(Не) удавшийся бал

      После того происшествия прошла примерно неделя. Как бы она не пыталась принять тот факт, что это было просто случайное происшествие, Настасья все равно чувствовала себя отвратительно. По ночам ей снились отвратительные сны, где ей всё-таки не удалось вырваться из сильных рук темноволосого существа и он все же использовал ее красо́ты для своей выгоды. Девушка не высыпалась, тревожность холодила душу и медленно, но верно пожирала душу Настасьи, которая желала спокойной жизни. Единственное, что ее действительно очень радовало, это постоянное присутствие рядом возлюбленного девушки. Манилов каждый божий день приезжал к ней и отвлекал от плохих мыслей. Было очень заметно, что с Настасьей было что-то не так. В один день, обнимая Настасью, он тихо спросил:        — Настенька, душенька моя, ты в последнее время такая печальная... Матушка твоя жалуется на твой плохой аппетит, расскажи мне, что же с тобой?        Блондин прибавил левую руку и обнял Настасью крепче, ибо желал услышать ответ на свой вопрос, а так он делал комфортное ее пребывание. Но что бы не делал Манилов, как бы не старался ее подловить на слове, он получал обычное: "со мной все хорошо". Ни для кого не будет секретом, что при постоянном стрессе и отсутствии нормального питания лицо человека мало того, что иссыхается, так и взгляд становится более круглым, словно голодным. Именно таким взглядом и начинала смотреть Кулакова.       За эту неделю Настасья пережила семь кругов ада; символично: каждый день по одному кругу. Она безумно боялась ложится спать, она пыталась максимально оттянуть это мероприятие: ходила по комнате, читала книги и начищала ружье. Так как начищать ружье ей нравилось больше всего остального, она его начистила до такого блеска, что в него можно было смотреться, вместо зеркала. Старания ее всегда заканчивались одинаково. Окончательно истратив ресурс тела, она садилась на стул и скрупулёзно засыпала в неудобной позе, то и дело дрожа, при этом непонятно от чего. Каждый ее день был словно последним, днем все было отлично, она гуляла на свежим воздухе, держа под руку самого прекрасного и любимого человека, а ночью начинался ад. Она внушала себе свое обыденное словосочетание, которое помогало ей справиться со всем, но помогало это мало.        Темнота ночи плотным одеялом накрыло город N, но для Настасьи ночь началась до потемнения. Как всегда она тяжело оторвала от сердца своего жениха, долго-долго и нежно-нежно прощалась с ним. Наблюдая, как уже подлатанная бричка Манилова уезжает, улыбка с лица ее сразу же спадает, словно ее и не было. Она понимала, что оставалась наедине со своими демонами, которые хищно смотрели на такой лакомый кусок, желая в сласть сожрать ее со всеми потрохами, не оставляя ни косточки. Настасья слышала, как они точили свои острые когти, которые уже этой ночью будут рвать ее кожу и кости, дабы добраться до слабого сердца. Она ощущала их тяжелое дыхание над своим ушком, с полным пониманием, что помочь ей никто не сможет. Это понимание делало ее стойкой, она знала, что только она может порвать их гадкие чёрные пасти, что только она может сама разорвать их маленькие тельца и добраться до куска угля вместо сердца. Настасья направилась в свою комнату, но остановилась напротив входа в столовую. Может, стоит перекусить? "Кусок в горло не лезет."        Что ж, так думала она всегда, поэтому уже по написанному сценарию направилась к лестнице, тяжело поднялась к себе и свалилась на кровать. Слабый свет свечки в один момент погас от невидимого дыхания. Настасья слабо посмотрела на сальную свечу и тяжело вздохнула. Встать сил не было, стоило просто смириться с темнотою и попытаться лечь поудобнее. Она тяжело перевернулась и легла на спину, да так тяжело задышала, словно пробежалась до Маниловки и обратно. Исхудавшая рука легла на ритмично поднимающуюся грудь, а глаза закрылись. "И чего я боюсь? Неужели я такая слабая, что боюсь банально уснуть?"        Ох, mein kleines Mädchen! Ты не слабая, сплюнь, ты само совершенство... "Тогда что меня так пугает? Чего я боюсь?"        Боишься ты видеть, как твой родной человек начинает видеть в тебе лишь симпатичный кусок мяса, в котором можно спрятать свое возбуждение. Боишься быть грязной и отвергнутой этим же человеком, так еще и собственной семьей. С чего ты взяла, что тебя примут такой? "Weil sie mich lieben..."        С чего ты это взяла?        Но на этот вопрос не последовало ответа моей миленькой Настеньки. Вместо ответа ее челюсти мощно сомкнулись, бровки опасно сдвинулись, а под веками спрятались ненавидящие зеленые глазки. "Любят за мою красоту. За мой ум и мою душу."        Что ж, ты права. Действительно, природа постаралась над твоим рождением, но не забывай, испортить твою милую мордашку не нужно много сил. А когда-то тронут твою очаровательность морщины, а взгляд твой будет выражать старческую пустоту да вечную злость. Твоя душа черна, твои глаза мрачны, а вечно хмурые брови кидают тень на зеленые глаза. Ты создана из ненависти своего отца, сотворена, чтобы продолжать жалкий род ненавидящих все и вся. "Почему же? Я люблю многое, в том числе и людей..."        С чего же ты взяла, что это как-то уравновешивает карму? "Да плевать мне на карму, я живу не для поддержании кармы."        А зря, душа моя, очень зря. Ведь мучаешься ты сейчас только из-за этого.        Настасья тяжело вздохнула и твёрдо решила, что сегодня она никого бояться не будет. Ненависть, словно червь, пожирало страх. Это было огромным плюсом, ибо она ненавидела бояться, это чувство ножом резало ее, вгрызалось во всю ее гордую сущность. Лучше ненавидеть, чем бояться. Лучше вгрызаться самой, грызть кости, и самой внушать этот страх. Поэтому сегодня она решила сожрать своих демонов, самой вогнать свои острые клыки в их тела, даже если из этой битвы она выйдет мертвой.        Грубая Ненависть убаюкала нашу героиню, она уснула на коленях чёрной сущности, которая так и гладила своими когтями мягкие кудрявые волосы. Смертные глаза смотрели с любовью на ослабшее тело девушки. Любило это существо до гроба эту маленькую девочку, обожало жить в ней и давать ей невероятную силу. С недавних пор Ненависть пыталась вытолкать другая сущность. Напротив тонкого и ветвистого монстра сидело другое существо. Лицо его не были лишено приятности и светилось приятным розовым блеском. Глаза всегда были расслаблены и смотрели на бедную Настасью с безумной любовью и обожанием. То была Любовь. Вечная соперница Ненависти. Сейчас они были равноправны, но с каждым днем любовь становилась сильнее и после каждой кровавой бойни Ненависть становилась все слабее и слабее. У Любви были голубые глаза и светлые волосы, черты лица были изящны. Вы догадались, да?        Оба существа смотрели на Настеньку, смотрели с обожанием, ласкали ее и целовали, царапали и били. Но без этих существ не могла жить душа, не могла она тянутся к свету без этих бестий, они питали душу, давали ей силу, но каждое существо давало разную силу. Ненависть всегда давала бешеный прилив адреналина, огромную физическую силу и животную агрессию, с которой девушка жила всю жизнь. Любовь же, давала ощущение спокойствие, силы на то, чтобы гнаться за обожаемым объектом; силы, чтобы охранять покой своего любимого. Когда эти два существа будут так же жить в любви и общем спокойствии?        — Когда Настасья сможет контролировать себя... Когда разум будет чист, словно слеза ребенка, а разум не лишен мудрости...        Зашипела Ненависть и длинными когтями закрыла глаза Настасьи.        — Когда будет она уважать людей и прислушиваться к мнению их, когда не будет искать себе идеалов и примет себя такой, какая она есть!        Пропела Любовь и положила нежную ладонь на грудь девушки. Когда это случится? Никто не знает. Может это придет с возрастом, а может Настасья так и проживет, бегая из крайности в крайность.        Сейчас девушка спала, видя то же самое начало сна, которое видела всегда, когда смыкала очи по ночам. Ощущала она, как мощные руки Ноздрева сворачивали ее и укладывали на живот. Настасья зарычала и уперлась лбом в постель, пытаясь опереться о нее и подняться. Только вот ничего не вышло, Ноздрев придавил ее тело и сладко выдохнул, когда эрекция в штанах коснулась упругих ягодиц. Он шептал что-то нежное, что-то успокаивающее, но девушка ничего не слышала из-за дикого стучания крови в ушах. Она мощно дернула бедрами, тем самым ударив мужчину над собой по паховой области. Тот яростно зарычал и схватил мозолистой ладонью напряженную шею Настасьи и резким движением задрал головку. Она почувствовала пьяное дыхание своего лучшего друга, а после мокрый язык на кромке.        — Расслабься, маленькая, так ведь будет лучше для тебя самой...        Бархатный баритон все же дошел до ее обрабатывающей части мозга. На его слова она снова грубо дернулась и зарычала, то и дело переходя на шипение.       — Позволь мне только встать, я вспорю тебе кишки, фетюк безмо...        Слова ее оторвались на том, что Ноздрев вогнал палец в алый ротик и ласково прошептал.        — Соси, цветочек мой...        Смешно! Настасья больно-прибольно вгрызлась в палец. Она не слышала и не чувствовала ничего, она стиснула челюсти как могла, чувствуя металлический вкус крови. Это лишь раззадорило ее, она перехватила хват на клыки и услышала истошный крик Ноздрева. Язык ее жадно слизывал кровь, словно эликсир силы. Решимость заполнила сердце героини нашей, но не тут то было: ей прилетел такой мощный удар по голове, что обмякла она тут же без сознания. Готова она была рвать и метать, готова была сожрать аппонента своего, плевать ей было на габариты, но увы, потерпела она поражение.        Очутилась она уже полностью голой. Руки были связаны какими-то изорванными тряпками, предположительно, ее же одеждой. Голова ужасно болела, Настасья скривилась, но заставила себя открыть глаза. Увидев себя полностью обездвиженной, так в добавок и голой, она хотела закричать, но не смогла, в рот ей тоже запихали невесть что. Мурашки атаковали ее тело и маленькие сосочки напряглись из-за холода. Подняв взгляд она увидела еще более страшную и омерзительную картину. Честно, автор не горит желанием описать это, но желает, чтобы дорогой мой читатель прочувствовал ощущения бедной Настеньки.        Увидела она, как Ноздрев властно обнимал и прижимал к себе за талию ее жениха, Манилова. Мощные руки слегка царапали талию блондина, оставляя красные следы, пока тот лишь нетерпеливо жался к темноволосому мужчине, желая получить более откровенные ласки. Белые руки медленно, словно спрашивая разрешения, пытались развязать пояс халата и добраться до более интересных мест. Приподняв взгляд, она ошарашено наблюдала, как Ноздрев яро целует Манилова, беспардонно врываясь в аккуратный рот своим языком. Последний тихо поскуливал от желания, царапая волосатую грудь, жась к нему лишь сильнее. Послышался мощный шлепок, тяжелая рука Ноздрева упала на задравшуюся задницу Манилова и жадно сжала упругие мышцы. Василий Сергеевич сладко застонал и откинул белесую голову назад, открывая такую привлекательную шею. Хищные глаза Ноздрева уставились на белую, такую невинную кожу, он впился в нее губами, терзая зубами, а после медленным движением языка затупливал боль укуса. Пухлые губы присасывались к чувствительным местечкам, захватывая кожу в плен, оставляя любовные метки. Блондин задыхался, стоны не позволяли нормально дышать из-за этих мокрых ласок. Манилов обнимал темноволосого за шею, прижимал к себе лишь плотнее, нежно просил добавки. Ноздрев резко отстранился от его шеи и схватил рукой за аккуратный и выраженный подбородок, заставляя Манилова посмотреть в горящие карие глаза. Темноволосый видел этот умоляющий щенячий взгляд голубых глаз, чувствовал, как белесые руки медленно пробирались под халат. Этот детский взгляд возбуждал его, он чувствовал, как кровь циркулировала лишь быстрее.        — Пожалуйста...        Шепот блондина разрезал этот клубок из стонов и тяжелого дыхания. В панталонах ему было ужасно тесно и жарко, ему безумно хотелось более открытых ласк. На просьбу блондина Ноздрев гортанно зарычал и вогнал большой палец в рот. Приказывать ничего не нужно было, Манилов охотно принялся за новое занятие. Его глазки сладко закрылись, пока алые губки обхватили мозолистый палец, начиная жадно посасывать. Язык изволотливо ласкал его, всячески играясь. Победное ощущение зародилось в нем, когда такими действиями он смог выбить горячий стон темноволосого друга. Голубые глаза открылись, он с удовольствием наблюдал, как Ноздрев тяжело смотрел на него, ноздри раздувались, хватая воздух. Румяные щеки и вовсе были красными от возбуждения.        — Какая же ты сладкая мразь, Манилов...        Услышав это, блондин не успел ничего ответить, ибо получил сильную пощёчину. Слезинки вылетели из глаз его, но он преданно смотрел на своего тёмного любовника. Пальцы его схватили белесые кудри и надавили на макушку, призывая опуститься. Манилов послушно сел на колени и уткнулся носом чуть ниже пупка, закрывая слезящиеся глазки. Теперь он был в полной своей власти, поэтому ловкие длинные пальцы развязали пояс халата. Распахнув халат, голубые глаза жадно принялись пожирать поджарое тело Ноздрева. Широкая грудь была исперещена темной порослью, а от пупка до паха шла волосяная "дорожка к счастью". Сладкая ухмылка тронула пухлые губы Манилова и он тут же уткнулся в поросший лобок носом. От исходящих феромонов блондин и вовсе сходил с ума, рот его наполнялся слюной от представления о предстоящем пире. Слегка дрожащая ладонь легла на большой член, слегка подпрыгивающий от возбуждения хозяина. Уже более уверенно обхватил жезл, он произвел несколько игривых фрикций. Услышав неудовлетворённый рык Ноздрева, Манилов понял, что стоит приступить уже более к откровенным движениям. К счастью или сожалению, опыта в таком роде у него не было, поэтому старался двигаться по наитию. Он прислушивался к дыханию верхнего, дабы понять, правильно ли он все делает. Манилов посмотрел на лоснящуюся, налитую головку полового органа и словно загипнотизированный, смотрел, как одиноко течет капелька предъякулята.       — Попробуй, мальчик мой...        Услышав нежный, скрывающий агрессию, баритон Ноздрева, блондин тут же принялся за дело и высунув язычок, медленно слизал солоноватую капельку. Лицо его приняло задумчивый вид, пока он распробывал Александра на вкус. Солоноватый мускус уж точно понравился блондину, голубые глаза загорелись интересом и в желании получить больше лакомства, он прильнул кончиком языка к маленькой дырочке, слизывая остатки. Ноздрев возбуждённо зашипел и согнул пальцы в кулак, слегка откинув голову назад. Манилов вобрал красноватую головку, оттянув ладонью крайнюю плоть вниз. Нежно и тщательно вылизывая ее, он желал получить больше. Это занятие прилично опьяняло и действовало на него как наркотик. Язык его игрался нежно, словно с карамелькой, гоняя по всему рту. Когда тяжелая рука легла на мягкие светлые кудри, Манилов замычал, создавая приятную вибрацию. Пальцы зарылись в волосы и резко натянули Манилова до самого упора. Слезки прыснули из глазок и голубоглазый замычал.        — Расслабься, сладенький мой, возьми папенькин член полностью... Давай же, малыш...        Нежный голос опьянял Манилова, для него целью стало полностью взять достоинство Ноздрева. И с этим он справился, не без слез и боли. Гланды горели, а в глотке было странное ощущение, словно ее растянули. Манилов привыкал к новым ощущениям. Положив руку на горло, он слегка надавил на горло, чувствуя горячую плоть внутри. Ноздрев давился словами похвалы, рычал и сопел от удовольствия. Его бедра слегка дрожали, он был совсем на грани. Верхний опустил голову и совсе потерял голову. Блондин смотрел на него так восхищенно и в то же время похотливо, заплаканное светлое лицо походило на ангельское. Ноздрев схватил его за светлую шевелюру и принялся неистово вдалбливаться, не обращая на сопротивляющиеся мычание и на руки ангела, что пытался как-то оттолкнуть его. Глотка безумно болела, глаза зажмурились, слезы текли по белесым щекам, но губы как можно крепче сжимали набухший орган, все же не желая, чтобы он выходил из него. Дикие фрикции закончились белым взрывом. Александр громко застонал, заправляя теплый ротик вязкой спермой. Ноздрев так же быстро вышел, как и вошел, грубо схватил за волосы и задрал голову Манилова.        — Проглоти все до капли.        Угрожающе пророкотал темноволосый, испытующе смотря на плачущего от боли мальчика. Но тот, толком ничего не рапробовши, проглотил все. Облизав мокрые губы, он посмотрел в глаза Ноздрева, и словно делая страшную шаловливость, подхватил опадающий член и вобрал головку внутрь, желая все же распробовать его получше. Голубые глаза сделались задумчивыми, а язык загулял в грязной от спермы головке, слегка нажимая. Кончик языка вошел немного в саму головку, забирая все то, что по праву принадлежит ему. Ощущая такой жадный язык, Ноздрев ухмыльнулся и погладил по голове.       — Ох, малыш, дай мне отдохнуть немного и я дам тебе больше сладости. - нежно шептал он, чувствуя, как Манилов всосал его член полностью, зарываясь носом в лобок. - Так понравилось сосать мой член?        Манилов слегка кивнул и удовлетворительно замычал. Ему и действительно понравились эти новые ощущения, но поняв, что все же Ноздреву нужно немного отдохнуть, чтобы дать новую порцию белой жидкости, он отстранился.        Облизнувшись, Манилов поднял взгляд, увидев, что тот смотрит в сторону. Последив за его взглядом, он увидел Настасью, что лежала с закрытыми глазами и максимально отвергнутой от них головой. Блондин заметил след от высохших слез и тихо вздохнул. Ноздрев же, причмокивая губами, разглядывал статное тельце девушки, явно желая заполучить его сполна. К счастью, эта возможность была, но минус был в недавнем оргазме, поэтому Ноздрев решил пока попытаться заговорить с этой строптивицей. Мужчина навис над ней и аккуратно вынул комок одежды изо рта Настасьи. Девушка тут же стиснула зубы и с ненавистью уставилась на Ноздрева.        — Вот и мой цветочек проснулся... А мы тут с женихом твоим разговаривали о тебе как раз.       Ответа не последовало, ее взгляд стал еще мрачнее, а губы скривились в ненависти.       — Ну же, поговори со мной, Настенька, я по тебе соскучился... Сильно-сильно...       Он уткнулся носом в ее шею, вдыхая запах тела девушки. Он был таким сладким, что у него появилось безумное желание укусить эту чертовку. Собственно, он это и сделал. Сильно укусив белую кожу, он наслаждался, как она вся напряглась под ним, но не проронила ни звука. Ему хотелось услышать от нее хоть что-то. Мягкими поцелуями он прокладывал дорожку от красной метки до ее губ, но когда он коснулся мягких губ, Ноздрев тут же пожалел. Настасья снова больно укусила его за губу, сжимая со всей дури. Но в этот раз мужчина смог вырваться. Слизывая кровь с губ, он холодно смотрел в ее глаза. Ему хотелось ударить ее, да посильнее, но он не позволил этого себе. Сплюнув на постель кровавую слюну, он угрожающе покачал головой и поднялся, давая понять, что сделала она очень-очень плохо.        Но не долго она полежала спокойно. Манилов, весь разгоряченный от недавнего происшествия, уже смог расправиться с чертовой одеждой, чуть ли не оттолкнул Ноздрева от голой девушки. Горячее тело накрыло ледяное, любимые Настасьей губы целовали лицо ее, но ей было больно и мерзко. Хотелось оттолкнуть его от себя и бежать, бежать куда глаза глядят. Но в то же время, она его безумно любила, поэтому позволяла хоть как-то касаться себя.        — Я тебя так люблю, душенькая моя... Чертовски люблю...        Горячо зашептал он и оставил смачный поцелуй на щеке ее. Рука блондина потянулась вниз и обхватила внушительных размеров член.        — Я буду нежен, любовь моя... Говори сразу, если что-то не так, не молчи.        Манилов впился в ее губы требовательным поцелуем, желая получить доказательства любви ее. Настасья долго не отвечала, не давая ему войти в ротик, но вскоре все же пустила. Языки их тут же любовно сплелись в танце, лаская друг друга. Блондин прошелся языком по белым зубкам, по деснам, ласково пощекотал небо, а после всосал ее язык в себя. От этих ласок узел внизу живота невыносимо болел, ему хотелось продолжения, хотелось почувствовать теплоту стеночек ее. Пока Настасья нежно исследовала его рот, мужчина направил головку члена на слегка набухший комочек нервов. Лаская клитор мягкими движениями, он согревал своим разгоряченным телом бедную Настасью.        Автор специально не берет повествования от лица самой Настасьи, ибо слезно сопереживает за нее. Но можно сказать, что отвечала она на это все всего лишь из соображений не сойти с ума. Ее тошнило от увиденного и услышанного и любая другая любящая невеста уже бы просто валялась в истерике и рыдала как резаная, но Настасья позволила себе уронить лишь три слезки (она считала). Она проявляла свой железный характер, ведь уже понимала, что это очередной кошмар. Если бы еще она ничего не чувствовала... Но тело ее все ощущало, как и сердце, которое рыдало вместо глаз ее. Оно само разрывалось на части, невыносимо болело, а глаза оставались сухими. Настасья не знала, кому она все это доказывала, но в какой-то момент ей стало легче принять все это.        Губы ее требовательно обхватывали губы Манилова, целуя и аккуратно покусывая. Так как все тело было ее перевязяно, она не могла запустить ладони в эти мягкие волосы и хоть чуть-чуть успокоить себя. Ей хотелось уже просто пережить эту ночь, понять, что все это был сон и с ней на самом деле все хорошо. Она чувствовала, как горячая головка члена нежно и медленно игралась с маленькими и мокрыми складочками, подготавливая ее. Всё-таки, что-то от реального Манилова было в нем, по крайней мере, Настасья пыталась это разглядеть, ведь только внешности ей не хватало. Когда теплый язык покинул рот ее, девушка посмотрела несчастным и наполненным грустью глазами на него. Блондин смотрел на нее с обожанием и восхищением, в глазах играли похотливые бесы. Он желал овладеть ей сейчас, но делал все это аккуратно и нежно.        — Ты готова, милая?        Настасья слегка опустила взгляд, призадумавшись. "Быстрее начну быстрее этот кошмар закончится."       Моя милая, самая милая Настенька... Жаль мне тебя нещадно!        Из этих соображений она еле видимо кивнула и опустила взгляд вниз, но ничего не увидела. Подняв зеленые глаза, она взглянула на него, пытаясь навязать ему те черты, что есть у ее действительного жениха. Голубые глаза любовно смотрели, а губы мягко улыбались. Она почувствовала, как он максимально медленно ввел головку члена в горящее лоно. Девушка вздрогнула и всхлипнула, странное наполняющее чувство было до безумства странным. "Ужас какой... И этим наслаждаться нужно?"        Никакого удовольствия она не получала, но старалась свалить все это на то, что это всего лишь начало. Манилов медленно двигался в теле возлюбленной, то и дело оставляя нежные поцелуи, желая смягчить весь акт боли. Но, как и всегда, она стойко выдержала режущую боль внутри, пусть и хотелось взвыть, но она не позволила. Она чувствовала еще чей-то взгляд, испытывающий, желающий слышать, как она кричит от боли или страха...        Паранойя ли это? Нет, сон, это действительно очень странная и непостижимая человеком отдельная реальность. В ней может происходить все что угодно; изощряется каждый, кто во что горазд. Сегодняшний сон нашей героини будет по истине роковым. В хорошем или плохом смысле, читатель узнает позже.        Через какое-то время девушка даже стала получать какое-то еле уловимое удовольствие, и то, оно чувствовалось из-за самовнушения. Кроме режущей боли она ничего не ощущала, но оставалась непреклонной, терпела это насилие и пытку. Не говорила она о своей боли потому что чувствовала, что именно этого и ждали. Пока Манилов пользовался упругостью и невинностью бархатных стенок влагалища, Настасья искала причину ее паранойи. Но как бы зеленые глаза не пытались найти что-то, нашли они ничего. Ноздрев лениво сидел в кресле и наблюдал за ними, поглаживая встающий член. Но не его взгляд тревожил Настасью. "Наверное, я просто схожу с ума..."       Подумала она и решила оставить это дело, ведь не было смысла искать того, чего не было. Настасья откинула голову назад и продолжила симулировать удовольствие. Чувство чьего-то взгляда ее бесило, пугало и чертовски настораживало. Мокрая и холодная постель, пыхтящее от натуги тело над ней лишь усиливали ее желание закричать. Бог ли послал ей трудность, но за какие деяния? "Бог не даст больше, с чем я бы не смогла справится... Это просто бредень, сумасшествие... Это никак не может быть реальность, никак, никак... никак!"        Моя девочка приоткрыла глаза. Зрачки зафиксировались на все таком же Манилове, что резал ее изнутри, пыхтел и рычал от удовольствия. Животное. По истине животное.       Ее внимание отвлекла красная капля. На белую грудь что-то капнуло, девушка нахмурилась. Метнув взгляд наверх, она стиснула челюсти. Уж из каких потаённых размышлений вытащили это, из каких уст это вырвалось, что эта сцена хоть как-то поимела честь возобновиться в ее сне. Над нею висела окровавленная туша Василия Кулакова, точнее, то, что могло остаться. То был ковер из его тела, кожа, которую очистили, проработали, и заботливо повесили над его дочерью. А голову оставили нетронутой, за исключением лишь глаз.       Теперь папа не придет на помощь. Папа не услышит крики. То, что осталось от души тленной, будет лицезреть, взгрызаться серым взглядом на свою плоть, свою дочь.        Губы Настеньки задрожали, она не могла отвести взгляда от распахнутых серых глаз. В глаза Василия как будто засунули зубочистки, так, чтобы его глаза навсегда были открыты. Она всегда ненавидела своего отца, желала от него избавления, самой лишить его жизни, но... Видеть, как его повесили вместе звериной шкуры на потолок, как какую-то отделяющую от Бога материю, было больно. Увидеть врага убитым не своими руками всегда очень больно.        Кулакова зажмурилась, стараясь отвлечь свои мысли от силуэта кожи и больного выражения лица ее умерщвленного отца. Получалось это очень плохо, позывы желудка освободить себя не давали нормально мыслить. Лишь от одной картинки пред закрытыми глазами ей хотелось склониться, хорошенько проблеваться и, может быть, успокоить желания своего тела. Теперь было ясно, чей это был взгляд. Мёртвый, холодный, такой пустой, больше не горящий никакими жизненными качествами. Несколько раз содрогнувшись, она смогла справиться с позывами своего желудка, крепко закрыла глаза и постаралась думать о чем-то хорошем. Настасья старалась не обращать внимание на горящую боль в груди, где сидела ее душа. Осознание стало контактировать с моралью ее.        Душа девушки стала холодна и уже не чувствовала той боли, что была по началу, ей было уже плевать на все, отрешённое смирение заполняло все, давая ей возможность выйти победителем из этой битвы. А настроена она была серьёзно. Она не собиралась больше терпеть это, а решение было здесь, в этой комнате.        В какой-то из моментов, к ним все же соизволил присоединиться Ноздрев. Не сказать, что Настасья этого желала, но по видимому, крепкий и округлый зад Манилова всё-таки привлекал этого извращенца. Ноздев остановил фрикции блондина нежным поглаживанием по пояснице и ухмыльнулся, увидев вопросительный взгляд Василия. Эта гадкая ухмылка вызвала лишь большую ненависть в душе бедной Настеньки, которая теперь из принципа смотрела на это извращение.       Александр, раздвинув половинки задницы, быстро облизнул указательный палец и медленно ввел в узкий анус Манилова. Последний вытянулся в струнку, боясь, что его разорвет от переполняющего чувства внутри своего зада. Как он собирался войти в него своим членом, если блондин не смог бы принять двух пальцев - одному Богу известно. Но Бога здесь не было.        В любом случае, Настасья пыталась поверить в его существование в этой комнате. Страшно ей не было, но что-то доселе мерзкое сидело у нее прямо на выходе из глотки. Наблюдать за тем, как ее лучший друг насилует ее жениха, было зрелищем по истине отвратительным, но так как она любила всякую мерзость, она к этому стала относиться более менее проще. Она любила мерзость, но не хотела оказаться самым низким человеком в этой истории. Ведь и сделать она ничего не могла, кистей рук она уже не чувствовала, как и стопы, а глаза ее смотрели с пустотою и окоемочкой из ненависти.        Ноздрев, кое как растянув своего любовника, пусть даже и не прислушивался к болезненным всхлипам, плюнул на растянутую дырочку и взбудоражено вздохнул. Пухлые губы шептали что-то тихо и неразборчиво, но судя по тону, что-то восхищенное и изощрённое. Обхватив ладонью свой толстый член, он повел головкой по анусу, смазывая колечко мышц. Манилов болезненно всхлипнул и уткнулся носом в шею Настасьи, пряча взгляд, а значит — единственную защиту Кулаковой от взгляда Ноздрева. На устах темноволосого разлилась кривая ухмылка, что неимоверно бесила ее, но никак не пугала. Ноздрев аккуратно толкнулся внутрь, смог он втолкнуть только набухшую и ноющую от желания головку, ибо Василий Сергеевич болезненно поджал анус и вскрикнул в шею девушки. Последняя молчала, но дабы хоть как-то помочь бедному блондину, прижалась щекой к его щеке. Глаза Настасьи прикрылись, желая ощутить то тепло, что ощущала она, когда обнимала своего возлюбленного в реальности. Но ничего даже похожего на то не было, в душе была отвратительное ощущение, что даже если и проснулась там Любовь, Настасья этого не чувствовала. Она посмотрела на Ноздрева, который вроде как, по его мнению, аккуратными толчками буравил зад Манилова. Но было это явно совсем не так, и похож он был на одержимого извращенца, которого держали в клетке и лишь дразнили чем-то сексуальным, но не давали совокупится с этим объектом желания. Карие глаза его горели дикой похотью, а руки до побеления костяшек вжимались в ягодицы блондина.        И вот, последний толчок, болезненный крик в перемешку с довольным вздохом; Ноздрев все же вошел до упора. На лбу его поступил пот от перенапряжения, пока нижний тихо хныкал в шею своей возлюбленной. Настасья, словно безжизненная кукла, просто лежала и комментировала в мыслях этот бред. Если бы она этого не сделала, ее крыша бы поехала еще давно, на той стадии, когда Манилов страстно отсасывал Ноздреву. Глубоко вздохнув, она откинула голову на мокрую и холодную от пота подушку. "Интересно, а их тела выглядят так же в реальности, или все же по другому?"        Этот вопрос действительно ее заинтересовал, но проверить она это могла лишь после свадьбы, в брачную ночь с Маниловым. "Боже, после такого я не смогу нормально заниматься этим. Я ведь блевану, ей Богу, кишки выйдут у меня. Хотя, наверное я себе сейчас все это накручиваю. Все будет отлично."        Wie immer versuchte sie sich mit dem letzten Satz zu versichern, но именно сегодня ничего из этого не вышло. Или даже не сегодня... "Сколько я вообще так валяюсь и позволяю себя насиловать?"        Моя маленькая, сбилась со счета. Уж как неделю! "И всю неделю я ничерта не ем, да? И не занимаюсь?"        Верно.       Брови Настасьи резко вскинулись, а на лице заиграли желваки. "Так у меня же наверное все мышцы атрофировались!"        Наверное, кто ж знает?        Вопрос мышц и физической силы очень и очень нервировал нашу героиню. Она повернула голову и стала оценивать бицепс, пока Ноздрев уже во все буйство свое, драл бедного Манилова. На это ей уже стало плевать, она пыталась хоть чуть-чуть согнуть руку, желая оценить весь уровень трагедии. Член Манилова уже давно выскользнул из влагалища девушки и от мощных толчков верхнего, терся о поросший кудрявый лобок Настасьи.        Как бы она не пыталась высвободить руку, она смирилась со своим поражением и глубоко вздохнула. Теперь она стала серьёзно опасаться того, что за все это время она потеряла все свои мышцы и теперь, не дай Боже, похожа на костлявого богомола. "Обидно вообще-то!"        Ох, извини, не мог этого не сказать!        Девушка приспокойно наблюдала за совокуплением двух мужчин, или одного? Манилов рыдал от боли, пряча заплаканное лицо в шее девушки, от чего ей было мерзко; неприятный мокрый холод терзал ее тело. Был бы это ее любимый, красивый и такой хороший одуванчик, она бы спрятала его в своих объятиях и успокоила от всех тревог, но от этой жалкой копии ее воротило. Ведь любила она не за внешность, далеко не за внешность.        Ноздрев тем временем, разошелся ни на шутку. Подстегиваемый узким проходом своего товарища, он вдалбливался в него, натягивая за бедра на себя. Мокрые шлепки бёдер дробью раздавались по всей комнате в сочетании с рыданием нижнего. Но, походу, Ноздрева это вовсе не интересовало! Он фырчал от натуги, желая получить еще одну сладкую разрядку. Он даже не попытался как-то его успокоить, хотя бы поглаживанием по широкой спинке. "Повезло, что я не на его месте."        Настасья прыснула от тихого смешка от таких мыслей. И действительно, было даже интересно, что останется от задницы Манилова после громадного члена Ноздрева. Она стала ставить ставки. "Кишка прямая выпадет и дело с концом... Хотя, если сейчас остановится, то он отделается тем, что просто не сможет сидеть весь месяц, а уж про походы в туалет вовсе молчу! Как у коровы все падать будет."        Она захихикала от этих размышлений и шмыгнула холодным носиком. Стало ей забавно наблюдать за ними. "Меня в больницу заложат за такие размышления и сны, ей Богу. И ведь кому я расскажу о таком? Подумают, что я совсем с ума сошла."        Настасья расслабилась и просто стала отдыхать под рыки и плачь ближних своих, мыслями она была далеко отсюда. Чуден русский человек тем, что мог приспособиться ко всякой дряни, что не нужно ему было долго адаптироваться, нужно было все лишь понять свое положение и осознать, может ли он что-нибудь сделать.        Через некоторое время, Ноздрев, уже весь красный и потный, отбив мощными шлепками задницу Манилова до красно-бордового оттенка, сделал последний свой толчок. Войдя до последнего сантиметра в окровавленный анус, он дрожаще кончил. Самое удивительное, что в тот же момент Настасья почувствовала что-то мокрое на своем лобке. Манилов тоже дрожал от оргазма. "Вот это да, умудрился еще..."        Ноздрев тяжело дышал и еле как смог разжать свои пальцы, их свело судорогой, а на заднице Манилова остались фиолетовые синяки, которые скорее всего будут гематомами в будущем.        Настасья стала ожидать того, что сейчас проснётся, ибо даже бедный блондин привстал на локтях и взглянул на девушку. Но в моменте все застыли. Девушка вопросительно смотрела на каменные фигуры мужчин, что не мигая, смотрели на нее. Ее бровь изогнулась и она соизволила произнести:        — Что?        Ответа не последовало. Взгляд Манилова стал более круглым, пустые глаза смотрели прямо на зеленые глаза. Настасья с немым вопросом взглянула на голубоглазого. В этот момент, словно от огромного давления, глаза Манилова выпали из орбит, держась на двух тонких нервах. Настасья не позволила страху сожрать себя, она раскрыла рот от удивления, смотря в две кровавые дыры. Ноздрев, подойдя к ним ближе, вырвал глаза вместе с нервами, заставив заплакать Манилова кровью. Тонкие струи алой жидкости падали на грудь девушки, пока она с немым удивлением, переходящий в ужас, смотрела на то, как Ноздрев пожирает все это. "Вот это у тебя предпочтения конечно... Еще и облизнулся, гад."        Настасья увлекалась медициной и любила это дело, но в такой подаче ей что-то не нравилось. Кровь текла на нее, но фигура Манилова оставалась неподвижной, словно он еще видел ее и пытался развидеть страх. Осознания того, что это сон, сотворяло вместо страха интерес. Она смотрела прямо в пустые глазницы, рассматривая внутренности. Но на этом сегодняшний ужас не кончился. Ноздрев, сожрав голубые глазки, схватил Манилова и грубо потянул на себя. Схватив за белесую голову, он рукой размазал руками кровь по щекам, пока глаза Александра были наполнены нежностью. Настасья слегка нахмурилась и глубоко вздохнула, успокаивая себя, она уже поняла, что сейчас что-то будет максимально аморальное.        Ноздрев, приблизив кровавую голову, высунул язык и залез им в кровавую глазницу. Что он там пытался найти? Черт его знает, но вылизывать кровь видимо доставляло ему огромное удовольствие, ибо глаза его зажмурились и он даже толком не дышал, лишь нежно водил языком внутри. То же самое он проделал со второй глазницей, оглаживая большими пальцами окровавленные щеки. После, отстранившись, он так любовно посмотрел на него. Да, любовь это по истине что-то кровавое, но не мясо, что-то настолько буйное, убийственное...        Ноздрев пожирал его плоть, начиная с самой шеи. Острые клыки впились в нежную кожу, мощная шея с силой рванула, оторвав здравый кусок. Темноволосый даже не жевал, словно огромный медведь, он глотал эти куски, кусок за куском, держа уже полумертвое тело за талию. Было заметно, что кожа приобретала совсем бледный оттенок, а когда Ноздрев разгрыз сонную артерию, так и вовсе, он безжизненно повис, позволяя ему наслаждаться им.        Настасья наблюдала за этим с немым ужасом, отметив, что у Ноздрева из-за такого действа член снова встал, он потирался им о безжизненное тело, от которого он так жадно отрывал куски и жрал.       Через время, Ноздрев кинул на пол тело, что было исперещено недостающими кусками плоти, это выглядело отвратительно. Он обглодал все лицо Манилова, сожрал грудь его. В память девушки врезалась сцена, как Ноздрев отломил конец ребра и принялся копаться в своих зубах, словно зубочисткою; всё-таки ребра были чуть ли не самыми хрупкими костями. Темноволосый зверь сожрал все самые мягкие части тела, считая паховую область и внутренние части бёдер. Голый и пустой череп смотрел на Настасью, пока та уже не понимала, как ей реагировать, все эмоции были использованы. Ей хотелось хорошенько проблеваться.        Ноздрев наклонился и ударил по грудине со всей силы. Треск костей нарушил тишину, он принялся ногой ломать ребра, дабы добраться до самого важного. Так как пол уже был весь в липкой и горячей крови, можно было догадаться, что тело было обескровлено, Александр не переживал за возможные кровяные фонтаны. Ноздрев схватил сердце его и оторвал от всех аорт. Оно уже не билось, удивительно, правда? Мужчина засмеялся и покачал головой, а после небрежно кинул склизкий и упругий кусок мышц на тело Настасьи.       — Держи, это твое.        — Я не собираюсь это есть.        Ноздрев удивленно поднял брови и опустил руку под халат. Напряженный член требовал срочной разрядки. Он решил разобраться с девушкой чуть позже, а пока сгорбившись, он мощно надрачивал болящий орган. Ноздрев стонал от удовольствия, смотря на кровавое и обожранные тело. От понимания, что он попробовал своего возлюбленного на вкус, его это так окрыляло и возбуждало, что хрипы из него выходили бешенные.       — Мальчик мой... Как же я люблю тебя!        Закричал темноволосый и весь дрожа, кончил на безжизненного Манилова. Настасье показалось, что кто-то ответил: "и я тебя, любовь моя!". Она огляделась, но никого не увидела и с ужасом в глазах стала наблюдать, как он накрыл тело своим и принялся слизывать свою сперму с белой челюсти мёртвого. Проникнув языком внутрь, Ноздрев подарил ему прощальный поцелуй. Карие глазки закрылись от блаженства, пока Настасья чувствовала себя такой обречённой. Ей начинало казаться, что это никогда не кончится, что она навсегда останется в своем кошмаре и будет лицезреть этот ужас до своей смерти.        Дьявол взял свое, он увидел страх своей жертвы, увидел горечь и печаль в зеленых глазах. Это питало его. Ему хотелось больше.        Ноздрев, тяжело поднявшись, утер рукавом окровавленную морду и с довольной улыбкой взглянул на Настасью.        — Ну что ты, цветочек мой? Давай я развяжу тебя, обнимемся с тобой хотя бы...        Сердце начало бешено стучаться. Надежда появилась и охватило полностью тело Настасьи. Она кивнула, ничем не выдавая своего желания. Первая рука была освобождена. Девушка принялась разминать свою конечность, чувствуя неприятное покалывание и боль. Вскоре Ноздрев полностью освободил девушку и она принялась разминать свое тело, хмурясь от боли. Ноздрев пока встал напротив кровати, с интересом наблюдая за девушкой и мягко улыбаясь. Его умилялала эта картина.        Но мнение девушки было совсем другим. Дорогая подруга Настасьи, Ненависть, начала давать ей силы. Кровавые сцены в голове, омерзение и желание мести пришибливало девушку. Она понимала, что скорее сошла с ума, ибо уже не верила, что это сон. Надежда проснуться прошла, ее завлекли черные чувства, спрятав нежную личность нашей героини под куполом. Подняв голову, она ласково улыбнулась Ноздреву, попутно разминая мышцы. "Я тебя так люблю, мальчик мой. Люблю безумно."       Потеряла она и понимание своих чувств. Она поднялась и подошла к нему, вся в крови и синяках, заключила в нежные объятия темноволосого. Казалось, это было воссоединение душ, бешенная любовь их, что скрывалась под предлогом дружбы, наконец обрела реальность. Можно было подумать, что вот он, счастливый конец, они теперь будут вместе, будут любить друг друга. Прижимая Ноздрева к груди своей, она повернулась и посмотрела на некогда сердце Манилова. "Я хочу домой. К тебе, одуванчик мой. Хочу быть с тобой. Как же я люблю тебя, ты бы только знал..."        Слезы навернулись на глазах Настасьи. Она взглянула на изуродованное тело и поняла, что никогда не будет с ним больше. Белые кудри его слиплись в запёкшейся крови. Стадия принятия началась.        Понимание, что она больше никогда не увидит своего возлюбленного, своего одуванчика, самого нежного и любимого мальчика, она стала чувствовать такую дикую ненависть. Она буквально сжирала ее сердце, она чувствовала, как острые зубья ели ее нещадно. Комок в горле стал давить. Ей хотелось плакать. "Мальчик мой..."        Девушка перевела взгляд на нежащегося Ноздрева. Взгляд зеленых глаз стал таким ненавидящим, словно вся ненависть мира поселилась в маленьком теле. Холод охватил тело, руки стали дрожать, но не от страха.        Она схватила Ноздрева за волосы и ударила с бешеной силой о свое колено. Болеть оно будет позже, сейчас чувство мести правило ею, Ненависть стояла у контроля. Настасья ударила по обратной стороне колена, тем самым заставив мужчину сесть на одно колено. Это было достаточно, чтобы победить разность в их росте. Глаза были под пеленой, она лишь видела, как она ударила кулаком по виску, видела тот удивленный взгляд Ноздрева, видела, как он умоляюще смотрел на нее, пока она нещадно рвала горло своими ногтями. Вырвав трахею, испачкав себя в маленьком фонтане крови, только тогда она очнулась. Смотря на мужчину, что застыл навсегда с маской удивления и мольбы, она ужаснулась.        — Боже...!        Она кинула трахею на пол, свалилась на пол и горько заплакала, закрыв лицо руками...