(Не) удавшийся бал

      Проснулась Настенька утром. Голова жутко трещала и болела, но от той вчерашней истерики не осталось и следа. Холодная решимость снова присутствовала в душе девушки. Глянув на открытую дверь, она видела скользящие туда-сюда фигуры людей и судя по шуму, людей там было много. "Отец бал устроил что-ли?"        Настасья тяжело поднялась и тихо прильнула к двери. Но нет, там не было господ разных чинов, все были знакомы ей. Там были Манилов, Ноздрев, родители, слуги, то-ли дворовые, то-ли дворцовые, не было ясно. Больше было непонятно, что это за сборище и по какому поводу. Вздохнув, она отошла от двери и тихонько закрыла ее на замок, дабы переодеться. Подойдя к зеркалу, она не без печали взглянула на свою форму. То, что она была отвратительной, это был неоспоримый факт. Сняв с себя рубашку, она принялась позировать, то напрягла руки, то спину, но от той формы, что была ранее, осталось мало чего, она сильно исхудала. Настасья разочарованно смотрела на свою жалкую копию, с полным понимаем, что сбросила она где-то килограмм десять. "Какая же я противная..."        Вчерашняя паранойя давала о себе знать. Она посмотрела на свое иссохшее лицо, видя впалые щеки, округлившиеся глаза. "Аристократичная красота."        Но ты не аристократка, а просто высохшая и потерявшая из-за печали своей всю свою силу.        На это она не нашлась, что ответить, поэтому просто оделась и привела себя в порядок. На лице снова присутствовал холодный рассудок и гордость. Девушка вышла из своей комнаты, словно из какой-то тёмной обители. Все сразу же обернулись на звук и словно во вчерашнем сне, смотрели пустым взглядом. Она сразу же напряглась, ожидая, что ей придется снова драться на смерть. Но нет, к ней подлетели двое мужчин. Манилов с ходу взял ее на руки, прижимая к себе, да так сильно, что она даже удивилась, что он так может. Но, она почувствовала в душе то тепло, ту нежность и мягкость, которой ей так не хватало вчера. Она счастливо улыбнулась и схватилась за Манилова так крепко, так цепко, что он не смог даже подвинуть ее в более удобную сторону. Блондин подхватил Настасью, она тут же обвила торс ногами и уткнулась носом в теплую шею, чувствуя себя наконец в защищенной и любимой.       — Настенька, ради Бога молю, расскажи мне, что с тобой, мне сказали, в каком состоянии нашли тебя... - Манилов с огромной печалью смотрел на нее. - Маленькая моя, не молчи и не уходи от ответа, молю тебя.        Ноздрев смотрел на скрупулезно хватающуюся за мужчину девушку таким печальным и глубоким взглядом, что было даже удивительно видеть такой взгляд от него. Но он просто знал причину печали ее, знал, что она страдала из-за него. Для себя он решил, что после застолья нужно обязательно поговорить с ней.        Настасья не хотела говорить. Она так скучала по нему, ей было так больно, так плохо, что она дышала полной грудью, дабы не прекращать вдыхать этот родной сладкий запах своего мужчины. Манилов чувствовал, что было что-то очень плохое, раз его Настенька так залезла на него и явно не думала слазить. Он крепко держал ее, губы его нежно касались кудрявой макушки, нежно приговаривая "я рядышком, солнышко мое". От этого ей было несомненно лучше, все плохое было позади, сейчас она просто не могла насытиться им, ей казалось, она не видела его целую вечность, вот настолько ей было плохо без него.       — Мне снился очень страшный сон... Он был связан с тобой и Ноздревым... Я не хочу рассказывать о его содержании, но мне было очень плохо, когда я проснулась.        Манилов максимально внимательно слушал слова своей возлюбленной, которая шептала ему все это на ухо. Ей не хотелось, чтобы это слышал кто-то другой, ведь Василию она доверяла больше всего. Приподняв русую голову, она посмотрела в голубые глаза, которые так и светились любовью и сопереживанием. Блондин прикрыл глаза и прижался своим лбом к ее.       — Я могу только представлять, что там было, раз тебе было так отвратно от жизни, радость моя. Только пообещай мне впредь, что умирать ты не будешь. Я поговорил с Василием, он разрешил мне забрать тебя в Маниловку на время, пока не станет лучше тебе.        Радости не было предела от этой новости. Настасья радостно пискнула и принялась покрывать нежными поцелуями все румяное лицо своего возлюбленного. Носик, глазки, щеки, лобик... Она обсыпала его поцелуями полностью, а после легко слезла с его рук. Ей хотелось потребовать теплой ванны, дабы окончательно привести себя в порядок, но Манилов взял Настасью за руку и повернул к себе.        — Пообещай.       Она видела, что он был очень серьезен, а значит, ей обязательно нужно было дать обещание. Василий положил руку на щеку возлюбленной своей, а та стала нежно ласкаться о нее, словно кошка. Ей так не хватало его.        — Обещаю. Буду обсуждать этот момент с тобой, одуванчик мой.       Она улыбнулась привстала на носочки и ласково чмокнула кончик красивого носа. Она была без ума от этого мужчины, но все же ей нужно было привести себя в порядок. Позвав Машку, Настасья быстренько убежала в ванную. Голубые глаза провожали ее до последнего, она это чувствовала и была безумно счастлива.       В ванне ее отмыли, промыли, да так, что казалось, нет чище человека, чем она. За волосами был всегда особый уход. Отдыхая в теплых водах, куда насыпали всяких трав, да побольше; Настасья Васильевна наслаждалась, как одна из прислуг, Варвара, ухаживала за русыми кудрями. Сначала их хорошенько промыли, потом стали наносить всякие средства, запах стоял до безумства приятный. Сердце девушки трепетало знатно, ей не терпелось выйти в люди и наконец побыть со своим любимым. Да и с Ноздревым она была не против сыграть во что-нибудь, но почему-то после того сна, Настасья не горела желанием его видеть в принципе, на душе было тяжело и неприятно. Она надеялась, что сегодня они поговорят и окончательно решат эту проблему.       С ванных процедур она вышла примерно через часа два, но проблемы это не составляло, ибо все свои, никто ее не торопил. Длинные кудри были собраны как всегда в хвост, тело спрятано под рубашкой с дутыми рукавами и темно коричневыми брюками на ремне, бледную шею украшал кулон с красным камнем. Чувствовала она себя прекрасно, впервые за эту неделю. Кулакова медленно зашла в столовую, где все ели и разговаривали; девушка тихонько прошла к Манилову сзади и накрыла ладошками глаза его. Настроение ее было игривым, как и всегда, когда был рядом горячо любимый ею мужчина. Блондин счастливо заулыбался и повернул голову, смотря на нее через плечо. Настасья заключила его шею в объятия и несколько раз поцеловала висок.       — От тебя так вкусно пахнет, - прошептал Манилов, утыкаясь носом в щёчку Кулаковой. - я ужасно соскучился. Садись, для тебя все подготовили самую большую порцию.        Блондин поднялся и отставил стул, дабы девушка могла сесть. Всё-таки манеры всегда были при нём. Когда Настасья села, он придвинул ее ближе к столу и сам сел рядышком. Кухарка, Агафья Ивановна, быстренько поставила кучу тарелок со всякими вкусностями, а увидев удивленное лицо Настасьи, пригрозила пальцем.        — Чтоб все тарелки были чистыми, а то ишь!       Кухарку Настасья любила, а кухарка любила ее. Она была словно бабушкой для помещицы, готовила много и вкусно, и заставляла все кушать, а главное, очень огорчалась, когда что-то было несъедено. Короче говоря, любила она Настеньку сильно, и когда новость дошла до нее, чуть не упала в обморок. Поэтому выбора у Настасьи не было, она тяжело и наигранно вздохнула, от чего все посмеялись и принялись за еду. После пережитого ужаса, Настасья была просто счастлива. Она громко смеялась, шутила, выдавала тосты и пила больше Ноздрева. Все были довольны, что младшая Кулакова приходила в себя и наконец была похожа на прежнюю себя. Она довольно легко расправилась со своей порцией, пусть и чувствовала себя теперь немного толстенькой. Сказав об этом Манилову, он нахмурился и, попросив еще порцию жареного поросенка, поставил пред ней.        — Кушай давай, толстенькая моя. Тебя откармливать срочно надо.        Но Настасья не сопротивлялась и принялась за еду, пока Василий гладил ее по спине и плечам, то и дело недовольно бурча: "кожа да кости, позвонки пересчитать можно". Но сколько заботы и любви в тех словах заключено! Она все съела, вытерла губки и с тяжком выдохнув, привалилась на плечо Василия. Манилов с любовью поцеловал ее в макушку.        — Накушалась, душенька?       — С лихвой... Могу весь год теперь ничего не есть, ей Богу.        Манилов бархатно засмеялся и покачал головой.        — Тебе предстоит целый реабилитационный период. Будешь кушать у меня много и часто. А то ты взгляни, какая ты худенькая... Ей Богу спичечка, колосинка... А мне нужна моя Настасья Васильевна, сильная и независимая.        От такой сладкой речи моя Настенька засмущалась, что щеки ее налились густой краснотою, а сама она спряталась в плече Манилова. Как же он всё-таки был прекрасен, нежен, чувственен... Sie wurde verrückt, ihn zu lieben, желала, чтобы это никогда и ни за что не кончалось.        Теплые разговоры шли плавно, даже Ноздрев ни с кем не подрался. Наоборот, в какой-то из моментов, он поднялся и похлопал в ладоши.       — Минуточку молчания, господа и дамы! - он посмотрел на Манилова и кивнул ему. - Сейчас будет важное известие!        Манилов медленно поднялся из-за стола под вопросительный взгляд девушки.        Он встал пред ней, явно в чем-то неуверенный. Настасья видела, как он нервничал, думал о чем-то. Это было очень заметно, особенно ей, ибо знала его уже достаточно, чтобы видеть, как любимый одуванчик о чем-то сомневается. Манилов глубоко вздохнул и посмотрел в горящие зеленые глаза.        — Я... Я очень рад, что в тот день именно ты спасла мой лоб от синяка, ибо поимел возможность влюбиться в тебя... - Манилов прокашлялся, отведя взгляд в сторону. - Тогда я хотел писать тебе, но помнил твой холодный взгляд, грубые речи твои...        Настасья искренне не понимала, что происходит, но задышала так же как и он — прерывисто. Она не слышала и не видела, как Ноздрев всячески поддерживал жестами блондина, который безумно нервничал, но старался этого не показывать.        — Я писал, но прятал все письма. Мне было стыдно, я хотел показать себя в лучшем свете, но смешно же, как человек, который грохнулся пред глазами твоими, может показать себя в лучшем свете? - он хмыкнул и покачал головой. - Но потом ты приняла меня. Таким вот неуклюжим, местами сентиментальным, может даже глупым для такой, как ты. Не самым вычурным и интересным. Я уже не представляю свою жизнь без твоих зеленых глаз, без слова задорного твоего. Местами, может, грубостей твоих, но они мне так родны — твои прикосновения...        Настасья огляделась, все смотрели лишь на них. Отец девушки испытующе смотрел на голубоглазого, но все же порой одаривал кивком, словно поддерживал его или соглашался. Виктория, как и всегда, была равнодушной и непроницаемой, Настасья не смогла прочитать ее эмоций. Девушка снова посмотрела на Манилова.        — Я готов поменяться, чтобы быть таким, какой хочешь видеть меня ты, я готов сделать все, лишь бы услышать твое "да". - он раскрыл маленькую коробочку и посмотрел прямо в ее глаза. - Ты станешь моей женой?        Настасья опешила. То, что в мыслях она репетировала эту сцену много раз, она вовсе позабыла об этом. Во рту стало так сухо, словно она пожрала песок, но нет, это было всего лишь из-за такого вопроса. Она посмотрела на золотое кольцо. Оно было по истине прекрасно, сделано тонко и изящно, но грубости добавлял красный камень. Всё-таки, Манилов знал ее, знал, что была бы ее воля, она бы и на свадьбу пришла в брюках. И любил ее за это! Девушка поднялась на ватных ногах и сглотнула, дрожащие ладони ее скрепились на груди. Ответ она знала давно, нужно было его теперь просто проговорить.        — Да... Я согласна.       Манилов заулыбался так широко, как никогда, где-то счастливо зарычал Ноздрев, даже Виктория, мать девушки, стала улыбаться и хлопать, как и отец. Все слуги закричали, визжали, все радовались, все было так прекрасно. Но они не слышали ничего, они, словно загипнотизированные, смотрели друг другу в глаза, так влюбленно, так нежно...        Блондин аккуратно вдел пальчик своей возлюбленной в колечко, а после взял ее ладони в свои руки. Теперь она точно его, ничья больше. Все готов был он отдать за ее улыбку, ничем не испорченной, такой искренней, такой настоящей. Они медленно, очень робко, приблизились друг к другу. Настасья была полностью повержена искренностью этого мужчины, и сейчас не была похожа на себя — столько в ней было смущения и скромности. Поцелуй в губы считался самым интимным, самым сокровенным, что есть на этом белом свете. Если человек целует в кого-то губы, но не любит его, это не поцелуй, а просто лобызания, дабы заполнить пустоту мёртвой души и хоть как-то устранить животные инстинкты. Но эти два абсолютно разных человека, любили друг друга до гроба, и сейчас, максимально трепетно и нежно касались друг друга в поцелуе. Оба боялись сделать как-то больно, особенно Настасья, ибо она вся вытянулась в струнку, но получила такой сильный взрыв серотонина, что ей хотелось прыгать, бегать, и оббежать всю Россию по периметру казалось слишком легкой задачей. Она положила руки на грудь его, позволяя себя обнять за талию и обнять крепче. Будущая Манилова чувствовала себя теперь по истине счастливой. Выйти замуж за любимого человека, это прекрасно. Дабы никто не смущал их любопытными взглядами, Василий приподнял свою шляпу со стула и закрыл их лица, не прекращая трепетно целовать. Он даже представить себе не мог, насколько Кулакова была ему признательна за это.        Вскоре, они отстранились друг от друга, Настасья тут же спрятала свое лицо в нем, прижавшись лбом к ключицам Манилова. Она была вся красная, до ужаса смущенная, но такая счастливая. Блондин положил подбородок на ее макушку и сладко-присладко зажмурился, словно мартовский кот. Счастью не было предела вовсе, Ноздрев, пока они целовались, уже опустошил бутыль водки и уже принимался за вторую. Виктория с Василием тихонько обсуждали предстоящую свадьбу.        Когда Настасья отстранилась от Манилова, темноволосый друг ее сразу же подпрыгнул с места, подбежал к ней и на бегу схватил на свои крепкие руки, тем самым выбив весь воздух из ее легких. Он катал ее, держа на мощных руках, словно какую-то пушинку, не имеющую ни грамма весу.        — Дурак, верни невесту жениху! - смеясь, крикнул Кулаков-старший.        — На Кавказе знаете как невест то крадут?! Вот и я краду, ей Богу, украду!        Настасья засмеялась, но ловкой лисицей вырвалась из его рук, скользнув за широкую спину.        — Ну-ну, попробуй!        Девушка запрыгнула ему на плечи, цепко обхватила ногами торс, а руками шею Ноздрева. Она захватила его на удушающий и хмыкнула.       — Вот так тебя и все, и не украдешь ты ничего, пьяница эдакий.        Она поменяла местоположение рук и все же обняла Александра. Ее взгляд на миг стал более печальным, она тихо прошептала:        — Нам нужно поговорить чуть позже.        Ноздрев повернул голову в сторону и кивнул. Оба понимали, о чем будет разговор и от того стали задумчивы. Веселье пропало.       — Может, выпьем?        — Давай.        Она спрыгнула со своего высокого товарища и направилась к столу. Манилов тут же встал, отодвинул стул, а когда девушка села, пододвинул его. Сев рядом со своей возлюбленной, он накрыл ее ладонь своей рукой и переплел их пальцы.        — Скоро поедем, милая.        Настасья кивнула и посмотрела в любящие глаза Василия. Всё-таки, она не ошиблась с выбором и от того была максимально довольна жизнью.        — А мои вещи собирали?        — Да, Мария и Варвара занимались этим. Уже все в моей бричке.        — А ружье?        — И ружьё.        — А всяче... Манилов приложил палец к ее губам и целомудренно поцеловал в лобик.        — Все собрано, уложено, положено и спрятано, любовь моя. Все-все-все. - он глянул на поставленную Ноздревым рюмку. - Давай лучше выпьем.        Девушка улыбнулась и взяв стопку, со всеми чокнулась. Так как грубость жизни не обошла ни ее, ни молодого Ноздрева, они все за один присест осилили несколько грамм. Горло приятно обожгло и спустилось вниз, горяча кровь и плоть. Манилов не осилил рюмку, отхлебнул меньше половины, сморщился и оставил это дело. Настасья задорно взглянула на искривленного мужчину и хихикнула.        — Знай, женский алкоголизм не лечится. Так уйду в запой и пиши пропало.        Манилов отрицательно покачал головой и положил голову ей на плечо.        — Да кто ж тебе даст спится-то? Вот курить, другое тело, у меня знаешь сколько дома трубок и табаку? Много.       — Я не курю. Как-то не навязалась это.        — Слава Богу.        Оба тихо и по доброму засмеялись. Блондин был даже несколько удивлен, что выпить весь алкоголь в поместье для нее было нечто обыкновенное, но выкурить трубку - принципиально "нет".        Сколько счастья и удовольствия было между ними! Моя Настенька уже и позабыла о ночных кошмарах, хорошенько выпила, чтобы сегодня спать, как убитой. Она взвалилась в бричку и предвкушала их совместный сон в новом для нее месте. До сих пор ей не доводилось ни разу побыть в Маниловке, а поэтому, пусть и привалилась она к плечу будущего мужа, держала ушки на макушке. Зелёные глаза изредка открывались, но не было видно ничего. Манилов уже опустошил остатки матрадуры в склянке, заключил Кулакову в крепкие объятия. Алкоголь дурманил, бил по пульсу и восприятию, у обоих были красные щеки и, может, не самые богоугодные мысли, но никто из них не позволил себе их предложить.        Манилов в душе ликовал, ведь без Настасьюшки ему было отвратительно оставаться в родном доме. Ему всегда хотелось куда-нибудь уехать, что-нибудь сделать, а бывшее фантазёрство никак не помогало. Сейчас же он понимал всю радость и прекрасность будущего времяпровождения. Нужно было думать по поводу свадьбы, решать проблемы внутри самой Маниловки, ибо теперь есть кому их решать. Нет, Василий не собирался все скидывать на более ответственную и хозяйственную девушку, он был готов ей помогать и выполнять любые поручения. В хозяйстве ему не удалось познать все науки, поэтому лучше послушать более опытного в этом человека.        — Может расскажешь, что было в том сне, пока едем?        Девушка резко распахнула глаза. Она забыла поговорить с Ноздревым! Настасья недовольно что-то пробурчала и уткнулась носиком в его плечо.        — Нет, родной, такое я никому и никогда не расскажу. Это... Мерзко. Мерзко, отвратительно и аморально.        Манилов с любовью посмотрел на нее и ласково чмокнул в лоб.        — Я всегда буду готов тебя выслушать, какая бы гадость там не была, душенька моя.        Он мягко улыбнулся ей и прижался как можно ближе, желая утешить ее. Кулакова лишь прижалась к нему, нахмурилась и постаралась отвлечься на его прикосновения.        Через некоторое время они прибыли в Маниловку. Уже с ходу девушка заметила, что дом обдувается всеми ветрами, а значит менее устойчивый и тёплый. Она взглянула на Василия и тихо поинтересовалась:        — А что ж ты дом на юру построил? Он же всем подряд обдувается.        — М-м-м-м... Да когда это строили, я совсем глупцом был. Это очень критично?        — Ну знаешь, мне бы не хотелось, чтобы наши дети мерзли зимой.        Для Манилова это был железный аргумент. Василий кивнул и задумчиво постучал пальцами по коленке.        — Давай завтра поговорим на эту тему, хорошо? Сейчас с мозговою активностью у меня малеха не очень.        Девушка тут же кивнула и оставила поцелуй на белесой шее мужчины. Ей нравилось, что он не вставал в штыки и не пытался навязать свою псевдоправильность, это было действительно приятно, когда тебя выслушивали. Когда бричка подъехала к воротам, пара вылезла и взявшись за руку, направились в дом. Кулакова довольно часто зевала, желая уже привалиться и уснуть сладким сном, да и Манилов полностью поддерживал ее точку зрения. Крепостные Манилова тащили тяжелые господские сундуки, недовольно пыхтя и задаваясь немым вопросом, что же там понапихано?        Зайдя внутрь, Кулакова задумчиво рассматривала внутренность дома. Без детального осмотра ей пока все нравилось. Сундуки доволокли до гардеробной, пока будущие супруги миловались перед сном.        Настасья даже не думала о том, чтобы спать отдельно от будущего мужа, но по-видимому Манилову был максимально важен комфорт нашей героини. Бледные губы оставили целомудренный поцелуй на макушке Настасьи, а после проговорили:       — Ты хочешь спать отдельно или вместе?       Настасья нахмурилась и подняла недовольный взгляд. Можно было подумать, что ее оскорбил такой вопрос, но зная, что Манилов до ужаса услужливый и ласковый человек, она расслабилась.        — Вместе. Теперь уже все вместе.        Василий заулыбался, видимо этот вопрос очень его волновал, ибо был он таким довольным, что не удержавшись, Настасья схватила его румяные щечки и оставила смачный поцелуй на губах его. Не могла она с этого человека, не могла не умиляться его зажмуренным от блаженства глазкам. Желание откусить от этого мужчины кусочек был до ужаса сильное, приподнявшись на носках, она укусила его за кончик носа, попутно жамкая и трепя мягкие щеки жениха.        Манилов уже свыкся с грубоватым проявлением глубоких чувств своей Настеньки, ему это нравилось до безумия. Слуги к этому времени уже разобрались с множеством вещей будущей Маниловой и подготовили ложе, дабы хозяева уже легли спать. В гостиную зашел старый и худощавый мужчина. Завидев барыню, он поправил седые волосы, пригладив их поплотнее к голому черепу. Всё-таки, нужно было себя зарекомендовать.        — Спальня готова.        Манилов обернулся и кивнул.        — Спасибо, ступай.        Настасья проводила старика задумчивым взглядом и качнула головой. Трудность по прибытию в новое место не пугало, она была уверена в себе и в том, что вся Маниловка примет ее как за хозяйственную и строгую барыню, но все же было как-то непривычно, ведь здесь ее никто не знает, а оттого теплых разговоров с подчиненными пока не будет. Но сейчас ей хотелось все же привалиться к взбитым перинам и уснуть в нежных объятиях своего возлюбленного; она решила, что думать о тяготах работы она будет завтра. Где-то из души ее, самого сердца, смотрела Любовь своими голубыми глазами и лепетала что-то доселе нежное, от чего кровь бурлила в героине нашей, а сердце жаждало геройства. Но геройства она решила оставить на завтра. Настасья переоделать в спальное одеяние своё и вышла в спальню. Под теплым светом свечей видела она Манилова, что уже был на грани, между реальностью и сном. Глазки его уже были прикрыты, но он отчаянно держал одеяло, дабы сразу лечь удобно для обоих. Кулакова ловко пролезла к нему под руку и Василий запахнул одеяло, теперь уже полностью довольный.        — Завтра подготовь мне документы... Хочу посмотреть что тут творится вообще.        Прошептала Настасья и глянула на горящую свету. Огонь игриво извивался и ласкал воздух своей теплотою. Но не нужно было пламя ее, поэтому Кулакова двумя пальцами потушила оранжевый огонек и вернулась к сонному бурчанию своего любимого.        — Не водится их у меня толком... У приказчика спросить надобно...       Укоризненное цыканье языка девушка еле смогла подавить, все же к Манилову она была более терпима и обходительна. Любила она его чертовски, посему отвесила ему нежных поцелуев ворох.       — Спокойной ночи, одуванчик мой...        Но разнеженный Василий уже не ответил, вместо этого засопел он сладко и звонко. Даже во сне лицо его было таким сладким и приятным, что Настасья испустила тяжёлый вздох и так нежно улыбнулась, как не улыбалась никогда. Ей так хотелось сохранить в нем эту детскую радость, его нежную и невинную натуру, даже если придётся за это потерять кучу нервов. Сердцу ведь не прикажешь кого любить, верно? А Любовь в Настасье, пусть и была маленькой и слабой по сравнению с Ненавистью, но горела она такой решимостью и разрасталась в ней, заставляя Кулакову желать убить любого, лишь бы ее одуванчик улыбался всегда так невинно и сладко. Сегодня Манилов засыпал под холодной и грубой защитою своей избранницы, спал он с полным ощущением искренней теплоты и счастия, с чувством, что завтра будет прекрасный день.        Настасья уткнулась носиком в раскрытую и голую грудь своего мужчины. Она любила, когда что-то тяжёлое придавливало ее к кровати, поэтому аккуратненько сложила руку блондина на себя и расслабилась полностью. Заснула она быстро, а совместное счастливое сопение разошлось по всей комнате. Сегодня ей ничего не снилось, черное полотно висело пред глазами, да и прекрасно! Еще одного такого сна она бы просто не выдержала, ее моральное состояние и так было знатно пошатано и нуждалось в реабилитации и нежного обращения.