет удовлетворить тебя, — шепнул Риддл ему на ухо, и за волосы резко дёрнули.       Гарри и сам запрокинул голову, чувствуя, как руки Тома шарят по его телу, царапая и оставляя борозды от ногтей. Движение и шлепок — боль расползлась удовольствием… Кожу усыпали пупырышки, волосы на загривке встали, и Гарри глухо застонал, заскоблив пальцами по стене.       Внизу всё сжималось; всё пульсировало.       — Никто, кроме меня, не примет тебя, — бормотал Риддл словно в бреду.       Из-за сдержанного смеха защекотало в горле, и Гарри улыбнулся, выпрямляясь и прижимаясь спиной к груди Тома.       Причина смеяться у него была: испуг Риддла.       Он был напуган. Испугался, что Гарри уйдёт. А страх всегда порождал в нём ярость. Чем больше Том боялся, тем безрассуднее становился в своей одержимости.       И сейчас, слыша дрожь в каждом слове, Гарри всё понимал. Или обманывал себя.       Но что это меняло?       Поздно.       Неповторимо мерзко, пьяняще горько. И всё же так приятно… так сладко всё сжимается; так тепло становится.       Разве может один альфа любить другого настолько?       Разве может один заразиться безумием другого?       — Это последний раз, — прошептал Гарри.       — Заткнись, — рыкнул Том.       Одно мгновение, как комната перед глазами завращалась.       Безумец, что утянул его аппарацией в спальню, пока его член до яиц был погружён внутрь; безумец, что стиснул плоть сильнее, ощущая всю боль от чрезмерного распирания; безумец, что отступил и толкнул его на кровать; безумец, что упал на неё и позволил рукам попасть в петли, тут же затянувшиеся нерушимыми путами по краям; безумец, что тут же придавил его всем своим весом, раскрывая ягодицы так, что на них наверняка остались лунки от ногтей и синяки — от пальцев; безумец, что рассмеялся, нежась поверх скомканного покрывала под тяжестью веса…       Кто из них кто?       — Ты не можешь запереть меня здесь, — протянул Гарри. — Тогда я перестану быть твоим маленьким грязным секретом…       — Продолжаешь подначивать, — прошипел ему на ухо Том и тут же зацепил зубами мочку. — Твоё место займут. И не только в школе.       Что?..       — Она поймёт, что это не я… — промычал Гарри, стиснув руки в кулаки.       — Думаешь, эта девчонка знала тебя? — толчком вжал его в постель Риддл. — Тебя настоящего? — сделал он это снова. — Так, как знаю я? — и снова.       Болезненная судорога прошила от низа живота до желудка, и Гарри прогнулся, сипло застонав.       — Или ты оставишь эти мысли, — обвёл раковину Том языком, — и продолжишь быть моим… маленьким секретом.       Быть его.       На этом можно было остановиться. На этих словах его суть ощерилась и запротестовала — взбунтовалась. Тело последовало намерению: Гарри попытался уйти от проникновения, взбрыкнуть, заелозив, и подался вперёд. Путы натянулись — у него было не так уж и много свободы действия.       — А ещё продолжу быть ублюдком, изменяющим жене, — выдавил он из себя.       — Наш разрыв ничего не изменит в твоём статусе, — сжалась рука на его плече и дёрнула с такой силой, что Гарри сполз рывком на место, да ещё и сам насадился.       Боль прострелила спину, скрутилась узлом в паху, и он зарычал сквозь стиснутые зубы:       — Вина перестанет быть такой!.. Такой удушающей!       Каждый раз видя Джинни, Гарри словно задыхался от тысячи мыслей и воспоминаний. Каждый раз всякая мысль о ней шла рука об руку с виной.       — Гарри, Гарри, Гарри… — лихорадочный шёпот осел внутри чем-то тревожным.        Том в очередной раз выпустил клыки и прихватил ими кожу на затылке; он прокусил её и отпустил — за это место кусали омег.       — Ты уверен, что изменяешь ей со мной, а не мне — с ней?        И вновь, словно нож в масло, вошли острые зубы в плоть. Теперь левее и куда глубже. Болезненнее: так, что он не сдержал вой, ставший стоном. Риддл начал двигаться резко и быстро. Без оттяжки. Втрахивал его в матрас короткими толчками, тяжесть которых превратилась во внутреннее онемение.       Гарри знал, что кончил — ощущал липкую влагу под животом, — но каждый его оргазм всегда протекал смазанно. Не было начала, эволюции и пика… Была только сплошная эволюция без вступления и завершения. В отличие от Риддла, который столь же отчётливо отпустил его измученную кожу, с оттяжкой теперь уже загнал член и кончил с последующими толчками. А после… чёрт!       Гарри замычал, вытянувшись как струна. Каждая мышца одеревенела — он ещё больше вспотел.       …А после Риддл повязал его.       Желчь тут же загорчила на языке.       Гарри почувствовал тошноту.       Так было всегда.       Его тошнило от наслаждения, от боли, от самого себя, от Риддла…       Ладонь по-хозяйски прошлась вдоль спины, задрала рубашку, и Гарри ощутил это: скольжение языка. Влажное, горячее, слизывающее пот с его кожи.       Боль и ласка; ласка и боль… Он ломал ею Гарри столь давно, что уже сложно было отделить одно от другого.       — Ты оставил те смехотворные мысли? — раздался тут же отяготивший его вопрос.       Гарри промолчал.       Как он может?       — Единственный человек, от которого ты можешь отказаться так просто, — это она, — вновь коснулась лопаток ладонь.       Тёплая. Даже горячая. Прожигающая насквозь.       — И что дальше?       Желание курить буквально зудело под кожей.       — Ждать тебя в номере от пятницы до пятницы? Быть использованным и забытым в промежутке? Притворяться в школе год за годом, что вы, сэр, мне никто, и терпеть, что я вам — тоже? Остаться совершенно одному, когда ты… — Гарри оборвал себя на полуслове.       Загнанные в угол мысли всегда всплывают. Как и эта. То, что он услышал. Регулус проболтался Сириусу, Сириус обмолвился об этом, а сам Том — нет.       Омеги того, может, и не прельщали, но это не отменяло их пользы: пользы Беллатрикса Блэка — склочного кузена Сириуса. Что-что, а Том умел пользоваться людьми — Гарри знал по себе.       — Когда я что? — в голосе Тома был и вопрос, и угроза.       Ласка замерла на полпути наверх.       — Мыслишь о продолжении рода, — едва не выплюнул Гарри. — Разве не отлично всё сложилось? Каждый заведёт семью. Полноценную.       Именно эта новость позволила ему наконец понять: скоро всё закончится.       Гарри понимал, что Блэк будет всего лишь… инкубатором, но не мог ничего с собой поделать: он злился. Просто потому, что Риддл не видел нужды поставить его в известность о своих планах.       — Это случится не в ближайшее время.       — Ложь.       — Мне незачем лгать, Гарри, — пальцы сжали его затылок, давя на рану от зубов, — Это всё не имеет никакой важности.       — Тогда когда это будет?       — Я не собираюсь вступать в брак. Так было и так будет, — холодно ответил Том.       — Тогда что? — хмыкнул Гарри с горечью. — Проведёшь течку с Блэком, а потом заберёшь ребёнка?       — Беллатрикс выйдет за Родольфуса Лестрейнджа. Их первенец будет от меня…       Том говорил, а мысли Гарри опережали его слова. Воспользуется омегой, заставит пару растить своего ребёнка, а потом…       — Я заберу его, — заключил он.       Бред!       — Ребёнок не будет любить тебя… — прошептал Гарри, качнув головой. — Не будет считать отцом.       Послышался смешок, и Том вышел из него. Наконец.       — Всему можно научить, Гарри: и любви… и послушанию.       Путы ослабли, но лишь для того, чтобы Гарри повернулся.       — Но зачем? — еле слышно выдохнул он.       — По-другому я не умею, — прямо ответил Том и поднялся.