(Не) удавшийся бал

       — Хороший был вечер, не правда ли?        Манилов обнимал жену свою, прикрывая рукой окошки в бричке. Не хотелось ему, чтобы кто-то глазел на них, да и кто бы глазел? Времени было где-то три часа утра, кучер пьян, как и новая господская семья.        — Да, не плох, однако...        Прошептала Настасья и приподняв подбородочек, посмотрела в любимые голубые глаза. Разум ее плыл, понимала она мало и смутно.        — Ich liebe dich wahnsinnig...        — Я немецкий, к сожалению, не поимел чести узнать...        Зажмурившись, словно от огромной головной боли, Настасья промычала.        — Дурень...        С этими словами она обхватила блондинистую голову и впилась жадным поцелуем в пухлые губы своего возлюбленного. Она остервенело, гонимая алкоголем и желанием, ласкала его губы своими, прижимая Манилова к себе ближе, как можно плотней. Хотелось ей мужской силы, хотелось тепла и ласки. Острый язычок с немым вопросом на вход коснулся пухлых губ блондина, и прошел внутрь, как только Василий с тихим стоном приоткрыл рот. Было ему так хорошо от таких страстных ласк, от закипающей страсти и жгучего узла желания, что затягивался где-то внизу живота. Их языки боролись, толкались, пытаясь определить победителя, но стоило Манилову властно обхватить талию возлюбленной, она полностью растаяла и отдала узды правления мужчине.        Манилов ласкал ее все еще аккуратно, словно стесняясь, но ничего подобного. Ему было просто интересно, до какой степени она позволит ему зайти. Василий прекрасно понимал, что она все еще невинна, не опытна, поэтому старался пока не наглеть и дождаться, когда кучер оповестит их о приезде. Пышное свадебное платье ужасно мешало ему прикоснуться к белым ножкам, да и в принципе много чего ограничивало. От этого он даже немного злился, поэтому под довольный стон девушки, ласково прикусил нижнюю губу.        — Когда мы уже приедем?...        Услышав слабый, по ангельски прекрасный, голос девушки, Манилов стиснул зубы, почувствовав, как узел внизу живота затянулся еще сильнее. Он лизнул приоткрытые алые губки и слегка отстранился, желая посмотреть в зеленые глаза.        — Уже скоро...        Он сладко улыбнулся, с удовольствием смотря на такой милый румянец на щеках своей жены. За этот румянец он был готов на все, уж очень он любил видеть ее такой милой, такой смущенной...        Ехать было тяжело. Ограничение движений и не самое удобное положение тел не давало насладиться полностью друг другом. Кучер лишь порою оглядывался и смотрел, как молодые люди горячо и страстно целовались, царапая друг друга от страстного желания. Посмеиваясь себе под нос, он отворачивался, ведь следить за дорогой было необходимо. Маниловым уже не была интересна ни дорога, ни подглядывающий кучер, оба хотели наконец оказаться дома. Никогда так не хотелось Манилову приехать домой, как сейчас. Всё-таки, мода это хорошо, но когда тесные панталоны буквально сдавливали наливающийся кровью член, удовольствие от красоты своей пропадало тут же. Про настроение Настасьи по отношению к моде было уже давно понятно читателю, была она девушкой "среднего рода", но доблестного значения. Даже не стоит заглядывать в тот момент, как маменька пыталась натянуть свадебное платье на нашу Настеньку, все сопровождалось таким возмущением и ворчанием, что лучше это пропустить. А когда ей хотелось просто прижаться к своему мужу плотнее, а платье того не позволяло, она и вовсе хотела его разорвать к чертям.        Через некоторое время, колокола брички перестали петь и Маниловы отлепились друг от друга. Василий был хмур, обыденно белесая кожа щек его была красной. Он без помощи кучера открыл дверцу, выскочил из нее и подошел к дверце Настеньки. Открыв ее, он ласково улыбнулся, когда взгляд его коснулся смущенного личика жены.        — Иди ко мне, очаровашка моя...        Приторно прошептал он и так легко взял ее на руки, что Настасья стала даже чуть-чуть побаиваться, но лицо блондина оставалось уверенным. Она решила ему довериться, обхватила руками шею его и уткнулась носиком в гладкую щеку. Мысли ее были несвязанными предложениями, отрывками какой-то умной мысли, но возбуждение и выпитый алкоголь действовали чудотворно, оставив от хороших мыслей чистую похабщину. Но осуждать за такое мы ее не можем, она любила своего мужа во всех смыслах, а его нежная невинность привлекала и возбуждала. Перед глазами было мутно, из под полуоткрытых век она смотрела на аккуратные и редкие усы, слегка улыбаясь. "Усатик..."        Она хмыкнула, отчего-то ей показалось это слово забавным. Лишь в одном звуке слова этого было что-то такое смешное, что она вся заулыбалась и уткнулась в вкуснопахнущую шею, начиная медленно терзать своими зубками белую кожу. Василий был тем еще модником своего времени, любил он щеголять в новых и действительно прекрасных образах. Ну что с него взять, ему двадцать лет! Перед службой не нащеголяешься. Посему галстук его, крепящийся сзади, пах чем-то лесным и уж очень вкусным. Настасья любила лес. Любила Василия. А в пьяном состоянии можно было бесконечно перечислять то, что она любила. Закрыв зеленые глазки, она откинула голову ему на плечо и расслабилась.        Василий в тот момент обдумывал их следующее времяпровождение, думая о том, что было бы на самом деле не плохо начать с горячих ванн. Было бы. Но уже сил терпеть было очень мало. Поэтому когда он наконец добрался до спальни, он даже не обратил внимания на украшения, на красиво расставленные свечи и лепестки роз. Сейчас было вообще не до этого. Закрыв ногой двери, он аккуратно уложил возлюбленную в мягкие перины и тут же накрыл своими губами ее. Блондин без всякого нежного спроса проник в ее рот, лаская десны и язык девушки. Ее прикосновения к груди ощущались очень ярко, даже через плотную ткань рубашки. Она легкими прикосновениями водила ноготками по нему, прощупывая тепло его кожи, старалась хоть как-то прижаться к нему поближе, но Василий, словно специально, старался не прикасаться, кроме как губами. Разорвав поцелуй, он прижался лбом к ее и хмыкнул.        — Тебе не надоело быть в этом платье?        — Очень... Право, оно мне уже все ребра сдавило и плечи. Тяжело быть модницей, однако...        Манилов засмеялся и любовно чмокнул красную щечку. Уж с этим он был точно согласен, а сейчас помог девушке подняться. Встав позади нее, он принялся развязывать корсет, глазами оглядывая симпатичную тонкую талию. На немного оголенную спину падали кудрявые волосы, что были собраны в красивый белый бант. Да, она была красива в платье, но Василий поймал себя на мысли, что когда она в своем обычном стиле, она ему нравилась намного больше. Было в ней что-то такое сильное, непоколебимое, за что он окончательно отдал свое сердце. Когда корсет ослаб, Настасья вздохнула с таким неземным удовольствием, что аж закрыла глаза.        — Больше никогда не надену корсеты... Это издевательство!        Манилов хихикнул, но не стал снимать дальше. Всё-таки, наглецом он не был, ему хотелось все сделать с максимальной осторожностью и нежностью.        — И банты эти, просто ужас. Мне нравятся только черные, а не эти...        — Ворчунья...        — А как тут не ворчать, милый мой? Уже нервов не осталось за сегодняшний день, ходить в этом.        — Скоро расслабимся, не переживай...        При этих словах она снова густо покраснела и опустила смущённый взгляд. Она помнила о словах маменьки, о своем сне и все это делало не самое лучшее впечатление.        — Мне мама сказала, что лучше просто лежать и не двигаться...        — Думаю, стоит забыть об этом. Это предрассудки, душа моя. И если тебе будет что-то не нравится, обязательно говори об этом, хорошо?        Но от смущения она не смогла вымолвить ни звука. Она послушно кивнула, чувствуя себя некомфортно от того, что не может держать все под контролем. Манилов знал об этом. Он чувствовал ее скованность, не смотря даже на алкоголь. Его руки аккуратно обхватили ее талию, ладони легки на аккуратный живот. Положив голову на оголенное плечико девушки, он прижался к ней.        — Это все глупости, родная... Все будет отлично... За это тебе точно не стоит переживать.        Но Настасью это мало успокаивало. Она, казалось, не дышала вовсе. Ее глаза с немым ужасом наблюдали, как Манилов стал аккуратно спускать платье вниз. Она тут же схватилась за бюст руками, когда были практически видны круглые груди, но над своим ушком она услышала мирное, такое любовное "чш-ш-ш-ш", что всё-таки опустила руки, вся вытянулась по струнке и закрыла глаза. Вся она была красной, до ужаса напряженной, пусть ничего ей и не грозило. Василий с интересом оглядывал пышную грудь, что была такой чудесной, такой белой. Светлые пики были напряжены и похожи на маленькие бусинки. Рот наполнился слюной, он сглотнул и закрыл глаза, принимаясь покрывать мокрыми поцелуями шею возлюбленной. Конечно, ей это нравилось, приятный холодок касался полуголого тела, горячие отметки оставались на ней, горя самым горячим пламенем. Вскоре, была она полностью готовой. Тонкие пальцы ощупывали мощное тело, а голубые глаза жадно пожирали этот лакомый кусочек. Все в ней было гармонично, все в ней было так крепко, так сильно, от аристократки у нее была лишь белая и ухоженная кожа. Он не мог оценить ее в полной мере, но те участки, что попадались под его взор, отзывались внизу приятным пульсированием.        — Ты безумно красива...        Настасья сглотнула, но ничего не ответила. "Черт ты! Самый настоящий!"       Она выдохнула, стараясь себя успокоить. Любила она комплименты, но не когда она стояла полностью голой, сконфуженной и красной, как помидор.        — Очень красива... Да... - словно загипнотизированный шептал Василий, ладонью водя по плоскому животику. - Черт возьми...        Манилов резко развернул ее к себе, хмурый и сурьезный, он прижал сильною рукою ее за талию к себе, а вторую руку положил на красную щеку. Она смотрела на него так испуганно, так невинно, что где-то у него спирало дыхание и голосовые позывы.        — Ты ведь знаешь, что я тебя люблю? Настасья кивнула.        — Тогда от чего ты так смущена, любовь моя? Ты ведь... Боже... Ты ведь обворожительная! Разве можно стесняться такой красоты?!        Он это говорил с таким воодушевлением, но Настенька нахмурилась и опустила взгляд.        — Не каждый день я раздеваюсь пред мужчиною, знаешь ли.        Манилов поднял ее за подбородочек пальцем и нежно поцеловал в носик.        — Если тебе будет так легче, я могу затушить свечи.        — Легко говорить, когда ты в полном обмундировании.        Манилов понял, что к ней стала возвращаться ее обыденная наглость. Пусть и вся красная, но она заставила себя расслабиться, пробежалась пальчиками от самой груди, ниже, к самому низу живота. Василий уже сам напрягся. Раскраснелся.        — Ну же, Василий Сергеевич, вы так упорно меня раздевали, а сами-то? Сами посмотрели, потрогали, а сами, как девушка в хиджабе.        Настасья игриво расстегнула одну пуговку, глядя прямо в глаза.        — Мне ведь тоже интересно глянуть.        — И то... Ты права...        Тонкие пальцы принялись расстегивать пуговку за пуговкой, пока Настасья разглядывала его теперь с его же точки зрения. Видеть Манилова смущённым — высшее блаженство. Она специально смотрела ему прямо в глаза, дабы видеть, как он пытается смотреть куда угодно, лишь бы не на нее. Но все же она решила оставить бедолагу в покое. Зайдя за спину, она помогла снять фрак, после рубашку, а уже потом по собственнически прижалась к голой широкой спине, обхватывая руками, как он ее недавно. Довольная ухмылка украшала лицо Настасьи, она смотрела на своего мужа жадно, теша свое самолюбие присутствием такого прекрасного тела.        — Черт бы тебя побрал, Манилов! Ей Богу, поберёт тебя!        Василий предпочел это за комплимент, а после вздохнул, когда почувствовал мощный укус на своем плече. Он услышал лишь удовлетворенное: "мой", и расслабился в сильных руках своей женщины. Ее все устраивало, разве могло быть что-то хуже? А оказывается, могло.        — Вы не все сняли, мистер. Так не честно.        — Ох, Настенька, прекрати...        Манилова злорадно захихикала, представляя его голым, так еще и таким смущенным. Пока он расправлялся с панталонами, Настасья коготками проходила его спину, наслаждаясь видом того, как крепкие мышцы играли под бледной кожей. Всё-таки, природа постаралась, когда создавала этого юношу. Пусть он и не любил заниматься какими-то упражнениями, но был уже так хорош, так складен. За его спиной она была полностью в тени от света свечей. "А ведь после службы он будет еще лучше..."        Подумала она, все гладя широкие плечи, исследуя новые территории, что принадлежали лишь ей. Ее тешило осознание, что все это — только ее. Такой красивый, такой нежный... Он был словно светлое мясо ягненка, хотелось впустить в него зубы, но при этом было жалко. А прилагательное "сочный" прекрасно вписалось в описание, когда Василий все же послушно спустил панталоны с нижним бельем. Желая поиздеваться над несчастным, она впилась коготками в крепкие ягодицы.        — Ить!        — Настенька!!!        Несчастно пожаловался он, делая вид, что ему вовсе не нравится эта ревностная реакция на его тело. На самом деле, в душе, он смаковал этот момент, ибо понимал, что уж очень ей нравился. Ему нравилось ощущать больные отметины на себе, чувствовать такие хозяйственные и властные прикосновения. Василий расслабился в ее руках, а после снова напрягся. Настасья скользнула к кудрявому лобку и аккуратным движением обхватила полувставший член. Манилов рукой невольно схватился за бок жены, не дыша.        — Настенька...        Полустоном вышло из его рта, наблюдая, как она медленно водит ладонью по эрекции. Приподнявшись на носочках, Манилова смачно лизнула ушко, выбив стон возлюбленного.        — Будешь знать, как смущать меня, мой мальчик... Тебе ведь нравится, правда?        Она захватила мочку уха в плен теплых губ, посасывая и облизывая ее. Острый кончик языка исследовал все его ушко, специально медленно и чувственно касаясь всех складочек. Ведь ощущала она прекрасно, как член мужа подрагивал от блаженства. Уши были прекрасной его эрогенной зоной.        — Такой красивый, и весь мой... Я видела, как смотрела на тебя та темноволосая клуша... - ее рука невольно сильнее сжалась на его органе. - Мне хотелось ее оттаскать за патлы по всему залу...        Она довольно ухмыльнулась, когда почувствовала, как он снова дернулся в его ладони. Настасья продолжила нежно ласкать его, пальчиками изучая мокрую от предъякулята головку, размазывая все по оставшейся длине. По мере этих движений, она чувствовала, что набухал он больше, что немного ее настораживало. Всё-таки, после его обещаний, ей действительно хотелось теперь получить удовольствие от сия процесса. Захватив зубками кожу на его шее, она оставила прекрасно видимую любовную метку, специально так высоко, чтобы он не смог ее скрыть одеждою. Хотелось подтвердить на деле, что этот милый одуванчик принадлежит злой и ворчливой девушке.        — Ты очень большой... - прошептала она ему на ухо, гладя грудь второю рукою. - Это меня немного настораживает...        — Прекрати...        — Что прекратить?        Но Манилов исчерпал весь набор букв, что он так усердно копил все это время. Приоткрыв рот и слегка откинув голову назад, он с блаженством принимал все эти ласки.       — Ну же, мальчик мой...        Так сладко прошептала она это, так просяще, что он слегка дёрнул бедрами, входя в кольцо ее пальцев.        — Дразнить меня...        — А то что?        Василий хмыкнул, понимая, как хорошо и нагло она играется с ним, а главное, как это нравилось ему. Его член уже был в полной боевой готовности, а желание войти в эту наглую девчонку становилось невозможным. Развернувшись, он склонил шею, дабы посмотреть ей в глаза. Настасья поняла, что теперь ей не увертеться, головка уперлась ей в живот, а глянуть на это ей было страшно. Смотрела в голубые глаза, в которых было столько сатиры и похоти, что не могла отстраниться вовсе.       — Такая ты наглая... Хочу проверить это теперь на деле.        Усы его насмешливо задвигались, когда Настасья сглотнула. Руками он аккуратно толкнул ее на кровать и тут же навис сверху, не давая улизнуть. Девушка смотрела на него со страхом и искренним переживанием. Мужчина понимал, что не мог не оправдать ее ожиданий. Уткнувшись носом в шею, он хорошенько укусил ее, в отместку.        — Доверься мне, моя маленькая...        — Мне будет больно?        — Чуть-чуть и на определённом моменте. Я буду медленно входить в тебя; как только станет некомфортно, говори. Это обязательно, девочка моя.        Настасья кивнула, схватилась за его плечи, полностью отдавая узды правления. Не могла она теперь что-то сделать, это было неизбежно. Ей было очень страшно, но она старалась этого не показывать. Манилов смотрел в глаза жены своей, готовый определить, больно ей или нет, ведь знал, что она любила просто стерпеть. Обхватив ствол члена, он головкой аккуратно раздвинул половые губки. Настасья дернулась. Он задел самую чувствительную точку. Маленький комочек плоти пульсировал, весь налился кровью и тоже желал внимания. Бархатная головка коснулась клитора, Василий принялся делать круговые движения, наблюдая за реакцией жены. А она была по истине восхитительна: начальный короткий вздох, после она зажмурилась и откинула голову, а после испустила такой довольный стон, спинка ее выгнулась дугою, напрашиваясь на его член. Она тихонько поскуливала под ним, пока Манилов терзал маленький комочек нервов. Как ему было хорошо от вида довольной девушки под ним. Сейчас было по истине хорошо.        — Тебе нравится?...        — Невероятно...        Этого слова было достаточно, чтобы улыбнуться. Через пару мгновений, он стал чувствовать, как она сама потиралась о его длину. Наблюдая за этим, он тихо простонал, а после приподнял взгляд. Пухлая, красная от долгих поцелуев, губка была закушена, взгляд сам за себя молил его наконец войти.        — Пожалуйста... Милый....        Манилов стиснул зубы, сдерживая желание резко войти в это податливое тельце. Собравшись с мыслями и волей, он совсем чуть-чуть толкнулся на нее. Встревоженным взглядом он наблюдал, как она откинула голову и закрыла глаза.        — Еще...        Василий ввел в нее полностью лишь головку, как она замычала и стала царапать его плечи. Остановившись, он прильнул к круглым грудям. Обхватив напряженный пик губами и всосав внутрь, Манилов удовлетворенно замычал. "Прелестная грудка..."        Его язык загулял по чувствительной коже, вылизывая и постанывая от удовольствия. Краем уха слышал он громкие стоны удовольствия своей жены, поэтому вошел в нее еще на несколько сантиметров. Сдерживаться было очень тяжело, он всей своей натурой желал войти в нее, забрать невинность, насладиться этим телом сполна, но ее удовольствие было для него на первом месте. Его пальцы впивались в постели, сжимая до побеления костяшек, пока язык быстренько работал на чувствительном сосочке. С мокрым звуком он отстранился и улыбнулся, видя, как розовая кожа хорошенько покраснела. Прильнув к другой груди, Василий закатил глаза, прежде чем их закрыть. Такое блаженство, такое прекрасное теплое чувство. Чувствовал он, как пальчики девушки пробирались сквозь его кудрей, прижимая к груди лишь плотнее. В этот момент он двинулся еще и почувствовал, что уперся в девственную плеву. Настасья под ним дернулась и вскрикнула, но он тут же отстранился от груди и прикусил за шею, крепко держа ее под собой.       — Чщ-щ-щ, малышка... - он отпустил ее кожу и посмотрел в испуганные глаза. - Вот сейчас может быть больно... Но это будет последний толчок... Скажи, как будешь готова.        Он мог бы намекнуть на ее недавнюю наглость, но видеть, как она нуждалась в нем, как была напугана и в то же время возбуждена — не давало ему чести на это. Василий смотрел ей в глаза, нежно улыбаясь.        — Ты ведь любишь меня?        Ее дрожащий голос запомнился ему очень хорошо. Василий умиленно изогнул брови, смотря на нее таким любовным взглядом, что было и не ясно, как у нее такой вопрос мог вообще возникнуть.        — Глупышка... Я тебя люблю больше своей жизни... Как можно не любить тебя, такую маленькую и хорошенькую? Я дал клятву, что буду защищать тебя и любить всю жизнь...        — Точно всю?        — Всю-всю... И после смерти я буду любить тебя... На том свете буду любить тебя и только тебя...        — А детей наших?        — И наших прелестных деток. Право, Настенька, уж за это тебе переживать уж точно не стоит... Я от тебя зависим...        Этой фразы, казалось, было достаточно, чтобы Манилова кивнула. Ее руки обхватили его посильнее, а после она прошептала одними лишь губами:        — Я готова...        Василий улыбнулся. Вот она, матерая кровь! Такая решительная, зная, что будет больно, все равно шла молодцом и затупила свои страхи. Манилов восхищался ею от начала и до конца. Как может жить такой железный характер в таком маленьком тельце? Он не знал, а может даже и завидовал такому характеру. Ведь его он был лишён. Но сейчас, собравшись, он сделал последний мощный толчок. Головна уперлась в шейку матки, громкий стон блаженства смешался с болезненным мычанием. Теперь она точно принадлежала лишь ему. Блондин посмотрел на ее сморщенное от боли лицо, принялся тут же покрывать любовными поцелуями.        — Моя умничка... Сейчас все пройдёт... Моя маленькая... Самая сильная девочка...        Шептал он, чувствуя, как постепенно все тельце под ним расслаблялось, словно пружина. Стенки влагалища душили его изнутри, сжимали внутри так плотно, что сперало дыхание. Но теперь было легко, было хорошо и безмятежно. Низ живота требовал разрядки, требовал фрикций, но душа требовала успокоить свою женщину, принести в ее душу покой и довольствие. Вскоре Настенька приоткрыла глаза, посмотрела мокрым взглядом в голубые глаза и ладонью погладила гладкую щеку мужа своего.        — Я надеюсь, больно больше не будет?        — Нет, родненькая...        — Тогда, ты можешь продолжить...        Она притянула его голову к себе, впиваясь нежным поцелуем, таким нужным и любовным. Оба любили друг друга до гроба, оба желали прожить всю жизнь со своим любимым человеком. Василий, не прекращая поцелуя, стал двигаться очень медленно, давая чувствительным стенкам привыкнуть к нему.        Из-за члена Манилова Настасья чувствовала себя переполненной, словно берег, на который накатывали волны. Когда пухлые губы отстранились от ее, девушка нахмурилась и тут же посмотрела в голубые глаза. Ей нужно было понимать, что он рядом, что если что, все закончится. Но пока что боли не было, лишь странное тянущее чувство, которое было доселе не понятно: приятно оно или нет. Блондин был аккуратен, не двигался быстрее, пока она не даст об этом команду. По ее задумчивому лицу можно было догадаться, что пока было нельзя. Стоит лишь распробовать это ощущение, оно точно понравится, и может даже, Настасья будет просить большего, а пока он был мягок. Василий покрывал поцелуями шею любимой, оставлял легкие укусы и всячески старался отвлечь ее от возможных неприятных ощущений. Прижавшись губами к виску, он тихо спросил:        — Все хорошо?        — Да...        — Мне ускориться?        Василий посмотрел в зеленые глаза. Даже если бы она соврала, он бы это узнал, какой бы искусной плутишкой она не была.        — Я не знаю... Попробуй.        — Тебе неприятно?        — Непонятно. Не больно, но и не приятно...        Он кивнул, целомудренно поцеловав висок. Всё-таки, ее откровения были действительно важны, ведь кто знал, а вдруг ей очень больно? Ему было плевать на все традиции и тому подобное, если его женщине больно, значит в следующий раз. Манилова слабо обнимала сильное и горячее тело над собой, желая чувствовать его рядом, как можно больше. Она видела, что он старался, ибо светлые брови хмурились, образовывая морщинку. Ведь он мог просто схватить ее, как ему заблагоразумиться, и она бы ничего не смогла бы сделать, даже возмутиться. И терпела бы она сейчас сильнейшую боль, а на завтра, дай Бог, если бы могла сидеть. Это хорошенько ее успокоило: он не сделает больно, остановиться, стоит лишь сказать. Манилова положила руки на румяные щёки своего возлюбленного, нежно оглаживая его пальчиками.        — Ты такой хороший...        Василий чмокнул ее носик вместо ответа и прижался к ее телу плотнее, так было теплее. Одну руку он метнул вниз, она легла сначала на лобок, а после на мокрую киску. Не составило труда нащупать уже не такой напряжённый комочек — боль отдалила возможный оргазм. Он принялся медленно ласкать пальцем клитор, к счастью, реакция себя не заставила ждать: Настасья зашипела, схватила его за шею, прижимая к себе плотнее. Сильные руки хорошо так придушивали, но голубые глаза закрылись исключительно от удовольствия. Под влиянием его ласк она двинулась бедрами, намекнув на быстрый темп, что он и сделал. Василий внимательно следил, держа обстановку у себя под контролем и это дало свои плоды, ведь Настасья стала получать истинное удовольствие. Лицо ее снова налилось краскою, руки начинали чуть-чуть карябать его плечи, стоны выходили из груди, а значит, все прошло отлично. Василий приподнялся на руке, довольно заухмылялся, но не прекратил ласок маленькой бусинки, пока фрикции постепенно становились быстрее. Просто ее нужно было подтолкнуть и вот, из строптивицы она превращалась в прекрасную нимфу. Ему бы хотелось наблюдать эти метаморфозы почаще, были они по истине прекрасны.        — Милый!        Вскрикнула Манилова, когда достигла сладострастной разрядки. Ее тело свело, она выгнулась дугою под ним, когтями впиваясь в спину. Хриплые стоны мешались с рычанием, но Василий наблюдал за этим с такой глупой и довольной улыбкой. Для него она была так прекрасна в сочетании с тем, как стенки влагалища натуго сжали его член и принялись сокращаться от оргазма. "Хороша чертовка..."        Спина саднила и щипала, но тяжело дыхание жены того стоило. Когда слащавое ощущение возвышения отпустило, оставляя после себя слабость и желание большего, Настасья хватала ртом воздух, прерываясь на хриплые стоны. Манилов упёрся обеими руками в постель, начиная двигаться так, как хотелось ему изначально. Для таких фрикций она уже была достаточно подготовлена, посему всхлипывая, тихо постанывала.        Пот тронул лицо блондина, тяжёлое дыхание было беспрерывным, он смотрел на Настасью такими яростными глазами, будучи уже на пределе. Она подстрекала его, дразнила тихими "еще!" и "пожалуйста!", порой смотрела так преданно, прежде чем головка заденет невидимую точку и ее глазки закатятся, прежде чем закрыться. Лоно начинало по малому сокращаться, говоря блондину о ее близкой разрядке. Его пальцы до боли сжимали постель, а силы были действительно на искончании. Уже не ясно, были то стоны, или же хриплые рыки, но оба желали разрядки. Настасья держалась за его плечи, уже вся мокрая, двигаясь бедрами ему на встречу. Пред глазами было мутно, она понимала лишь требование внизу живота, и то, что она не прекращала под ним стонать. Но стыдно не было. Наконец, напряжение достигло пика, Манилов сделал последних несколько особо мощных толчка, вызвав довольные крики, а после почувствовал, как низ тела обмяк, задрожал от неземного блаженства.        — Блядь! - зарычал блондин.        Лоно так же неистово сокращалось, оба не слышали, что по звериному рычали и шипели от блаженства. Они не слышали самих себя, в ушах билась кровь, в мозгу было пусто и так приятно в теле. Манилов весь задрожал от бессилия, упал на разгоряченное до предела тело своей жены. Оба хватали воздух, стараясь хоть чуть-чуть отдышаться, но получалось плохо, мозг отказывался работать, не давая им спокойно прийти в себя. Они долго пытались прийти в норму, умаять безумно бьющееся сердце, но вышло это через минут пять. Только тогда, потные и все еще горячие тела, расслабились.        — Ладно, это было прекрасно, признаю...        Шепот Настеньки еле дошел до его ушей. Василий, не открывая глаз, удобно устроился головой на пышной груди своей жены.        — А ты переживала...        Манилова потратила последние силы на то, чтобы обнять светлую макушку своего мужа и запустить пальцы в кудрявые локоны. После, словно по команде, оба уснули крепким сном. Им ничего не снилось, из-за сильной усталости, но разве это плохо? Пока была Настенька одна, она жутко переживала по поводу брачной ночи, вспоминая свой сон, а потом еще и матушка стала давать свои наставления. "Настоящей аристократке это не может нравится, она должна свести все эти действа к минимуму". Что ж, лучше Манилова лишится звания аристократки, чем будет противится такому истинному удовольствию. Она и не думала, что могло все так удачно пройти. Сейчас оба наших героя весело сопели, жались друг к другу, освещенные еще несколькими незатухшими свечами.        На следующий день первым проснулся Василий. Сонно приоткрыв глаза, он проморгался и взглянул на все еще спящую жену. Будить ее он не собирался, поэтому максимально аккуратно поднялся и поёжился от холода. "Холодно что-то..."        Он взял одеяло и накрыл свою возлюбленную, с любовью смотря на спящие лицо. Всё-таки, какой же она была красивой, такой родной, что уже было не ясно, как он жил до этого без этой сонюшки. Чмокнув кончик носика, он наблюдал, как она пожмурилась и отвернула личико. Его губы поджались в желании посмеяться, но он все же поднялся, ибо боялся, что разбудит. Подойдя к шкафу, он достал свой голубой халат, завязал ремешок, тихо зевая. Спина ужасно саднила, напоминая о вчерашней ночи, что отозвалось довольною улыбкою. Чувствовал он себя по истине прелестно сегодня, что не могло не радовать. Да и действительно, день сегодня вышел солнечным и очень уж приятным. Но без своей Настеньки он не собирался выходить на улицу. Выйдя из господской спальни, он закрыл двери, после наказал себе приготовить горячую ванну. Подойдя к окну в гостиной, он задумчиво стал смотреть, как занималось солнце, как некогда ленивые мужики старательно пахали на полях. Все он знал, причиною была его жена, такая строгая и грубая, но в то же время нежнее самых маленьких полевых цветочков. Он думал о их семье, о том, какой большой она будет. "Два мальчика и одна девочка... А может, две девочки и один парнишка. А ведь может, все будут девочками? А может, мальчиками?"        Эти мысли пульсировали любовным теплом у него в груди. После, Василий думал о том, что стоило бы устроить каждому ребёнку по комнатке, чтобы всем было хорошо, но после его отвлекли от мыслей.        — Ванна готова.        Манилов молча кивнул дворецкому и направился в ванную комнату. Мышцы тоже прилично побаливали, что давало не самые приятные ощущения. Зайдя внутрь, он закрыл дверь и легко скинул с себя халат. Глянув через плечо в зеркало, Манилов хмыкнул, увидев там множество царапок. "Котенок ты эдакой..."        С нежностью подумал мужчина, а после погрузился в горячую ванну, расслабляясь и думая о будущем, о его дружной семье.        Настасья проснулась знатно позже. В постели было пусто, от чего ей было немного грустно, ведь было огромнейшее желание обнять и прижать к груди своего возлюбленного. Девушка вздохнула и подвигала телом. Ничего не болело, что было скорее удивительно. Счастливо улыбнувшись, она вся вытянулась, заворчала попискивая, разминая мышцы после сна. Было интересно, куда делся Манилов, было даже небольшое желание отругать его, что он не дождался ее пробуждения, но это ведь глупость. Она поднялась, взяла свой белый халатик и облачилась в него. Настасья убрала кудри в хвост, и немного поправила их. "Надо бы голову промыть хорошенько, столько пудры туда напихали, ужас!"        Недовольно фыркнув, она повела носиком и направилась к выходу. Выйдя, она тут же остановила кухарку.        — Где ж носит Василия Сергеевича?        — Ох, матушка, в ванне он, отмокает!        Манилова признательно кивнула и одобрительно улыбнулась. Пока что причины злиться на крестьян не было.        — Приготовьте нам чего-нибудь отменного, прошу!        Кинула в след Настасья и засмеялась, смотря с каким хитрым выражением лица кухарка кивнула и удалилась на свое рабочее место. Сейчас поесть тоже не мешало, сил было потрачено вчера прилично. К мужу она решила не идти, посчитав, что он тоже желает побыть в уединении и отдохнуть, а пока решила покомандовать.        Манилов вернулся тогда, когда даже в ванную комнату стали долетать приятные запахи еды. В животе требовательно заурчало, посему пришлось выйти. Увидев свою жену за столом, деловито постукивающую пальцами по столу, он тут же счастливо заулыбался.        — Ох, душа моя, ты уже проснулась! Я не стал тебя будить, ты так мило спала.        Настасья повернула голову и улыбнулась, завидев своего мужа в голубом халате. Волосы его были еще влажными, от чего кудрявились нещадно, это выглядело через чур забавно.        — Проснулась, уже завтрак устроила.        Василий подошел к ней, положил руку ей через плечи и крепко поцеловал в щеку, сгинаясь рядом с ней. Взглянув в зеленые глаза, он вздохнул от удовольствия, а после тихонько поинтересовался:        — Как ты себя чувствуешь, родненькая?        — Превосходно, а ты?        — Просто восхитительно.        — Интересно, почему?        Оба засмеялись, Манилов поцеловал несколько раз румяную щёчку своей жены.        — Присаживайся, начинай завтракать, а я пока пойду, в порядок себя приведу.        Манилов надул губы, обнял ее покрепче за плечи.        — Ну, не уходи...        — Я быстро. Это ты там два часа отлеживался.        — Право, душа моя, ты меня вчера исцарапала, искусала, у меня все болело!        — Это тебе, чтобы не расслаблялся.       Она игриво укусила его за кончик носа и улыбнулась. Нравились ей эти утренние забавы, было в них столько нежности и ласки! Хотелось ей впитать все эти прекрасные ощущения, насладиться этим мужчиной сполна. Все же Настасья ушла, прихватила с собой девок, дабы побыстрее ее отмыли и привели в порядок. Уход за волосами был у нее долгим процессом, но очень нужным. После свадьбы она все еще была напичкана всем подряд, в плане косметических средств. Это ее раздражало, ведь чувствовать себя как какая-то кукла ради моды она не собиралась.        К счастью, уже через два часа она была в своем обыденном репертуаре: широкая одежда, чистое белое лицо, а волосы собраны в черную ленту. От нее всегда пахло дешевым алкоголем, который славился большим содержанием спирта, и табаком. Французские духи, пусть и шли в ход на платки, никак не спасали положение, и пахла она как щегольской юноша. Но волосы ее пахли всегда чем-то сладким и травянистым, ибо кудри свои она любила.        Выйдя в столовую, она тут же была заключена в крепкие объятия своего мужа. Василий не желал вовсе отстраняться от нее, не хотел отпускать ее ни на секунду. Они долго целовались, не стесняясь, обнимались так жадно, как никогда. Оба были зависимы друг от друга.