Наша оттепель

По прикидкам Лионеля, еще две недели в таком же ритме, и он мало чем будет отличаться от лежащего под скальпелем трупа. Про нормированный график Савиньяк слышал только в сказках. Почтенный старик тем временем собирался раскрыть всю подноготную. Скальпель судмедэксперта филигранно чертил надрезы, ловя отблески операционной лампы на стали. Процессом дирижировала виолончель круга Веннена, чьи выстраданные ноты лились через наушник прямиком в сознание. «Сегодня теплее или мне кажется?» Вполне возможно, за общей усталостью Савиньяк просто перестал замечать холод. И все-таки следовало спросить с помощника: государственный Олларианский стандарт не от скуки выдумали. Прекрасная штука: и еду отрегулирует, и оформление статьи, и температуру в морге… Поставив мысленную отметку, Савиньяк погрузился в процесс: что теоретически, что практически. От заветной печени врача отделяли считанные надрезы, а желание проверить догадку помогало не обращать внимание на двенадцатый час на ногах. Умелым рукам была безразлична степень потрепанности жизнью: они бы довели дело до конца, даже реши хозяин помереть прямо сейчас. Под тревожное развитие музыки Лионель погрузил скальпель в легко поддавшуюся плоть. Смычок пробежался по острым струнам, царапнул натянутые нервы и замер шелковым прикосновением к шее. Мышцы Лионеля налились сталью — и это не осталось незамеченным. За действием всегда следует противодействие: насмешливый выдох прямо в шею, жар чужого тела совсем рядом. Инстинкты самосохранения вопили громче надорванных струн, но можно было лишь стиснуть зубы и не слушать. Трупы неловких движений не прощают. — И что же тебя выбило из колеи сильнее, — промурлыкали под ухом, — присутствие живого человека в пустом морге или ощущение вполне человеческого тепла в могильном холоде? — В следующий раз, Рокэ, я всажу скальпель тебе в глаз. Савиньяк нутром ощутил, как примостившаяся на его плече морда изволила улыбнуться. Напряжение постепенно сменялось раздражением. — Тебе напомнить, что здесь между прочим, стерильно? — Не волнуйся, от инфекции старик уже не умрет. Думаю сердечного приступа ему хватило с лихвой. — Может мне все-таки тебя пырнуть? Алве трижды повторять было не нужно: он предусмотрительно отошел на почтенные два шага и скрестил на груди руки. — Скажи, ты получаешь какое-то извращенное удовольствие от вскрытия трупов, чья, подчеркиваю, ненасильственная смерть уже установлена? — Ну разумеется. Кто-то книги читает, кто-то на гитаре играет, а я вот вскрываю стариков вечерами по вторникам, — невозмутимо отозвался Лионель и вернулся к работе. Чтобы закончить начатое, ему хватило пары минут. Он взглянул на ничем не примечательную печень и едва сдержал досаду. Он ошибся. Старик и правда умер своей смертью. Залатав никому ненужного бедолагу, Савиньяк резче, чем следовало, отложил скальпель, стянул перчатки, а затем и маску. — Признайся, ты ушел с военки исключительно чтобы досаждать мне? — Конечно. Кто-то же должен держать тебя в тонусе. Ходят все по струнке, никто даже саркастичного комментария не отвесит. Где такое ви… — Рокэ, — перебил Лионель и едва удержался от того, чтобы потереть глаза, — ты по делу? — По более приятному, чем ты опасаешься. Эмиль приезжает завтра? — Лионель заторможенно кивнул. — Не представляю, на ком эта контора будет держаться без нас… но да это уже не мои проблемы. Моя проблема только в незнании, какое вино подготовить: «слезы» или «кровь»? На губах Лионеля против воли возникла тень улыбки. Вечер с вином и друзьями — именно то, что ему было нужно. — «Кровь», разумеется. Спецотдел выдержит ваше отсутствие, но если два его лучших маршала вдруг перейдут на легкие «слезы» — не выдержит уже Оллария. Кафельная плитка на стенках отразила непринужденный смех Рокэ. — Жду вас к девяти, — объявил он и махнул рукой на прощание. Когда это чудовище под названием «лучший друг» достигло дверного проема, в спину ему прилитело: — Ты приехал только ради этого? В Олларии, насколько мне известно, сотовые еще не запретили. На дне кобальтовых глаз заплескались шальные искры. Или это были отблески все той же лампы? — Не ври, что не рад меня видеть. — Ты невыносим, — резюмировал Лионель. За желанием убить и правда скрывалась что-то почти человечное. — Оставь отповедь на завтрашний вечер. Хорошее вино добавит ей должного изыска. Проверить справедливость чужих суждений Лионелю так и не выпало. Тепло квартиры на улице Мимоз, байки Эмиля и стучащая в висках «кровь» совсем не располагали к брани. Савиньяк видел брата в лучшем случае пару раз между изломами, а наслаждаться их с Рокэ добрыми перебранками с привкусом поделенных на двоих воспоминаний удавалось и того реже. Эмиль развалился в любимом своем-чужом кресле, Лионель примостился на диване, а Росио улегся рядом, устроив бедовую голову на обернутых в серые брюки коленях. Ли бездумно перебирал смоляные пряди, мягко путаясь в них и едва касаясь пальцами кожи. Не волосы — шелк, особенно для рук, привыкших к резине медицинских перчаток. Лионель ощущал, как медленно оттаивает от могильного холода. По вечно хищному лицу Ворона разливалась нега. Эмиль с энтузиазмом рассказывал про красоту урготских девиц, ничего не видя и ни на что не обращая внимания. За плечами висели двадцать с лишним лет дружбы, которые учтиво подсказывали, над чем даже мягко шутить не стоит. — Господа, а что на счет вашей личной жизни? — Эмиль не был болтуном, но мысль его скакала неудержимо быстро. — С одного фронта ты, Ворон хищный, предательски самоустранился, так что по другим? — Миль, имей совесть, отпуск положен даже таким закатным тварям, как я, — лениво махнул рукой Алва. — Только люди, в отличие от закатных тварей, едут Фельп нежится под солнцем, а не переводятся в столичное отделение жандармерии. — Зато мой отпуск бессрочен, — легкомысленно возразил кэналлиец. Эмиль покачал головой и тепло улыбнулся. Таких, как Росио, не исправит даже могила. — Ладно, попробую тебя простить. Да и в словах твоих есть смысл: возможность видеть близких чаще нескольких раз в год уже рассветные сады. Эмиль невесомо, но ощутимо, потрепал брата по плечу и подумал о том, куда его завтра потащит Арно. Увы, большим временем они не располагали. На тоску времени не было тем более, так что Эмиль весело подначил: — Учитывая, что мы сейчас пьем кэналлийское, а не таскаем передачки со струнами в Багерлее, рискну предположить: твой личный адвокат все еще прекрасно прикрывает твою шальную задницу. — Он прикладывает все усилия, чтобы ему этого делать не пришлось. Молитвами Джастина я скоро стану праведником, — поморщился Рокэ. Впрочем, его деланное недовольство не убедило бы даже котенка. Праведниками этих двух решился бы назвать только безумец. Счастливы были талигойцы, наивно полагающие, что живут в мирное время. Талиг чуял военные конфликты не хуже сагранских волкодавов. А говорят, деньги не пахнут. Спецотдел под началом фок Варзов представлял собой явное тому опровержение. Легенда, которой пугают непослушных детей и безнравственных взрослых. Кем их только не величали и какие смыслы только не вкладывали: подлецы, убийцы, спасатели, герои. Любимое Рокэ было «цепные псы Талига», Эмиль предпочитал «гнилую кавалерию». Им давались поистине царские полномочия, а ценой — всего лишь собственная жизнь. Для Алвы жизнь была свободой, и именно ей он чуть не расплатился. Бойня на Барсовых вратах не могла остаться незамеченной. Точнее, могла, не окажись Алва столь предприимчивым, а кагеты безалаберными. Пятая колонна трепала тему со всех сторон, радикальность действий спецотдела оказалась под угрозой разоблачения. Признай организация наличие приказа — в ту же секунду началась бы настоящая война. Интервенцию Талигу бы не простили. Не могли простить из-за внимания общественности. Политика должна хотя бы делать вид, что уважает законы. Когда фок Варзов вызвал к себе Алву, тот уже прекрасно понимал, о чем пойдет речь. Разговор вышел недолгим: Ворон не имел ни малейшего желания лицезреть жгучую вину в глазах старика. Из кабинета фок Варзов Алва вышел в наручниках. Суд обещал быть беспринципным и несправедливым, что, впрочем, заботило Алву мало. В отличие от Багерлее. Ворон понимал: живым ему оттуда не выйти. Свои ли подсуетятся или чужие, но цветения гранатов кэналлийцу больше не увидеть. Убить Ворона мечтали многие, а вот защищать рвались — единицы. Когда выяснилось, что обвинение будет представлять Вальтер Придд, желающих не осталось совсем. В те дни Алва особенно много язвил: порядка на четыре больше обычного, воронского, и на шестнадцать в сравнении со среднестатистическим талигойцем. Стоило кэналлийцу открыть рот, как накопившийся яд изысканными оборотами капал с клыков. Таким сомнительным способом Алва пытался избавить немногочисленных друзей от необходимости испытывать какие-либо сожаления. Он уже подписал себе приговор. Суд был лишь неприятной формальностью. Еще Рокэ принципиально не собирал волосы. Даже Лионель заметил это далеко не сразу, но после уже не мог смотреть на друга, не разделяя его злую иронию. С его то правильными чертами и аристократической внешностью, роскошными волосами и тонкой поджарой фигурой… Он откровенно смеялся над тюремными устоями. Разумеется, с присущим Рокэ Алве достоинством. В таком виде его и застал будущий адвокат. Свалился как выходец на голову и объявил: «Я буду защищать вас перед судом». Алва даже на эмоции тратиться не стал, настолько это звучало абсурдно. Все, что досталось слишком молодому человеку за свою инициативность — изломом аккуратной брови. — Вы, юноша, совсем обезумели? Подумали бы о своей карьере. — Я и подумал, — не замедлил уведомить он. — Поэтому я выиграю это дело. — Самонадеянность достойная то ли эшафота, то ли оваций, — хмыкнул Алва, скрывая за показными эмоциями неизменное безразличие. — О, поверьте, у меня есть личный интерес, — льдистые глаза сверкнули пламенем протеста. — Кстати, забыл представиться: Джастин Придд к вашим услугам. Тонкие губы искривила усмешка. Заведомо проигрышная партия вдруг показалась чрезвычайно привлекательной. В конце концов, пустить свою жизнь на дрова для закатного пламени молодой человек решил сам. Кто Алва такой, чтобы отказываться от билета в первый ряд мистерии? О, мистерия того стоила! Придды, как успел заметить Алва, в большинстве своем бесстрастны. Даже входя в раж, они умудрялись сохранять протокольную любезность. Каков же был восторг Алвы, когда у Вальтера чуть пар из ушей не пошел, стоило тому заметить сына. И не где-то, а за трибуной защиты, с гордо поднятой головой и взглядом, способным разжечь революцию. Создатель, как же Юстин был прекрасен в этот момент. Когда листы с обвинениями под руками супрема опасно затрещали, кэналлийский ворон чуть не уверовал. Не в создателя, предки сохрани. В долговязого молодого Придда с волнистой шевелюрой и жгучим желанием доказать что-то всему миру. Когда после удара молотка прозвучало «оправдан», Рокэ, вопреки всем законам приличия, зааплодировал. Из всех обращенных на себя взглядов он зацепился за уголь глаз, и прочитал в них отражение своих же непечатных выражений. Даже Лионель, которого сложно было чем-то удивить, сейчас едва держал лицо. Алва злого триумфа скрывать не пытался. Он уже мысленно подбирал коллекционную бутылку, которую разделит со своим потрясающим адвокатом. «И пить мы будем за будущее, которое теперь у каждого из нас есть». Затягивать с исполнением задуманного Ворон не любил: да и когда отмечать победу, если не в вечер после битвы? Пока вкус ее особенно сладок, а дурман победы прощает слишком многое. Они сидели в гостиной на улице Мимоз и по бокалам лилась «дурная кровь» прошлого круга из личных запасов Алвы. Синеглазая Смерть в очередной раз подмигнула своему фавориту и летящей походкой прошла мимо. Тюремной тоске она предпочла улыбки на лицах проклятых родными людей. Джастин горел своей победой. На его мраморной коже играл румянец, в волосах плясали искры, а в глазах… О, в этих глазах цвета первого льда, под тонкой коркой здравомыслия, творилось закатное безумие. Точно такое же, как Рокэ неизменно отыскивал в себе. Алва пьянел от новообретенной свободы. Широкая южная душа требовала разделить этот вкус на двоих. Рокэ поймал бледные губы своими и шало поцеловал. Медленно, тягуче, как делал уже тысячу раз со знакомыми и первыми встречными, мужчинами, женщинам, словом всеми, к кому тянуло переполненное чувствами сердце. Никаких мыслей о последствиях, только внезапное, пьяное, пряное, терпко-сладкое. Джастин замер, как парализованный. Алва жарко дышал в самые губы и ухмылялся. На лице Придда бегущей строкой запылало всеобъемлющее «что?» и его менее цензурные вариации. Замешательство продлилось ровно два удара сердца. Протокольная любезность вдруг оказалась не особенно то и любезной и совсем не протокольной. Рокэ оказался не готов к такому настойчивому, резкому поцелую — почти как удар. Неловкая попытка быть нежнее закончилась комкающими воротник рубашки пальцами и тут уже Алва перенял инициативу. О последствиях нужно было думать раньше, до резкого перехода в плоскость дивана и путающихся в волосах пальцев. Единственной заботой Алвы внезапно стало только как не стереть губы о чужую шею. Под сносящий голову аккомпанемент льнущего к нему Юстина и это получалось с трудом. — Рокэ… стойте… Алва нехотя, но послушно отстранился от нежной кожи. Оставлять ее без внимание преступлению подобно… Однако маршал прекрасно умел владеть собой. Поднятый на переадвоката-недолюбовника взгляд сквозил иронией. — Вы уже слишком пьяны, чтобы не жалеть потом, или еще недостаточно, чтобы не сомневаться сейчас? Одна рука Джастина скользнула по острой скуле, с благоговением замирая на раскрасневшихся от вина и ласк губах, другая завела за ухо угольную прядь. Придд откинул голову, наслаждаясь представшим видом. Не картина, а шедевр на миллион таллов. Да что там миллион, больше — ни одна картинка не была столь очаровательно остра на язык и преступно самоуверенна. — Я слишком доволен происходящим, чтобы не сказать об этом. — Не волнуйтесь, ваши стоны говорят громче любых слов, — ухмыльнулся кэналлиец и вернулся к облюбованному молочному полотну, что так и просило украсить его алеющими цветами. Больше в холод Приддов Рокэ не верил. Утром следующего дня кэналлийца, довольного жизнью, свободой и бессонной ночь, разбудил непрекращающийся звон сотового. Не успев продрать толком глаза, Алва сел на кровати, с кошачьим удовольствием потянулся и взял трубку. — Алло? — хрипловатым голосом ответил он. — Росио, мать твою, каких кошек вы с Ли затеяли игру в конспираторов?! Дегенераты хреновы! Почему я возвращаюсь на базу и узнаю все от гребаного Оскара? Вы вообще думали головами, когда… — Алва наблюдал за игрой солнечных лучей на молочной коже любовника и живописно раскиданными по белоснежной подушке прядями. — Так сложно было воспользоваться закатным телефоном?! Я уже на полпути в Олларию и не дай Создатель, слышишь, не дай Создатель ты не придумаешь стоящего объяснения, задница ты драная. — В последнем ты почти прав, — Рокэ едва подавил зевок, — хотя и несколько переоцениваешь мои возможности после заключения… — РОКЭ, КОШКИ ТЕБЯ ПОБЕРИ! — Да не кошки, Миль, не кошки, уймись… поговорим, когда приедешь. Хорошей дороги. Следующий поток брани был предусмотрительно прерван кнопкой «сбросить». Остаток той недели выдался настолько насыщенным, что голова Рокэ обещала взорваться изломными салютами не дожидаясь ни излома, ни выходных. Нужно было остановиться, обдумать, осмыслить, но разве можно позволить себе сидеть без дела, буравя взглядом серые крыши за окнами, когда столько дел преследуют навязчивыми выходцами? Спасением стал сюрприз с неизменно строгим выражением лица. Возник на пороге квартиры в один дождливый день и не позволил Алве свихнуться. Молитв Лионеля побоялось даже безумство Ворона. Эмиль разлил остатки вина и с сожалением посмотрел на опустевшую бутылку. — Рокэ, это последняя? — В этом доме кончится вино, только когда кончусь я. Запасы на кухне, шкафчик у окна. Выберешь на свой вкус? Эмиль скользнул взглядом по расслабленно лежащему Рокэ и отсутствующему выражению близнеца. Вся оставшаяся в Лионеле жизнь, казалось, сконцентрировалась в бездумных движениях пальцами. — Конечно. Не будет же в здравом уме человек отнимать у жаждущего его спасительный синеглазый глоток воды. Вернулся Эмиль с бутылочкой «проклятой». Рокэ удовлетворенно кивнул: сам бы взял то же самое. От прожившего полвека винограда можно ожидать любых чудес, даже воскрешения. — Ли, что на счет тебя? Надеюсь, серьезные отношения у тебя не только с трупами? — С мертвецами у него, напротив, исключительно мимолетные связи, — съязвил Алва. Лионель пропустил комментарий мимо ушей, а бесцветный голос озвучил неизменную уже пятый год фразу: — Марианна как всегда прекрасна. — Ли, я не про секс тебя спрашиваю, а про отношения, — укоризненно возразил близнец. Теперь с ответом Лионель не торопился. Может задумался, а может, потерял счет времени. — Если я еще не разучился считывать намеки, ко мне проявляет интерес молодая коллега. Девочка-принеси-подай под началом главного. Она… довольно мила. — И что это, скажи на милость, значит? — не стал ходить вокруг да около Эмиль. — Она слишком юна. Разница — двенадцать, может, тринадцать лет. Я не хочу ломать девочке жизнь. — Ли… — вздохнул Эмиль и не нашел, что добавить. Зато нашел Алва. Он приложил узкую ладонь ко лбу друга и уточнил: — Ли, ты, часом, не болен? Когда и для кого разница в дюжину лет была проблемой? — Для меня. Для моего устоя жизни, включающего смены по двенадцать часов, запах трупов и дорогую любовницу. Тихим омутом был Лионель Савиньяк, глубоким и черным, как его глаза. — Она настолько тебе, ммм, мила? — Эмиль мгновенно сообразил, что ответа не получит и переключился. — Имя то у твоей дамы сердца есть? — Селина. И не нужно делать из меня рыцаря: то, что у одного из двух отродий Леворукого обнаружилось сердце, не значит, что оно найдется у второго. — Как же с вами сложно, господа, — покачал головой Эмиль. — А сам-то? — резонно возразил Алва. Эмиль отсалютовал бокалом и подмигнул. — Твоя правда. Мне в этом вопросе поделиться нечем. Война барышня требовательная, других рядом с собой не терпит. Зато мне вспомнилась одна пошленькая история, которая, кажется, в этих стенах еще не звучала. Что вы слышали про птице-рыбо-дев?.. Про крайне нежизнеспособных созданий Эмиль рассказать не успел: его прервал телефонный звонок. Лионель подумал было уколоть Алву тем, что приличные люди ему все-таки звонят, но мысль это растворилась еще до того, как успела оформиться. Слишком приятный туман царил в голове. — Ли, это Арно. Я отвечу? Младшенький звонил по видео-связи прямиком с крыльца какого-то госучреждения. Время ползло к полуночи, его шатало кошки знают где, а единственным удивительным казался только формат звонка. «Хотел чтобы Ли наглядно оценил мой идиотизм. — тут же пояснил Арно. — Представь себе, я настолько забегался, что забыл какой сегодня день. Меня отправили за служебной макулатурой — я и поехал на радостях. Рассудил еще так здраво: зачем откладывать на утро, если сегодня еще можно пересечься с Ли. И только отболтавшись в автобусе сорок минут вспомнил, что сегодня приезжает один застранец и вы наверняка уже вовсю буха… дегустируете напитки у Росио». Эмиль от души рассмеялся. — Брал бы ты выходные хоть иногда… «Кто бы говорил!» — возмутился едва достигший двадцати лет мальчишка, для которого так называемый «рабочий график» Лионеля и тот показался бы сказкой. Нет, конечно, у Эмиля жизнь была ничуть не веселее, но такой мир казался страшнее войны. От нее хотя бы знаешь, чего ожидать: смертей, жестокости, подлости. Всей той грязи, которую наивно надеешься не встретить в столице. — Совсем аврал? Арно оперся о перила и потрепал льняные пряди. На фоне мелькнул силуэт. «Да полный добрый вечер. У одних висяки, у других отчетность, у третьих еще Леворукий знает что — и это я только про оперов! Носятся все как угорелые, никто ни кошки не успевает. Вон, Зараза и тот не даст соврать». Ах вот, чей это был силуэт. Арно на пару секунд перевел камеру на прогоняющего через легкие дым Валентина и вернулся к облюбованному месту у перил. — Ли, ты своих помощников совсем не щадишь? Двенадцать ночи, это же ни в какие ворота! — Это его личная инициатива, — пожал плечами Савиньяк. — Я велел ему ехать домой еще до того, как ушел сам. «Заразы не знают усталости, — усмехнулся Арно, — но, справедливости ради, он еще не совсем зачерствел: сжалился над глупым олененком и согласился подвести до метро». Поток речи младшего было не остановить. То ли он был так рад был видеть Эмиля, то ли это нервное. «Эй, ты уже уходишь? Меня подожди! — крикнул Арно в неизвестность по ту сторону камеры и вернулся к Эмилю. — Так, мне пора, завтра еще увидимся, передавай привет Рокэ и напоите там Ли хорошенько! А то он последнее время…» Что там Ли «последнее время» юноша объяснить не успел — в ночной тишине прогремело два выстрела.