(Не) удавшийся бал

      Настасья подскочила с кровати, вся мокрая и холодная, словно спала на снегу. Хотела пойти, выйти в туалет, но ноги задрожали, как осиновый лист, она упала на пол. Рвота подступила к самому горлу. Ее нещадно рвало, да только вот проблема была в том, что равло ее лишь водой, да желудочным соком, Все тело скручивало, она тяжело дышала, готовясь к новому подходу. Снова рвало.        Настасья закашлялась, тело дрожало и ломало, фантомные боли пробивали тело, она уже начала думать, что вот он — конец ее жизни. Такой позорный, болезненный и мерзостный. Рукой она принялась ресстегивать свою рубашку, пока ртом и носом отчаянно хватала воздух. Головная боль, словно молотом, хорошенько долбанула Настасью, заставив несколько слезок выскочить из зеленых глаз. Хрипя и дрожа, она готовилась к новой волне. Пищевод болезненно содрогнулся, с языка не сходил горький вкус. Она чувствовала себя такой грязной, такой противной всем. Ее снова вырвало ничем, по легче не становилось. Казалось, было что-то в желудке, может этот сон был реальностью? Может, пока она была в припадке, она тоже сожрала кого-то?        Нет, моя маленькая, это был всего лишь очень плохой сон. Тебе нужно расслабиться.        Но легче не становилось, новая волна тошноты смешивалась с состоянием, когда она была на грани рыданий. Она опустила голову вниз, прижимаясь лбом к холодному полу. Снова вырвало, слезы бесшумно текли по бледным щекам, сопровождаемыми дрожью болезненной. Так отератительно она еще никогда себя не чувствовала, ей хотелось умереть, просто уже закончить этот нескончаемый ужас. Когда приступы рвоты вроде как окончились, Настасья слабо откинулась назад и села не колени. Руки лежали на коленях, голова опущена, глаза смотрели на маленькую зелено-желтую лужицу. Она дышала полной грудью, напитывая организм кислородом. Перед ней мелькали картинки прошедшего сна, слезы сами собой потекли из зелёных глаз. Сильная дрожь сотрясала тело, она упала на бок и съежилась, рыдея за все свои девятнадцать лет жизни. Она рыдала так больно, так горько, ей было так стыдно, но она не могла оставить этот нескончаемый поток боли. Ощущения того, что она ее лишили чести, сделали такой противной, шло за ней всю неделю, а сегодня ей казалось, что она и вовсе схожа с куском мяса, который можно только трахать и бить. Бедная Настенька царапала себя, рвала рубашку, пытаясь соскрести эту грязную пленку. Она била себя, царапала и кусала руки свои, желая уже просто просто умереть, пытаясь вырваться из это кожи, ей было в ней душно.        Бедная моя Настенька! Как же я тебя понимаю, но желать себе же смерти глупость несусветная! Давочка моя, тебе стоит быть к себе менее требовательной. Но ты сама знаешь, что тебе поможет.        Настасья прибольно укусила себя за кисть руки, вгрызаясь в себя, пытаясь отвлечь ресшатанную психику от прошедшего сна Клыки оставляли кровавые метки, которые уже завтра будут превращены в синяки, но девочке было слишком плохо, чтобы думать о последствиях, она грызла себя, словно псина кость. Когда дыхание стало немного размеренным, она вспомнила о своем кинжале. Настасья подползла к своему столу, положила сначала подбородок на стол, потом уже с великим трудом закинула руку. Бюст Наполеона смотрел с надмением на эти жалкие попытки умереть, казалось, даже в глазах его серых читалось: "Слабак!", таков был великий полководец. Настасья смогла добреться до кинжала, она тут же упала на пол, цепко держа перевязенную рогожей рукоять кинжала. Сняв ножны зубами, она показала свету блестящий метал. Смотря пустыми глазами на острый клинок, который мог очень легко лишить ее жизни, она заплакала пуще прежнего. "Пусть я умру. Лучше умереть, чем жить с таким позором, меня никто не примет. Сами сожрут, убьют, забьют камнями и выкинут в реку!"        С чего ты взяла, что с тобой так поступят, девочка моя? "Такие сны не снятся нормальным людям."        Нормальные люди бы не стали тебя насиловать в реальной жизни. Расскажи обо всем Ноздреву! "Зачем? Он плюнет, скажет, что я сама виновата."        Он хоть раз с тобой так поступил? Он виноват, он сделал оплошность, так дай же ему возможность все исправить. "Он не захочет..."        Настенька взяла кинжал крепче, подставила его к своей шее. Острый кончик впился в нежную кожу, так и норовясь войти глубже. Она зажмурила глаза, лицо слегка припухло из-за истерики. Но, по счастливой случайности, на рыдания в помещении, в комнату зашла Машенька. То была крепостная, горничная и внучка кухарки в доме Кулаковых. Так как время, оказывается, было три часа ночи, она была в беленькой сорочке и была разбужена криками и рыдамиями. Увидев любимую юную барыню в таком состоянии, Машенька тут же подбежала к ней и отобрала кинжал у Настасьи, не теряя время. Лишившись единственного своего спесения, Кулакова перевернулась на живот, заливаясь слезами. Тело ломило от невидимых болей, голова была на грани того, чтобы взорваться. Она была так слаба, что даже не могла сопротивляться Машке, которая с ужасом неблюдала за этим.        — Нужно позвать хозяинов.        Испуганно прошептала она и быстренько побежала в спальню старших Кулаковых. Маленькими ручками она застучала по двери, а после отворила ее. Отец семейства с яростью в глазах и сонным лицом смотрел на Машеньку, и прежде чем сказать грубость, услышал ее слова.        — Настасья Васильевна чуть не убила себя! Ей очень плохо!        Василий и Виктория тут же подпрыгиули с постели и чуть ли не на перегонки побежали в спальню дочери. Свою дочь они любили безумно, какой бы вредной она не была, и уж лишится ее никто не был готов. Василий вышиб дверь мощным плечом и побежал к слабодрожащему телу. По пути он упал на колени пред Настасьей и тут же перевернул ее на спину.        — Жива... Черт побери, Настенька!        Виктория подбежала к мужу и склонилась над дочерью, что уже просто дрожала, сил на плач не было. Они видели изорванную одежду и многочисленные царапины, синяки.        Родители ощупывали бледное, с легким зеленоватым оттенком тело, проверяя, нет ли где каких-то серьёзных ушибов или ран. Но все было хорошо, кроме морального состояния девушки. Василий видел, что ей очень плохо. Было очень удивительно, что что-то смогло свалить в такое состояние такую сильную девушку. Кулаков взял дочь на руки и поднялся с колен, пока Виктория убирала кудрявые волосы с мокрого лба. Машенька в это время быстренько убралась в комнате, но кинжал не решилась оставить в комнате, ведь переживала, что Настасья попытается снова себя убить. Она скромно стояла рядом с помещиками и смотрела на бледно-зеленую физиономию Кулаковой-младшей, сложив руки на груди. Глаза были плотно закрыты, по видимому, она уснула, но очень тревожно, ибо часто подрагивала и ворочалась. Виктория оставила нежный материнский поцелуй на холодном лбу и вздохнула.       — Здорова, лоб не горячий... Что же тогда происходит? - она стала укрывать ее одеялом.        — Я даже не представляю. Она не плакала никогда толком, а тут себя грохнуть... Так дело не пойдёт, надо завтра же начинать заставлять ее двигаться.        Оба родителя сели на постель, взялись за ладонь дочери своей, дабы охранять сон. Машенька скромно отдала кинжал Кулакову и робко взглянула на некогда грозную девушку.        — А с ней все будет хорошо?...        — Будет.        Твердый баритон вселил в крестьянку надежду, она кивнула и несколько раз покланясь, ушла в спальню свою. Но вот сам Кулаков уверен не был в своих словах, ибо понимал, что произошло что-то очень страшное.