a big lie

Лино прилежная жена и любящая мама. Это такие константы, которые не поддаются сомнениям. Родители мужа души в ней не чаят, и она старается поддерживать этот статус. Улыбается Сынмину за семейным застольем, подкладывая еду в его тарелку под его же удивленный взгляд, помогает убираться в доме и нянчится с младшими детьми, чтобы дать Хенджин немного отдохнуть. Делает массаж скрипящей от возмущения свекрови и омолаживающие чаи для свекра. Даже помогает Чанбину с некоторыми уроками и дает советы, как ухлестнуть за своей же сестрой. Лино для всех и каждого, кто бы что не думал. Но… Везде есть свои исключения. Даже она понимает это не сразу. Скорее, замечает, что порой просто сбегает из дома, только бы не видеть его лишний раз. И, наверное, тогда все меняется. Терпение к собственному мужу неожиданно истончается. Трескается напополам и выливается откровенными грубостями, которые невозможно сдержать даже перед семьей. Лино злится. На себя в первую очередь, потому что темное чувство где-то в глубине желудка постепенно загущается, и повлиять на него она не в силах. Сынмин устало вздыхает и отворачивается от нее, шурша огромным одеялом. Укрывается с головой и тихо засыпает. Нет конкретной причины, почему ее вдруг стало все раздражать. Просто постепенно Сынмин стал казаться слишком покладистым и спокойным, отчасти даже похожим на нее саму. И эта их схожесть доводила ее порой до белого каления. Брак начал трещать по швам. Маленькая Енбокки, которая совсем не понимала, почему вдруг родители так резко перестали говорить друг с другом, была единственной причиной, почему Лино оставалась. Делила постель с нелюбимым мужем и роняла редкие слезы на сбившуюся подушку. Возможно, не съехались бы они все в один большой дом, проблемы бы не появилось. По крайней мере, ей не пришлось бы с ней сталкиваться каждый божий день. Лино медленно потухала. Превращалась в жестокую и сварливую вдову при живом муже. Вот только… Не все было так просто. Потому что даже какие-то жалкие и бесформенные мысли в ее голове, не говорившие ни о чем конкретном, заставляли оживать внутри чувствам, о которых она давно забыла. Они были темными и запретными, такими, что даже не складывались в слова, только скользили холодом по загривку, грешными желаниями. Она привыкла ловить его взгляд. На коже он ощущался лезвиями, рвущими кожу с опытом палача. По всем скрытым ранее местам — ключицам и голым коленкам, щиколоткам, пальцам ног. Он будто маньяк считывал каждую деталь своей жертвы, которая была в курсе и… подставлялась. Выбирала выгодные позиции и откровенно красовалась. Прогибалась в спине и задерживалась в согнутом состоянии чуть дольше, зная, что наблюдают. Вздыхала полной грудью и стреляла коротким взглядом из-под темных ресничек. Лино списывала все на волнение. Не трепет. Она пыталась убедиться, что смотрит он именно так, а никак иначе. Давала себе отсрочку, чтобы понять, что с этим делать. Лино делала все это не потому, что ей в тайне это нравилось. Не потому, что холодный взгляд чужих глаз пробуждал в ней за один раз чувств больше, чем собственный муж за все время их брака. Это просто смешно. Лино все еще прилежная жена и любящая мама. Последнее — константа. Только вот первая теперь с приставкой полной невысказанного сомнения. Она продолжает засыпать в кровати Сынмина и готовить ему ужин. Делает все то же, что и до. Только мысли продолжают вытеснять все это куда подальше. И спустя время перед глазами появляется строгая клетка чужой серой рубашки и тонкая золотая оправа очков, приятно соприкасающаяся с медовой кожей. Ее хочется ощутить на вкус. И оправу. И кожу. Гомон детей постепенно стихает — те ушли играть во двор шумной гурьбой во главе Чанбина, поэтому взрослые спокойно выдыхают. Разливают соджу по стаканам и негромко переговариваются между собой. Лино даже по сторонам не смотрит, что говорить об участии в беседах. Знает, что наткнется на его задумчивый взгляд и не сможет отвести собственный. Это тоже стало, своего рода, константой. И была бы она рада ее изменить, но поддерживать такой контакт глаза в глаза сродни зависимости. Будто постепенно вкалываешь иглу себе в вену, осторожно дырявя кожу и что-то глубже. Может, сердце. Рис в тарелке небрежно рассыпался, впитывая жидкий желток. Она возила по нему палочками и перекатывала на языке вкус пива. Теплого и совершенно невкусного, потому что никто не догадался поставить его в холодильник, когда Лино просила об этом. Даже муж небрежно отмахнулся от нее и продолжал разбирать покупки, переговариваясь со своей мамой. Хотя почему даже? В связи со всем происходящем, скорее, в особенности. Ее стакан был почти полностью полон. Белая пена успела раствориться, а Лино — доковырять еду в тарелке, теперь заглядываясь на небольшие пирожные, стоящие в другом конце стола. Сынмин, сидящий слева от нее, что-то задумчиво рассказывал отцу, показывая на телефоне какие-то схемы. Скорее всего, опять говорил про работу, хотя она просила его избегать этой темы. Не потому что такая эгоистка, а потому что тот почти сразу заводился и мог огрызаться до конца вечера. Хотя сейчас это и не так важно — они и не разговаривают вовсе. Максимум, интересуются какими-то будничными делами и договариваются, кто когда проводит время с Енбокки. И как же ей все это надоело. Лино откидывается на спинку стула и громко, недовольно вздыхает, складывая руки на груди. Челка уже цепляет нос и щекочет нежную кожу. Она сдувает ее и невольно оглядывает всех вокруг. Хенджин громко смеется вместе со свекровью, прихватывая ее за руку так, будто свалится со стула. Сынмин уже более агрессивно пытается что-то доказать отцу, который примирительно кивает и улыбается, словно болванчик. Сестра, что удивительно, пропала. Скорее всего, Чанбину удалось выманить ее к себе, и Лино даже немного горда племянником. И все вроде бы неплохо, но одновременно так похоже на цирк. Единственным оплотом надежности и стабильности выглядят родители мужа, даже несмотря на бабушкину маниакальную зависимость каким-то там айдолом. Дети тоже пока не подводят и держат все на плаву одним своим существованием. Наверное, строго по мнению Лино, еще Хенджин смахивает на нормальную. По крайней мере, она не пялится на ее мужа так, будто медведь на шматок мяса посреди гиблого леса. Да и Сынмин, если честно, тоже ни в чем не виноват. Он такой же, как и прежде — настоящий и искренний. Вот и получается, что… В цирке только два клоуна. Мима, молча сжирающих друг друга эмоциями без единого слова. Лино и он. Он, который смотрит прямо на нее и болтает льдом в стакане, слегка приподняв брови. В этот вечер на нем нет излюбленной рубашки. Только облегающая футболка темно-зеленого цвета, топорщащаяся прямо на сосках. Ткань огибает его тонкую талию, заметно сдавливая в руках. Она буквально может видеть полосы на темной коже, потому что вещь ему очевидно мала. Настолько, что собирается гармошкой по торсу и оголяет полоску кожи рядом с черными домашними штанами. И она видит гораздо больше, чем должна. Включая едва заметную линию лобковых волос. Лино невольно бросает в жар, и она поднимает взгляд обратно на его лицо. То выглядит довольно равнодушным, но все таким же заискивающим. Темные кудри с медовым отблеском пускают тень на глаза, которые в этот раз красуются линзами, и будто бы бьют гораздо сильнее, нежели за очками. Его брови постепенно опускаются, а игривый блеск в зрачках отражается тихим стуком убранного стакана. Он складывает пальцы в замок перед собой и опускает на них подбородок, качнувшись чуть ближе. Нервно сглотнув, Лино меняет положение и сдвигается на стуле, неожиданно задевая чужую ногу под столом и отчаянно краснея щеками. Осторожная улыбка на смуглом лице говорит сама за себя. — Устала? — голос тихий и доверительный. С той интонацией, на которую никто не обратит внимание в шумной компании. С той, которую используют при разговорах с глазу на глаз. Лино не уверена, что сможет так просто подстроиться под его игру, поэтому лишь кивает, заправляя прядь за ухо и прекрасно видя, как он за этим наблюдает. — Вы, девочки, сегодня много готовили, так что расслабьтесь, — его голос шипит как у змея искусителя, и она поздно осознает, как сильно напрягла ноги, встав ими на носочки и плотно сомкнув бедра. — Мы с Сынмином все уберем. Верно, братец? — Что? — Сынмин немного недовольно хмурит свое лицо, поворачиваясь к ним. Оглядывает их беглым взглядом и пожимает плечами, вновь отворачиваясь к отцу. Лино закатывает глаза и слышит откровенные смешки напротив. Невольная улыбка расцветает у нее на губах прежде, чем она отворачивается от мужа. — Улыбайся почаще, — его тон снова понижается и скользит по ее позвоночнику мурашками. — Тебе очень идет. — Спасибо, — робко и едва слышно отвечает Лино, пряча взгляд в тарелке. Стыд течет от щек ниже, струится диким смущением и капелькой довольства. Получать комплименты всегда очень приятно, в особенности, когда перестаешь их слышать от мужа. — Неужели здесь настолько жарко? — как бы невзначай интересуется он, медленно опуская ресницы. — Или твои щечки горят по другой причине? — Лино даже вздрагивает от неожиданности, но тихий вздох возмущения остается почти незамеченным. Он правда сказал это вслух? И что вдруг на него нашло? — Прости? — она неверяще пялится ему в бесстыжие глаза, с замиранием сердца видя, как довольная ухмылка расползается на пухлых губах. — У меня есть немного льда, — он звонко перестукивает им в стакане ленивым движением и возвращает к ней взгляд. — Хочешь? Лино почти не дышит. Из нее будто высасывают душу, и в теле она чувствует такую невесомость, что ее даже не описать словами. Только щеки колет так сильно, как бывает после мороза, если зайдешь куда потеплее. И что он вообще под этим имел ввиду? Какой лед? Только ли лед? Или за этим скрывалось что-то еще? Она не знала, но даже это не помешало ей безвольно кивнуть — едва заметно. Но он заметил. Следил за мельчайшим движением коршуном, поэтому и хмыкнул в ответ, пригубившись к стакану. Его розовые губы мягко обхватили стекло; рука наклонила стакан, и остатки напитка стремительно полились ему в рот. Он продолжал ленно смотреть на нее из-под своих пушистых ресниц, особенно когда лед с ошеломляющим для Лино грохотом покатился вниз, съезжая прямо в губы, врезаясь в них и заставляя приоткрыть рот от мнимой неожиданности. Она видела его мягкий, блестящий слюной язык, коснувшийся кубика льда, прежде чем он отнял стакан и улыбнулся. Лино чувствовала себя разбитой. Будто это ее коснулись, осквернили и распяли прямо на столе среди родственников. Она отчаянно игнорировала жар, который продолжал струиться с ее щек, но на этот раз куда ниже, влажной негой прямо между сведенных ног. И ухмылка не предвещала ничего хорошего. А брови, вызывающе дернувшиеся вверх, только подлили масла в огонь. Он молча спрашивал ее: «Все еще хочешь? Это то, чего ты хочешь?» А Лино лишь легонько двигала свой стакан к нему ближе. Медленно тащила его на подставке по столу кончиками пальцев, продолжая вглядываться в его омуты. И он не отставал, скидывая весь лед ей. Пиво брызгами осело на руке. Лино чувствовала, как оно стекает по запястью и, почти не задумываясь, поднесла руку к губам, слизала все капли, на пару секунд задерживаясь кончиками указательного и среднего во рту. Он все еще смотрел, чернея зрачками и подпирая голову рукой, чтобы устойчивее и ближе видеть это безобразие. И когда она поняла, что в ловушке теперь он, Лино нерасторопно закинула нога на ногу, проходясь голой ступней по чужому дрогнувшему колену. Он рассмеялся и почти закинул голову назад, сверкая выразительным кадыком. Его вдруг стало очень много, и Лино даже испугалась необычайной силе, которую он имел над ней. Но даже этот шок не казался достаточным, чтобы унять дрожь предвкушения внутри себя. Унять адреналин от осознания, что она сделала в ответ. — Чего вы там? — Хенджин обернулась на них и с интересом прищурилась. Его смех был громким и басистым, неудивительно, что все тут же обратили на них внимание. — Лино меня немного смешит, — откровенность и насмешка в голосе зашкаливают. Это заставляет ее нервничать, хотя она уверена, тот не станет говорить что-то, что могло бы худо повлиять на любого из них. — Кажется, пиво оказалось для кого-то крепковатым, раз она уже не может держать себя в руках, — смешинки в глазах пляшут как черти. Лино почти успевает обозлиться, как тут к дискуссии добавляется муж. — Да она тебя перепьет в один присест, — Сынмин меланхолично оглядел его сверху вниз и продолжил что-то смотреть в телефоне. — И я уверен, это не единственное качество, которым она может похвастаться, — пустой стакан наполняется соком. — Что ты имеешь ввиду? — тон резко меняется. Лино даже может расслышать в нем ревнующие нотки, которых никак не ожидала. Однако в этот момент ее больше волновало то, какого черта он несет? Неужели не видит то, насколько это двусмысленно? Или делает это специально? — Эх, Сынмин, — протяжно вздохнул его брат. — Она не твой собутыльник, которым ты должен хвастаться, а жена. И тебе стоило просто со мной согласиться, потому что теперь ты выглядишь глу-по. — Сын, — строго прикрикнула на него мать, стукнув ладонью по столу. — Что ты тут устраиваешь? Поимей совесть! — О чем ты, матушка, ее там никогда и не было, — скалится Сынмин и коротко смотрит на Лино, однако… Слегка замирает, будто наконец замечая в ней что-то. Что-то, что приводит его в замешательство. — Я, пожалуй, и правда пойду подышу воздухом, — Лино стремительно краснеет и прихватывает стакан, залпом выпивая все пиво под внимательным взглядом, который нисколько ей не помогает. Лед бьется прямо об зубы, и она прихватывает один из кусочков, громко разгрызая, лишь бы потушить пожар внутри. — О, подожди меня, я только прихвачу куртку, — Хенджин поднимается за ней следом и коротко целует своего мужа в щеку. — Заодно проверю, как там мальчики, не обижают ли они Енбокки. — Не переживай, милая. Енбокки сама в состоянии за себя постоять, — он ласково сжимает руку Хенджин на своем плече и смотрит на Лино. — Этим она пошла в маму. — Это точно, — рассмеялась девушка и дружелюбно приобняла Лино. — Хорошо вам прогуляться. Если нужна будет помощь, то зовите. — Интересно в чем? — Хенджин закатила глаза, довольно улыбаясь и двигаясь под руку с Лино к выходу. Что было после, она почти не помнит. Пиво не ударяло в голову, но ее внимательность заметно пошатнулась. Она хваталась за руку Хенджин так, будто готова была свалиться. Забавно, да? Забавнее всего то, что наглухо отбитая часть глубоко внутри нее надеялась, что Хенджин вытянет ее из этого болота. Вытянет, не зная ничего конкретного и ничего еще не произошедшего. Будто предотвращая то, что уже закручивалось у Лино в голове. Будто скажет: «Не переживай, я с ним уже почти двадцать лет в браке и привыкла к вот этим вот его взглядам. Они на деле ничего не значат». Ага, как же. Ничего не значат. Тогда бы от них не оставалось шрамов, которые спускали бы всю адекватность изнутри на воздух. Потому что как иначе объяснить самой себе неумолимое желание, чтобы тут была не она, а он? Чтобы он держал ее руку, переплетаясь пальцами с ее. Смотрел из-под ресниц и хмыкал на ее смущение, будто ей пятнадцать и она школьница, признавшаяся в любви старшекласснику. Будто он зажмет ее в первом же углу и… — Чанни! Не тяни руки к лицу, когда облапал все формочки в песочнице. Сам же потом плачешь, когда глаза тебе промываем. — Прости, мамочка, — мальчик виновато встает и опускает голову, ковыряя носком сандаля небольшую травяную кучку. — А можно я принесу сюда свой новый грузовик? — Мы же договорились, что ты будешь играть им только дома, — Хенджин подошла к нему и отряхнула его щеки от какой-то грязи, тут же поправляя задравшиеся шорты. — Но я хотел показать его Енбокки! — Чан жалобно надул губы и состроил глазки, заставляя всех вокруг заулыбаться от умиления. — Она же еще такая маленькая, я мог бы покатать ее в нем! Аккуратно, — он перевел взгляд на Лино. — Ей понравится, честно-честно! — Ну раз честно-честно, — улыбнулась она ему в ответ. — Только если по лужайке, — строго сказала Хенджин, пригрозив ему пальцем. — Иди, мы пока… Так, погоди. А где Чанбин? — А, — Чанни отмахнулся ладошкой, прямо как это делает его дядя. — Он там Инни какие-то штуки в беседке показывает. Я такое еще не выговариваю. — Какие еще штуки, — ошарашенно пробормотала Хенджин и тут же двинулась в сторону беседки. Лино почти сразу захохотала, потрепав пролетающего мимо племянника по голове. — Я чет не поняла! Это что еще тут у вас за штучки? То есть, пока дети без присмотра, вы тут лобызаетесь? — Ну мам! — послышался взвинченный голос Чанбина. — Тут везде забор по полтора метра, они никуда бы не делись! — Вот и как тебе доверяй после этого? Один раз просишь и то нормально сделать не можешь… Лино зевнула и перестала слушать лекцию, поудобнее усевшись на деревянном крыльце. Доски неприятно впивались в открытые ляжки. Кожу между ними уже давно натерло, и она бы с удовольствием сменила все на пижамные штаны. Однако возвращаться в дом так рано не хотелось, и погода была на редкость хорошая — не переходящая в крайнюю удушливость от влажности. Енбокки вскоре подбежала к ней и что-то пролепетала на своем языке, растопырив маленькую ручку. Лино ей сладко улыбнулась и поправила сарафан с двумя маленькими хвостиками на голове. — Хорошо проводишь время, да? — девочка визгливо засмеялась, приседая на маленьких ножках от удовольствия. — Я рада за тебя, дорогая. С Чанни, наверное, очень весело, да? — Енбокки указала на дом и сказала громкое «та». — Да, Чанни там, скоро придет и покажет тебе большой грузовик. Только я тебе не говорила, хорошо? — Лино выставила свой мизинец дочери, и та его уверенно пожала своим. — С девочками явно меньше хлопот, чем с пацанами, — неожиданный голос из-за спины заставил вздрогнуть. Тихие шаги продлились недолго, до того, как скрипнула одна из деревянных половиц слева от нее. — Такая красавица растет, одно загляденье, — присев на корточки, он протянул тонкие пальцы в кольцах к пухлой щечке, тыкая указательным. Енбокки рассмеялась и тут же спряталась за Лино, прихватив ее руку своими маленькими и осторожно выглядывая. — Вся в маму, — его глаза медленно перешли на ее лицо, и она почувствовала, как время остановилось. — Не знаю, как Хенджин с ними справляется, — Лино резко отвернулась, пытаясь свернуть с этой скользкой дорожки. Однако чужое дыхание, задевшее руку, дернуло ее обратно. — Ну мы все много ей помогаем, это ведь, не должно сваливаться на одного человека, — он раскрыл ладонь к небу, наблюдая, как девочка с интересом двинулась ближе, начиная ковырять его колечки на пальцах. — Да и, на самом деле, не такие уж они и проблемные. Просто с ними нужно быть куда строже. — Нельзя полностью исключать ласку из… воспитания, — она запнулась, опять возвращая внимание дочери, разглаживая складки одежды на ее спине. — Никто и не спорит, — он примирительно вскинул руки и улыбнулся, дергая какую-то ромашку. — Мы и так довольно часто балуем их. — Это… — Папа! — Чанни с грохотом механических колес по бетону выбежал к ним. — Ты пришел смотреть, как я буду катать Енбокки? — Конечно, — он еще теплее улыбнулся и поднялся, отстраняясь от Лино на пару шагов. — Давай помогу вам ее усадить. Он помог поставить машину на ровный участок и с пищащими детскими подражаниями позвал девочку к себе. Какое-то время Енбокки продолжала держаться за маму, но стоило ей увидеть ромашку, которую тот собрал, любопытство ее пересилило. И стоило ей подойти ближе, он тут же подхватил ее под руки и начал кружить в воздухе. У Лино перехватило дыхание. Но не от страха — она знала, что тот ее не отпустит, видела, как напряжено все его тело и мышцы рук, выразительно проступающие под футболкой. Сама картинка перед ней выглядела настолько гармонично, что она не могла в это поверить. Девочка заливисто смеялась и верещала, пока он делал это в ответ и выглядел незаконно хорошо, с блеском солнца в глазах и переполняющей его игривостью. Сынмин никогда так не делал. Был бережливым защитником и спокойным, как танк. Енбокки любила его безмерно. Но Лино едва ли чувствовала к нему одну десятую чувств собственной дочери. — Папа! Я тоже так хочу! — Чанни прыгал вокруг них и тоже улыбался, пытаясь захватить чуточку внимания себе. — Ты же собирался покатать ее на грузовике? — он усадил девочку к себе на руку и отдал ей ромашку. — И я уже устал немного, а ты совсем большой. — Ну папа! — Давай я немного отдохну и обязательно тебя покружу, а ты как раз покажешь Енбокки развлечение получше меня, — он подмигнул сыну и усадил девочку в широкий кузов грузовика, сомкнув ее маленькие ручки на его бортиках. — Держись крепко! Чанни уверенно схватил вереву и потянул на себя, довольно заулыбавшись, когда машина быстро покатилась ему вслед. Он тут же забыл обо всех обидах и радостно оглядел взрослых, чтобы убедиться, что они тоже это видят. Енбокки что-то счастливо защебетала, дергая одной ножкой, и Лино ей помахала, замечая, как в их сторону уже плетется Чанбин. — Чего натворил? — отец слегка притормозил его за руку и пристально взглянул в глаза. Подросток раздраженно дернул плечом и отстранился. — Ничего. — Не ерничай, взрослый уже для выкрутасов. — Кто бы говорил, — Чанбин обвел его нечитаемым взглядом и ушел в дом, прихлопнув дверью. Почти вслед за ним пришла Инни. Ее лицо выглядело вполне довольным, и Лино заинтересованно приподняла брови, когда та обратила на нее внимание. — Что? — Инни показушно разыгрывала сцену. — Целуется он еще, конечно, не ахти, но… — ухмылка давала вполне четкий ответ. — Не все так плохо. — Идите, идите. Вся посуда в доме должна сиять ярче, чем дедушкины зубы, — поторопила ее Хенджин, с пристальным прищуром. Когда девушка, махнув длинными волосами, ушла, она сокрушенно вздохнула, устраиваясь на крыльце рядом. Он все это время стоял чуть дальше, разглядывающий рваные облака на небе. Они просидели так довольно долго, пока дети не наигрались во дворе, начав зевать. Лино тут же подхватила Енбокки на руки и попрощалась со всеми, торопясь уложить дочь спать. Бодро пробежавшись по ступеням на второй этаж, она вошла в детскую и помогла ей переодеться в пижаму. Спустя меньше получаса та уже громко сопела. Лино впервые за долгое время не пришлось уговаривать или баюкать Енбокки, поэтому поздний вечер теперь был полностью в ее распоряжении, хотя единственное, чего она хотела — спать. Долго и беспробудно. Она потянулась, тихо прикрыв за собой дверь. Тут же ее встретила Хенджин. На ней был короткий махровый халат, совершенно не скрывающий длинные стройные ноги, и Лино даже завистливо вздохнула, с трудом поднимая взгляд ей в лицо. — Уснула? — Хенджин выглядела немного скованной, но такой же великолепной. Держала в руках небольшую косметичку и невольно преграждала Лино путь к ее комнате. Ее лицо без косметики выглядело таким свежим и приятным, что она даже залюбовалась. — Да, сегодня быстро, — Лино лишь пожала плечами и слегка улыбнулась. — Чанни тоже в отрубе, — девушка хмыкнула. — Горе-папаша отправил меня отдыхать, но еще до такого, как я ушла в душ, малыш уже спал. Сегодня наконец-то можно потратить время на себя. — Это точно, — Лино все еще было неловко, и она не знала, как поддержать разговор. Хенджин это чувствовала, поэтому продолжала наступать вопросами, решив видимо, выжать из нее оставшиеся соки. — Какие планы на вечер? — Хенджин кивнула на неопределенно поднятые плечи. — Мы хотели посмотреть какой-нибудь фильм вечером, так что можете к нам присоединиться. — Не думаю, что это хорошая идея. — Почему же? — Хенджин выглядела действительно удивленной. — У Сынмина строгий график, и он не будет его сбивать даже во время праздников, — Лино поджала губы и склонила голову в бок. — Он даже отгулы никакие не брал, так что… — Раньше не замечала, что он так часто работает, — неуверенно протянула Хенджин и слегка нахмурилась. — В последние пару месяцев ему так явно комфортнее, чем проводить время со мной. — Оу, — она явно не ожидала такого ответа. Встревоженно моргнула несколько и шагнула чуть ближе, понижая голос. — На самом деле, я заметила, что вы в последнее время довольно холодны друг к другу, — смешок со стороны Лино сбил ее на короткое мгновение. — Ты… в порядке? — Вполне себе, — она даже улыбнулась ненаигранно и рассмеялась. — Брось, это не твои проблемы. Как-нибудь разберемся. — Но я могу помочь! — тут же встрепенулась Хенджин. — Можешь спрашивать у меня совета, я… проходила через подобную холодность. Это было до рождения Чанни, и, как видишь, сейчас все прекрасно. — Да, — улыбка тут же сползла с ее лица. Скребущее чувство моментально увеличилось вдвое и стало перекрывать воздух. — Вижу. — Это такой период, все же вы уже давно вместе, — Хенджин было уже не остановить. — Так что не бойся спрашивать, я была бы только рада как-то поспособствовать вашему примирению, — Лино сдержанно кивнула и поторопилась уйти. Это не ушло от внимания девушки, и она поспешла добавить. — Если вдруг сама надумаешь, то присоединяйся к нам, место точно найдется. Ретировавшись, Лино протяжно выдохнула, заходя в спальню. Сынмин сидел у изголовья кровати и читал свой ежедневник, отмечая в нем что-то красной ручкой. Не повел и бровью на ее приход. Она быстро переоделась в пижаму и коротко умылась, почти сразу запрыгивая под одеяло. Привычно отвернувшись от мужа спиной, Лино уставилась глазами в край тумбочки, прокручивая в голове прошедший день. И чем стремительнее он приближалась к вечеру, тем сильнее ее тянуло простонать от обреченности. Кто ее тянул поступать именно так? Он, кто же еще. Даже имя в голове озвучить было просто нереально, потому что приравнивалось к какой-то невыносимой пытке. Скрип со стороны Сынмина продлился недолго — пара секунд, и он уже улегся на подушку, выключая ночник. Лино довольно четко могла слышать его негромкое сопение, потому что только это могло отвлекать ее от всякой чепухи, назойливой мухой избивающей черепную коробку. Но потом тот неожиданно заговорил. — Ты выглядела рассеянной за ужином, — сонливость и безразличие в голосе давно не резали слух. Казались даже привычными. — Что-то случилось? — С чего ты взял? — волнение не проскочило в тоне, и Лино немного завозилась, устраиваясь поудобнее. — Ты моргала, — пауза продлилась ровно столько, сколько она не могла понять, о чем он. — Нервно, не как обычно. Ты так делаешь, когда удивлена или смущена. — Уверен? — она сильнее ухватилась рукой за подушку, будто та могла помочь ей справиться с тревогой. — Я прожил с тобой достаточно, чтобы выучить привычки или физические особенности, — Сынмин хмыкнул. — Даже то, что ты лежишь как натянутая струна, говорит само за себя. — Забавно, что ты заметил это только сейчас, — Лино озлобленно пнула одеяло и развернулась на спину, упираясь взглядом в потолок. Со стороны Сынмина послышался очередной тяжелый вздох. — Заметил я это давно, и не только это. Вопрос в том, что ты не хочешь меня подпускать к себе, чтобы как-то разрешить эту проблему. — А она есть? — она поджала губы, боясь сама же ответить на вопрос. — Проблема? А черт ее знает, — Сынмин закинул руки за голову. — Я пытался что-то сделать, но… Тебе это уже не нужно. — Почему? — Ты сама прекрасно знаешь ответ на этот вопрос, — он расслабленно зевнул. — Я же могу ошибаться, и, может, оно и к лучшему, а? Легче не знать истинную причину, почему тебя неожиданно разлюбила собственная жена. Мне достаточно понимать, почему ты остаешься, — Сынмин повернул к ней голову и слабо улыбнулся. — Спасибо, что пытаешься сделать ее детство ярким и незабываемым, но… Может, было бы куда лучше, если бы мы перестали друг друга мучить? — А ты мучаешься? — Лино посмотрела ему в глаза и задержала дыхание. На секунду показалось, что все еще можно исправить. — Не я, — Сынмин жалостливо улыбнулся и потрепал ее по голове, отворачиваясь и засыпая. Лино не знает, сколько она так пролежала, но боль в глазах и сердце была такая, будто она рыдала, не моргая. Все внутри разрывалось от понимания, что все вокруг уже видят эту чернь, ползущую из ее безвольного тела. Именно она контролировала Лино последние полгода, если не больше. Именно грешные желания, утаенные в паре горячего душа, давали силы дышать неполной грудью и что-то делать. Чужой взгляд, заряжающий энергией даже на расстоянии. Она такая слабая. Когда простынь стала липнуть к ее спине, Лино решила оставить попытки уснуть. Открыть окна она не могла, потому что Сынмин бы ей сразу высказал пару ласковых, несмотря на всю эту полуночную лояльность, поэтому она решила охладиться хоть как-то. К сожалению, умывания и растирания по коже холодной водой совершенно не помогли. Лино вспомнила про остатки всяких напитков и, нацепив причудливые тапочки, осторожно вышла из комнаты. Путь до холодильника не был далеким, но половицы в доме шумели через одну, поэтому она немного задержалась, особенно тяжело преодолевая лестницу в темноте. Мягкий приглушенный свет с кухонного гарнитура ее совсем не смутил. Лино открыла железную дверцу и внимательно осмотрела весь ассортимент, останавливая выбор на каком-то соке. Во рту приятно потянуло от предвкушения сладкого на языке, и она даже слегка улыбнулась, а потом зацепилась взглядом за тарелку с кексами и пирожными, которые так и не успела попробовать. Не долго думая, Лино прихватила себе несколько штук и с ногами забралась на стул, выпивая сок прямо с общей упаковки и довольно прикрывая глаза. — Немного не гигиенично. Напиток почти пошел носом, но она успела все проконтролировать и испуганно замереть. В темном проходе, который вел в гостинную, стоял силуэт. Узнать его хозяина не составляло труда, поэтому Лино торопливо отвернулась, заметив, что тот был без какого-либо верха. Широкий размах груди с плечами лоснился проработанными мышцами, и ей хватило пары жалких секунд, чтобы это отпечаталось в ее мозгу ярче, чем какое-либо другое воспоминание. — Но я ни в коем случае не осуждаю, — в голосе слышен явный задор. — Сам иногда этим грешу, если планирую выпить все в одиночку. А ты? — Что? — немного сипло отозвалась Лино, запихивая в рот один кекс. С черникой, к слову. — Делиться будешь? — Негигиенично, — ровно отрезала она с набитым ртом. Он тихо рассмеялся, и Лино с злобой подумала, почему он не сделал этого тогда за столом и привлек всеобщее внимание. Неужели, только сейчас проснулась совесть, и он жалеет спящих? Явно нет, и поняла она это тогда, когда он уже оказался сзади на каком-то не шибко большом расстоянии от нее. Их разделял примерно метр. И спинка резного стула. — Мне казалось, что ты не особо привередливая в этом плане, — тон понизился, доверительно втираясь куда-то под корку сознания. — Или казалось? — Казалось, — упрямо настаивала Лино, зло пережевывая сдобу. Та осыпалась крошками во рту прямо как терпение. — Черт, прости, — слишком неискренне проговорил он и неожиданно коснулся ее плеча. Рука горячая. Раскаленная как железо, и Лино впивается в нее взглядом так, будто это намекнет наглому парню убрать ее. — Наверное, это все жара. Чудится всякое. — Ага, — она повела плечом и с замершим сердцем почувствовала, как его пальцы крепче впились в кожу, однако он тут же отступил. — Все в порядке? — в этот раз звучал серьезнее. Возможно, даже вполне себе серьезно, но Лино не могла это так воспринимать после произошедшего меньше минуты назад. Она спокойно дожевала несчастный черничный кекс и хмыкнула, немного запив соком. — Сынмин хочет развестись, — Лино знает, что он не говорил это напрямую. Но теперь, после этого разговора, их обоюдное желание покончить со всем нельзя было игнорировать. — Оу, — он казался… расстроенным. И это еще больше сбивало ее с толку. — Жаль слышать. — Это не односторонне, — раздраженно вставила она и повернулась к нему лицом. — Серьезно? — Что? — Тебе жаль? — Лино неверяще хмыкнула и опустила ноги на пол. — Я не ослышалась? — ее тон резко повысился, и он успокаивающе поднял руки в воздухе, пытаясь призвать ее сесть на место. — Мне жаль, — упрямо гнул свое. Его медовая кожа оттенялась лампой позади, и Лино просто не знала куда ей смотреть — стреляла взглядом от темных сосков к задумчивому лицу. — Потому что это не от простой жизни. Значит, вы оба несчастны, и мне жаль. — Как у тебя вообще язык поворачивается говорить подобное? — она соскочила со стула и яростно зашептала. — После всего этого цирка, длящегося больше полугода, ты говоришь мне это? — Какого цирка? — он продолжал строить дурачка. Его серые спальные штаны сползли, обнажая косые мышцы, и Лино все время о них спотыкалась, внутренне матеря себя всеми известными словами. — Мне все тебе перечислить? — ее начинало трясти. — Каждый твой взгляд припомнить? Каждое слово, м? То, что было сегодня? — А разве было что-то сегодня? — безучастная улыбка украсила его губы, и она почувствовала, как все в один момент рухнуло. — Показалось же, нет? — он пожал плечом, продолжая, не моргая, смотреть ей в глаза. — Думаю, ты придаешь много значения каким-то мелочам. — Мелочам? — вся горечь выливается в одно слово. Все надежды и внутренние крики высыпаются грудой осколков на язык, царапая небо кровавыми полосами. Лино моргает. Раз, другой. Его лицо такое же, как и было, и она перестает понимать вообще что-либо. Слезы скапливаются в глазах и опадают прямо на пол, как отчаявшиеся смертники. Он протягивает руку и слегка надавливает на нижнее веко, пока соленые дорожки не оплетают контур большого пальца. Его лицо равнодушно. Но Лино все равно может разглядеть за мутью его карих глаз сочувствие. Или то, что так на него похоже. Жалость. — У тебя всегда есть выбор, — мантрой вбивается в ее обезумевший мозг тягучий голос. — Инициативность наказуема, и я принимаю этот удар на себя. Все остальное в твоих руках. Например, забыть это, — вторая рука нежно оплетает подбородок, приподнимая голову к его лицу. Лино чувствует на себе его дыхание — теплое, со вкусом попкорна. — И поступить как верная жена и любящая мама. Или… Сердце в груди пропускает удар. Она замирает и не смеет шевелиться, тонущая в неожиданно резком отблеске его глаз. И тут она понимает. Ему интересно, пока она жена его брата. Ему это нравится, пока кольцо на руке служит символом вечной любви, которую он хочет осквернить. Он заводится, когда понимает и осознает свое преимущество перед ее мужем. Хан хочет не ее, а эти обстоятельства, препятствующие чему-то грязному и темному. Хан ее самая большая ложь, в которую она позволила себе упасть. Ложь самой себе. — Или… — Лино не слышит свой голос, обезумевшими глазами продолжая смотреть ему в глаза. — А есть ли второй выбор? — он коварно улыбается, прикрывая веки невозможными ресницами. Держит ее лицо в ладонях так, будто в любой момент свернет шею. — Нет, — шепчет Лино, чувствуя, как его большой палец скользит по скуле, будто сдирая кожу до мяса, хотя она уверена, что это не так. — Только один. С разными исходами… «И каждый для меня закончится плачевно» — добавляет она в голове. Потому что Лино любящая мама. Жена. Но больше никогда не верная.