Ты мне — я тебе

      Раздражение взорвалось где-то под ребрами и ударилось в такт с сердцем — быстрее, чем обычно, но медленнее, чем должно.       — Не-блядь-дергайся, Сприггс, — шикнул Иззи и стукнул мальчишку по руке. — Еще раз попробуешь схватить меня за волосы — живым из каюты не выйдешь.       Люциус недовольно заворчал откуда-то сверху, но руки убрал, за спину, облокотился на стену так, что ладони оказались зажатым между спиной и досками.       Удивительно послушный ублюдок — когда дело касается подобного "удовольствия".       Это работало по самому базовому и банальному принципу, который, впрочем, можно было назвать самым стабильным и простым. Ты мне — я тебе. Мальчишка был достаточно щедр на свое "ты мне" — и Иззи расплачивался с ним той же монетой. Это лучшее, чего они могли добиться, не так ли? Кроме взаимных оскорблений.       — Надеюсь, твой язык острый только метафорически, — сверху пробормотал Сприггс, и Иззи выразительно клацнул зубами в опасной близости от возбужденного органа.       Мальчишка застонал — бесстыдно и громко, и Иззи рыкнул в бессильной злобе на эту показушность — а Сприггс только всхлипнул довольно из-за вибраций и трения. Иззи не то чтобы плох в этом — у него была своя... практика. В море такая практика хорошо пригождается, когда корабль полон одними мужчинами — а ты выразительно мельче остальных. Лучше так — потому что ртом безопаснее.       Сприггс был... выносливый. Шлюховатый придурок — неожиданно оказался так же хорош, как себя выставлял, Иззи не был уверен, хорошо это или плохо, но мальчишка контролировал себя намного лучше, чем должен был бы — он удерживал себя и от судорожных толчков, и от просьб, хотя Иззи почти издевался: и двигался медленно, и ласкал — нарочито-неспешно.       Иззи думал, что мальчишка будет умолять уже через пару минут — Иззи приподнял взгляд, готовый увидеть на лице Сприггса все что угодно — от безразличия, до экстаза, и неожиданно столкнулся с внимательным взглядом в ответ — далеким от безразличия, но совершенно не искривленным сбивающим с ног удовольствием. У мальчишки даже колени не дрожали — свои колени Иззи уже, кажется, стер напрочь, а еще спину слегка тянуло и чуть кололо напряженные руки.       Черт побери, он давно не позволял кому-то трахать его в рот. С полноценного согласия и обоюдного желания, пожалуй, даже слишком давно — хотя и реакция была... не такая бурная, как предполагал Иззи. Это раздражало тоже.       — Я близко, — коротко, но все-таки хрипло предупредил мальчишка.       Иззи расслабил горло, позволяя члену проскользнуть глубже снова, допуская еще пару движений, и почувствовал под руками, упертыми в таз мальчишки, первое неостановленное движение — а не только дрожь. Рывок короткий, резкий и достаточно слабый, но это все-таки — рывок, а значит мальчишка чувствовал хоть что-то.       Сверху и сбоку послышался шелест и шорох, мальчишка вытащил руку из-за спины и, дьявол его раздери, схватил Иззи за волосы — Иззи рыкнул, пока не понял, что мальчишка пытается его отстранить. И отстранился, ведомый этой рукой.       — Подозреваю, ты меня убьешь на месте, если я осмелюсь кончить тебе в рот, не так ли? — удивительно связно и иронично уточнил Люциус.       — Правильно подозреваешь, — просипел Иззи.       Он закончил начатое руками, и ему действительно хватило буквально десятка движений — мальчишка так и не заткнулся, и скулил, когда доходил до края, но в целом — не выглядел по-блядски.       Иззи подумал, что по-блядски сейчас выглядит именно он, а не Сприггс, и он не хотел даже представлять, насколько сильно покраснели у него губы и как блестят его глаза. Собственное возбуждение натяжением продолжало оседать и разжижать конечности.       Мальчишка посмотрел темными глазами и облизнулся. Может быть, когда он окажется на коленях — Иззи увидит то, что так хочет.       — Охуеть, я не думал, что ты так умеешь, — мальчишка попытался похабно потрепать его за щеку, и Иззи оскалился на протянутую ладонь — почти готовый вцепиться в нее зубами, если мальчишка только вздумает к нему прикоснуться так. — Понял, понял. Но я все равно приятно удивлен. Меняемся?       Иззи кивнул — и встал на ноги, отходя пару шагов — стараясь не вляпаться в то, что Люциус, вероятно, потом будет убирать в одиночку. Это не проблема Иззи, так ведь? Мальчишка упал перед ним на колени с живой и очень игривой готовностью, и Иззи потянул шнуровку на штанах.       В глазах Сприггса зеленью переливалось веселье. Удивительно живой взгляд: Иззи помнил его почти умирающим.       Ты мне — я тебе, одернул себя Иззи. Только так, это залог их нейтрального сосуществования. Ты мне — я тебе.

***

      Сприггс вел себя так, будто ничего не происходило, и Иззи был в чем-то ему благодарен. "Сбросить напряжение" — говорил Люциус, когда впервые предложил всё это. Просто "сбросить напряжение", Иззи послал бы его, потому что сама мысль разделить удовольствие с мальчишкой была почти до отвращения неприятной — но Иззи знал, что это отвращение идет из упрямства и гордости, а не из непривлекательности Сприггса.       В реальности Сприггс был больше, чем просто "достаточно привлекателен". Он мог подавать себя как "миленький" — но Иззи видел его насквозь. "Миленькой" была обертка — привлекательным Сприггс был под ней.       Это было самое страшное.       Когда они... уединялись, вся шелуха миленького образа со Сприггса спадала — а то, что оставалось, было несправедливо притягательным.

***

      То, как он двигался — гипнотически завораживало. Тусклый блеск кожи, чуть выступающий живот, неожиданно крепкие мышцы ног, широкая амплитуда вдоха — как ребра расходятся и сходятся, и как руки места себе никак не найдут: то он их себе за голову закидывал, то упирался Иззи в грудь, то судорожно себя ласкал, то царапал поверхность стола, выгибаясь вперед.       Это было бы идеально. Если бы паршивец при этом молчал.       — Это было определенно мое самое, — на полувздохе пробормотал Люциус, тихо охнул и продолжил, — самое удачное решение за последний год. Ты. Чер-ртовски. Великолепен. Иззи, почему мы не делали этого раньше?       — Сприггс, завались, или я найду, чем тебя заткнуть, — рыкнул Иззи в конце концов.       Мальчишка рассмеялся. Ахнул, замычал, шарахнул бедрами, словно специально против движения — и замычал громче.       — Ты можешь заткнуть меня поцелуем, дорогой, — глаза блеснули, Люциус подался чуть вверх, словно Иззи действительно собирался его поцеловать.       Никогда в жизни. Никогда, дьявол его дери, в жизни, он не поцелует эти красные пухлые губы. Он не имел на это никакого права, а мальчишка — это его обычное состояние: дразниться и предлагать недостижимое.       — Еще раз назовешь меня "дорогой" — и я отрежу тебе язык, — предупредил Иззи, и на выдохе поднял голову вверх, закрывая глаза.       Не видеть ублюдка — слишком красивого, чтобы быть с ним этим вечером.       Ты мне — я тебе, напомнил себе Иззи, мальчишка здесь по своей воле — и наслаждается своим положением, кажется, чуть ли не больше самого Иззи.       Сприггс почти справлялся. Мычал, в основном, срывался в острые короткие стоны, когда Иззи менял амплитуду, пару раз хватался за его предплечья, и Иззи приходилось удерживать его на месте за бедра, мальчишка был идеален.       — Хорошо, ох, дьявол, Иззи, я сейчас...       Иззи сказал бы — грубо. Но мальчишку изогнуло на столе так, что Иззи замер на секунду. Капли пота, растрепанные волосы, розовые соски, выступающие мышцы на руке, которой он ухватился за край стола, белесые капли, теперь покрывающие живот и грудь — Иззи сглотнул, чувствуя, как мальчишка сжимается, позволил себе еще несколько движений — да скорее мальчишку добить, и послушать, как он вскрикивает на каждый толчок, чем себе помочь, — и выскользнул.       Сприггс дрожал и бесстыдно одной рукой трогал губы, закрыв глаза — Иззи не особо интересовался, кого он там себе придумывает, он просто довел себя до разрядки и сделал несколько уверенных вдохов, пытаясь успокоить сердцебиение. И, когда получилось, начал собираться.       — Ты даже ничего не скажешь? — почти плаксиво уточнил Сприггс, продолжая лежать. — Я недостаточно хорош для тебя, м?       — Если бы ты был недостаточно хорош, Сприггс, нас бы здесь не было, — отрезал Иззи, деланно-равнодушно глядя ему в глаза.       На обнаженное расслабленное в послеоргазменной неге тело он не смотрел. Хотелось прикоснуться к горячей коже, хотелось прикусить выступающие косточки таза, хотелось самому вытереть следы с его живота — пара взглядов, и он бы не сдержался. И это выходило за рамки договора.       — Злюка, — фыркнул Сприггс и сел. — Завтра зайду к тебе.       — Идет, — слишком поспешно согласился Иззи и застегнул штаны.       — Это будет моя очередь, — напомнил мальчишка, лениво выбирая из кучи одежды носок.       — Я не тупой, Сприггс, я умею считать, — Иззи накинул рубашку, поспешно застегивая пуговицы. — Возьми с собой масла, я такого в каюте не держу.       Мальчишка что-то согласно мурлыкнул, Иззи схватил оставшуюся одежду в охапку и выкатился из каморки, не в силах больше наблюдать за праздным медленным переодеванием.

***

      — Какие-нибудь пожелания? — с явной насмешкой уточнил мальчишка.       Иззи закатил глаза — Сприггс пришел даже позже, чем Иззи ждал его — это раздражало. В основном потому, что Иззи поймал себя на том, что ждал, и это ожидание, порожденное предвкушением, его напрягало.       — Обойдись без лишней болтовни, — предложил Иззи. — Что мне делать?       — Я сделаю все сам, — коротко ответил Сприггс.       Иззи пожал плечами, не зная, как это трактовать, и потянулся к пуговицам у шеи — и был остановлен.       Мальчишка раздевал его с сосредоточенной методичностью — иногда слегка царапал ногтями открывшуюся кожу, иногда — притормаживал на мгновение. Иззи сглотнул. Он почти отключился от неспешности — наблюдал за мальчишкой из-под полуприкрытых век, и, когда Сприггс осторожным толчком направил его к кровати — подчинился.       — Лицом или спиной? — только спросил он.       — Ложись на живот, — ответил мальчишка, и Иззи — лег.       Не хочет Сприггс видеть его лица — так они тут и не за этим. Звякнул флакон с маслом, Иззи заставил себя расслабиться — в конце концов Сприггс уже доказал свое мастерство в подобных делах.       Мастерством это назвать было... ох.       Иззи крупно вздрогнул, когда теплое дыхание коснулось спины. Мальчишка делал все аккуратно и быстро, но ощущение, когда он толкнулся внутрь — было столь же неожиданным, как прикосновение мягких пальцев к выступающему позвонку у основания шеи.       Черт подери, Иззи давно не был в принимающей позиции — мальчишка, хоть и подготовил его, не мог об этом знать. Он закрыл глаза, надеясь, что сможет вычленить толику удовольствия из того, что будет происходить.       А потом — вышибло. Все — вышибло. В пару плавных, но твердых движений, и когда пальцы крепко обхватили бедра, и когда Иззи не то услышал, не то почувствовал рык за спиной — все полетело кувырком.       — Вот так, — низко пробормотал мальчишка.       Иззи попытался чуть отстраниться, оглушенный силой заряда, прошившего все тело, мальчишка послушно подался назад, и с той же амплитудой, без паузы, вернулся обратно. Так правильно. Практически сразу же. Нужный наклон, нужная сила — Иззи имел некоторые.... сомнения, учитывая непривычно большие размеры, но-       Ох, сомнений не осталось. Иззи сжал в пальцах простынь, чувствуя, как расслабляется поясница, — расслабляется и прогибается, — и практически лег грудью на кровать. Ему не понравилось самодовольное хихиканье.       Зато последовавший за ним более резкий толчок — еще как. Слишком. Иззи схватился за мысль — вырывая себя из так быстро облепившего марева, — пытаясь считать толчки, чтобы хоть как-то оставаться в сознании.       Он сбился на тринадцатом. Или четырнадцатом — так и не понял, самым краем сознания успевая отследить — тяжелые вздохи уже превратились в невнятные протяженные аханья— ритмичные и чересчур выделяющиеся на фоне едва слышно скрипящей кровати и безмолвного дыхания мальчишки.       Наверное, он даже простил бы ему, если бы он не вытащил вовремя — ворчал бы, но простил.       Сприггс контролировал себя слишком хорошо — Иззи сцепил зубы, чтобы не было так громко, но на самом деле — вышло даже хуже, шум дыхания самому казался оглушающим, и на секунду — Иззи выбил себя из ощущений — всего момент на передышку. Перегруппировка мыслей в голове, пока все не перепуталось окончательно.       Этот контроль — добивался ли Сприггс его специально, с трудом, или это все — совершенно естественное? Как он изгибался и плавно стонал под ним, и как он двигался сейчас, ритмично и точно — все это — настоящий Сприггс?       — Прости, я не отвлекаю? — в самое ухо рыкнул мальчишка, и Иззи на выдохе позволил себе короткий стон.       О, этот тон пришелся Иззи по душе.       Кажется, он умудрился его оскорбить. А оскорбление — какая-никакая эмоция.       — Нисколько, — заворчал в ответ Иззи.       Пальцы ощутимо вцепились в бок — даже сильнее, чем Иззи мог бы предположить — кажется, он умудрился неплохо задеть засранца своим витанием в облаках — если это вообще можно было так обозвать.       — Полегче, Сприггс, — не особо довольно шикнул Иззи. — Каждый синяк на тебе повторю с тройным усердием.       — Зар-раза, — куда-то в потолок прошипел мальчишка — но не остановился.       Только руку чуть расслабил — Иззи даже успел пожалеть о своих последних словах. Уверенность Сприггса нравилась больше, чем подозрительная аккуратность, но все равно — мальчишка и так был... почти идеальным.       Такого не было со времен... так чертовски давно, когда ему хватало вовсе пары движений — когда он только покинул бывший дом, сколько ему было, восемнадцать? Едва ли.       Напряжение почти топило — но чертов мальчишка не дал ему прикоснуться к себе: зато сделал это сам. Не сдержавшись — и не найдя для этого причин, — Иззи ахнул.       А потом еще раз — и еще, с каждым движением все смазаннее и протяженнее. К концу — это было куда больше похоже на стон, чем на короткий несдержанный звук на выдохе, Иззи пообещал себе, что это было в первый и последний раз, когда он потерял контроль настолько, но истома растекалась по телу теплом, поэтому — Иззи лег и расслабился, и закрыл глаза.       Люциус закончил пыхтеть, кажется, через пару мгновений, но Иззи не мог быть уверен точно — он плавал и слегка плавился, и плохо воспринимал реальность.       — Дьявол, я обожаю тебя, — выдохнул над ухом мальчишка.       — Неужели? — с откровенной ленцой в голосе переспросил Иззи.       Чересчур горячее тело импульсивно прижалось к спине, мальчишка потерся о его ягодицы еще полутвердым членом, словно дразнясь, и слез с кровати, вытягивая что-то близкое к "ага-а".       — Я в восторге, — с хорошо различимым сарказмом поделился Иззи.       — Как и должен, — уверенно вернул подколку мальчишка. — Зови еще.       И вышел из каюты — Иззи мог только надеяться, что он не забыл надеть хотя бы штаны — потому что выбегал уж очень поспешно. Иззи не сразу догадался, к чему это было, пока не пошевелился.       Ах, да.       Придурок оставил после себя настоящий бардак — как оставил в прошлый раз и Иззи разбираться с ним один на один.       Справедливо.       Ублюдок.

***

      — Рад видеть, что ты... остепенился, так сказать.       Иззи прикусил язык, не особо уверенный, как реагировать на такое громкое заявление. Он даже не был уверен, чему радуется Эдвард в действительности — тому, что Иззи перестал шарахаться от всего корабля и обрёл какую-никакую почву под ногами, или что он просто отвалил от Стида и не отвлекал их от бурно развивающегося романа.       — Рад видеть, что ты соблаговолил вылезти из капитанской каюты, — каркнул все-таки в ответ Иззи.       И его самого буквально передернуло от точечного осознания, что для Эдварда его "остепенился" — уже не вопрос, а уверенность. Оставалось только надеяться, что Эд не знал про уговор со Сприггсом и имел в виду не то чертово "семейное счастье", которое сам пытался сложить с Боннетом. Эд любил использовать слова, значения которых понимал не до конца.       Не все они в пиратских кругах ходили когда-то в школу, в конце концов.       — Мне нравится иногда дышать свежим воздухом, – будто не заметив подколки, пожал плечами Эдвард.       — А мне казалось, что ты своим Боннетом никак надышаться не можешь.       Эдвард просто отмахнулся. Иззи чуть не заскрежетал зубами — но проглотил и это. Проглатывать колкости и пренебрежение стало проще, когда у него появился собеседник, которого можно оскорблять без зазрения совести — и получать за это в ответ веселую ответную колкость, а не кулаком в нос или "очень серьезный разговор с капитаном". Любопытное ощущение — он привык к тому, что его боятся равно и так же, как привык к тому, что презирают. Что-то "равноправное" было в новинку.       С Эдвардом такого никогда не было. И не могло быть, наверное.       Осознание укололо неожиданно сильно — и сразу же отпустило. Ничего, о чем Иззи не мог бы догадываться, если подумать.       — Доброй ночи, Эдвард, — просипел он, отходя от штурвала. — И приятного... дышания воздухом.       Эдвард нахмурился и тут же пожал плечами — и сменил его, вставая за штурвал, пока Иззи возвращался в каюту. Поцапались они со своим Боннетом что ли?       Иззи чуть наклонил голову, проходя внутрь корабля, и поджал губы, прогоняя этот крошечный диалог в голове еще раз — если уж Эдвард заметил, что они с мальчишкой стали близки — значит это “близки” перешло в разряд “слишком”.

***

      — Ты долго не заходил, — посетовал мальчишка, чуть покачиваясь в проходе в его каюту.       Месть налетела на новую волну, корабль вновь накренился — и фигура практически полностью пропала из проема. Послышалось сдавленное ругательство, и, когда Люциус вновь смог поймать равновесие, ухватившись за косяк, и взглянул на него, улыбка на его лице была кривая и какая-то слегка расстроенная.       — Ты видел, что творится снаружи? — на всякий случай уточнил Иззи, поднимая голову от записной книги.       Мальчишка стрельнул глазами на предмет в его руке, потом снова поднял взгляд и повел плечом.       — Третьи сутки уже штормит, сложно не заметить, — скривился он недовольно. — У меня кровавые мозоли на руках уже от веревок.       — Удивлен, что твои ладони оказались такими нежными. Думал, ты ими часто работаешь.       Люциус фыркнул, но, кажется, не обиделся — и все-таки прошел в каюту. Иззи отвлекся от расчетов — и захлопнул книжку. И снова поймал устремленный взгляд мальчишки.       — Это не похоже ни на один карандаш из всех, что я когда-либо видел, — заметил Люциус осторожно.       — Значит, таких ты еще не видел, — сипло ответил Иззи. — Чего ты хотел?       Люциус поджал губы, присаживаясь на кровать — успел за секунду до того, как корабль ухнул вперед, проваливаясь между двумя особенно большими волнами, потому и не слетел с кровати носом вперед. Иззи пришлось схватиться за край стола, чтобы не впечататься торсом в торец.       — Пришел проверить, в порядке ли ты, — с откровенно-вопросительной интонацией сказал мальчишка. — А то я вижу тебя только на палубе, когда твоя очередь дежурить.       Иззи моргнул. На языке упрямо крутился упрек — они, вроде как, не договаривались на “беспокоюсь о тебе” вещах, когда составляли, пусть и сугубо вербальное, соглашение, но Иззи не стал его произносить вслух. Люциус не выглядел “разгоряченным” — каким обычно приходил к нему, когда ему хотелось выпустить пар. Он вообще не выглядел, как человек, пришедший ради секса — не то, чего мог бы ожидать от него Иззи.       — В полном, — коротко проскрипел Иззи и неловко поменял тему. — Нашел целую коробку таких на одном из захваченных кораблей. Вез товары со всей Европы. Этот — Из Нюрнберга. По крайней мере, на нем так было написано.       Он протянул карандаш мальчишке — тому он вряд ли сгодился, жесткий грифель оставлял слишком тусклый след. Достаточно, чтобы записывать что-то. Рисовать — другое.       Иззи никогда не умел и никогда не учился. Ему и не понадобилось в итоге. Складывать, умножать, вычитать и делить — пригодилось.       — Это что, дерево? — вертя в пальцах карандаш, спросил Люциус. — Как они его туда запихнули? Графит.       Неподдельный интерес даже позабавил Иззи — но показывать этого он, конечно, не стал. Развернулся, чуть подвинул стул, дождавшись момента затишья волн, и откинулся спиной на край стола. Замешательство мальчишки выглядело органично — Люциус потрогал заточенный кончик пальцем, а затем — коротко облизнул грифель.       — Вот уж не ко мне вопросы, — дернул уголком губ Иззи. — Главное что работает. Как — не так важно.       — Почему не пером? Писать пером проще, — мальчишка чуть вдавил мокрый грифель в указательный палец правой руки.       — Сприггс, ты себе можешь представить, каково использовать чернила в такую качку?       Люциус понятливо хмыкнул и потер указательный пальцы и большой, размазывая темно-серый след. Иззи, вздохнув, открыл ящик стола и вытянул из деревянной коробки еще несколько карандашей — справедливо полагая, что самому той кучи, что осталась, хватит на три жизни вперед.       — С заточкой хоть справишься? — уточнил он, чувствуя необъяснимое раздражение.       Люциус вернул тот карандаш, что держал в руке, обратно, и забрал те, что ему протянул Иззи. Сначала слегка заторможенно кивнул — затем так же заторможенно улыбнулся.       — Справлюсь, — ответил он ровно. — Это что, мне?       — Да, Сприггс, тебе.       Мальчишка улыбнулся, почти сразу же облизнулся и пожевал губы, и Иззи отвернулся, просто чтобы перестать смотреть на его рот так пристально.       — Не знаю, как это интерпретировать, Иззи, но спасибо.       Легкий румянец на его щеках в полутени угла почти не был заметен — но Иззи его заметил. Вернулся мысленно к расчетам — и понял, что сейчас снова сосредоточиться не сможет — чертов мальчишка вертел им как хотел, даже не особо подозревая об этом, видимо.       — Раз уж ты здесь, — чуть понизив тон, намекнул Иззи.       Смущенная улыбка превратилась в развратную моментально. Иззи опалило откровенным взглядом, и он наклонился вперед, поддавшись качке, чтобы прогнать из-под языка омерзительное ощущение провалившегося сердца.       — Я уж думал, ты не предложишь, — почти пожаловался Люциус, и чуть путающимися пальцами начал развязывать шейный платок.       Иззи поднялся на ноги — и в пару шагов добрался до двери, почти захлопывая ее, и накинул щеколду, закрывая их.       — Чего изволишь? — дразняще спросил Люциус, чуть наклоняя голову и открывая белую шею.       Поддразнивание было таким острым, что ощущалось почти издевательством — Иззи на секунду дал себе подумать о том “слишком”, которое его укололо при разговоре с Эдвардом — и чуть встряхнул головой, прогоняя это ощущение. К дьяволу Эдварда, к дьяволу, кто что мог подумать — у него в кровати сидел Люциус, и это была очередь Иззи в их тебе-мне договоре, и это было единственным, что по-настоящему имело значение.       — Масло в столе, — немного хрипло заметил Иззи, отстегивая первым делом ножны. — Мне не так важно, что ты с ним сделаешь.       — Ты даешь мне карт-бланш? — хищно уточнил мальчишка, пытаясь то ли приподняться, то ли соблазнительно изогнуться — и вместо этого чуть не полетел с кровати на пол из-за новой сильной волны.       — Я остановлю тебя, если решу, что ты перешел границы, — с легкой настороженностью заметил Иззи. Излишняя воодушевленность почти пугала.       Люциус закивал болванчиком и собрал свои конечности, находя равновесие. Иззи чуть опустил голову и расслабился.       Пиратская жизнь научила его не трогать, если работает. Пока что — работало.       (В этот раз мальчишка седлал его, и клал руки Иззи себе на бедра, и с намеком их прижимал сильнее, и двигался при этом — настолько соблазнительно, насколько это вообще возможно в такой качке, и Иззи видел, как у него закатываются глаза от удовольствия, и змеиная гибкость его тела, тепло его прикосновений, гуляющие, откровенно-хриплые и откровенно-низкие стоны, его красные губы, его покачивающийся в такт движениям член, и то, как он содрогался, когда Иззи гладил его и ласкал — он весь выглядел восхитительно, и Иззи ненавидел каждой частичкой своей души то, как сильно ему это нравится, как ненавидел то, какой Люциус красивый — особенно сейчас. Иззи не может сопротивляться)

***

      Шторм утих только через несколько дней — это были чертовски напряженные несколько дней. Иззи успел проклясть все — начиная от ветра, заканчивая веревками, Месть была маленькой, и шатало ее втрое сильнее, чем в таких неспокойных водах шатало когда-то Королеву. Не то чтобы это можно было назвать “настоящим” штормом, но мотало-то все равно основательно.       Иззи ненавидел качку. Он давно справился с тошнотой, но голова продолжала кружиться каждый раз, и ощущение поджимающегося желудка бесило до невозможности — именно потому что он ничего не мог с этим поделать. Единственное, что радовало — это то, что Боннет из своей каюты вылезал тоже основательно-зеленым.       Зато чертов мальчишка скакал козлом — так резво, что Иззи пару раз из чистой зависти порывался поставить его перевязывать паруса на реях. Но Роач прекрасно справлялся с этим в одиночку, а еще — не хотелось, чтобы полудурок свалился.       Месть даже почти не потрепало — она все еще светила снесенной единорожьей головой, но шторм пережила стоически — заштопать один парус и вперёд.       — Капитан хочет сойти на берег, — сообщил ему на следующее утро после окончания шторма Люциус.       — Который из? — с налетом веселья уточнил Иззи.       — Мой, — ответил Люциус, фыркнув.       Иззи не принял Боннета как своего капитана — на то была тысяча причин, но объяснять их все было бы утомительно. С Эдвардом они цапались, ругались, Эд угрожал, то ножом, то пистолетом, но Иззи стоял на своем — Боннет не капитан ему, или Иззи покинет корабль, и у Эда из старой команды останется только Фэнг.       Айвена они потеряли полтора месяца назад — еще до возвращения вездесущего аристократа. Айвена забрало море, и Иззи переживал это даже сильнее, чем показывал. Он знал Айвена немногим меньше, чем Эда.       С Люциусом ситуация была… противоположная. Да, он выжил — но попытку убить себя так и не простил. К Эдварду он не подходил, с ним не говорил, его приказы не то чтобы отказывался выполнять — он их попросту не слушал. Стид ему, конечно, ничем не угрожал, но смотрел первое время с таким укором, что даже у Иззи зубы сводило, и постоянно отзывал на “серьезно поговорить”, и с этих разговоров Люциус возвращался злой и раздосадованный.       Боннет ничего не добился. Эдвард ничего не добился. И Иззи, и Люциус шли на одном корабле под одними парусами — но разными капитанами — Иззи иногда казалось, что это вышла хорошая шутка.       — Где? — тяжело уточнил Иззи. — Опять где-нибудь посреди нигде?       Боннет то ли недолюбливал любые населенные пункты, то ли опасался в них соваться — зная Боннета и его абсолютное бесстрашие скорее верилось в первое, — и настоящий, нормальный порт Месть видела пару раз, полноценную починку и чистку Иззи вообще не застал ни разу — иногда казалось, что посудина затонет банально под весом всей той грязи, что наросла на днище, но ничего, Месть упрямо шла вперед. Иззи уважал ее за это.       — Не на этот раз. Причалим по всем правилам, город не столица, конечно, но все лучше, чем как обычно.       Он чиркал что-то в своей книге одним из тех карандашей, что дал ему Иззи — заточен он был так, что им можно было кого-нибудь заколоть. С особой жестокостью.       — Значит, хоть выпить можно будет, — резюмировал Иззи.       Когда они разошлись на палубе так же легко, как сошлись минутой ранее, Иззи, наконец, догнало осознание — насколько спокойным и в то же время продуктивным может быть простой короткий диалог. Простой обмен информацией — без привкуса неначатой битвы, без ощущения опущенных и завуалированных оскорблений, без коротких приказов.       Это было…приятно? И ненормально.

***

      Он сам понимал, что позволил себе лишнего. Иззи не пил. Не так, как "пират должен" по крайней мере — на это были свои причины, и не последней из них был тот факт, что пьяного укачивало сильнее в добрые десять раз, но сейчас-то они были на суше.       И чертовыми ракушками на их Мести занимался специально нанятый Боннетом человек — первый стакан Иззи выпил только чтобы перестать думать об этом. Самый убогий способ потратить заработанное — это переложить матросскую работу на наемного рабочего. Боннет вообще с прибабахом был, это изначально понятно стало — он команде своей жалованье платил — и более, продумал и ввел систему наказаний и поощрений. Когда он в первый раз откуда-то с суши притащил опахало из каких-то то ли листьев, то ли цветов и всучил их Джим, Иззи был уверен, что они Боннету этими самыми листьями по лицу и настучат, но — нет. Боннет, Джим, и несколько огорченный отсутствием собственного опахала Эдвард, поговорили, выяснили, что "букет" – это не более, чем поощрительный элемент и договорились таких поощрений больше не делать.       Потом поощрения стали выплачиваться деньгами.       Иззи он не платил — сначала объяснил, что по системе наказаний Иззи считай что в минусе — после чего был послан и больше этой темы не поднимал — Иззи забирал свою долю награбленного и так или иначе приватизированного, и Боннет разумно в это просто не лез. Гордость ему не позволяла платить Иззи, такая же гордость не позволила бы Иззи принять от него "зарплату" — или, тем более, просить ее.       Зато мальчишка не участвовал в грабежах — но жалованье получал самое большее после капитанов, как корабельный писарь — и как личный помощник Боннета. Иззи дурел с этого по началу, по всей логике получалось, что на корабле не только два капитана — но и два квартирмейстера, но Люциус не посягал на обязанности Иззи, а все остальные приказов слушались, пусть и со скрипом.       Второй стакан Иззи докинул чтобы перестать думать о Люциусе.       С третьим ни о чем другом думать больше не мог вовсе.       И осознавал, что перебрал, и даже не стал брать больше. И даже комната перед глазами не особо шаталась, но характерная легкость настораживала.       Поэтому он оправдывал себя тем, что он пьян. Мальчишка тоже был навеселе, и выпил явно не меньше, чем Иззи, но контролировал себя, как обычно, идеально. Выпивка только обострила и без того блестящий взгляд, чуть подняла уголки его губ, немного раскачала и сделала движения свободнее.       Иззи выпивка развязала язык так, что впору было бежать, спасая остатки достоинства, но это была очередь Люциуса. И отдельная комната, оплаченная, на всю ночь, и даже большая бочка, почти ванна, с подогретой водой и ароматными травами. Бежать отсюда было бы не только нарушением их договоренности — но и чистым идиотизмом. В горячей воде Иззи в последний раз мылся с таким комфортом черт знает когда.       — Что думаешь? — почти хвастливо спросил Люциус, облизываясь.       И наклонил голову вбок, чуть прищурив глаза. Иззи мимолётно оценил нетронутую белую кожу шеи, чувствуя физическое желание прикусить ее.       "Размышляю, будешь ли ты кричать, если я укушу тебя", — чуть не ляпнул Иззи и ужаснулся.       — Очень мило, — вытолкнул он из себя, костеря на чем свет стоит все три выпитых стакана и собственную реакцию на них.       Люциус только шире улыбнулся и скинул с плеч жилетку, и Иззи отвел взгляд, осматривая не очень большую комнату. Плотно задернутые темные шторы, кажется, были почти новыми — им повезло с обновленным номером, не иначе, — постельное белье выглядело стираным, а пол даже достаточно чистым.       — Я, пожалуй, даже слегка оскорблен, — возвестил Люциус, и Иззи поджал губы.       Он успел снять и жилетку, и рубаху, и теперь блистал молочной кожей. Теплый свет свечи ложился со стороны стола аккуратными контурами, Иззи на мгновение залип в движение света на боку. Когда он стоял так — он казался почти непоколебимым, чертов мальчишка был выше его почти на голову, и все-таки особенной мускулатурой он похвастаться не мог. Зато мог — чуть пухлой мягкостью, и Иззи сглотнул, надеясь, что это движение заметно не было.       — Осматривался на случай, если придется действовать быстро, — легко соврал он и импульсивно дернул платок на шее.       — Параноик, — фыркнул Люциус.       — Моя паранойя не раз спасла мне жизнь, Сприггс, — ответил Иззи, складывая кольцо в карман жилета, который сразу же после этого расстегнул.       — Позволь мне.       Мальчишка почти перебил его, но Иззи оставил это без внимания — только отвел руки вниз, открывая доступ. “Мне нравится, когда это делаешь ты” — вертелось на языке, но Иззи прикусил его. Немного кружилась голова, Иззи уверил себя, что это из-за духоты и жары — и алкоголя, разумеется. Дело было не в размеренном дыхании, касающимся его кожи, и разумеется не в том, с какой темной сосредоточенностью Люциус возился с его одеждой, постоянно то ли специально, то ли случайно задевая кожу шеи, пока возился с воротом рубашки. Деревянный палец торчал в сторону, ограничивая движение в пластичности.       — Сними протез, — предложил Иззи. — Неудобно же.       — Некрасиво, — отрезал мальчишка.       — Нормально, — так же немногословно возразил Иззи и перехватил его руку.       Кольнуло мимолетным осознанием, что он переходит черту договоренности, и что выглядит это чересчур интимно для “тебе-мне-отношений”, но бросать на полпути было бы и вовсе странно. К счастью, Люциус сам отобрал свою руку — даже отходить не стал.       — Ладно, — с таким выражением, будто Иззи склоняет его к какому-то непотребству, пробормотал Люциус.       Повернул палец как-то хитро и действительно стянул протез, выставляя крошечный бугорок обрубка на обозрение. Тут кожа была еще белее, что казалось почти невозможным с учетом общей бледности мальчишки. Иззи дернул уголком губ. Увечье как увечье, с чего его только так шандарахнуло неожиданной… нежностью?       Иззи нельзя было пить. И лезть после этого к мальчишке тоже нельзя было — пусть даже технически это мальчишка сегодня полез к нему. Договоренность, переросшая из минутных зажиманий в трюмах в полноценные акты в спальнях и закрывающихся комнатах, сейчас совсем трещала по швам, и Иззи уже представлял, как именно нужно будет аккуратно возвращать всё в былое русло — потому что подобной неопределенности он просто не вывезет.       — При условии, что я раскошелился на это подобие ванны — милости прошу в воду, — отвлек его от созерцания Люциус, и, поймав недоуменный взгляд, пояснил. — Что, ты думал, что оно здесь просто так стоит?       — Ты действительно думаешь, что мы оба туда поместимся?       — Не попробуем — не узнаем, — легко пожал плечами Люциус. — Что-то имеешь против?       Иззи моргнул, осматривая мальчишку — полная уверенность в движениях, хоть и небольшая резкость, и штаны эти его дурацкие, в которых ноги как в юбке запутаться могут, только они на нем и остались, и как всегда — глаза прищурены, будто он ожидает либо колкости, либо сарказма, либо отказа.       — Нет, — хрипло ответил Иззи. — Просто предупреждаю.       Ванна выглядела почти инородно в этой комнате, у Боннета — настоящая ванна, не это деревянное продолговатое нечто — было спрятано в отдельное, закрытое хоть шторами помещение, здесь же… что ж, Иззи не был привередлив.       Заторможенная голова, разморенная успокаивающими, почти массирующими прикосновениями, не сразу забила тревогу — мальчишка разминал его плечи, в ровном дыхании едва-едва угадывался какой-то неопределенный надрыв и тяжесть. Совместная ванна — это не договоренность.       Совместная, мать ее, ванна. Иззи напрягся на секунду, готовый собраться с мыслями — и силами, — чтобы осадить мальчишку, и поднял голову, готовясь установить зрительный контакт. Люциус не смотрел на его лицо.       — Когда я увидел тебя в первый раз, я думал, что под одеждой ты прячешь худобу и нескладность, — проведя левой рукой по торсу, заявил мальчишка. — Но оказалось, что ты скрывал накачанные мышцы. Зачем прятать такое великолепие?       Три пальца царапнули кожу, Иззи облизнулся и тряхнул головой, пытаясь все-таки посмотреть в наглые глаза. Взгляда он так и не удостоился — зато прекрасно заметил, как покраснели щеки и как едва-едва трепещут крылья носа.       К черту — вновь поменял мнение Иззи. Это очередь мальчишки, если ему охота тратить свою очередь на подобные расшаркивания — почему бы и нет. Иззи в свою очередь делать будет все, как захочет он. И то, что он сам первый не догадался как следует облапать мальчишку, то все еще впереди.       — Произведение искусства, — пробормотал Люциус и-таки отошел на полтора шага назад. — Свой следующий раз я потрачу на то, чтобы зарисовать тебя.       Под блуждающим взглядом резко стало неуютно. Иззи привык к сексуальному голоду мальчишки — но с самого начала они пользовались телами друг друга для того, чтобы доставить себе удовольствие. Это не было похоже на “использование”. Это было похоже, будто Люциус желает его, а не удовольствия, которое он способен принести.       — Ни за что, — ответил ему Иззи и фыркнул. — Или свой следующий раз я потрачу на отработку выпадов на живой тренировочной кукле. Так и быть, с тренировочной шпагой.       Мальчишка легко засмеялся, и Иззи с трудом проглотил неожиданно тяжелую волну возбуждения. И все-таки попался в ловушку взгляда — будто не сам пытался посмотреть первым. Ощущения, что Люциус смотрит на него сверху вниз не было — хотя фактически, мальчишка был сильно выше. Но темный взгляд из-под ресниц оказался таким прямым и таким обещающим, совершенно немигающим, что Иззи моргнул первым.       Люциус потянул шнурок на его штанах, и Иззи все-таки нашел способ прекратить это издевательство: кончик шнурка он буквально вырвал из чужих рук и разделся до конца сам.       — Будешь тормозить — вода остынет совсем, — почти невозмутимо заявил Иззи и повесил штаны на спинку стула у ванной.       Смысла это не имело практически никакого: вся остальная его одежда, так же, как и одежда Люциуса, валялась на полу, но поднимать ее Иззи не стал. Пока он вешал штаны, мальчишка успел не только стянуть свои — но и подойти к ванне. Иззи облизнулся, мимолетно осматривая его всего — задерживаясь на мягкой даже на один взгляд заднице, — и скептически хмыкнул.       Он не был уверен, что Люциус поместится туда в одиночку, не то чтобы они оба, но мальчишка был полон энтузиазма, а Иззи — Иззи просто наслаждался видом. Кажется, это первый раз, когда они разделись оба до конца. Это все шло куда-то не туда, но легкая дымка любопытства снова захватила восприятие. Он будет жалеть позже. Мальчишка не против — мальчишка это все инициировал.       Люциус поднялся на две ступеньки подставленной тумбы и залез внутрь ванны с легким плеском — и на удивление поместился в полусидячем положении идеально.       — Иди сюда, — позвал он, и Иззи приподнял бровь.       — Куда? — уточнил он. — Ты занял ее целиком.       Люциус хмыкнул и поманил его рукой, и Иззи действительно подошел. — Я облокачиваюсь на спинку, ты — на меня, — попытался объяснить мальчишка.       Иззи представил себе это в голове — идея, конечно, была отличная, главное только ванну не сломать и не затопить все к черту, — но застопорился.       — Тебе не кажется, что это все определенно чересчур, Сприггс? — усилием придавая голосу скучающие интонации, спросил Иззи.       — Вообще нет.       Люциус галантно — насколько возможна галантность в подобной ситуации, — протянул ему мокрую руку. Иззи тормозил, осматривая то его, то ванну, то комнату, в попытке найти то ли ответ на вопрос, стоит ли лезть в воду, то ли просто причину этого не делать, но Люциус выглядел как чертов искуситель, возбуждения скрыть Иззи уже не мог — мальчишка был возбужден не меньше, — и Иззи отпустил это. И схватился за протянутую ладонь.       Когда Иззи оказался внутри ванны, мальчишка даже не стал пытаться помочь ему устроиться удобно и осторожно — он резким единым движением схватил его, создавая кучу брызг, оплетая и руками, и ногами, словно спрут, и прижал спиной к груди.       — Попался, — с явно ощутимым довольством пробормотал мальчишка.       И укусил его за плечо, на стыке с шеей. Не сильно, но ощутимо, Иззи дернулся вперед, уходя от неожиданного ощущения, но руки потянули его обратно. Ладони жадно обхватили торс, укус превратился в прикосновение губ, вода обняла его со всех сторон, и Иззи успокоился, расслабляясь, словно сдавшаяся добыча.       Теплая грудь за спиной ощущалась мягкостью, с каждым вдохом и выдохом — Иззи чувствовал их все, а еще сердцебиение, и каждую напрягающуюся мышцу в ногах, мальчишка был слишком близко. Слишком приятно. Слишком близко.       В руке Люциуса появилось мыло — Иззи не видел, откуда он его достал. Мальчишка даже пытался делать вид, что это именно что мытье, но недолго и совершенно без старания — движения, которые должны были оттирать, куда больше походили на ощупывание и массаж, с зубами он больше не лез, но губы то и дело касались кожи. Иззи плавился от того, сколько внимания ему уделял дьяволов мальчишка. В этом дурацком положении он даже ничего особо предпринять не мог, только в ответ потереть чужие предплечья взмыленной пеной и перехватить одну из рук. Левую ладонь он мылил с неоправданной сосредоточенностью, проходясь большими пальцами по подзажившим мозолям с отстраненной осторожностью. Расслабленная кисть казалась тяжелой, а мальчишка — задеревенел весь, когда Иззи начал массировать пальцы. Под мыльной пеной прощупывались огрубевшие участки кожи — специфика писарской профессии, — и подушечки скользили беспрепятственно. Осязать это было странно-приятно.       Стоило ему коснуться обрубка пальца — и у самого уха раздался неожиданный скулеж.       — Болит? — настороженно спросил Иззи.       Палец должен был зажить уже давным давно: мальчишка пользовался протезом, вовсю, он же этой же рукой и писал, — и при этом не жаловался ни разу, но в этом звуке было что-то, что заставило Иззи остановиться.       — Нет, — слишком низко ответил мальчишка и свободной правой рукой, напрямик, безо всяких былых медленных, будто случайных, касаний, обхватил еще не до конца твердый член Иззи.       Стояк, упирающийся в поясницу, Иззи чувствовал уже давно, но с этим однозначным движением он теперь воспринимался по-другому. Возбуждение, до того только нарастающее, сейчас было однозначным.       — Если ты попробуешь трахнуть меня прямо в этой лохани — я тебя в ней же и утоплю, — предупредил Иззи.       Люциус громко сглотнул — было слышно даже за плеском воды, и разомкнул объятья.       — Вставай, — прохрипел Люциус, убирая и руку с члена, и Иззи, вопреки своим словам, разочарованно дернулся следом.       Люциус почти что поднял его самостоятельно, рывком, только что плавающий в неге Иззи даже не отследил, когда Люциус подхватил ковш, полный чистой воды, и вылил на него сверху, прямо на голову.       — Какого?.. — попытался заорать Иззи — но вместо этого жалко булькнул.       Эта вода была ощутимо холоднее той, в которой они лежали — а сейчас стояли по колено.       Люциус набрал еще один ковш из отдельного ушата, и снова вылил — уже на себя. Иззи, наконец проморгавшись от заливающей глаза воды, успел заметить, насколько мальчишка покраснел. Все оскорбления так и не вырвались наружу — потому что мальчишка перед ним был совершенно прекрасен в ярости своего желания. Иззи замер.       Люциус замер тоже.       Вода текла по его лицу, собираясь на нижней губе и подбородке, мокрые ресницы слиплись и оттого словно стали еще темнее, и все его тело было будто напряжено — тяжело качнулся член, Иззи подался вперед без определенного понимания, что вообще собирается делать. С ударом сердца промелькнула картина в голове, тут же осевшая фантомным ощущением на губах — опуститься на колени, оказываясь в воде почти по середину груди, и взять темно-красную головку в рот. Эта мимолетная фантазия отозвалась томной тяжестью в животе.       — Какого дьявола ты такой красивый, Люциус? — словно со стороны услышал собственный сипящий голос Иззи.       Голос мальчишку разморозил. Сквозь полотно до сознания добиралось понимание того, что именно он сказал, Иззи остановил подкашивающиеся колени, ожидая насмешки или самодовольства, или и того и другого одновременно. Люциус вытянул вперед руку, цепанул ею Иззи за шею сзади и дернул на себя.       Слишком резко. Слишком неожиданно. Слишком непохоже на то, как обычно мальчишка, дразнясь, предлагал и предупреждал. Никакой жеманности, никаких ужимок, Иззи послушно шагнул вперед, рука на шее чуть-чуть приподнялась выше, и Люциус почти что грубо потянул его за волосы, вынуждая запрокинуть голову сильнее.       — Я собираюсь тебя целовать, — сказал Люциус — и исполнил угрозу моментально.       Зачем только предупреждал?       Иззи приоткрыл рот еще до того, как губы прикоснулись к губам, а дальше — его смело. Мальчишка вжался весь, чертова разница в росте сложила их друг с другом слишком гармонично, пока Люциус терзал его рот и мычал с каждым ответным движением. Бедро уверенно вклинилось между ногами, Люциус словно сделал полшага вперед, пытаясь прижаться сильнее, чем это было возможно физически.       Иззи говорил себе, что ни за что не поцелует его. Сознание упорно отбивалось — это не он поцеловал, это его целуют, значит, так можно, значит, он не обманывал себя. Жар полз по глотке вверх.       — Наружу, — отвернув голову, гаркнул Иззи. — Вон из ванны.       Люциус оцарапал зубами скулу, словно варвар, пытающийся укусить его за лицо, наклонил голову вперёд и уже цапнул по-настоящему — за ухо.       — Люциус, в кровать, — еще раз зашипел Иззи и оттолкнул мальчишку от себя.       Распухшие губы и дикий взгляд встретили его. Люциус все еще держал его за предплечья, тяжело дышал и несколько горбился, Иззи скрутило от желания оказаться под ним прямо сейчас.       Люциус потерял свой контроль. Победа, если подумать — была бы, если бы они спорили, если бы они сражались за право обладания, но они не сражались. Колючее воспоминание об их договоре не давало погрузиться в беспамятство. Люциус вышиб их обоих за черту договора. Так было нельзя. Соблюдение правил — залог безопасности.       Несколько пинт воды полилось за борты, когда Люциус все-таки прислушавшись, выбрался из ванны, и его шатало, и Иззи смотрел на это словно завороженный.       — Вылезай, — обернулся на него Люциус и протянул руку почти так же, как когда они только залезали, — ты же сам сказал.       Иззи послушался. Чуть не запнулся, но, оперевшись на предложенную руку — смог вылезти, а дальше Люциус потянул его к кровати, не давая вырваться из хватки. Он сам сел в кровать, хотя был готов к тому, что мальчишка может толкнуть его, смело взглянул в распахнутые глаза. Нагота больше не казалась сковывающей или смущающей, и мальчишка — пожирал его, растянувшегося прямо поверх одеяла, взглядом.       — Ты сказал, что я красивый, — несколько прыгающим голосом словно бы обвинил Люциус. — Повтори.       "Опять выпрашиваешь не полагающиеся тебе комплименты, Сприггс?" — должен был произнести Иззи.       — Ты красивый, — вслух послушно и хрипло повторил Иззи. — Дьявол, ты красивый, Люциус.       — Из всех людей… — начал мальчишка, и оборвал себя.       И уже без слов наконец-то опустился сверху на него, и Иззи сдался на его волю весь, с потрохами, без единого сомнения.       Позже он будет обвинять алкоголь в том, как сладко было целоваться, обвинять алкоголь в том, какие высокие и резкие звуки он издавал, обвинять алкоголь в том, что он соглашался со всем, что говорил и делал Люциус, и особенно в том — что говорил и делал он сам.       Сейчас — Иззи наслаждался. Даже в таком состоянии Люциус не забыл про подготовку. Даже в таком состоянии его страсть мешалась напополам с бережностью, настолько — что Иззи выкрикивал проклятия и просьбы действовать сильнее и увереннее, и если Иззи и располосовал широкую мальчишечью спину — это не его вина — они, можно сказать, были квиты, потому что мальчишка сам вгрызался в его шею с усердием чертового вампира. Мальчишка был идеален.       Тело горело. Там, где его придерживал Люциус, и вовсе словно топилось — лицом к лицу, не брезговал, как в прошлый раз, успевал не только несколько рвано двигаться — но и продолжал ласкать, когда отрывался от губ или уже начисто искусанной шеи. Что-то даже бормотал, но Иззи не мог разобрать, что именно — явно какую-нибудь чепуху, как обычно. В ушах шумело.       — Я хочу… — вычленил из несвязного потока нечто чуть более определенное. — Могу я?..       Иззи чуть сжался, смутно догадываясь — стон не заставил себя ждать, мальчишка, наконец, отстранился от него, мокрая после ванны и от пота кожа с липким ощущением разлепилась. Люциус ухватился за бедра Иззи, не давая тому двигаться в ответ, и сорвался.       — Да, — рыкнул Иззи, как смог, пока голосовые связки хоть как-то слушались. Каждое добивающее движение вышибало высокий вскрик, Иззи, потеряв возможность держаться за Люциуса, схватился за спинку кровати, выгнувшись, и с трудом пытался продолжать дышать, хоть как-нибудь — с криком на выдохе.       В момент, когда мальчишка литым движением вошел до конца и замер, отчаянно дрожа, Иззи заставил себя распахнуть глаза. Грудь вздымалась, такой резкой стимуляции больше не было, но Иззи все равно скрипуче ахал с каждым новым вздохом — и это было такое странное ощущение, что им крыло с головой. Мальчишка спросил — и Иззи разрешил ему.       Не разрешал никому никогда до этого. Не всегда спрашивали, и каждый осмелившийся получал за это достаточно, чтобы больше таких ошибок не делать.       Тело пульсировало, Иззи потянулся к своему еще напряженному члену — до этого удовольствием сметало так, что он даже не пытался прикоснуться к себе. Все еще отчаянно крупно вздрагивающий Люциус перехватил его руку, и, прежде, чем Иззи успел возмутиться, выскользнул из его тела с тихим чавкающим звуком. Иззи потушил всхлип на вдохе и попытался оскалиться.       Мальчишка широко облизнулся — и наклонился вперед, импульсивно, но осторожно насаживаясь горлом на его член.       Иззи не нужно было много — он попытался предупредить мальчишку, чтобы тот не играл с ним, но пара движений — и все закончилось, и мальчишка проглотил все, словно даже не обратив внимания. Он вынул член изо рта — но продолжил вылизывать, и удерживал Иззи на месте, навалившись руками и прижав таз к кровати. От гиперстимуляции спину выгнуло колесом.       — Хватит, — вытолкнул все-таки Иззи.       Получилось хрипло и жалко, и почти похоже на скулеж, мальчишка, словно специально издеваясь, пососал головку напоследок и все-таки отстранился.       Иззи не мог двигаться. Тяжесть в конечностях не давала даже шевельнуться — а нужно было встать, нужно было вымыть из себя все, и самому вымыться, и выметаться из комнаты как можно быстрее.       — Комната оплачена на всю ночь, — словно прочитав его мысли возвестил Люциус.       Ощущение вытекающей спермы было неприятным — и почему-то возбуждающим, Иззи глубоко вздохнул, собираясь с силами. Больше всего хотелось закрыть глаза и позволить себе провалиться в сон, но ничего хорошего на утро его не ждало бы в этом случае. Вода в ванне, должно быть, уже совсем остыла.       Мальчишка лег рядом, жаркий и липкий, Иззи дал себе пятнадцать минут — просто чтобы мышцы вновь начали слушаться, сказал он себе.       — Куда ты? — напряженно уточнил Люциус, когда Иззи спустя время все-таки скатился с кровати.       — Мыться, — ответил Иззи. — И тебе советую.       Он действительно собирался просто помыться. Но мальчишка встал следом, уверенно влез в ванну за ним, сначала чинно усаживаясь напротив, а дальше…       Иззи даже не отследил четкий момент, когда взаимное намыливание перетекло в это — пальцы скользнули в разработанное отверстие так легко и так правильно, Люциус даже не пытался его подготовить снова — он уверенно ласкал изнутри, скользя по собственному семени и остаткам масла. Трогал, будто специально, именно так, что Иззи вздрагивал от каждого нажатия. Чересчур. Слишком много. Слишком нежно.       Все-таки трахнул его в этой лохани. Вода гасила резкие амплитуды, когда Иззи опускался сверху, и ноги дрожали так сильно, что Иззи не был уверен, что произойдет первым — он отключится, или ноги откажут, и ощущение проскальзывающего внутрь члена было таким странным, когда они были в воде, и чертов мальчишка, будто сложившись, кусал его за сосок, то оттягивая его, то прилизывая.       В этом Иззи тоже потом винил алкоголь.       И в том, что Люциус тушил свечи, одну за другой, и в том, что они оба, мокрые и охрипшие, легли в одну постель. И в том, что Иззи даже не думал об уходе, когда закрывал глаза и обнимал мальчишку сзади.

***

      Зато он думал об этом утром.       Искусанный, истерзанный, он смог рассмотреть себя в отражении воды, приоткрыв плотную штору и пуская толику света в темную комнату.       Следы на его шее были почти фиолетовыми. Окружали ласточку, словно заковывали ее в клетку, а еще на скуле был легкий кровоподтек, вокруг правого соска тоже проступал засос, не такой сильный, как на шее, но выделяющийся — черт подери, мальчишка вчера перестарался. Поясницу тянуло, мышцы ныли все и разом, количество засосов по всему телу Иззи даже не пытался сосчитать, только порадовался, что мальчишка крепко спит — и что практически все это можно было скрыть одеждой. Все еще распухшие губы скрыть было невозможно — их было видно даже из-под усов.       Он сбежал из комнаты, подняв ворот рубашки платком так высоко, как только смог, и замотал этот платок в три слоя. Подозрительно — но не так, как расписанная красными и синими цветами кожа.       — Мне стоит беспокоиться? — с любопытством уточнил у него Эдвард, когда Иззи, слегка пошатываясь, напряженный, чтобы не выдать неустойчивости, поднялся на борт.       — Нет, — отрезал Иззи.       Вместо привычного царапающего сипа получился хрип — горло отдалось болью. К дьяволу морскому — он сорвал голос? Эдвард рассмеялся.       — А если серьезно? — с беспокойством напополам с насмешкой уже в спину повторил вопрос Эдвард.       — А если серьезно — ему досталось не меньше, чем мне.       — В этом я не сомневаюсь, — уже не обращаясь к нему, пробормотал Эдвард.       Иззи, наконец, получил возможность добраться до конечной точки своего побега — и заперся в собственной каюте.       Единственное, что его хоть как-то успокоило к вечеру — из-за двери было слышно, что Люциус тоже говорит шепотом.

***

      — Давай поговорим.       Мальчишка даже культурно постучался прежде, чем зайти. Иззи втирал в кожу на шее мазь из трав — ее он купил в порту, выбравшись на сушу следующим утром. Месть все еще чистили и чинили, Боннет обещал, что здесь они проторчат еще как минимум несколько суток.       Иззи даже не было любопытно — мальчишка пришел каяться или обвинять, это было не так важно — они перешли границу договоренности обоюдно, и потому договоренности пришел конец.       — Давай, — согласился Иззи. — Но это, Сприггс, будет короткий разговор.       Люциус помялся у входа — все еще красивый, черт его дери, стоило один раз это заметить, и Иззи больше не мог перестать обращать внимание. Неуверенность в его взгляде казалась чужеродной — позапрошлой ночью он был так уверен в себе и в происходящем.       — Я не знаю, почему это должен быть именно ты, Иззи. Я не могу больше так. Как по контракту трахаться, было весело только первые несколько раз, — мальчишка все-таки прошел внутрь и прикрыл дверь.       На замок не закрывал, наверное, это о многом говорило.       — В кое-то веки мы с тобой одного мнения, Сприггс, — Иззи вытер руку о платок.       Пахло зверобоем. И еще чем-то, чего Иззи не мог вычленить из всего калейдоскопа запахов — аптекарь сказал, что сведет любые синяки быстро. Мотаться в платок по самые уши еще неделю не хотелось.       — Прости за это, — мальчишка кивнул на платок. — Я увлекся. И был слегка пьян, пусть это и не оправдание.       — Пьян ты был не один, — отстраненно возразил Иззи. — За это можешь не извиняться.       Мальчишка слабо улыбнулся и подошел ближе — на словах он, конечно, извинился, но Иззи хорошо видел, как дрогнули ресницы и как мальчишка спрятал взгляд. Ни о чем он не жалел, придурок.       Люциус сел рядом с ним на кровать и опустил голову, и Иззи понял — “поговорим” — значило, что говорить в основном собирался мальчишка.       — Когда ты согласился на договор, я был в шоке, но решил, что смогу, наконец, избавиться от этого дурацкого влечения, — понуро забормотал мальчишка. — Из всех людей на корабле, Иззи, я не смог перебороть себя только в случае с тобой.       Иззи с отстраненным любопытством склонил голову вбок, чувствуя, как натягивается поврежденная кожа.       — Мне морально не подходит такой формат, — добавил Люциус. — К черту такой договор, Иззи. Почему ты ушел вчера, не разбудив меня?       — С чего мне тебя будить было? — проигнорировав первую фразу с некоторым замешательством спросил Иззи. — Потрахались и разошлись, мы и так оба перешли все допустимые границы.       — Да, я… примерно об этом, — совсем жовано проговорил Люциус. — Но ты тоже… хочешь все поменять, так ведь? Ты сам сказал, что мы с тобой одного мнения.       Его забитость и какая-то скукоженность даже позабавила Иззи — ну надо же, стыдно ему предлагать разбежаться. Нет, не “разбежаться” — разбегались Эдвард со своим чертовым Боннетом, у них с мальчишкой ничего, кроме договора-то и не было особенного. Удивительно даже, что Эдвард заметил, что вообще хоть что-то происходило — команда, в массе своей, не подозревала.       Это было одно из условий.       — Чудно, — резюмировал Иззи.       Может быть, если бы мальчишка пришел бы каяться, что больше ничего вне их договора происходить не будет, Иззи бы предложил продолжить все в более строгих границах — но мальчишка вовсе заявил, что его не устраивает и то, что было.       — И мне понравилось с тобой, знаешь… просто общаться, — сбивчиво продолжил Люциус. — И я знаю, что на корабле к тебе… не очень хорошо относятся, но-       — С чего ты решил, что мне важно, чтобы ко мне относились “хорошо”? — перебил его Иззи. — Единственное, что меня волнует — это чтобы команда не подняла бунт и чтобы эта же команда не сдохла от голода.       — Но никто не видит, что именно ты делаешь!       — Мы тут собрались обсуждать мое участие в жизни корабля или все-таки что-то другое?       Было даже очаровательно, как мальчишка пытался сделать все… мягко. Как обычно, черт подери — почему ему так важна осторожность? Он мог бы не “поговорить” — а просто поставить перед фактом, так же, как это сделал бы и Иззи. “Договору конец, можешь больше не приходить”. Все равно у них был равный счет.       — Да, прости, — согласно потряс головой Люциус.       — Я понял твою основную мысль, Сприггс, и я согласен, — прервал эту клоунаду Иззи. — Все равно подобная договоренность не может привести ни к чему хорошему, так что…       Он вздохнул и чуть не подавился этим вздохом — мальчишка развернулся, оставаясь сидеть рядом, и положил руки Иззи на щеки.       Именно в этот момент Иззи, наконец, понял, что под “разорвать договор” они имели в виду совершенно разное. Люциус успел прикоснуться в целомудренном поцелуе, и Иззи, не отвечая на это движение, разорвал поцелуй.       Надежда плескалась в глазах мальчишки напополам с непониманием, в дневном свете из люка прекрасно было видно, как щеки залил красный румянец, на мальчишке была не та рубаха, которая была позавчера, зато платок на шее — тоже слегка поднятый выше, чем обычно — тот же. Иззи тоже приложился к его шее, но и вполовину не так сильно, как сам Люциус.       Он не был мягким человеком. Он не был добрым человеком. Он не умел и не хотел играть во взаимоуважение. Он не хотел носиться с другими людьми, как с хрустальными вазами, как и не хотел, чтобы с ним носились тоже. Он не стал искать слова, подбирать формулировки. Иззи встал, чувствуя, с какой неохотой его отпускают пальцы. Мальчишка предлагал безумие. Мальчишка предлагал… что вообще он предлагал?       Не важно.       Иззи дернул верхней губой и отвел плечо назад, словно принимая более устойчивое положение.       — Договору конец, — хрипло, но однотонно сообщил он. — Можешь больше не приходить.       Люциус крупно вздрогнул, его глаза расширились, Иззи отвернулся, чтобы не видеть, как умирает на дне зрачка надежда, и попытался развернуться, чтобы выйти из каюты.       — Подожди!       Мальчишка с проворностью, которой Иззи от него не ожидал, вскочил с кровати и схватил его за руку, не давая выйти. Иззи поджал губы и вздохнул, уговаривая себя не устраивать избиение младенцев и не пытаться избавится от мальчишки силой.       — Это из-за той ночи? Я сделал тебе больно? — брови изогнулись, испуг нарисовался на лице почти карикатурно.       — Блядь, Сприггс, ты там тоже был! — рыкнул Иззи. — Было похоже, что мне больно?       — Тогда в чем проблема? Я сказал что-то не то? Что-то сделал? Что я сделал? — Люциус сжал руку сильнее, не давая Иззи вырваться. — Объясни мне!       Иззи прикрыл глаза.       Он ненавидел подобные разборки. Ненавидел, когда нельзя было решить силой, ненавидел, когда собеседник пытался вынуть из него какие-то там признания или объяснения, ненавидел, когда не мог подобрать слов для ответа.       Он не мог согласиться на предложение. Точка. Это бессмысленно и бесполезно, Люциус предлагал просто стереть границы обязательств друг перед другом. Иззи не знал, как можно разрываться на несколько человек, не знал, как можно делить одного человека с другими — их договор был ограничителем. Иззи не имел никаких определенных дел с Люциусом — Люциус не имел никаких определенных дел с ним, все просто. Понятно. Никаких разборок с ревнующими любовниками, никаких переживаний, никаких душевных мук.       То есть, как. Без душевных мук, похоже, не удалось.       — Успокойся, — приказал коротко Иззи. — Это не твоя вина. Ничья вина. Ты только что сам заявил, что тебе не подходит такой формат.       — Я не имел в виду просто закончить!       Должна была быть граница разумного. Граница между “перепихоном” и чем-то куда более интимным — мальчишка две ночи назад перешел все возможные черты, и Иззи ему потакал с непотребной радостью.       — Когда я соглашался на этот идиотизм, я сразу предупреждал, что мы либо соблюдаем договор, либо заканчиваем это всё.       — В твоем чертовом “договоре” ни слова не было сказано о том, что ты будешь рычать на каждую попытку сделать процесс чуточку приятнее, — рявкнул-таки мальчишка и выпустил, наконец, предплечье из ладони. — Ты просто боишься всего, что не можешь контролировать, не так ли, Иззи?       Вот это уже было больше похоже на Люциуса, которого он знал.       — Это прямой путь к выживанию, Сприггс, — шикнул Иззи. — И в данном случае — тоже.       — Чем я тебя напугал? Ванной? Поцелуями? Засосами, может быть? — вопросительные интонации сохранились, но теперь в голосе почти не было мольбы — мальчишка сам расходился.       Удобно. Гнев делал черты его лица чуть острее, но овал — чуть круглее, Иззи сложил руки на груди. С гневом он работать может, уж лучше пусть мальчишка злится. Одним человеком, злящимся на него больше, одним меньше — без разницы.       — Я тебя умоляю, Сприггс, чтобы меня напугать нужно больше, чем один похотливый ебливый мальчишка.       Люциус отрывисто рыкнул, взъяренный, и ткнул Иззи в грудь деревянным пальцем.       — Ты! С чего я вообще решил, что что-то поменялось?       — Понятия не имею, — щелкнул зубами Иззи, — проваливай.       Мальчишку будто всего передернуло на месте, он гаркнул, без слов, и действительно выскочил за дверь. Иззи медленно выдохнул.       Сложнее, чем он предполагал. Перебесится и отпустит — Иззи делал ему настоящую услугу. Привязываться к кому-то — прямой путь на дно. Не метафорическое, а морское — беспокойство за кого-то только мешает, потому что когда корабль тонет — каждый сам за себя, и надеяться на чью-то помощь так же смертельно, как не всплывать, зная, что кто-то ждет твоей.       Иззи все это понимал. Головой. А сердце все равно щемило — и щемило сильно, потому что место, где мальчишка держал его щеку, еще горело огнем, а губы все еще слабо пульсировали, дурная мышца заходилась стуком, когда сознание подкидывало тягучие воспоминания: и ванну, и запал страсти, и сорвавшийся контроль.       Иззи потер шею, ощущая покалывание под самой кожей, и убрал мазь в стол.       Больше шею он не мазал.

***

      — Видел его спину, — Эдвард подплыл сзади так тихо, что Иззи, опирающийся на перила квартердека, ощутимо вздрогнул.       Только после его фразы Иззи осознал, что его “наблюдение за наемной командой столяров” давно превратилось в “наблюдение за Люциусом” — Сприггс что-то писал в бортовом журнале, пока рабочие чинили поврежденные участки.       — Тебе не понравилось, что он был сверху? — ехидно уточнил Эдвард.       — Я не лезу в твою с Боннетом постель, и ты будь добр в нашу не лезть, — резко отведя взгляд от мальчишки, буркнул Иззи.       — Да там и лезть, судя по всему, уже и некуда, — Эдвард склонился вперед, вставая рядом, опираясь на сложенные руки. — А я ведь спрашивал, все ли в порядке.       Иззи взглянул на знакомый профиль — неопределенные изменения в его облике делали лицо Эдварда, такое привычное — неожиданно-чуждым. Иззи даже не мог сказать, что точно это было — отсутствие бороды, может, а может то, что уголки губ, ранее чаще опущенные вниз, теперь почти всегда были приподняты. А, может быть, дело в распахнутых глазах — теперь у него пропала привычка постоянно хмурится.       — Ничего, чего я не мог бы не ожидать, — Иззи снова кинул взгляд на мальчишку — и поймал недовольный зеленый взгляд в ответ.       Эдварда их переглядка весьма повеселила — он коротко хохотнул и толкнул Иззи плечом, склоняясь почти к самому уху.       — Сам выходил этого придурка, сам теперь и расплачивайся.       — Твой драгоценный Боннет сожрал бы тебя живьем, если бы “этот придурок” не выжил бы, — парировал Иззи.       — Стид не стал бы, — легкомысленно отмахнулся Эдвард. — К тому же, мы все обговорили и объяснились друг перед другом. Он, между прочим, пенял меня за твой палец. А ты все еще не согласен признать его капитаном.       — Не вижу связи, — фыркнул Иззи. — Пусть пеняет себе за что хочет, Эдвард, моим капитаном ему не быть.       Эдвард потряс головой. Волосы, собранные в аккуратный пучок, чуть растрепались, и Эдвард зубасто усмехнулся, отходя от перил и Иззи.       — Гордость — это, конечно хорошо, но, Из. Не перегибай с ней.       Иззи даже не стал оборачиваться на уходящего капитана. Они должны были отправляться уже сегодня, но нанятая Боннетом бригада не успевала залатать пострадавшую мачту — а даже Боннет понимал, что получить отвалившейся реей по голове чаще всего бывает смертельно — и невероятно глупо.       Мальчишка стоял в свете ласкового желтого солнца, такой неприступный и такой самоуверенный, продолжал орудовать уже прилично отгрызенным карандашом. Так долго бесцельно пялившийся в никуда Иззи только сейчас понял, что мальчишка не пишет, а рисует.       — Эй, Эдвард! — до того, как захлопнулась дверь в капитанскую каюту, позвал Иззи и обернулся — капитан выжидательно смотрел на него, уже почти скрывшийся в проеме. — Вы собираетесь оставаться на судне?       — Можешь идти, — легко разгадал суть вопроса Эдвард. — Развейся. И голову проветри заодно.       Иззи коротко кивнул и покинул палубу.

***

      У него не было цели, когда он сходил с корабля — только, возможно, провести хоть немного времени вдали от судна и его команды, и Иззи счел за удачное стечение обстоятельств тот факт, что первый же кабак, в который он ввалился, проводил бои без правил.       Он никогда не был особенно хорошим бойцом — привык полагаться на шпагу или в крайнем случае саблю, кулаки чесать проще, когда ты втрое выше оппонента, а этим Иззи похвастаться не мог никогда. Но в баре был в основном пьяный сброд, гнев искал безопасный выход, да и… он всё равно не участвовал в подобных авантюрах. Иззи привык воспринимать себя как островок адекватности на неадекватном корабле, но невозможно оставаться в полностью трезвом уме, когда идёшь на одном корабле со Стидом чертовым Боннетом.       В баре пахло — воняло — выпивкой и потом, ничего необычного, но запах ударил в нос неожиданно сильно. Иззи быстро нашёл, как попасть на арену. Желающих было много, допускали — не всех. Разумный подход, подумал Иззи, наблюдая за понурившимся подростком, развёрнутом еще на входе.       Зал гудел и галдел, когда Иззи выплыл на заплёванную испачканную кровью арену. Его знать здесь не знали, но его первого противника, судя по всему, тоже видели не часто.       Когда над ухом просвистел первый тяжёлый кулак, Иззи, наконец-то, собрался и влился. Сражаться вот так вот, без рубашки и без любого подобия правил хорошего тона, было странно, но после все того же Боннета Иззи ждал чего угодно от своих противников.       Шаг, уворот, удар, кулаки он сбил в первый же бой, и неожиданно почувствовал… свободу. Темп боя словно барабанным ритмом стучал в голове — первый противник был вообще никакущий, все, что он только успел — это освистать Иззи за подживающие кровоподтеки — в легкой полутьме, как надеялся сам Иззи, определить, что кровоподтеки не были “рукотворными” было сложно.       Уже со второго начались сложности. Он пропустил удар в правое ухо и на время оглох на одну сторону — а звон и вовсе из-за этого сбивал и не давал ориентироваться, противник был почти вдвое больше, через минуту боя Иззи подумывал сдаться, но здоровяк сам подкинул ему шанс выиграть, самым из глупых возможных способов: он споткнулся и позволил Иззи оказаться за его спиной.       Когда Иззи выходил из бара — было уже темно. Несколько проигрышей на несколько побед — последних все-таки больше — довольная публика и даже несколько попыток поставить ему за счет заведения, если это не имел в виду Эдвард, когда говорил “проветриться” — то Иззи и не знал, что могло бы засчитаться за проветривание. Денег он заработал, но немного — не самое выгодное дело, конечно, зато хоть на время перестал думать о мальчишке, оставшемся на Мести.

***

      — Черт возьми, тебя в подворотне избили что ли?       Эдвард бесцеремонно схватил его за подбородок, поворачивая его голову вбок. На скуле, как Иззи мог догадаться по неуспокаивающейся боли, явно был синяк, если не полноценная ссадина. Один придурок протащил на арену небольшой кастет: его вывели сразу, как стало понятно, что кулаки не пустые, но Иззи успел пропустить один удар по касательной.       — Сторонний заработок, — фыркнул Иззи, осторожно выбираясь из хватки.       Эдвард не стал настаивать, но недовольно проследил за движением сбитых почти в месиво костяшек.       — У тебя кровь, — сообщил он.       — Где? — небрежно уточнил Иззи, в целом представляя, о чем говорил Эдвард.       Губу ему разбили в третьем же бою, и разбили весьма серьезно — хорошо, что зубы не пострадали. Еще глаз слегка заплывал, но это из-за скулы в основном. Остального под одеждой видно не было.       — Да везде, блядь, Иззи, какого хрена?! Сходи к Роучу, он обработает этот пиздец, в который ты превратил своё лицо, — резко приказал Эдвард. — Когда в следующий раз решишь “развеяться” — подумай еще раз. Я думал, ты выпьешь, и, максимум, шлюху снимешь.       Иззи хотел возразить — вспомнил бы Эд хотя бы раз, когда Иззи обращался к портовым девкам, но не стал.       — С работами закончили? — небрежно перевёл тему Иззи, облизывая окровавленную губу.       Защипало моментально, да так резко, что Иззи поморщился — до треска в ушах. Эдвард смерил его недовольным взглядом, но все-таки покачал головой — и рассмеялся, осторожно стукнув Иззи по плечу — умудрился попасть аккурат в наливающийся синяк после неудачного захвата — тот бой Иззи проиграл.       Иззи постарался не морщиться — любое движение мышц лица резало острой болью — даже в ухо до сих пор отдавало.       — И ты еще себя нормальным называешь, — фыркнул Эдвард. — Закончили, по утру, как команда вернется на борт, отчалим. Припасов хватит на месяц — при неудачном стечении обстоятельств можем растянуть и на подольше.       — Хоть какая-то хорошая новость, — проскрипел Иззи. — Доброй ночи.       — Ночи не ночи, а ты сначала дойдёшь до Роуча, — остановил его Эдвард. — Или я отведу тебя за руку. Он как раз остался ночевать на судне.       Иззи закатил глаза, но, вздохнув, кивнул — спорить с Эдвардом в таком настроении смысла не было — действительно же потянет, за шкирку притащит, уж лучше дойти до их кока-врача самостоятельно, получить какую-нибудь тряпочку и закончить на этом — он сэкономит и время, и нервы.       “Просто” не получилось. Роуч был странноватым парнем — и медицина у него была карательная, но просто так отпускать Иззи он не собирался. Промыл ранки на лице, остановил кровь и заставил снять рубашку, чтобы проверить все ли в порядке и нет ли пострадавших костей, вывихов или просто слишком серьезных ушибов. Иззи не сопротивлялся. Сил на сопротивление не было — день измотал его.       Разумеется, вездесущий мальчишка умудрился залететь в кухню ровно в тот момент, когда Роуч втирал какую-то резко пахнущую дрянь в большой ушиб на боку — он уже начинал расцветать нежным багрянцем, на завтра обещал стать совершенно лиловым.       — Твою… мать, что случилось? — запнулся Люциус, чуть отшатнувшись. — Это же не…       Он только после этого перевёл взгляд на его лицо и, кажется, понял, что повреждения новые. Иззи не выдержал и секунды обеспокоенность взгляда, моментально отворачиваясь. Ему не должно было быть стыдно, идиотизм же — но стыдно все равно было.       — Наш многоуважаемый старпом, — за Иззи ответил Роуч, — участвовал в боях без правил. А нас не позвал.       — Нахрена вы мне там нужны были? — хрипло уточнил Иззи, почему-то слегка тушуясь под внимательным взглядом мальчишки.       — Мы могли бы поболеть за твоих противников, — серьезно ответил Роуч и отодвинулся. — С этим всё. Давай руки.       Иззи послушно протянул левую ладонь, умостив ее на бочку, под свет свечи.       И, да, пожалуй это действительно выглядело не очень. Иззи, выйдя с арены даже не удосужился нормально вытереть кровь — ему показалось достаточным то, что стерла надеваемая рубашка.       — Мне кажется, это проще отрубить, — постановил Роуч, и Иззи даже не понял: шутит тот или нет, но руку, на всякий случай, потянул обратно к себе.       Иззи приоткрыл рот, готовый попросить просто отдать ему ткань, но ничего сказать не успел — влез вездесущий мальчишка.       — Я справлюсь, — быстро сказал Люциус. — Роуч, тебя там Черная Борода требует.       Иззи, как сидел с приоткрытым ртом — так и захлопнул его, резко хмурясь. Чертов Эдвард, это что сейчас такое было? Он же прекрасно знал, что у Роуча сейчас Иззи, и что, отправил Люциуса сюда же?       И Люциус его послушал?       — Сам обработаю, — гаркнул Иззи, поднимаясь, и протянул руку к Роучу.       Роуч, придурок, отдал тряпицу Люциусу и кивнул в сторону таза с пресной водой. И тут же пружинящей походкой, чуть ли не пританцовывая, вышел из помещения. Люциус жег Иззи взглядом. Иззи жег его в ответ, пытаясь унять поднимающуюся волну раздражения и гнева.       — Слушай сюда, писарь…       — Просто заткнись и прими помощь, — перебил его Люциус твердо. — Не развалишься из-за этого.       Иззи упрямо простоял еще несколько секунд, а затем сел обратно. Сил спорить с мальчишкой не было никаких — у того-то этих сил было навалом, он, в отличие от Иззи, не сражался половину дня врукопашную.       — Вот и молодец, — слегка ядовито пробормотал Люциус, подходя ближе, и поджал губы. Посмотрел на руки, потом на таз с водой — и снял с пальца протез, положив его на бочку не так далеко от ладони Иззи.       — Некрасиво же? — иронично спросил Иззи, и тут же пожалел о том, что вообще рот открыл.       — Не переломишься, — шикнул Люциус, — тогда было “нормально”.       Иззи отвернулся, проглатывая резкий ответ. Мальчишка и так знал, что Иззи был пьян. Говорить о “тогда” не хотелось вовсе — Иззи решил, что проще не говорить вовсе.       Теплые пальцы подхватили ладонь, рука чуть дрогнула, Иззи расслабился. Болело почти все тело, но ладони — пульсировали, пожалуй, сильнее всего. Особенно в тех местах, где писарь касался его. Вода с тряпки потекла на кожу, Иззи сжал зубы, но звука не издал.       — Хочется верить, что ты хотя бы победил, — пробормотал Люциус, вымывая кровь.       Иззи бросил взгляд на свою руку — крови было действительно много, и она, щедро разбавленная водой, красными потоками стекала на бочку, начиная образовывать лужу. Иззи вздохнул — и перехватил протез, к которому уже начал подбираться поток. Пит, насколько Иззи понимал, палец обработал, чтобы влага его не брала, но мочить протез в крови все равно не хотелось.       — Четыре боя из семи, — прохрипел Иззи.       Люциус с плеском промыл тряпку в тазу.       — Придурок, — сказал Люциус и снова шмякнул тряпицу на костяшки — не сильно, но достаточно, чтобы ощутимо укололо болью. — И сублимация у тебя дурацкая.       Незнакомое слово резануло слух, Иззи потряс головой — переспрашивать смысла не было. Иззи поднял голову — сосредоточенность на лице мальчишки веселила, несмотря на всю ситуацию — недовольство мешалось с беспокойством, нахрена мальчишка беспокоился? Сбитые кулаки еще никого не убивали.       — С коих пор ты Эдварда слушаешься? — язвительно спросил Иззи.       — Он сказал, что ты у Роуча, и что ты весь в крови, — ответил Люциус. — Что я должен был подумать? Когда я отправился проверить, он заявил, что ему самому нужен Роуч, и что я заодно могу его позвать.       — Не нужен ему Роуч, — отплюнулся Иззи. — Он у него в лучшем случае меню на завтра закажет.       — Я уже догадался, — сухо ответил ему Люциус.       Он приподнял его ладонь и подоткнул полоску ткани, аккуратно забинтовывая руку. Делал он это старательно, но не особо умело — слишком свободно.       — Если затянешь туже — оно, может, и не отвалится через пару часов, — возвестил Иззи, понимающий, что отказаться от помощи он не сможет никак.       — Если затяну туже — оно снова закровит, — попытался поспорить мальчишка, но, столкнувшись с Иззи взглядом, действительно слегка распустил, чтобы затянуть сильнее.       Вторую руку он обрабатывал быстрее — и, слава богам, молча. И закончил он не в пример быстрее, чем первую — никак учился. Иззи пошевелил пальцами, когда Люциус отпустил его, и посмотрел на перебинтованные кисти — выглядело не очень. Без привычной перчатки правая рука казалась бледнее всего остального тела — так, скорее всего, и было — он не снимал ее на солнце, как остальная кожа она не загорала.       — Спасибо, — все-таки произнес Иззи.       Люциус помолчал, глядя ему в глаза с раздражением, и, судя по тому, как он стучал ногой по доскам кухни, он явно сдерживался — Иззи не был уверен, что именно он хотел — вмазать Иззи, или наорать. Или ещё что.       “Ещё что” сильно Иззи беспокоило.       — Не делай так больше, — пробурчал Люциус, поджав губы. — Если б тебя там вырубили — мы бы тебя даже не нашли бы.       — Во-первых — без меня Эдвард не отплыл бы, — проскрипел Иззи. — Во-вторых — меня не вырубили, потому что я не дал себя вырубить.       Люциус так и не сказал того, что хотел — у него дернулся глаз и он отошел с дороги, выпуская Иззи из кухни. Возможностью Иззи воспользовался с радостью — впихнул писарю протез в мокрые руки и сбежал.       Одно только потом не давало покоя — дьяволов мальчишка беспокоился за него. Сильно. Сильнее, чем Иззи ожидал, сильнее, чем думал после разговора, сильнее, чем он мог бы объяснить себе “влечением”. Даже если это влечение перетекло в разряд “вожделения” — всё одно, это не объясняло его поведения. Большее, что мог сделать тот Люциус, которого представлял себе Иззи — это удостоверится, что Иззи не при смерти и уйти с Роучем.       Он не должен был слушать Черную Бороду в первую очередь.       Это могло стать проблемой. Уже стало.

***

      На том, что “что-то не так” Иззи поймал себя недели через две. Общее состояние нельзя было полноценно обозвать “не тем”, но постоянное раздражение утомляло даже сильнее, чем Боннет с его невообразимыми инициативами. Иззи просто просыпался раздраженным, раздраженным ложился спать, раздраженным проводил весь день с утра и до самой ночи, и достал всю команду.       Он, впрочем, был не один такой. Он впервые видел, чтобы Боннет так уверенно отчитывал Люциуса — а тот только хмурился и отворачивался, но ничего не отвечал. Иззи старался пересекаться с мальчишкой как можно реже, но, разумеется, свести все контакты на нет возможности не было.       Да и бессмысленно было. Не сам Люциус его раздражал, сколько вся ситуация, сложившаяся между ними.       По крайней мере, оправдывал их обоих Иззи, они оба исправно делали свою работу. Люциус — даже исправнее, чем раньше, потому что больше не отвлекался на милование с командой: команда обходила его десятой дорогой. Если Иззи этот недо-бойкот переживал легко — привыкший, как-никак, да и сложно не пересекаться с командой, когда за эту команду отвечаешь, — то для Люциуса, до того постоянно находящегося в контакте с людьми, эта ситуация стала даже тяжелее — его раздражало и отсутствие слушателей.       Настолько, что он даже кое-как начал отвечать Эдварду. Иззи, слава богам, был не в таком отчаянии, чтобы потакать Боннету.       А потом, на “вечерней сказке” — и как у придурка только сказки еще не закончились? — Иззи заметил, что Люциус шмыгает носом. При условии, что “сказка” на этот раз была не такая уж и грустная, симптом был не из хороших. Иззи убедился в своих предположениях на следующее же утро — нос у мальчишки покраснел, а глаза слегка заплыли, и передвигался он медленнее. Как можно было простыть в середине лета — Иззи плохо себе понимал, но Люциус ушел в свою каюту в середине дня, и ни одна собака не пошла проверить, что случилось.       Они все когда-то называли себя его друзьями.       Иззи прождал до вечера. Ничего не изменилось. Месть аккуратно дрейфовала на крошечных волнах, паруса шептали что-то успокаивающее, поскрипывали доски, команда шелестела, устраиваясь и готовясь к Сказке на Ночь, и Иззи выдернул из общего лежбища Роуча такой недовольный, что остальные от него отшатнулись как от чумного.       — Все, что есть от простуды, — засипел Роучу на ухо Иззи. — Либо дай, либо скажи где лежит.       Роуч только развел руками и пожал плечами, потом еще, вдовесок, помотал головой.       — Так само пройдет, — предложил он несколько беспокойно. — Могу кровь пустить, говорят, помогает. Пустить тебе?       Иззи рыкнул и выпустил кока из хватки — им на корабль нужен был настоящий врач, а не этот мясник. Настоящего врача найти было намного сложнее, чем писаря — и последнего, если ничего не делать, они имели шанс лишиться. Это сейчас простуда была не сильной — а если мальчишка, как тогда, после Кракена и купания в море, пару суток проведет в горячке, он может и не проснуться.       Что там между ними не происходило — не причина для Иззи бросать писаря на произвол судьбы.       Он смог найти в кладовой бочонок с медом и запасы боннетовского чая — команда предпочитала воду — обычную или горящую, не так важно — и Иззи справедливо считал, что имеет право стащить у не-своего-капитана немного. Боннет даже не заметит — Боннет сейчас вдохновенно читал на палубе, а еще на ночь Боннет чаев не гонял.       В дверь он тактично постучал. Ответом ему стал только кашель — нехороший кашель, прилаивающий, с хрипотцой, и дальше Иззи даже стучаться не стал — удерживая чайник с чашками в одной руке, поставив бочонок с медом на пол, Иззи открыл дверь — спасибо еще, что писарь догадался не запереться.       Или не догадался запереться.       — Сприггс, — с ярко подчеркнутым неудовольствием поздоровался Иззи.       Мальчишка разлепил глаза и посмотрел на него мутным взглядом. Иззи глубоко вздохнул, ногой подтолкнул бочонок внутрь комнаты и закрыл за собой дверь.       — Ну и как тебя угораздило? — риторически уточнил Иззи.       — Ты что здесь… делаешь? — прохрипел ему в ответ Люциус и медленно сел в кровати.       Красный, как помидор, Люциус проследил за его движениями, и нахмурился. Иззи бахнул чашки на стол, фарфор звякнул, чайник стукнулся о поверхность стола с тихим плеском, и Иззи вернулся за бочонком.       — Это что… еще… такое? — растянул Люциус — и зашелся в кашле.       — Роуч предложил лечение кровопусканием, — сообщил Иззи, вскрывая бочонок и зачерпывая мед странной то ли палкой, то ли ложкой. — Если не перестанешь задавать тупые вопросы — я использую его метод. Пей.       Он не стал тащить чашку в постель — Люциус выбрался из-под одеяла, Иззи тактично отвернулся, ожидая, когда тот оденется, услышал насмешливое фырканье, но все равно дождался, когда Люциус доберется до стола, и только потом повернулся обратно.       Мальчишка решил, что рубаха — не важный предмет одежды, Иззи закатил глаза, но ничего не сказал. Только протянул руку к мальчишке — тот замер, не пытаясь ни придвинуться, ни отстраниться. Вздох, который он издал, когда Иззи дотронулся до лба, можно было назвать разочарованным.       Лоб был достаточно холодным. Из-под кожи шел жар, его Иззи чувствовал, но лягушачья липкость скорее обнадеживала — температура уже спадала. Хорошо, подумал Иззи. Можно было и не приходить, наверное, но чай уже был на столе, а медом уже воняло на всю каюту.       — Ты стащил для меня… запас любимого меда… капитана? — с паузами и откровенно проступающей насмешкой уточнил Люциус.       — И пусть попробует мне что-то поперек сказать, — фыркнул на это Иззи. — Команда — моя забота. Даже твой чертов Боннет признал это.       — Ну, я отказываться не… буду, — мальчишка обхватил чашку руками и подвинул ближе — и даже зажмурился от удовольствия.       Иззи посмотрел на него еще раз — его явно колотило, но он продолжал сидеть и сверкать голым торсом — не иначе чтобы Иззи насолить, придурок безмозглый, — и греться об чашку. Температура продолжала спадать, его не могло не знобить.       Иззи поднялся со своего табурета и за два шага дошел до кровати — очевидно, он не заставит Люциуса надеть рубашку. Поэтому он подхватил одеяло — тяжелое, с одобрением подумал Иззи, — просто набросил Люциусу его на плечи, завернув вперед, чтобы писарь не сбросил его за одно движение. Садиться обратно Иззи не стал.       — Я тебя смущаю? — дразняще прогундосил Люциус.       — Меня смущает перспектива лечить тебя еще две недели подряд, — отрезал Иззи.       Люциус поджал губы и с сюрпаньем отпил немного чая. И чуть скривился.       — Крепко, — на приподнятые брови ответил Люциус. — И горячо.       — Горячо — полезно, — снова коротко ответил Иззи и развернулся к выходу.       Оставаться смысла не было. Люциус был в порядке, жар спадал, он мыслил достаточно трезво, помощи Иззи здесь не требовалось с самого начала — Иззи мог бы не приходить вовсе, но узнал он об этом только когда уже пришел.       Это был такой же бесполезный акт заботы, как его перевязанные руки, не иначе.       — Ты принес две чашки, — в спину сказал ему Люциус. — Почему ты уходишь?       — Ты не без сознания и ты сам ходишь, — попытался объяснить Иззи.       По плаксивости в голосе было понятно — Люциус прекрасно понимал, почему Иззи уходит, но отпускать его он готов не был — не так уж и важно, из избалованности ли, или от скуки.       Ответом ему стал звук падающего на пол одеяла. Иззи прикрыл глаза на секунду и развернулся. Люциус сидел, кажется, еще более покрасневший, и дрожал даже сильнее, чем до того, как вылез из постели, и плечи чуть поднял, чтобы так ходуном не ходили, но все равно отставил чашку и одеяло сверху еще притоптал.       — Болезнь сделала тебя еще наглее, — резюмировал он. — Я даже не знал, что так бывает.       — Посиди со мной, — попросил Люциус.       Звучало так, будто у Иззи и выбора-то особого не было — пиявец, знал, за что зацепиться. Чертов мелкий манипулятор, подумал Иззи и действительно вернулся на табурет. Головой — понимал, что только он уйдет – Люциус и одеяло нацепит, и чай выпьет, но такой показательный протест попахивал откровенным отчаяньем.       — Допивай и иди в кровать, — приказал коротко Иззи. — И не смей вылезать из-под одеяла.       Люциус снова забулькал в чашку, и Иззи налил себе тоже — и меда себе тоже добавил, упертый у Боннета он казался даже вкуснее, чем обычный. И просидел с Люциусом пока он не заснул — и даже проследил, чтобы тот был укрыт по-нормальному.       Какой-то частью — ему было противно от себя. Развел сопли, проникся сочувствием — сочувствие губит пирата, пират должен быть сам за себя, иначе это получится очень мертвый и совершенно безызвестный пират. Эту часть он успешно гасил собственным сознанием — он не был бы счастлив, если бы писарь умер бы.       Это он понял еще после потери Айвена.       Плохо, когда умирают друзья. И не важно, что они пираты.       Интересно, Люциус заметил бы, если бы это Иззи заболел?..       Иззи посмотрел на спящего и понял — заметил бы. И пришел бы. И Иззи ничего бы с этим не сделал — хотя во времена болезней предпочитал забиваться в углы, как умирающее животное, а не лечиться. Люциус не дал бы ему сделать как “обычно”. Люциус вытащил бы и обругал бы.       Концепция договора трещала по швам еще на моменте создания договора. Просто они оба это игнорировали. Иззи не мог говорить за Люциуса — он не знал, когда именно это произошло с Люциусом.       Зато за себя — мог.       Это произошло, когда Люциус впервые посмотрел на него осмысленно после катастрофы с Кракеном. И деться он от этого уже никуда не сможет.       Поэтому, когда Иззи вышел из каюты Люциуса и столкнулся с Боннетом нос к носу — он не стал рычать, ругаться и пытаться назойливого аристократишку обойти. Впервые, кажется, за все это время, он смог посмотреть ему в глаза — и не увидел в этих глазах той неприязни, что была там обычно.       — Как он? — спросил Боннет смурно.       — Жить будет, — ответил Иззи и отвел взгляд. — Спит.       Боннет кивнул ему. И пропустил.

***

      Иззи мог поклясться, что ничего не должно было поменяться, как Люциус выздоровел — но неуловимо — что-то все-таки изменилось.       Во-первых — каким-то хреном весь корабль считал, что они с Люциусом вместе. Даже не просто “иногда трахаются” — а вот то самое “вместе”, от которого выворачивало Иззи, то самое “вместе”, которое так радостно демонстрировали миру Эдвард и Боннет — и такое же “вместе”, которое тихо проживали Джим и Олуванде. То самое “вместе”, которое зачем-то предлагал сам писарь — которого Иззи так боялся.       Когда это началось, Иззи сказать не мог.       Во-вторых — сам Люциус подуспокоился. Иззи тоже вздохнул спокойнее, когда перестал натыкаться на одинокого, но очень упрямого мальчишку в темных углах и коридорах. Иззи, конечно, ругался, когда мог — но с каждым днем раздражения в поведении мальчишки становилось все меньше, а сам он становился все несчастнее и несчастнее. Болезнь стала спусковым крючком: выздоровевший, писарь словно воспрял духом.       То есть, конечно, не сама болезнь.       Боннет у него так и спросил на следующее утро — “ты дурной и я тебя не понимаю, на хрена лечить того, кого так ненавидишь?”       Не так, конечно — но Иззи прокручивал короткий диалог в голове неприлично долго, а воспроизводить все аристократические выпендрежные обороты снова и снова, и снова слишком утомляло. Но по крайней мере — Боннет не обвинял его ни в чем, в чем мог бы: достаточно проведя времени с аристократишкой на борту, Иззи понял, что тот предпочитает для любой мелочи найти человеческое объяснение. И “расстроенный Люциус” легко объяснялся “злым Иззи”. “Злой Иззи” требовал неотложного наказания. На этот раз — то ли Эдвард постарался, то ли сам Боннет впервые голову подключил, это для Иззи осталось тайной.       Корабль перестал избегать Люциуса, и корабль начал шептаться у него за спиной.       — Ты же знаешь, о чем думает команда, — подсев вечером рядом, на бухты веревок, как можно непринужденнее сказал мальчишка.       Иззи смерил его взглядом — непринужденность, конечно, была напускная.       — Петух тоже думал, — буркнул Иззи и отвернул голову, переминаясь с ноги на ногу. — А ты только подкрепляешь их догадки прямо сейчас.       — А мне эти догадки никак не жмут, — отмахнулся мальчишка.       Боковым зрением Иззи видел — писарь смотрел на него. Опять в одной футболке сидел — красной любимой накидки он, судя по всему, лишился в море — будто и не болел только что.       — Неужели? — Иззи повернул голову, сталкиваясь с его взглядом. — А что стало с “ты-не-поменялся” и прочими нелестными тезисами?       — Я отходчивый, — фыркнул Люциус, но смотреть дальше не смог: отвернулся, заерзал на жестких веревках и уставился в закат.       Выглядел он в лучах заходящего солнца — как наивная барышня, грезящая о счастливом будущем — только вот ни барышней, ни наивным Люциус не был. Иззи моргнул, позволяя себе несколько спокойных секунд: послушать ветер, насладиться запахом моря и расслабить напряженные плечи.       — К тому же, мы оба знаем, что это неправда, — добавил после его молчания Люциус. — Хоть голову мне открути — но ты изменился. Все это видят. Даже Черная Борода, что б ему пусто было, это видит — а я все еще уверен, что это именно он тебя таким и сделал.       — Каким? — иронично уточнил Иззи. — Достаточно черствым для выживания?       — Слишком злым для жизни, — выплюнул Люциус — и снова расслабился. — Никто тебя не ударит, если ты начнешь улыбаться.       Опять за свое — это он от Боннета нахватался, такой молодой и такой дурной, Иззи мог поставить все, что у него было, на то, что Месть — это первый корабль, на который Люциус взошел пиратом.       Такие долго не живут.       — Кажется, мальчик, ты плохо понимаешь суть пиратства, — прокаркал Иззи, поджимая губы.       — Я понимаю лучше, чем тебе может показаться.       Веревки зашуршали, Люциус поднялся на ноги — Иззи было решил, что мальчишка просто сбежит, оставив последнее слово за собой. Он бы позволил ему — Иззи устал ругаться. Он просто — устал, если подумать, Месть выкачивала из него силы, она пила из него кровь и пот и насытиться не могла. Иззи полюбил этот корабль — но не нашел себе места.       Ему не было места при Эдварде — когда-то он был квартирмейстером Черной Бороды, Черная Борода давно исчез.       Ему не было места рядом с Боннетом — взаимная неприязнь губительна при отношениях капитана со старпомом.       Ему не было места и с командой — вся, как один, в едином порыве, команда презирала его как само воплощение иерархии — Месть равняла всех, кроме капитанов.       Договор держал его. Люциус держал его.       Договора больше не было.       Иззи опустил голову, принимая эту неожиданно тяжелую мысль — вот, что пожирало его изнутри эти последние недели. Бессмысленность.       Ему следовало уйти сразу после смерти единственного на тот момент друга — Айвена.       — Ты выглядел таким растерянным там, в ванне, — неожиданно привалился к перилам рядом Люциус, вынимая из губительных размышлений. — Когда сказал мне, что я красивый.       — Сприггс, — предупреждающе проворчал Иззи.       Кожа перчатки заскрипела, когда он сжал по привычке кулак — Люциуса этим было не напугать. Он даже не заметил.       — Заткнись и послушай, — почти перебил его Люциус. — Никто не говорил мне это так серьезно. Часто бросали как оскорбление, иногда говорили, чтобы задобрить, иногда от меня чего-то хотели. Так серьезно — никогда.       — Я был пьян, — с потухающей агрессией возразил Иззи.       — Значит, ты так не считаешь?       Иззи прикусил язык. Люциус возвышался рядом, перила чуть скрипели под их общим весом, и Иззи метался между “нельзя” и “можно” так отчаянно, что Люциус просто молчал, не мешая.       Ублюдок вообще умел так — заткнуться ровно в тот момент, когда это нужно меньше всего. Скажи он что-то — и Иззи переведет тему, уйдет в какую-нибудь безопасную нишу, чтобы и не разругаться до непотребного состояния, но и не ответить на провокацию. Но Люциус молчал. Люциус ждал.       Напряжение в мышцах отдалось легкой болью — он хотел просто уйти, но не смог.       — Считаю, — ответил все-таки Иззи.       Ничего не случилось. Небо не упало на землю, на горизонте не появился вражеский многочисленный флот, не задул шквальный штормовой ветер — только солнце почти закатилось за горизонт, мерцая напоследок рыжими лучами.       Люциус даже не ответил — Иззи ожидал чего угодно, от откровенной насмешки до жаркой благодарности — и Люциус не ответил. Руки коснулись теплые пальцы, Иззи заставил себя не вздрогнуть. Люциус сжал его ладонь, так, будто это было совершенно нормально — погладил тыльную сторону левой руки, постоял так пару секунд, и, как только Иззи попытался сжать его пальцы в ответ — развернулся и быстро ушел.       Иззи сжал руку, то ли стирая с нее чужое прикосновение, то ли стараясь его продлить.       Какого дьявола только что произошло?

***

      — Кажется, у вас налаживается?       Иззи закашлялся — Эдвард стащил с последнего взятого корабля у капитана курительную трубку — с резным узором, из красного дерева, такую вычурную, Иззи не сомневался, что трубка окажется у них. При условии, что Френчи нашел и притащил табака — судьба для трубки решилась.       Теперь — Иззи кашлял, потому что крепкий дым летел в лицо, пока капитан с вдохновенным видом пускал клубы в небо.       — Во-первых — нет, во-вторых — Эдвард, я уже тебе говорил, это не твое дело, — прокашлявшись, ответил Иззи.       Огонек тускло загорелся — и так же быстро погас. Ночное небо сверкало полотном ярких звезд, Иззи вышел сюда подышать свежим воздухом и посмотреть на небо. Но здесь был Эдвард и его новая трубка — и теперь ни подышать не было возможности, ни насладиться ночью.       Кажется, Эдвард даже понимал. Просто не хотел уходить — это особое состояние на Королеве доставляло Иззи немало проблем. Когда Эдвард выходил на палубу и говорил, говорил, говорил… Иззи думал, что с этим теперь должен справляться Боннет, но, кажется, разговорчивый Эдвард умудрился достать даже его.       — Значит, вы оба — упертые бараны, — деланно-равнодушно подвел Эдвард. — Даже не знаю, я разочарован или не удивлен. Давай поговорим о любви.       — Эдвард, ты головой стукнулся? — грубо уточнил Иззи.       Эдвард снова затянулся — и теперь выдохнул дым Иззи в лицо более чем намерено. Выглядел при этом — снисходительно-благосклонным — будто делает Иззи большую милость, что вообще обращает свое внимание.       — Писарь, кстати, неплохой выбор, — Эдвард отвернулся, и Иззи чуть не заворчал, как собака.       Уйти он никуда не мог. Слушать не хотелось.       Выбора не было.       — Вы с ним похожи, — придав голосу философский тон, продолжил Эдвард. — Оба упрямые, там, где не следует. Ты его не переупрямишь, кстати.       — Эдвард, хватит, — отчаянно простонал Иззи.       Если бы этот халат с птичками был белый — он сошел бы за какого-нибудь греческого бога. Не иначе как бога неуместных разговоров и бессмысленного трепа, но все же. После Боннета эти приступы стали миролюбивее и слащавее — раньше Эдвард мог часами изливать, как правильно снимать с противника кожу и как загонять лезвие ножа между суставами, чтобы причинить как можно больше вреда.       — Парень смотрит на тебя так, будто по твоим следам распускаются цветы, Из, я тебе клянусь. Стид тоже так на меня смотрит, когда думает, что я не вижу.       Иззи скривился. Он лучше бы еще раз послушал про выбитые коленные чашечки и про вывернутые в обратные стороны конечности.       — Не сравнивай, — прокаркал Иззи. — Если бы Люциус был похож на Боннета — я не подпустил бы его к себе и на пушечный выстрел.       Если бы Люциус был похож на Боннета — он вообще не предложил бы Иззи тот договор. И не предложил бы после его так… преобразовать. Боннет брал, что хотел, и когда он хотел это — оно обязательно хотело его в ответ. Слава богам — он никогда не хотел Иззи — но в каком-то смысле его получил.       — Тебе же лучше, — пожал плечами Эдвард и милостиво выпустил дым в небо.       Он все равно попал на Иззи.       — И когда ты стал такой тонкой чувствующей натурой? — иронично проскрипел Иззи. — Только встретил Боннета — и теперь знаток человеческих душ?       — Почему бы и нет? Стид много сделал для меня. Он сделал меня лучше, чем я был.       Эдвард почти оскалился — непосредственность, мешающаяся с убийственной серьезностью — и как Иззи раньше не замечал? Эдвард состоял из крайностей, Эдвард не удерживался в одном состоянии надолго. Иззи тоже состоял из крайности — из одной-единственной крайности. Иззи бы поспорил с этим “лучше”, но Эдвард не услышал бы его.       Стид Боннет был заочно причислен к лику святых на этом корабле, и неверящий Эдвард клюнул на него и пошел за ним, как на привязи. Знакомая привязь для Иззи. Иззи много лет потратил на то, чтобы избавиться от своей.       — Ты, кстати, смотришь на писаря так же. Он тебе нравится. Ты не можешь отрицать этого, — добавил невпопад Эдвард и развернулся. — Доброй ночи.       Иззи мог бы ответить “ты с ума сошел, капитан”, или “никто мне не нравится, капитан”, но Эдвард выглядел так, будто любое возражение раззадорит его на полчаса непрерывного монолога. Монолога, полного обличения во лжи и насмешек над мнимыми чувствами.       Разбередил — и ушел. Как всегда — довольный и сытый Эдвард вносил смуту и сбегал, оставляя с недоумением один на один, Иззи ненавидел такие моменты, ненавидел, что Эдвард вообще был способен затронуть хоть что-то.       Табачный дым горьким воспоминанием осел в глотке, Иззи облизнулся пару раз, пытаясь прогнать привкус.       “Смотришь на писаря так же” — скажет тоже. Иззи потряс головой — мальчишка мог смотреть с вожделением, мог смотреть с сожалением, мог смотреть с надеждой, столько разных “смотреть” от Люциуса. Иззи сомневался, что способен хоть бы на половину из всех тех эмоций, что транслировал в пространство Люциус.       Он знал две вещи — что он не сможет перенаправить свою преданность никуда, кроме мальчишки, и что он не хочет обременять Люциуса собой и своими неоднозначными чувствами. Люциус — достоин лучшего.       Пусть даже этот придурок объявил целибат, отшил Фэнга, отшил даже своего Пита, не важно. Потому что в какой-то момент он найдет себе кого-нибудь, кто будет хоть немного, но лучше, чем Иззи.

***

      “Дьявол тебя раздери, мальчишка” — думал Иззи.       Он не видел снов — отвык настолько, что, когда впервые прижался головой к плечу в ярко-красной накидке — даже не понял, что происходит. Было тепло, уютно, спокойно и тихо, словно само собой сложилось, и, когда Иззи, ошарашенный, попытался резко отстраниться от чужого тепла — и попал словно в вязкий кисель, неспособный двигаться по-нормальному, — он испугался.       И проснулся. Практически моментально. Чувствуя, как ползет озноб по спине — и как под языком отдается горьким тягучим сожалением осознание, что видение прервалось.       Даже в сны залез, паршивец.       За одним сном последовал другой, Иззи ругался на самого себя, один раз — попытался напиться перед сном, но вместо ожидаемого беспамятства получил только более яркую версию. Люциус из сна был таким же, как в реальности — только здесь он ластился, ничего не стесняясь, и улыбался открыто.       Иззи мог бы насладиться сном, но предпочитал вскакивать ни свет ни заря, чтобы выбраться из крошечной комнаты на свежий воздух — подменить человека за штурвалом, принять ночное дежурство и наметить дела на день.       Помогало не особо — и, ко всему прочему, Иззи с каждым днем чувствовал себя все более глупо. Что его останавливало? Честь? Сроду никакой чести не должно быть в пирате — мальчишка обозначил свои желания более чем четко и ясно — и весь корабль теперь изводил заодно безответностью своих чувств. Как раньше команда поздравляла Иззи с “их отношениями”, так теперь вся эта же команда капала Иззи на мозги его черствостью.       Иззи был готов сдаться. Заявить Люциусу, что у него больше нет сил сопротивляться, и что мальчишка душу даже из мертвого вынет — что говорить о живом. Заявить, что он согласен на “что-бы-там-Люциус-ни-предлагал”. Если человек так сильно хочет наступить на эти грабли — кто, черт возьми, такой Иззи, чтобы останавливать его?       Иззи был готов сдаться.       Он просто не успел.

***

      Когда он услышал характерную поступь где-то за спиной — он только прикрыл глаза и досчитал до пяти, чтобы успокоить паранойю — мальчишке, конечно, обязательно нужно было прийти сюда прямо сейчас, пока Иззи пытался отыскать в одной из свободных комнат, умеренно заполненных добычей, так сильно необходимый Эдварду “вот прямо сейчас” трофейный пистоль.       Иззи как раз приоткрывал один из ящиков, когда мальчишка вошел.       — О, не ожидал тебя здесь увидеть, — самым искренним голосом пробормотал вмиг смутившийся Люциус.       Интуиция завопила, словно горн маяка, Иззи рванул к двери, но не успел — только мальчишку напугал. Дверь хлопнула и со скрежетом снаружи закрылась. Иззи зарычал, ногой пиная дверь со стороны замка. Дверь вяло скрипнула, но осталась непоколебима.       — Я вас всех урою нахрен, когда выйду! — заорал Иззи.       Люциус отмер, откровенно протормозив, но моментально преисполнился того же праведного гнева, что и Иззи, как только понял, что произошло.       — Выпустим, как только вы поговорите! — веселым голосом сообщил блядский Боннет. — На этом корабле важно проговаривать всё, вы же команда!       — Хуянда, выпускай! — рявкнул Иззи вплотную к двери.       — Капитан, это совершенно неприемлемо! — истерично поддержал его Люциус. — Вы не можете заставить нас просто помириться, это так не работает!       — Нам помогло, — басом опроверг Эдвард.       Иззи снова шарахнул ногой по дереву — дверь снова не поддалась, зато нога ощутимо заныла.       — Вас никто насильно не запирал, — экспрессивно возразил Люциус. — Это было ваше осознанное решение! Сесть и поговорить, и я очень рад за вас, что у вас это сработало! А теперь, капитан, пожалуйста! Это глупо и это не сработает.       Люциус увещевал Боннета еще с добрых пятнадцать минут. Эдвард ушел практически сразу же, Иззи — отошел в чистый угол каюты и сел на мягкие тюки с тканями, осматриваясь. Боннет, хоть и звучал так, будто прямо сейчас откроет дверь и извинится, отворять им совершенно не спешил — только продолжал настаивать, что это все сугубо ради их общего блага.       Над Иззи так не шутили, сколько?.. Лет пятнадцать, как минимум. Потому что каждый на корабле знал, что Иззи так просто обиду не отпустит, и что шутникам придется расплачиваться. В зависимости от настроения Иззи — расплата могла быть как унизительной, так и просто больной и долгозаживающей. Боннет этого, конечно, не знал. Эдвард этого, конечно, не рассказывал — да и что мог бы Иззи? Он не тронет капитана. Ни своего, ни Люциуса, потому что Боннет неприкосновенен, а Эдвард — все еще его капитан, чего бы там между ними не произошло.       — Советую спать вполглаза, Боннет, — зло сообщил двери Иззи, и трусливый аристократишка сбежал в ту же минуту — только смазано попрощался и пожелал удачи.       — Ну и что ты сделал? — устало попенял его Люциус.       — Прогнал придурка, — ответил очевидное Иззи. — Он все равно не открыл бы, но без угроз он не ушел бы, не оставив последнее слово за собой.       Люциус громко фыркнул и прошелся по каюте — три его широких шага поперек — и пять с половиной — вдоль. Они заперты в будке, спасибо, хоть люк есть. Хоть в него и выпрыгивай. Иззи с интересом всмотрелся в защелку на окне. Люциус перехватил его взгляд и резко нахмурился.       — Не нужно, — быстро пробормотал он. — Из воды вернуться на корабль очень сложно.       Иззи фыркнул — идея была абсолютно абсурдна, он не самоубийца, выпрыгивать в окно сразу же. Этот выход — на случай тонущего корабля. Только. Когда другой альтернативы просто не осталось.       — Тут еще есть место, — вместо объяснения несостоятельности подобного плана предложил Иззи.       Люциус сделал еще несколько импульсивных кругов по комнате и вернулся к Иззи — и с размаху сел на мешок рядом.       — Мягко, — слегка удивленно пробормотал Люциус.       — Ага, — подтвердил Иззи. — А еще вон в той бочке вода, в одном из ящиков вяленое мясо — и отхожий горшок в углу. У нас здесь номер люкс.       — Больших надежд они, кажется, не питают, — с ужасом напополам с весельем пробормотал Люциус. — Комната еще тупиковая, никаких выходов, черт возьми, на всём корабле таких раз-два — и обчелся. Капитан знал, что делал.       Иззи поднял на него взгляд, слегка сбитый с толку формулировкой, но мальчишка объяснять ничего не планировал, только крутил головой, как сова, и нервно перебирал пальцами, не зная, куда деть руки. Его нервозность одновременно и веселила, и раздражала — Люциус, хотел того или нет, привлекал к себе внимание, в этой крошечной конуре Иззи не мог сосредоточиться ни на чем, кроме него.       — Не сожру я тебя, успокойся, — попытался урезонить мальчишку Иззи.       — Я, знаешь ли, не за тебя переживаю, — буркнул Люциус. — А за себя.       — Зубы переломаешь, — через паузу усмехнулся Иззи и расстегнул жилетку.       Люциус стрельнул в него смешанным взглядом, нахмурился, и Иззи заметил, как у него дернулся уголок губ: не иначе как с трудом удержал похабную улыбку. В каюте было жарковато для полного облачения: это на палубе Иззи предпочитал заворачиваться в массу слоев одежд — иначе недалека и простуда, а вместе с ней и лихорадка с воспалениями. Недоброе солнце было коварной обманкой — стоило зазеваться и ты сгорел, стоило расслабиться — и ты замерз.       От тюков с тканью не несло затхлостью или прелостью, ткани они отбили не так уж и давно — были и другие корабли после, но ткани всегда были ценным грузом. Иззи точно знал, что такие тюки уйдут в первом же порту — и их с руками оторвут, а уж Боннет… что ж, что Боннет умел — так это вести дела с деньгами: он не обижал ни команду, ни Месть, ни себя самого. И даже когда он приперся к ним обратно, ободранный и помятый, как портовый бездомный — и примерно настолько же богатый, — ему не понадобилось много времени, чтобы наладить всё, чтобы команда не бедствовала. Поначалу было, конечно, не так радужно — Иззи зажевывал злость и с деланным любопытством ожидал, когда же Боннет проебется окончательно. И этого не случилось.       А потом у Иззи появились и другие заботы, кроме как следить за успехами презираемого аристократишки. Например мальчишка с его договором.       В конце концов — пираты всегда были сбродом, сползшимся в моря из совершенно разных мест. Бывших беспризорников и детей портовых шлюх среди них было, конечно, больше всего, но везде были свои исключения из правил — Иззи был одним из них.       Почему бы и Боннету не прижиться здесь? Почему бы и Сприггсу — холеному мальчику из Бостона, — не найти его здесь же?       — У тебя страшное выражение лица. Если ты раздумываешь, как избавиться от капитана — я протестую, — подал голос Люциус. — Мне не нравится конкретно этот его метод, но он все еще мой капитан.       — И в мыслях не было, — проскрипел Иззи и замолк.       Им нужно было что-то делать, но ни Иззи, ни Люциус найти первые нормальные слова для того самого “разговора как команда” не могли.       В каюте было… просто скучно. Молчать было неловко, говорить — еще более неловко, Иззи думал — может, если он поспит, все это прекратится, может, капитаны поймут несостоятельность своего плана и откроют дверь.       Бочка с водой и неутешительно-большой запас еды как бы намекали на нежизнеспособность этой надежды.       — Так… что делать-то будем? — окончательно сдувшись, поинтересовался Люциус.       Сидел он едва ли в двух футах от Иззи, но казалось, будто их разделяла вся комната. По тому, как были поджаты все его конечности и как он сам вжимал голову в плечи, несложно было догадаться, что мальчишка пребывал в том же смятении, что и Иззи. У него не было ни книги, ни карандаша, ни пера — ничего вообще.       Иззи решил начать с самого простого.       — Как тебя сюда заманили-то? — спросил Иззи первое, что пришло в голову.       Молчать уже было совершенно невозможно. Кажется, у Люциуса тоже чесался язык — если судить по тому, с какой пылкостью он ответил.       — Капитану понадобилась книга, — сказал он. — Из последних, что мы захватили. Сказал, что у него закончились книги для вечерних сказок, и что ему точно не показалось, что мы подобрали что-то, что подойдет. А до сказки осталось совсем чуть-чуть.       — Что ж, на твое счастье, револьвер, за которым послали меня, лежит, судя по всему, не здесь, — фыркнул Иззи.       Люциус издал слабый смешок и со стуком ударился головой о стену. Пожевал губы, так и не отвечая — с разговором действительно было… никак. Люциус явно не знал, как начать разговор — Иззи не мог себя заставить.       — Как ты попал в команду Черной Бороды? — через еще целую вечность неловкого молчания спросил Люциус.       Рефлекторно — Иззи потянулся к нашейному платку и кольцу, вплетенному в узел.       — Это долгая история, — ответил Иззи несколько хрипло.       — Я, знаешь ли, никуда не тороплюсь, — усмехнулся Люциус и взлохматил волосы.       Иззи подавил улыбку и показательно закатил глаза, но мальчишка не сказал больше ничего, только выжидательно отбивал ногтем незатейливый ритм по деревянному протезу — он делал так, когда нужно было держаться спокойным, но спокойствия не было. Вымещал все дергание на одном пальце. Иззи смерил его взглядом, и стук стал тише — хоть и не прекратился.       Присутствие Люциуса и отсутствие других раздражителей смягчало Иззи. Это так же нервировало и бесило, но больше — успокаивало.       — Меня подобрали с корабля-призрака, — усилием опустив собственные ладони, сипло ответил все-таки Иззи. — Единственный выживший. Все остальные, кто не успел сбежать, полегли от чумы. К тому моменту, когда меня нашли, сдохли уже даже крысы.       Копошение прекратилось, стук тоже — Люциус повернул голову, хмурый и слегка смущенный. Иззи не знал, чего именно он ожидал — явно чего-то более… обычного?       Иззи помнил и голод, и страх за свою жизнь — когда умер последний матрос, Иззи верил, что его защищают. Когда пропала последняя крыса — не понимал, за что его наказывают. Крепкое, но не очень большое судно — военная шхуна, — полная комплектация, кадеты, солдаты, капитаном был суровый и жестокий мужик — Иззи терпеть его не мог тогда, но, разумеется, молчал об этом.       Тогда ему нельзя было ненавидеть.       Иззи помнил, как сначала команда скидывала тела в воду, потом — он делал это в одиночку. Ночью кто-то из матросов стащил последнюю лодку и сбежал — капитан за подобное вздернул бы полкорабля, но капитана к тому моменту уже не было в живых. И его первого помощника тоже, и кока в воду скинули одним из первых, юнги умирали пачками и очень быстро закончились. Самыми стойкими были рядовые матросы — не из солдат, из наемных рабочих, — и два офицера. Офицеры были последними.       Все эти люди, которых Иззи должен был вести к свету, умирали на его глазах, и он не мог сделать с этим ничего. Последние — ненавидели его, и умирали с этой ненавистью в сердце, и Иззи тогда переживал это даже тяжелее, чем сами смерти.       А дальше — корабль дрейфовал в море, Иззи процеживал всю воду через чистые тряпки, боясь, что застоявшаяся — она может испортиться, — перебирал все быстро оскудневшие запасы еды и прятал их от крыс. Потом — начал от крыс откупаться сохраненным. Потом — нашел пистоль и разобрался, как им пользоваться, и отстреливался от ополоумевших паразитов. К тому времени тот факт, что они тоже — твари божьи из головы совершенно стерся.       Чума обошла его. Когда на горизонте появился корабль — Исраэль Хэндс, совершенно обессиленный, был готов ко всему, и тот факт, что судно шло под флагом с веселым роджером — его даже не смутил. Он надеялся на быструю смерть, но не мог закончить свою жизнь собственноручно.       Разумеется, этого всего Иззи не рассказал бы Люциусу. Тогда он потерял счет времени, находясь на пустом корабле. Потом, много позже, сверил даты и выяснил, что прожил так больше двух месяцев.       — Кто был твой капитан? — с интересом уточнил мальчишка. — Кто-нибудь известный? Я могу его знать?       — Моим капитаном был обычный английский коммандер, Сприггс, едва ли ты можешь его знать, — насмешливо оборвал его Иззи. — Я сам уже и не помню его имени.       Люциус моргнул еще пару раз, а затем его брови поползли вверх — а рот округлился.       — Ух-ты, — наконец выдал он. — Скажи, пожалуйста, а почему тебя не убили на месте?       И это Иззи тоже помнил — то, как его придирчиво осматривал тогда такой молодой и такой запальчивый Эдвард Титч, только получивший свой собственный корабль, только что вырвавшийся из-под крыла Хорниголда, тогда он еще так ярко горел своим будущим и своими нынешними достижениями. Тогда еще он знал свою небольшую команду поименно. Иззи помнил, как он приказал пристрелить его, а корабль — осмотреть, вынести все ценное и спалить. И все это с широкой задорной улыбкой.       — Потому что суеверная команда отказалась убивать единственного выжившего со всего корабля, раз уж сложилось так, что этим единственным выжившим был военный капеллан.       — Ка… что? О, боже, — Люциус засмеялся и практически сразу же проглотил смех. — Прости?.. Ты серьезно?       — Мне было девятнадцать, — лениво продолжил Иззи. — Это был мой первый выход в море. Я так и не заболел, единственный из всей команды. Хотя, возможно те, что сбежали, тоже выжили, но шансов у них, прямо скажем, было совсем мало. Мы едва преодолели половину пути до Нью Йорка. Корабль шел под именем Базилика, команда потом называла меня так.       Люциус молча хлопал глазами. Иззи чуть потряс головой — о его прошлом знал только Эдвард — и то, кажется, давно забыл. Та команда быстро так или иначе вся заменилась — то судно потерпело крушение у берегов одного из островов, те, кто выжил и остался — достаточно быстро ушли по собственной воле: та промашка сильно повлияла на Эдварда, в несколько дней превратив из вечно веселого неунывающего капитана в мрачную озлобленную тучу.       Иззи единственный остался. Он перестал верить так, как его учили, но неожиданно поверил в Эдварда. Это потом уже появилась Королева Анна, новая команда, его подручные — Фэнг и Айвен, и Иззи стал официальным проводником капитанской воли.       Верить он перестал давно, конечно — но всегда знал, что выжил для чего-то. Не просто так.       — Простите, святой отец… — с придыханием проговорил Люциус придвигаясь ближе.       — Не смей продолжать, — попытался оборвать его Иззи.       — …ибо я согрешил, — с той же интонацией закончил Люциус.       Иззи отпихнул его рукой, уже хихикающего, и наморщил нос, стараясь не поддаться его смеху. Отпихнуть его до конца он так и не смог — Люциус в итоге облокотился на него головой — и перед глазами мелькнул похожий образ из сна, Иззи уверенно отогнал его, и в итоге расслабился, краем глаза осматривая обнаглевшего.       За этот последний месяц Люциус умудрился опустить бороду — и подровнять бакенбарды. Ему даже почему-то шло — ему шло вообще все, возможно, дело было не в самом Люциусе — а в том, как Иззи смотрел на него.       — Маменька, наверное, удавилась бы, узнай, где я сейчас, — поделился Люциус и погрустнел. — Впрочем, тогда она хотя бы знала точно, что я жив.       — Будем проездом в Бостоне — можешь накапать Боннету на мозг, чтобы дал увольнительную, — неожиданно даже для себя миролюбиво предложил Иззи и бросил взгляд в люк — за стеклом рыжим и красным переливалось уходящее за горизонт солнце.       Люциус потерся виском и прикрыл глаза, словно невзначай подбираясь еще ближе. Иззи вздохнул, понимая, что так подбираться тот будет еще очень и очень долго — постоянная возня утомит даже быстрее, чем разговоры ни о чем. Иззи чуть отодвинулся, разворачиваясь, и слегка развел руки, откровенно предлагая сесть рядом.       Он думал, мальчишка просто прислонится с большим комфортом, может, если осмелеет совсем, положит голову на колени — но Люциус осоловело моргнул пару раз, когда потерял точку опоры, а потом, поняв, что его приглашают — подобрался и в одно литое движение сначала обнял Иззи — а потом достаточно неаккуратно уронил его все на те же тюки, на которых они сидели.       — Да ты совсем обнаглел, — резюмировал Иззи, осознавая новое положение в пространстве.       Люциус только что-то пробурчал ему в шею, оплетая руками сильнее. Лежа, Иззи даже не особо мог двинуться — потому что Люциус лежал прямо на нем, только ноги у них у обоих все еще касались пола. Было неудобно. Тюки были определенно точно расположены так, чтобы на них можно было даже спать с некоторым комфортом — Иззи мимолетно задумался над тем, сколько людей успело поработать над этой “ловушкой”.       — Люциус, не юродствуй, — забурчал Иззи. — Дай хоть лечь нормально.       Зафырчав, Люциус неохотно отстранился — теплый и мягкий, даже пригреться не успел, но отпускать его было жалко. Иззи надолго и не отпускал — только лег по-человечески и подождал, пока Люциус тоже по-человечески устроится.       — Ты же понимаешь, что поговорить придется? — тихо, но уверенно спросил мальчишка.       — Мы можем сказать им, что поговорили, — хрипло предложил Иззи. — Это даже правдой будет.       Люциус попытался боднуть его лбом, но не смог — был слишком близко, но Иззи оценил порыв и верно его истолковал — фыркнул и обнял придурка в ответ: значит, он и сам не хочет особо выходить. Если судить по тому, что Иззи мог чувствовать его сердцебиение через два слоя одежды — совершенно не хочет.       — Они ж не дураки…       — Спорно.       — …чтобы просто поверить.       — Более чем спорно, — Иззи залез ладонью в нечесаные волосы. — Как они проверять собираются?       Люциус замолк, обдумывая эту же мысль. Горячее дыхание ложилось по шее, Иззи старался на Люциуса не смотреть — мальчишке, кажется, было уютно. Надо было достать из тюка что-нибудь, чем накрыться. Солнце уже село. В комнате стало совсем темно.       — Думаю, капитан что-нибудь придумает, — предположил Люциус.       — Твой капитан даже и не подумает, что его могут обмануть, — отмахнулся Иззи. — Эдвард не поверит, даже если это будет правда. Мы здесь надолго.       — Знаешь, свои плюсы в этом есть, — заметил Люциус. — Теперь ты не можешь меня прогнать. Или уйти сам. А еще у тебя нет с собой оружия.       — Язык я тебе и голыми руками вырвать способен,— мрачно заметил Иззи.       — Ты знаешь, что я могу им вытворять, ты не станешь, — дразняще протянул Люциус.       Что ж, это была правда. Иззи прикрыл глаза, чувствуя одновременно и легкий озноб — и горячий жар в тех местах, где прикасался Люциус.       — Мы можем спать прямо так, — Иззи дернул плечом. — А можем чуть-чуть разобрать тюки и сообразить что-то, от чего завтра не будет сводить спину.       Люциус замычал и зашевелился — не столько пытался подняться, сколько создавал видимость бурной деятельности при том, что пытался никуда не уйти.       — Мы же уже "легли нормально", — слегка плаксиво уточнил мальчишка.       — Можем лечь еще лучше.       Рядом зашуршало снова, Люциус, с видимой неохотой, отлип от него и скатился вниз. Иззи снова встал.       В практически полной темноте разбираться было непросто, но, сколь продуманной их ловушка ни была, лампу и огниво им сюда запихнуть никто не догадался. Иззи был уже благодарен за это подобие кровати — он бы костей поутру не собрал бы, если бы пришлось ночевать на полу.       Они пару раз столкнулись, один раз Люциус заехал Иззи рукой в подбородок — и был выгнан к двери, откуда несколько раз извинился. Ткань Иззи выбирал на ощупь, самую плотную взял на одеяло, разровнял тюки, чтобы не проваливаться между ними, даже смог соорудить что-то напоминающее длинную подушку.       Когда закончил — устало выдохнул и, подумав, снял с шеи платок.       — Ботинки только сними, — предупредил он Люциуса, стаскивая свою обувь.       Это была, конечно, не кровать, но определенный комфорт в ней найти было можно.       Почти не веря, Люциус снова улегся практически на Иззи. Практически не веря себе самому — Иззи не только позволил ему и накрыл их обоих, но и обхватил мальчишку в ответ, позволяя к себе прижиматься и прижимаясь тоже.       — Может… действительно поговорим? — в темноте предложил Люциус. — Если ты предпочтешь выгнать меня, чтобы не слушать, я готов и помолчать.       Иззи прищелкнул зубами, но остановил резко рвущееся наружу "нет". Бежать было некуда — буквально, некуда. Отложить разговор? На сколько? Сколько они здесь еще проторчат, запертые, словно нашкодившие щенки?       — Я пока восприму твое молчание за согласие, — проинформировал Люциус и набрал воздух для следующей фразы.       — Почему тебе так важно, что я считаю тебя красивым? — внахлест, почти перебивая спросил Иззи. — Ты не похож на благородную даму, пекущуюся о собственной внешности.       — Потому что я хотел быть красивым, чтобы ты меня заметил, — пробурчал Люциус. — Меня называли смазливым, и симпатичным, хорошеньким — часто. Красивый — это другое слово. Ты тоже красивый. Возможно, не для всех, но для меня. Понимаешь?       — Полемика, — фыркнул Иззи, но через несколько секунд тише добавил. — Понимаю.       Люциус пошевелился, приподнимая руку, и положил ее Иззи на грудь. Пальцы коснулись сначала ключицы сквозь ткань рубашки — затем Люциус подобрался к пуговицами у ворота и, повозившись, расстегнул по очереди три, оголяя часть кожи. И несмело погладил.       Щекотно.       — Я предложил договор из отчаянья, — поняв, что прошлый виток исчерпал себя, продолжил Люциус. — Я сходил с ума. Я видел тебя везде. С тех пор как заново открыл глаза после чертового Эдварда Титча, я больше не мог перестать смотреть. Но ты был как неприступная крепость, как ледник в вечной мерзлоте, как… Дьявол, почему в темноте так легко говорится?       — У тебя и без темноты обычно неплохо получается, — влез со смешком Иззи, чуть подаваясь вперед, к ласкающим шею пальцам.       — Почему ты согласился на договор? — спросил Люциус, не отвечая на подколку. — Почему?       Что-то было сакральное в том, что Иззи не мог его видеть, но мог чувствовать и слышать. Что-то отпускающее было в том, что ему не нужно было прятаться от прозорливого взгляда. Что-то самую чуточку вдохновляющее было в том, что Люциус чувствовал его тоже.       — Если не можешь остановить — возглавь, — Иззи повел плечом и цыкнул. — А еще потому, что я не понимал, чего ты от меня хочешь, и… ты предложил нечто структурированное и понятное. Договор, контракт, обе стороны согласовали свои за и против, это почти как следовать законам. Ты точно знаешь, что это добровольно. С этим было проще работать, чем с возможными или невозможными чувствами. А еще — поверь мне, если то же самое предложил бы какой-нибудь Френчи — он бы с такими предложениями пошел бы к чертовой матери, возможно не очень целый. Потому что Френчи меня не интересовал.       В горле слегка запершило после длинной речи, и Иззи сглотнул. Наглые пальцы осторожно опустились еще ниже — Люциус приглаживал волоски на груди и размеренно дышал. Иззи ждал, что он замурчит.       — Но ты меня отшил, — с полувопросительной интонацией возразил Люциус.       — Ты сломал границы, — Иззи прикусил губу и тут же отпустил. — Я помог тебе их сломать, а потом… испугался? Того, как сильно я хотел их преодолеть. Когда нет правил, ты не можешь знать, что хорошо, а что плохо.       — Мы сами придумали и обозначили правила.       — Это не повод их нарушать.       Люциус едва слышно застонал и слегка подвинулся, укладываясь удобнее.       — То есть, ты сам придумал себе ограничения, нарушил их и сам себя наказал, — подвел он слегка устало. — А что остальные вокруг чувствуют — тебя не касается. Восхитительно.       — Правила помогают выжить, — упрямо повторил Иззи.       — Да не угрожаю я тебе! — пылко вскинулся Люциус — даже голову поднял, Иззи видел черный силуэт на темном фоне. — И никогда не угрожал, с чего бы?       — Ты — нет, — скомкано согласился Иззи. — Но ты мог стать слабостью. Через слабости проще добраться до человека. Через которые проще всего угрожать.       Ласкающая рука замерла на секунду. Иззи провел по чужим волосам, приглаживая, пока Люциус дернулся вслед за лаской.       — И что же изменилось? — уязвленно спросил Люциус. — Ты перестал меня отталкивать. Ты не делал никаких ответных шагов, но ты не отталкивал. Не кричал и не прогонял. Не думаю, что мы оказались бы здесь, если бы у "нас" не было шансов.       — Не важно, какие отношения нас связывают, потому что ты, паршивец, уже стал моей слабостью. Я не смог ничего с этим сделать. Если бы твой ебучий Боннет не закрыл бы нас здесь, мы бы все равно поговорили. Не сегодня так завтра. Не завтра — так послезавтра.       — То есть… это "да"? Отношениям.       Иззи скривился на этом слове, чуть не прикусив язык, и хмыкнул.       — Я бы обговорил еще пару деталей… — хрипло затянул он, и Люциус сдавил его ребра. — Да. Больше не договор.       — Я собираюсь поцеловать тебя прямо сейчас, — активно засуетился Люциус. — Не откуси мне губы, пожалуйста.       Иззи фыркнул аккурат перед тем, как Люциус накрыл его рот в мягком целомудренном прикосновении, и сразу же зажмурился. Привыкшие к темноте глаза уже различали силуэты и детали, и даже этого было много. Отвлекало.       Люциус, как прикоснулся — так через пару секунд и отстранился. Иззи чуть потянулся за ним, но быстро остановил себя. Люциус снова устроился у него на груди.       — Всё, разговоры — всё. На сегодня, — уверенно сообщил Люциус.       — Неужели? — облизнувшись, хмыкнул Иззи. — А если у меня еще есть вопросы ко всему этому?       — Ты можешь либо задать их завтра, либо вопрошать мою спящую тушку.       И действительно — чуть откатился, чтобы не лежать прямо поверх, и размеренно глубоко задышал. Иззи даже не смог определить момент, когда именно он заснул — и заснул ли вообще.       Хотелось потрогать губы. Еще хотелось растолкать придурка и потребовать еще. Хотелось наклониться ближе и прижаться носом к уху.       В темноте действительно говорилось легче. В размеренности мрака не было раздражителей, не было сложных решений — только тепло, мягкость и чужеродная уверенность, что все было сделано правильно. Дело осталось за малым — уговорить себя завтрашнего поверить себе сегодняшнему.

***

      Он не успел особо подумать о чем-то, когда просыпался— только чувствовал, как мягко и приятно касалось теплым кожи на шее и ощущал дыхание, словно ласкающее. Иззи сглотнул, пытаясь осознать себя, и почувствовал, как дернувшийся кадык прихватили зубами.       — Ты у нас тайный вампир, Люциус? — сипло со сна спросил Иззи.       Тот замычал и отпустил, отстранившись.       За окном было еще темно, но по легкой дымке Иззи видел — рассвет уже вот-вот. Иззи хотел было аккуратно подвинуть Люциуса и встать, чтобы размяться, но тот снова прикусил кожу — на этот раз рядом с ласточкой.       — Зачем ты это делаешь? — устало уточнил Иззи, расслабляясь и позволяя ему продолжить.       — Потому что я могу, — последовал смазанный ответ. — И потому что ты не против.       Но кусаться перестал. Иззи потянулся, Люциус послушно слез с него, и Иззи смог выбраться из импровизированной кровати.       Спина-таки затекла. Еще руку он плохо чувствовал, и теперь ее покалывало всю, пока он пытался ее размять. Люциус быстро перехватил ладонь, уверенно массируя — Иззи подавил желание зашипеть. Кровь возвращалась в конечность с неприятной резью.       — Ну и как мы им будем объяснять, что мы… поговорили? — нарушил тишину Люциус, когда Иззи встал, вернув руку себе.       Позвоночник хрустнул, стоило только повернуться вполоборота.       — Понятия не имею, — прокаркал Иззи.       — Может, они ждут… эм, определенных звуков? — насмешливо предположил Люциус.       — Стоят там под дверью всей толпой и ждут, когда мы потрахаемся?       Люциус хихикнул и потряс головой, шурша по комнате — тоже разминался.       — Как вариант…       — Тогда мы проторчим здесь, пока один из нас в окно не решит выброситься, — оборвал его Иззи. — Договор, отношения, мне все равно — но стонать на потеху другим я не собираюсь.       Шуршание прекратилось. Рассвет за окном начинался — очень и очень медленно. Месть за ночь курса не меняла, солнца они из своей каюты не видели, но море уже слегка подсвечивалось первыми лучами, а небо — почти избавилось от ночной темноты.       — Знаешь, что? — Люциус поймал его у люка — подошел сзади, легко обнимая.       Положил голову на плечо — Иззи с трудом удержал себя от того, чтобы попытаться вырваться. Непривычно.       — Что?       — Я тебя люблю, — беззастенчиво заявил мальчишка в самое ухо.       Иззи замер, чувствуя, как деревенеют конечности. Люциус, бесспорно почувствовал его замешательство, но ничего не сделал, только обнимал и ждал. Иззи приоткрыл рот. В глаза бросались отблески на волнах, отвлекали и смешивались, и пропадали в белых барашках волн.       — Я-я… — протянул Иззи.       Что сказать он знал. Ничего сложного — только сказать не получалось.       — Я тебе и так поверю, — фыркнул Люциус. — Но мы еще поработаем над этим.       — Иди к черту, — вытолкнул Иззи смущенно.       — Злой пират не говорит о своих чувствах, — Люциус зацыкал и чуть покачался, поддаваясь качке. — Что бы сказал капеллан?       — Что мужеложество — это грех, — обрубил Иззи насмешливо.       — Мы же говорим не о каком-то там "ложестве", а о светлых, праведных чувствах!       — Люциус, — Иззи стушевался и чуть повернул голову. — Ты красивый. Для меня. Хорошо?       Люциус прикусил мочку уха, Иззи закатил глаза.       — Хорошо, — ответил все-таки Люциус.       Хорошо.

***

      Их выпустили к середине дня. Боннет, с чуть заплывшими глазами, улыбкой доброго волшебника и издевательским "Сезам, откройся!" отворил-таки им дверь.       От порыва придушить аристократишку голыми руками его остановил только укоряющий взгляд Эдварда.       — Грубо, капитан, очень грубо, — надменно отчитал Боннета Люциус и легкой походкой выплыл в сторону верхней палубы.       Иззи даже подбором слов не стал утруждаться — оскалился Боннету в лицо и развернулся, расходясь с Люциусом в разные стороны — пока мальчишка жаждал свежего воздуха и открытого неба, Иззи предпочел сначала дойти до своей каюты.       Не сговариваясь, они вели себя весь оставшийся день так, будто ничего не произошло — Иззи не знал, зачем это Люциусу, сам он на полную катушку наслаждался тем, как все кислее и недоуменнее становилась физиономия Боннета, и как все более виновато выглядел Эдвард. Капитан пару раз порывался подойти, но Иззи был подчеркнуто-зол, и Эдвард предпочел не раздувать возможный конфликт.       Может быть, вспомнил, как долго сходил синяк у Рэкхэма с его недовольной хари, когда Иззи-таки вмазал ему от души за подобные шуточки.       Боннет этого вспомнить не мог — тогда он еще, вероятно, только учился основам аристократического снобизма и выбирал на какой перине спать будет сегодня и что подадут на обед завтра.       — Иззи, — со всей серьезностью подрулил к нему Боннет перед сказкой. — Вы должны были поговорить. Мы открыли дверь, потому что Эдвард уверил меня, что вы уже договорились.       — Это ты сейчас договоришься, — фыркнул Иззи, легко закидывая свободный конец веревки в узел. — А мы со Сприггсом перебросились парой слов и пришли к согласию.       — Если это согласие вновь будет так расстраивать Люциуса — мне придется озаботиться более радикальным решением этой проблемы, — с некоторым намеком на угрозу сказал Боннет.       — Он расстроится еще больше, если радикальность твоего решения будет заключаться в том, что вы просто уберете меня с корабля, — насмешливо отбрил Иззи. — Потерять разом и квартирмейстера и писаря — это надо будет постараться так облажаться.       Уверен он, конечно, не был, но Боннету об этом знать было необязательно. Пойдет ли Люциус за ним, если Иззи так или иначе придется покинуть Месть? Он был, конечно, весь такой пылающий и восхищенный, весь такой “сходящий с ума” — и серьезный в своей уверенности, но Иззи знал, что просто не должен будет давать Люциусу такой сложный выбор.       Они до того, что есть сейчас, с трудом договорились, что уж говорить о чем-то большем.       — Я очарован твоей уверенностью, что насолить можно только прогнав с корабля, — скривился аристократишка. — Сейчас, может, так и не кажется, Иззи, но превратить чью-то жизнь в ад можно даже особо не напрягаясь. У тебя, кстати, почти получилось в прошлый раз.       Иззи нахмурился, пытаясь понять, что именно он имел в виду — из всего, что Иззи делал, так много можно было принять за “насолить Боннету” — начиная с армии и заканчивая дуэлью и пробитым боком.       — Знаешь, Иззи. Давай мы просто не будем ссориться? — неожиданно сразу после прямой угрозы предложил Боннет. — Ты важная часть корабля, я это признаю. Эдвард это признает, вся команда это знает.       Контраст между добрым аристократишкой и злым пиратом был… как минимум — нужный эффект производил. Иззи воззрился на него с недоумением, и лицо, только что подчеркнутое гневом, излучало чистейшую доброжелательность. Боннет даже протянул ему руку, Иззи порадовался, что правую — предложение мира звучало что та же угроза.       Поэтому он пожал Боннету руку. Поэтому он ничего не ответил по поводу его с Люциусом отношений.       — Не ожидай, что я буду пресмыкаться перед тобой, как домашняя псина, — предупредил Иззи хрипло. — Эдвард — мой капитан. От тебя я приму только… рекомендации.       — Покуда команда сыта и довольна — меня это устраивает, — подтвердил Боннет, продолжая улыбаться.       Улыбка не касалась его глаз — охра сверкала той же воинственностью, что и минутами раньше. Иззи зло усмехнулся, и они разошлись с Боннетом в разные стороны корабля — аристократишка подобрал с бочки потрепанную книгу и уселся удобнее для своей традиционной Сказки. Иззи — сбежал в каюту.       Слишком много уступок за такой короткий промежуток времени. Горло сжимал страх — еще немного, и он превратится в настоящую размазню. Еще немного, и он потеряет бдительность. Еще немного, и они провалятся в пучину морскую, потому что Иззи живет взаймы — и как только он расслабится, возмездие настигнет его за все эти годы жизни.       Месть, как минимум, его уже нашла.       Только… нихрена это не жизнь. Уступки, не уступки — быть единственным страшащимся будущего на всем корабле — слишком утомительно. Даже Эдвард больше не такой. Иззи тоже может попробовать, не так ли?

***

      Люциус, разумеется, пришел ночью. Пышущий энтузиазмом и восторгом, вломился почти грубо — Иззи даже не собирался ко сну: догадывался, что Люциус придет. А если бы не пришел — Иззи сам побрел бы его искать. Под ребрами будто чесалось.       — Ждал? — хитро спросил Люциус.       — Ждал, — расслабленно подтвердил Иззи, откидываясь на спинку стула.       В свете лампы сверкнула улыбка, Люциус слегка склонил голову и тут же облизнулся, то ли предвкушая, то ли просто оглядывая его.       — Новое правило, — возвестил он и закрыл дверь. — Я называю тебя “дорогой”, а мой язык остается на месте.       Иззи приоткрыл рот, желая задать ответное правило, но так и не смог придумать ничего, что было бы равноценно. Замок щелкнул.       — Идет, — односложно согласился Иззи в итоге. — Уговаривать ты умеешь.       — Еще бы, — слегка хвастливо заявил Люциус, и на пробу добавил, — дорогой.       Иззи фыркнул и встал со стула — стул скрипнул, — прошел два шага, останавливаясь аккурат перед мальчишкой. Люциусом — каким еще, к черту, мальчишкой. Выше на голову, весь такой умудренный опытом, серьезный, когда это нужно — ничего мальчишеского в Люциусе не было. Может, только когда он дразнился, или когда вертихвостил — но это все было такое же напускное. Иззи не знал, сколько Люциусу было лет, но… не мальчишка, уж точно.       В зеленых глазах плескалось веселье, Люциус чуть прищурился. Ветер за люком звучно пел, толкая корабль вперед, Иззи смотрел — не двигаясь, не хмурясь, просто смотрел, чувствуя, как Люциус словно гипнотизирует его одним только ответным взглядом.       Иззи сглотнул.       — Поцелуй меня, — почти приказал Иззи, позволив звуку покинуть горло. — Дорогой.       Крючок был спущен.       Эти поцелуи даже не были похожи ни на те, самые первые, ни на вчерашний, ни на любой другой поцелуй с Люциусом — открытый и свободный, он не заставлял, не подавлял, не перехватывал, синхронные движения губ и языков казались самым правильным, что вообще происходило в этой каюте когда-либо.       — Я скучал, — чуть толкая их обоих вперед, пожаловался Люциус. — Вот по этому. И по тебе.       Иззи поцеловал его снова — он тоже скучал. По Люциусу и по возможности дотронуться до него, и по его реакциям, его вздохам и его мычанию.       И впервые — Иззи позволил себе гладить и трогать его в ответ — и мягкие бока, и яркие соски, и очерчивать под самыми ребрами, наблюдая, как поджимается живот и подрагивают ноги, и никакого контроля — с самого начала. Без любого подобия стыда Люциус отзывался на все ласки, то мыча, то урча, то откровенно ахая — даже не пытаясь приглушить звук.       — Ты не был таким громким до этого, — зашипел ему на ухо Иззи.       Они уже были в кровати, и Иззи уже трижды вспомнил момент, как Люциус закрывал дверь, и Люциус — действительно надрывал горло, то хватаясь за Иззи, то раскидывая руки и цепляясь за простыни, то скребя ногтями по спинке кровати.       — Боялся, что ты прекратишь, — на выдохе протянул Люциус. — Напугаю тебя… пылкостью.       Правильно боялся — Иззи фыркнул и широко лизнул бьющуюся жилку на шее. Люциус выгибался, подмахивая растягивающим пальцам, и то скулил, то бормотал что-то про Иззи и про собственные ощущения.       В комнате было жарко. Перед глазами мелькала только молочная кожа, Иззи цеплялся взглядом за каждое покраснение, оставленное им самим — он не собирался повторять “подвиг” Люциуса, но на всякий случай — где мазь была он помнил. Сейчас это было совершенно, абсолютно не важно.       Потому что одно только знание, что все происходящее — не просто “по обоюдному согласию”, поджигало кровь, и Иззи, сверху смотрящего Люциусу в глаза, скручивало от ощущения, которое не иначе, как нежностью назвать было нельзя. Люциус щурился, когда Иззи вынимал пальцы, хмурился, когда Иззи толкался вперед, заламывал брови, когда Иззи сжимал его тело без агрессии, но с вожделением. Хотеть Люциуса было так правильно и нормально, даже когда он перешел с неявных стонов на какую-то похабщину, и Иззи действительно заткнул его поцелуем — а Люциус продолжил пытаться что-то говорить еще несколько секунд.       Разумеется, Иззи не выгнал его из каюты. Иззи бы, наверное, оставил его насильно, вздумай Люциус уйти, но тот, словно кот, свернулся под боком, излучая такое счастье, что Иззи даже ругаться не стал за беспорядок — убрался сам, пока Люциус мерно дышал.       — Обожаю тебя, — изливал он устало и хрипло. — Я не знаю, что я бы делал, если бы ты отказал мне снова.       — Нашел бы себе кого-нибудь более подходящего, — подбирая скинутый красный платок, фыркнул Иззи.       — Ни за что, — мыча, начал гнуть свое Люциус. — Я бы… покинул корабль, чтобы не искушать себя.       — Тогда твой капитан вздернул бы меня на рее, — насмешливо отбил Иззи.       — Не обламывай, дай мне поныть, — перехватывая его насмешку ответил Люциус. — Я заслужил.       Зашуршало постельное белье — Иззи обернулся, удостовериться, что Люциус не пытается вылезти из-под одеяла, которым он его накрыл, но тот только устраивался удобнее.       — Ты там скоро? — действительно заныл Люциус. — Мне одиноко.       Иззи выпрямился, лениво размышляя, стоит ли задержаться еще на дольше намеренно, но по каюте гулял холодный воздух, кровать манила Люциусом и одеялом, а сам Люциус осматривал его с откровенно-хищническим выражением лица, и Иззи решил не испытывать судьбу, коль уж она с чего-то была к нему так благосклонна последнее время.       Люциус обвил его руками и закинул ногу на бедро так уверенно и воодушевленно, что Иззи даже усмехнулся.       — Я в следующем порту еще масла куплю, — пообещал Люциус тише. — И комнату сниму. На двоих. На столько ночей, сколько мы стоять будем. С ванной. Если будет, конечно, но я надеюсь, что будет. А ты мне скажешь, если я… переборщу, хорошо? Я остановлюсь, если что-то тебе не понравится.       Иззи фыркнул.       — Я согласен на все, кроме публичных лобызаний, — ответил он. — Спи.       — Публичные лобызания, между прочим, тоже бывают приятными, — из чистого упрямства запротестовал Люциус и моментально сдался. — Сплю.       Он заснул быстро. Иззи слушал размеренное дыхание и мягко поглаживал чужую спину. Непривычное тепло расползалось по коже — он привык мерзнуть посреди карибских ветров, он привык кутаться во много слоев одежды. Иззи не был уверен, это тепло из-за Люциуса, или оно действительно шло откуда-то изнутри.       Тепло было приятным. Люциус тоже.       Сонливость в итоге взяла свое. Темнота смахнула все мысли в холщовый мешок, и, когда Иззи засыпал, он думал только о том, что ему нравится засыпать в обнимку.

***

      Разумеется, они все, чертовы извращенцы, знали, что происходило ночью.       Потому что гребанный Боннет улыбался широко, и, подойдя к Люциусу утром, показательно положил ему руку на плечо и похабно подмигнул. И еще и похвалил за то, что Иззи теперь точно присмиреет.       Иззи передернуло, и он даже не особо понял от чего — от того, как Боннет нарушал все возможные личные границы, или из-за грязных намеков в принципе своем. Люциус тоже улыбался, но как-то вымученно, и вся команда то подкалывала Иззи, то выражала вполне дружелюбное одобрение, к середине дня Иззи хотел уже смыться куда-нибудь на марс, лишь бы только не слышать этого всего. Люциус поглядывал на него временами, делал работу, потом бездельничал — корабль, как и Люциус, жил.       — А я тебе говорил, — поймал-таки Иззи Эдвард уже ближе к вечеру.       Проходной коридор между кубриком и столовой хотя бы как-то освещался. Команда, кажется, была в большинстве своем наверху.       — Чего ты не говорил, так это того, что мою жизнь мусолить будут вообще все, — зашипел вкрай раздраженный Иззи.       — Чувство такта пиратам не свойственно, — высокопарно возразил Эдвард, опять наслушавшись своего Боннета.       Того самого, который первый же кинулся издеваться.       — Никто из них не имел в виду ничего дурного, — добавил Эдвард быстро, видно, заметив злой огонек в его глазах. — Они все искренни и добры.       — Если они не умерят пыл со своей искренностью и добротой — все у меня в две смены пахать будут, — забурчал Иззи. — Все, кроме Люциуса.       — Ай-ай, где твой профессионализм, Иззи, у тебя появились любимчики?       Иззи смерил его взглядом, чувствуя, как гнев медленно стирается. Доведенный до крайности, Иззи сдулся так же быстро — вот он был готов костерить всех и вся, и вот — новая реальность потихоньку начала укладываться в голове. В чертовом коридоре чертовой Мести, Иззи начал осознавать, что теперь поменяется вообще все.       Когда там у него в последний раз с командой дружественные отношения-то были? Примерно… никогда? Первая команда Черной Бороды боялась его до усрачки, вторая — ни во что не ставила, а дальше — они просто менялись и менялись, и Иззи был неизменной при Эдварде Титче, как любимый клинок — и функции исполнял почти что те же.       Не теперь.       — Иди ты, — со смешком фыркнул Иззи.       И они разошлись.       А ночью Люциус снова пришел. И через ночь, и еще через ночь, пока Иззи не понял, что он просто никуда и не уходил.       И не уйдет.       Даже когда Иззи все-таки осилит свое "я люблю тебя".