(Не) удавшийся бал

       — Ох, родная, ты наконец-то проснулась! Я уже хотел тебя будить...       Блондин ласково зажал в крепкие объятия ещё не до конца проснувшуюся Настасью. Она сонно потирала глазки и еще не совсем крепко стояла на ногах, но с самого своего пробуждения нуждалась в ласке. Манилов прижал ее к своей груди, зарылся носом в мягкие кудри и глубоко-глубоко втянул сладкий запах. Голубые глаза закрылись от блаженства, от приятного ощущения любимого человека рядом. Он уже не представлял дней, когда Настасьи не было бы рядом, особенно сейчас, когда они проживали в Петербурге.        Уехали они внезапно, никого не предупредив, ибо желали просто побыть наедине и не выслушивать ненужных советов. Здесь они по истине принадлежали лишь друг другу, не отвлекались более ни на какого господина. По приезде, они устроились в небольших и уютных апартаментах, от того что кроме как поспать и совершить плотские грехи — они никак их не использовали. Каждый день они куда-то ходили, что-то смотрели, что-то делали, а по вечерам наслаждались друг другом сполна.        Сейчас же было прекрасное сентябрьское утро. Не сказать, чтобы холодное, не сказать, чтобы теплое — золотая середина. Настасья любила осень за ту пору, когда за окном часто лились дожди, а погода была частенько туманной, но и не сказать, чтобы очень холодной. Дни все еще выдавали несколько приятный теплый свет, пусть и загореть уже не выйдет. В любом случае, для этой парочки каждый день был самым прекрасным.        Сейчас Настасья все еще пыталась раскрыть зеленые глазки, что-то недовольно бухтя и покачиваясь в сильных руках своего мужа. Она была просто без ума от Манилова — он никогда не боялся ее плохого настроения. Он всегда мог успокоить, пригреть и улучшить настроение лишь одним взглядом голубых глазок. А сейчас, когда утро выходило очень сонным, хотелось действительно почувствовать крепкое мужское плечо и нежные пальцы.        — Я так хочу спать...        — Хватит уже сопеть, маленькая моя, пора уже просыпаться.        — Ну нет...        Заворчала она и уткнулась носиком в приоткрытую грудь мужчины. Оба любили ходить по дому в халатах, а не выряжаться, как в свой последний день. Тот робкий момент, когда оба стеснялись своей наготы пред друг другом, слава Богу, уже прошел. Настасья приподняла голову и положила подбородочек ему на грудь, смотря сонными глазками на нежное лицо возлюбленного. Грубость ее души всегда выражалась в языке любви и в комплиментах. Было что-то в ней напористое, даже в таких, казалось, банальных вещах.        Настасья медленно поднялась ладонью от живота к груди мужа и ласково улыбнулась, когда услышала натяжной вздох. Ей нравилось играться с его ощущениями, с желаниями своего партнёра, а после все же удовлетворять. Приподнявшись на носочках, она нежно чмокнула в щечку, а после тихо отметила.       — Ты ежик...        — Да, надобно бы бритвы. Могу хоть сейчас это устроить, если тебе совсем-совсем не нравится.        Он откинул подбородок на грудь и взглянул в задорные глазки своей жены. Та лишь покачала головой и стала аккуратненько пробираться руками под его халат.        — Мне все нравится, просто ты чуть-чуть колешься... Обними меня...        Она обняла его голое тело под голубой тканью халата и прижалась как можно плотнее. Василий сжал ее покрепче и положил подбородок на голову девушки.        — Такая ты сонюшка, ужас какой-то...        — Ты меня вчера вымотал.        — Тоже может быть... - он тихо посмеялся. - Главное, чтобы на нас жалобу не написали.        — Пусть делают, что хотят, я любому рожу начищу.        Она фыркнула и по-собственнически укусила его за плечо. Манилов уже привык к ее играм, к ее сильным укусам, поэтому тихо вздохнул и прикрыл глаза, позволяя девушке покусывать его плечо и шею. Когда белые зубки сомкнулись на его щеке, Василий не удержался, и тихо засмеялся, обнимая девушку крепче.        — Родная, у меня так укусы и твои царапки никогда не заживут! Право, позволь мне хотя бы чуть-чуть походить без...        Не успев даже окончить речь, Настасья укусила его нижнюю губу, а после грубо поцеловала пухлые губы своего мужа. Он был вынужден ответить на этот поцелуй, ибо и сам этого хотел, но и потому что Настасья тянула его руками к себе все ближе и ближе...        Они долго и чувственно целовались, нежились друг от друга до тех пор, пока Настасья не отстранилась и игриво не пробежалась по его груди пальчиками. Ничто ей так сильно не нравилось, как тот горячий взгляд любимого мужа, что получала она после того, как всё-таки затрагивала самые похабные ниточки его разума.        Манилова поправила свой халат и погладив щеку возлюбленного, нежно проговорила.        — Право, давай позавтракаем и я тебя приведу в надлежащий вид. Мне твоя щетина покоя не дает.       Василий засмеялся, но все же согласно кивнул. Пока Настасья занялась утренней гигиеной, Манилов занялся их кушаньем.        Они не любили наедаться до отвала, не любили тяжесть в животе, не любили черезчур жирной пищи. Для Настасьи всегда был один принцип — побольше мясу, поменьше гарнира и другой набивки. Любила она куски, либо свиные ребрышки, да с вином или коньяком. Нравилось ей вгрызаться своими клыками в сочащийся соком кусок мяса, может и от того ее здоровье было по истине не поколебимым? Василий же обходился легкой пищею, но стал потихоньку перенимать привычку своей жены, от чего в его рационе постепенно мяса становилось больше, чем остального.        Заканчивая завтрак кружечкой кофе, Настасья задумчиво смотрела в окно, наслаждаясь бежево-серым пейзажем Петербурга. Всё-таки в столице было по истине не дурно, очень даже не дурно... Но сердце ее тянуло все же назад, в родную уездную губернию N. Только там ее душа была счастлива, только там была она самой собой. Облачаться в маски аристократки и интеллигентки ей не хотелось, ведь была она не такой. Была она кутилой. Была она девочкой с волчьим взглядом.       От размышлений ее отвлек служащий.        — Доброе утро. Вам письмо, Настасья Васильевна.        — Чьё?       — От господина Александра Яковлевича.        Настасья подняла руку и вывернула ладонь так, чтобы на нее можно положить письмо. Она не соизволила одарить дворцового человека своим взглядом, лишь махнула ладошкою, чтобы тот мог ступать. Захлопнулась дверь, кружка с кофе была отставлена.       — Скучает по тебе.       Услышав добрые слова Василия, Настасья хмыкнула и кивнула, принимаясь за конверт. Раскрыв его, она достала бумагу и принялась разбирать размашистый подчерк своего друга:        "Не знаю какое это по счету уже письмо, но надежды терять не намерен. Настенька, где же ты? Говорится, что уехала ты в столицу на медовый месяц, но почему же ты не поимела чести меня хотя бы предупредить?        Цветочек мой, ты же знаешь, что я переживаю, знаешь, что мне без тебя тяжело, для чего эта возня? Право, я не понимаю этих странностей. Позволь написать мне письмо, хотя бы пару строк, хотя бы самых никчёмных...        Был на балу у Давыдова, он же, ракалия эдакая, спрос берет с меня — где ты? Там же и твой любимый Филатов был, все за тебя спрашивают, а я ни словом, ни духом... Без тебя как-то и из дому выходить не охота, как-то серо тут, грустно. Я жду тебя, очень.        Твой наипокорнейший слуга, Ноздрев."        Прочитав писанину до конца, Манилова тяжело вздохнула и свернула письмо обратно. Задумчивость тронула ее лик, она оперлась о локоть рукой и хмуро стала смотреть в окно. Она и сама очень скучает, сама хочет выйти из родного поместья и размахнуться душою на каком-нибудь бальчике, наиграться вдоволь в вистик со своими товарищами, пропить свою печень и продырявить язву. Она скучала по своей разгульности молодецкой, скучала просто по старой себе — непоколебимой, непокорной, сильной и ничем себя необязующей. Но ведь пора уже взрослеть, mein Mädchen, уже пора откидывать оковы своей инфантильности окончательно.        Пока бывшая Кулакова прибывала в раздумьях, Василий допил вино, медленно поднялся из-за стола и встал за спиной своей жены. Положив ухоженные ладони на ее плечи, он стал с некоторым усилием проминать упругие мышцы.        — Что-то плохое?        Вместо ответа последовал отрицательный мах головой. Настасья откинулась на спинку стула, позволяя мужу пробраться под халат. Тонкие пальцы медленно обследовали белое тело под тканью, спускаясь ниже. Когда его голова оказалась на одном уровне с головою девушки, он ласково улыбнулся, ожидая, что Манилова тоже улыбнется ему, но та оставалась в своих мыслях. Василий был опечален этим, поэтому требовательно прижался виском к ее румяной щечке.       — Ты меня любишь?        Настасья слегка нахмурилась от такого вопроса и положила ладонь на щеку своего мужчины, прижимая к себе плотнее.        — Естественно. С чего такой странный вопрос?       — Когда ты такая задумчивая, мне почему-то кажется, что тебе от меня противно... Я тебе докучаю?        Манилова аж подпрыгнула со стула и изумленно уставилась на несчастного мужчину. Она даже по началу не понимала, что вообще можно адекватное ответить на это. Халат ее раскрылся, оголяя круглые груди и марморные плечи, но стояла она в очень агрессивной позе.        — Да как?... - она растопырила пальцы и протерла лицо. - Да как тебе вообще такое в голову прийти могло?!        Она не мигаючи смотрела ему в глаза, желая увидеть в голубых глазах хотя бы один аргумент.        — Да я ради тебя все делаю, как ты вообще можешь так думать?!        Эмоции в такой ситуации Манилова отменить не могла. Она жестикулировала руками, пытаясь сформулировать свою мысль и не сорваться на агрессию. Василий же смотрел на нее с некой грустью.        — Право, я очень переживаю за наши отношения, родная. Но когда ты так... не отвечаешь мне на прикосновения, на порывы моей нежной души, мне кажется, что я тебе не так уж и симпатичен.        — Да это ж единичные случаи, когда я в задумчивости! Боже, да как вообще...       Она хотела что-то еще сказать, но вовремя себя оборвала и заткнулась. Настасья глубоко вздохнула, успокаивая расшалившиеся нервишки и снова посмотрела на своего мужа. "Неужели я настолько грубая?"        Она скользнула к нему, обхватывая белые щеки ладонями. Оставив мягкий поцелуй между светлых бровок, Настасья прижала кудрявую макушку к своей груди.        — Дурень... Какой же ты дурень... Ей Богу... Я тебя люблю больше всех благ света, больше самого этого света. Мне больно от твоих слов.        — Извини меня пожалуйста...        Он жадно прижал ее за талию, утыкаясь красивым носом в прелестную грудку своей женщины. Только вот он забыл, что щетина неприятно карябала и колола нежную плоть, от чего Настасья отстранила его от себя, и хмуро проговорила:        — Так, ступай в уборную. Уже заколол меня всю.        Манилов захныкал, но послушался строгого приказа своей жены. Настасья и сама была недовольна, что они прекратили такие восхитительные ласки, поэтому напыщенно фыркнула и запахнула халат. Повязав его покрепче, она направилась следом за Василием.        Через несколько минут, она с задумчивым видом затачивала бритву о камень, поглядывая на светлые кудряшки своего партнера. Она сдерживала мощные позывы его съесть — слишком аппетитно выглядел этот мальчик, слишком сладкий был запах его тела.        — Так-с... - она положила бритву на столик и сняла горячее полотенце с нижней части лица мужчины. - Сейчас тебя пригладим... Не будем кудряшки трогать?        — Да вроде пока не нужно, разве нет?        — Вдруг ты хочешь их малеха укоротить, вот и интересуюсь.       — Не стоит, они пока неплохо смотрятся.       Настасья кивнула и взяв маленькую емкость, положила мыльного порошка для бритья, а после принялась мокрой пушной кистью напенивать содержимое. Аккуратно нанося пену, она прижалась щекой к его виску, наблюдая за движением руки через зеркало.       — Так, усики не трогаем...       — А вдруг я хочу, чтобы ты мне их сбрила?        — Я сказала, усики не трогаем. Так, ты все еще не теряешь надежды отрастить бакенбарды, не бреем значит?       — У меня сегодня планы на тебя, поэтому брей.        Манилова вскинула брови и изумленно посмотрела на ухмыляющегося мужа через зеркало.        — Что за планы и от чего я в них не посвящена?       — Сюрприз. Но ты брей, брей...       — Ты хоть дай направление планов своих.        — Очень приятные планы, не переживай.        Манилова возмущенно покачала головой и вздохнула, нанося на негустые и короткие бакенбарды пену. Отложив ступку, Настасья взяла бритву и принялась убирать мешающие волоски с его щек.       — Сейчас закончу и съем тебя, ты меня уже довёл. Угрожающе прошептала Настасья, но Василий не смог удержать широкой и такой довольной улыбки. Он обожал слышать ее ревностные замечания или такие агрессивные проявления любви. Обожал, когда она доказывала, что он — лишь ее. Наблюдая через зеркало, как она искусно лишает его всякой растительности на лице, он шумно выдохнул.        — Больно?        Он отрицательно промычал и с любовью посмотрел на сосредоточенное лицо своей жены.        Вскоре, она вытерла пену с его лица полотенцем и оцениваючи оглядела теперь уже выбритое и гладенькое личико.        — Сударь, а вы случаем не из под пера Байрона сбежали? Позвольте вас отвести в мое ложе и успокоить ласкою своей.        Настасья игриво пробежалась по оголенной груди Василия, чьи щеки налились кровью от комплимента и горячих слов.       — Милая сударыня, полно вам краску взывать на лице моем...        Манилов поднялся, желая захватить девушку в свои сердечные объятия, но Настенька игриво метнулась в сторону, специально держа между ними дистанцию. Усы заиграли на лице Василия, он весь надулся, принимая участие в игре своей женщины, что так искусно кокетничала с ним, от чего кровь бурлила и кипела в герое нашем. По мере приближения в спальню Манилова оголила плечи, но специально скрыла круглую грудку от закипающего взора своего мужа. Вся его слащавая натура сейчас конкурировала с хмурыми бровями и сжатыми ладонями. Это уже было неудивительно, поскольку узел внизу живота уже неимоверно горел.        — Чертовка... прекрати дразнить меня.        Его грудной опасный рокот лишь сильнее подстегнул Настасью. Она приподняла халат и прижала к своей груди, но повернулась к нему лицом.        — Почему же?        Манилов резко схватил ее руки и отодвинул их от груди. Когда ткань упала вниз, оголяя белую и такую возбуждающую фигурку, Василий выдохнул.        — Ты чертова... Ох...        — Так удивляешься, словно впервой.        — Тобой невозможно не восхищаться.        Услышав такой ответ своего мужа, Настасья слегка смущенно опустила глазки вниз, ощущая, как ее щечки наливаются краской. Ей нравилось слышать комплименты от него, они всегда были такими приятными и теплыми сердцу.        Манилов видел, что она вся разомлела после его слов и теперь выглядела не так важно и нагло, как мгновение назад. Но возбуждение ждать не любило вовсе, поэтому он аккуратно толкнул Настасью в постель. Та с удовольствием привалилась в белые перины и распласталась звездочкой, задорно смотря на своего возлюбленного.        — Моя красавица... Право, ты меня доводишь до абсурда. - он навис над ней, словно хищник над своей добычей.        — Разве это плохо?        — Богохульно.        — А оно столь важно?        — Мне нравится грешить с тобою.       Маниловы тихо посмеялись, но напора не теряли. Настасья небрежными и резкими движениями развязала пояс на халате своего мужа и распахнула халат. Закусив губу, она с довольной ухмылкою рассматривала красивое худое тело. Пусть ее возлюбленный не обладал такой массивностью, как ее лучший друг — Ноздрев — он оттого хуже не становился. Манилов по аристократически прекрасен, особенно сейчас, когда ей хотелось обуздать всю его мужскую силу и получить удовольствие.        Девичьи пальцы прикоснулись к широкой груди, ощущая сильный жар от белой кожи. Василий прижимался к ней как можно плотнее, губами исследуя по новой шею своей жены. Она была по истине прекрасна: ее крепкое тело удало сочеталось с мраморностью и ухоженностью кожи. От нее всегда пахло чем-то приятным его носу, от чего Василий хотел окончательно к ней прижаться и больше никогда не отстраняться. Белыми зубками прикусив тонкую кожу, он с удовольствием для себя услышал тихий вздох своей возлюбленной.        — Обожаю тебя...        — И я тебя... Только не кусай слишком высоко, а то я вечером ничем не скрою следы.        — Я подумаю...        Настасья возмущенно взглянула на мужчину, что казался таким довольным, таким счастливым, что даже пол секунды она злиться на него не могла. Ей и не дали злиться — Василий по собственнически покусывал ее шею, чередуя с поцелуями. Он спускался ниже, обвел языком острые ключицы, а после сделал остановку на грудях. Взрослый мужчина всегда имеет одну и ту же схожесть с младенцем — оба любили грудь. А когда время не поджимало и никаких обязательств не имелось, Манилов и вовсе не мог оторвать себя от такой прекрасной части тела. То он эдак куснет ее, то эдак лизнет, то вовсе уткнется в ложбинку меж ними и уснет самым наисладчайшим сном. Сейчас же он игриво покусывал маленькие бутончики, ухоженными пальцами несильно сжимая упругие груди. Настасья всегда наблюдала за этим с изогнутой бровью, ибо это было некоторой игрой. Словно маленький ребенок играет с мягкими игрушками, играл Василий с прелестной грудкой своей жены, получая истинное удовольствие. Его усы играли на красивом лице, а взгляд был до безумства счастливым.        — Как малое дите, ей Богу...       Прошептала Настенька и запустила ладонь в мягкие кудри своего мужа. Тот уткнулся в ложбинку носом, смотря на свою жену щенячьим взглядом.        — Ты запрещаешь мне?        — Конечно же нет. Просто давай уже продолжим, никто у тебя грудь не отбирает.        Василий хмыкнул, но все же снова укусил мраморную кожу. Манилова ожидала, что сейчас он поднимется к ней и крепко поцелует, но вместо этого Василий продолжил спускаться поцелуями ниже. Его нежные пальцы оглаживали тонкую талию, опускаясь на крепкие бедра своей женщины, пока та непонимающе смотрела на него.       — Что ты делаешь?...        Наконец вопросительно прошептала она, когда он опустился до лобка. Василий нехотя оторвал взгляд от половых губ девушки и посмотрел в зеленые глаза.        — Надеюсь, что приятно.        Он хмыкнул и закинул одну ножку на широкое плечо, тут же начиная покрывать нежными поцелуями внутреннюю часть бедра. Его губы оставляли чувственные красные метки, словно лишний раз помечая ее принадлежание этому мужчине. Тем временем пульсация в клиторе от таких жарких ласок становилась невозможной — Настасья уже начинала тихонько поскуливать, нижняя часть ее тела уже сама собой двигалась под мужчиной, намекая на сильнее возбуждение. Василий щекой понежился о внутреннюю часть бедра, а после взглянул на нее.        — Точно не колюсь?        — Что ты собираешься делать?...        Ее шепот сбивался на хрип; чуткий нос блондина слышал нотки солоноватого мускуса, что говорило о игривом настроении своей жены. Этот запах был настоящим афродизиаком, что сбивал его с ума. Уже налившийся кровью член дернулся, а мужчина хищно двинулся и устроился поудобнее между прямых крепких ножек. Настасья испугано смотрела на него и свела ноги, не очень доверяя играм мужа.       — Чщ-щ-щ... Тише, маленькая... Я это хотел сделать еще давно. Это не причинит боли.        — Я за это не боюсь... Ты меня очень смущаешь...        — Я твой муж, меня не нужно стесняться. Разве я хоть раз тебя за что-то ругал?        Манилов не мог скрыть своей нежности и любви по отношению к этой девушке. Сейчас она была просто великолепна: она так мило пыталась скрыть свою наготу, при этом вся чертовски красная, а глаза сами за себя говорили — Боже, продолжай!        — Да еще попробовал ты меня наругать за что-то...        — Вот и я о том же, родненькая. Раздвигай ножки... - он ладонями медленно раздвинул ее, а после, просунув руки под бедрами, прижал Настасью к себе поближе. - Вот так... Ты же знаешь, что ты умничка? А еще ужасно красивая умничка... Право, ты сводишь меня с ума.        Ответа не последовало, так как Манилова спрятала краснющее лицо в своих ладонях под тихий смех своего мужа. Пока та пыталась смириться со своим уязвимым положением, Василий смаковал этот прекрасный момент. Рот его наполнился слюной, а желание впиться губами в эту сладкую киску —дурманило разум. Больше терпеть он не мог. Уткнувшись носом в лобок, он раскрыл половые губы медленным приветственным движением языка. Девушка под ним дернулась от неожиданности и вовсе не дышала, замерев. Настасья боялась убрать руки от своих глаз, хотя Манилову было очень интересно увидеть ее реакцию. Он смотрел на закрытое личико, пока языком слизывал солоноватую смазку с половых губок.        — Милая моя, открой глазки...        — Иди к черту!        Василий тихо рассмеялся от ее смущеного и в то же время возбуждённого слова. Он знал, что Настасья ненавидела смущаться, а поэтому решился пока вернуться к своему новому занятию, что ему, кстати говоря, очень нравилось. Снова уткнувшись в лобок, он полной грудью вздохнул, его глаза сладко закрылись, пока язык жадно слизывал все соки с теплых складочек.        Настасья тем временем со всей силы пыталась делать вид, что ей не нравятся такие ласки, но на самом то деле ей уж очень такое нравилось. Она чувствовала, как ее лицо горит от смущения, а тело — от возбуждения. Манилова старалась не поддаваться своей природе, хотя ей очень хотелось приласкаться к его языку, простонать и просто отдаться ему, ведь ее муж уж точно получше знает, как принести удовольствие.        — Чертов пентюх... Змей брыдлый...        Бранила она его, но это даже не было похоже на какие-то оскорбления. Тон голоса был слабым, а тело постепенно стало отсоединяться от мозга, от чего бедра ее медленно задвигались на встречу языку мужа.        Уже через пять минут Настасья окончательно разобралась со смущением, не без помощи Василия, конечно, и уже получала искреннее удовольствие. Она тихонько поскуливала, сменяясь на громкие стоны, когда язычок Манилова касался набухшего комочка нервов. Любое его действие отзывалось такой дикой пульсацией, что ее выгибало дугою, а ножки сами собой сжимали худое лицо мужчины. Он, собственно, был и не против, ибо быть зажатым между сильных ног своей жены — было делом чести. Он не без удовольствия наблюдал, как она вся изводилась, как отчаянно просила прикоснуться к заветному местечку, но мужчина все равно кормил ее прелюдиями, специально не прикасаясь к маленькому клитору. Конечно, такие издевки давались Настасье тяжело, ибо уже стоны не давали должного эффекта выброса возбуждения, оно уже таким огромным клубком завязалось, уже ждало, когда оно сможет вылиться наружу в виде порции прозрачной смазки и выбросе эндорфинов. Манилова грубо схватила мужа за светлые патлы и чуть потянула на себя, тем самым переместив его язык на комочек нервов. Когда уже тепло языка стало нежно играться с ним, ласково облизывая, приподнимая кожаный капюшончик и прикасаясь к самому чувствительному месту — Настасью пробила дрожь. Она с остервенелым стоном зажала ножками несчастного мужчину, двигаясь навстречу ему. Сейчас она ничего не хотела, кроме как оргазма, что так был близок, но при этом она не могла его схватить.        Василий обхватил комочек губами, начиная посасывать, пока руками оглаживал упругие и пышные бедра. Он был без ума от ее реакции на эти ласки, она была по истине безупречной, пусть и по началу Настасья очень стеснялась этого. Сейчас же наблюдать, как она страдала, молила его, чтобы он наконец довел ее до исступления — было высшим удовольствием.        Махинации мужчины довольно быстро довели бедную Настеньку до оргазма. Она вся выгнулась, закричала от блаженства, пока ее ноги безумно тряслись. Оно того действительно стоило — высшая форма блаженства отпустило ее еще не скоро, а когда и вышло на губы Манилова, она вся дрожала и тихонько скулила от того, что чувствовала себя опустошенной и такой уставшей. Только тогда она расслабила бедра, отпуская из капкана счастливого Манилова, что не без удовольствия облизнулся, и еще несколько раз преданно лизнул мокрую киску. Ничего, кроме уставшего стона он не получил.        — А ты переживала... Девочка моя, ты безупречна.       — Иди к черту...        На выдохе произнесла она, звездочкой распластавшись по постели. Василий не обижался, когда она так говорила, ибо знал, что сейчас ей нужно было хотя бы пять минуточек, чтобы восстановиться.        Между тем, его стояк был уже каменным, и требовал хоть каких-то ласковых махинаций. После увиденного он и сам начинал чувствовать острую потребность в разрядке. Сев на постели, он снял с себя халат окончательно и перекинул ногу через расслабленное тело жены. Обхватив эрекцию двумя пальцами, он повел головкой по напряженному сосочку.       — Родная, я и сам начинаю чувствовать потребность в твоей ласке...        Настасья приоткрыла глаза и повернула голову прямо. Зеленый взор жадно пожирал красивое тело над собой, а руки без приказа мозга тут же стали водить по внутренней части бедер. Ладони поднялись выше, оглаживая немного торчащие тазобедренные косточки, а после оглаживая сильный животик.        — Чертов Манилов... - зашипела Настасья. - Я бы тебя сожрала, вместо завтрака и обеда... М-м-м, как же хорош!        Она обхватила правой ладонью мраморный стояк и сделала несколько фрикций, пока второй ладонью продолжила оглаживать поросший низ живота. Рука опустилась на крепкие ягодицы, она жадно их сжала, Настасья с ухмылкой взглянула ему в глаза.        — Любимый, тебе не стыдно быть таким развратным мальчиком?        — Я нравлюсь тебе?...        — Ты бы знал как сильно! С этого ракурса ты просто... черт бы тебя побрал, какой же ты сладкий межеумок...        Настасья молниеносно поднялась на локте, тут же прильнув губками к бледному соску мужчины. Она смачно его лизнула и тут же захватила в плен, жадно посасывая. Манилов зашипел, задвигал бедрами, вталкивая ноющий член в кольцо ее пальцев. Ладони скользнули в копну русых волос, прижимая к своей груди лишь ближе.        — Черт, милая...        Она замычала и убрала руку от члена, от чего Василий требовательно застонал. Манилова обхватила его талию, прижимая к себе плотнее. Она отстранила голову и взглянула на раскрасневшиеся личико своего мужчины. Он смотрел на нее так умоляюще, так несчастно; губы его надулись, что говорило о его действительно огромном желании.        — Такой сладкий...        — Коснись меня наконец, душа моя, нет сил уже терпеть!        Услышав эти слова, она ухмыльнулась, и жадно накинулась на второй сосочек, остервенело терзая его. Бедный Манилов застонал еще громче, откинув голову назад, стараясь оставить при себе хоть каплю разума и не сойти с ума от этого блаженства. Его жена умело ласкала бледный сосочек, то медленно посасывая его, то облизывая горячим язычком, от чего тот лишь хватался мощнее за ее патлы.        С громким причмокиванием Настасья отпустила острый пик и снова взглянула на Василия. Тот захныкал и всхлипнул, умоляющее "пожалуйста" сорвалось с пухлых губок. Опустив взгляд вниз, она увидела, как багровая головка члена испускала несколько капель предъякулята, а мужчина ни на миг не прекращал двигаться, желая хоть чуть-чуть снять напряжение с стояка. Манилова игриво коснулась пальчиком головки, собирая смазку под требовательный стон мужа. Приподняв блестящий пальчик, она сначала взглянула на него, а потом на возлюбленного, что завороженно смотрел на нее. Ее бровка изогнулась.       — Ну-ка... Я хочу попробовать тебя...        Она пальцем аккуратно нанесла смазку на его губы, а после, не медля ни секунды, впилась жадным поцелуем в него. Горячим язычком она тут же все слизала, довольно замычав, а после всосала язык мужа, начиная гладить его своим. Василий хныкал, старался хоть чуть-чуть потереться о нее, но она убрала ладонь, обхватила его талию и по собственнически прижала к себе.        — Мой сладкий мальчик...        Она облизала приоткрытые пухлые губы и заухмылялась.        — Настенька... Прошу...        Манилов тяжело дышал, смотря на нее щенячьими голубыми глазками; он ласково лизнул кончик ее носика. Настасья оставила мелкий поцелуй на аккуратном подбородке и все же снова легла вниз. Она уже сама видела, что терпеть он больше не мог, но и при этом хотел продолжать их игры.       Манилова обхватила крепкий стояк, сделала несколько фрикций, оттянула крайнюю плоть, а после язычком принялась облизывать головку, что словно в глазури, была испачкана в предъякуляте. Василий восторженно простонал и закрыл глаза, пока та нетерпеливо кончиком язычка водила по маленькой щелочке. Его вкус она просто обожала, поэтому не найдя сладости, обхватила губами головку и всосала поглубже в себя. Манилов поддался вперед, обхватившись руками о кроватную стойку и привалившись на нее. Руки Настасьи проворно гуляли по упругой заднице и талии мужа, пока ротиком она не без удовольствия вбирала достоинство, стараясь его взять как можно глубже. Манилов уже даже не стонал, он повис на стойке и дрожал, внимая сладкие ласки язычка. Она гоняла головку по всему ротику язычком, словно карамельку, то с причмокиванием сосала, сжимая крепкие ягодицы пальчиками, то целовала все основание, словом, доставляла такое неземное блаженство, что Манилов не понимал, где находится: во сне или в реальности.        Уже через пару минут, когда Настасье всё-таки удалось взять член до последнего сантиметра, Василий дрожаще кончил. Теплая вязкая жидкость усеяла горло девушки, и она все же его выпустила из своего пленительного ротика. Смотря на опадающий член, она нежно поцеловала его и лизнула на прощание. Мужчина уплыл на кровать, с Божьей помощью перевернулся на живот, и тяжело дыша, закрыл глаза, теперь уже точно удовлетворенный.        Настасья, наблюдая за сладким отдыхом мужа, тоже присоединилась к нему, положила голову ему на живот, а руку на ослабевающий ствол. Она прикрыла глаза и довольно улыбнулась, когда стала ощущать, как теплые пальцы принялись гладить ее по головке.        — Это было восхитительно... Но я так понимаю, мы еще не закончили?        Настасья подняла глазки на его лицо и вместо ответа кончиком пальчика провела от яичек до головки. Василий ухмыльнулся и откинул голову обратно, возобновляя поглаживания по голове.        — Сейчас чуть-чуть отдохну... Ты меня знатно умотала, милая...        Настасья тихо хихикнула и уткнулась носиком в его живот. Прикрыв глаза, она вдыхала запах своего мужчины, наслаждаясь его присутствием так рядом. Она уже не могла представить жизнь без этого одуванчика, это казалось чем-то вовсе невозможным.        — Иди ко мне?        Ласковый мужской голос тронул ушки Маниловой. Она тут же поднялась на руках и подползла ближе к его лицу. Василий положил руки на ее талию, обнимая, пока пухлые губы уже были атакованы мягким поцелуем. Кончиками пальцев он гладил выгнувшуюся спинку, вызывая шквал приятных мурашек и улыбку своей жены. Их губы расцепились еще не скоро, но когда это и произошло, Настасья легла на него и спрятала личико в теплой шее, складывая руки на его грудь.        — Я тебя безумно люблю, солнце... Мне с тобой так повезло, право.        Настасья вместо ответа оставила поцелуй на его шее, сладко закрыв глазки. В это время Василий развязал чёрный бант на ее волосах, пальцами очень аккуратно пригладил распоявшиеся длинные кудри, а после снова собрал их в бант, дабы они не мешали в последующих их играх. Настенька лишь счастливо улыбалась и щекой понежилась о мужчину, желая лишь больше его нежностей.        — Кудрявое облачко ты эдакое...        — Ты тоже кудрявое облачко, но посветлее...        Манилов улыбнулся и снова принялся гладить кончиками пальцев ее спинку. Мурашки тут же атаковали белую кожу, а Настенька порой не удерживала тихого смешка и вздрагиваний.        Так они пролежали ещё некоторое время до тех пор, пока кровь снова не стала приливаться к нижней части тела. Поцелуи стали более требовательными и страстными, а прикосновения уже становились более горячими.        — Так, все, давай продолжать.        — А я так хорошо лежу...        Притворства в ней было уйма. Она так сладко зевнула, что Василий чуть даже не поверил ей, но все же улыбнулся и погладил пальцами подбородочек.        — У нас на полежать есть времени до самого вечера, душа моя, а сейчас мне хочется свою маленькую и хорошенькую девочку.        Она игриво закатила глаза и цокнула языком, словно действительно была недовольна этим. Приподнявшись, она позволила мужчине подняться, а сама после выгнула спинку и легла передней частью тела, оставляя стоймя только заднюю. Она знала, что Манилов любил ее сильную спину и плечи, так почему бы не позволить наслаждаться этим?        Устроившись сзади симпатичной фигурки, Василий глубоко и удовлетворенно вздохнул. В такой позе она действительно выглядела просто обворожительно; его член дернулся, словно поддерживая его мнение. Обхватив эрекцию, он головкой повел по мокрым складочкам, собирая природную смазку.        — Не забывай, если, не дай Бог, будет больно — говори мне, маленькая.        Вместо ответа Настасья покачала бедрами, пытаясь потереться о его длину. Василий прижался к ней плотнее, и девушка задвигалась, тихонько вздыхая от удовольствия. Мужчина наблюдал за ней с ухмылкой, а после ласково похлопал по упругой попке. Она послушно остановилась и расставила ножки пошире, позволяя ему войти.        Василий медленным и аккуратным движением вошёл в нее. Тихие стоны накрыли комнату; Манилов вцепился пальцами в ее бедра. По началу он двигался неторопливо, давая привыкнуть упругим стеночкам в его размеру, но уже с мгновениями и новыми толчками он входил все быстрее и быстрее. Стоны Настасьи переходили из тихих, в громкие, а уже потом сочетались с вскриками, ибо выход возбуждения все же должен быть. Она старалась двигаться ему на встречу, дабы чувствовать его орган полностью в себе. Ее старания были не напрасны, ибо сдерживать свое желание кончить Манилов стал через небольшой промежуток времени, так как бархатные стеночки очень уж удачно его сжимали на выходе и узко принимали на входе, словно не желали выпускать. Настасья же получала удовольствие от того, что головка задевала неведомую точку внутри ее тельца, от чего пульсация клитора становилась невозможной.        Так продолжалось до тех пор, пока несколько особо мощных толчка не выбили воздух окончательно из тела девушки и она не обмякла. Манилов вошел в нее до самого последнего сантиметра, шипя и бранясь от удовольствия, чувствуя, как стенки играючи сжимали и разжимали его внутри. У Настасьи даже не было сил, чтобы простонать или подать какой другой знак того, что ее все устраивало, она зарылась лицом в белье и хотела просто отрубиться на часик-другой. Именно отрубиться, а не уснуть, ибо когда Василий покинул ее тело, она медленно вытянулась, расслабляя безумно дрожащее тело. Больно ей не было, но столько блаженства тоже без жертв не примешь.       Василий не стал их накрывать одеялом, ибо у самого голова шла кругом, а тело было словно из ваты. Он привалился на свою возлюбленную, уложил голову ей на спину, а рукой обнял хорошенькие бедра; не прошло и двух минут, как оба дружно сопели, то и дело вздрагивая — тело никак не могло окончательно расслабиться.       Проснулись они где-то через два часика. Первая глаза открыла Настасья. Сонно зарывшись носиком в белую постель, она слегка поежилась от неприятного холодка по телу. Хотелось укрыться в теплое тяжелое одеяло. Глянув через плечо, она улыбнулась, увидев мирно посапывающего Василия. Ей всегда безумно нравилось его слащавое личико, что выглядело как какой-то сладкий блинчик или пирожочек, но в любом случае что-то, что хотелось хорошенько укусить или хотя бы чуть-чуть потрепать. Быть может, только она испытывала такие чувства по отношению к нему, но разве это было плохо?        Она не чувствовала какого-то желания его морально задавить или как-то сделать больно, что обычно у нее проявляется, когда она видит слабохарактерных людей. Это проявлялось беспричинно, просто так желала ее хищная натура: догнать, поймать в когтистые лапы и сожрать. Казалось, вот он, лакомый кусочек, что был добровольно готов терпеть ее нападки и грубость, но Настасья не понимала, как можно так обращаться с любимым человеком. Лишь от одного его нежного взгляда ей хотелось его затискать, как плюшевую игрушку, и порой она это делала, потому что просто не могла удержать порывы своей нежной натуры. Пусть он был высоким, широкоплечим, казалось бы, мог при желании свернуть ее в рогалик и заткнуть рот, но от Настасьи веяло такой мощной энергией, что он был с ней еще более слабым, но не подавленным. Для нее его слабость была каким-то сокровищем, таким успокоением, таким местом, куда она могла всегда спрятаться от всех тревог и напастей. Она всегда могла сказать, что она устала от работы, при этом не почувствовать за это вины, она всегда могла сказать, что любит его, и не почувствовать странного ощущения в груди. Она ненавидела говорить, что любит кого-то, для нее чувство любви — слабость. Но рядом с Маниловым Настасья поняла, что такую слабость можно было делать еще большей силой, стоило лишь понять эту градацию.        Василий был без ума от нее, любил и беспрекословно подчинялся, даже если какое-то мелкое пожелание слетело с ее губ. Он знал, что был не идеален, знал, что был бесхозяйственным и чувствовал за это некоторую вину, знал, что не был для нее горой, за которой можно спрятаться. Скорее это она была той горой, за которой чувствовался огромный комфорт и спокойствие. Он видел, как смотрели на нее светские дамы, как с их двуличных кусков мяса, что называются губами, слетали такие сплетни, что было даже несколько противно. И ведь сплетни разлетались из-за того, что мужья их на балах, если видели Настеньку, очень горячо с ней здоровались и не без удовольствия уходили в ее компанию. Женщины ведь, народ ревнивый, а ревность была еще пуще, когда понималось, что тягаться с таким характером не получается. Стоило Настеньке кинуть взгляд из под хмурых бровей, тяжесть зеленых глаз никто не выносил, а если и пытались потягаться, то выходило не очень долго. Умела она говорить на любые темы не замыленным французскими словами речью, говорила громко, нагло и горячо. Поэтому некоторым дамам легче смешать с грязью ее честь за спиной Настеньки, нежели сказать все это в лицо.       Василия это мало пугало и настораживало. Мнение женщины мало ценилось средь мужчин, когда это был не обольстительный оборот речи. Ведь те женщины были межеумками, с ними кроме как о романах поговорить было не о чем. Выращенные на сентиментальности женщины всегда были двуличными. Другое дело, Настенька, что ни слово, то гвозди забивать можно. Грубая, властная, решит по хозяйству любую проблему, в единении душ согреет, на публике покажет статусность и силу рода. Такая женщина свела с ума слабую душу Василия, и теперь он даже не понимал, как жил раньше без такой ворчливой дамы.        Когда тело достаточно отдохнуло после страстного времяпровождения, Василий тоже стал потихоньку пробуждаться. Он лениво приподнял голову, не открывая глаз и уткнулся носом в спинку своей жены. Настасья довольно улыбнулась, пусть и зарылась носиком в постель, прикрыв глазки; просыпаться вовсе не хотелось. Василий на несколько секунд мощно зажал тело в своих руках, выгиная немного спину, освобождая себя от последних остатков сна. Открыв глаза, он взглянул на девушку, ласково улыбнувшись.       — Как спалось, душа моя?        Хрипло прошептал Василий и стал нежится щекой о ее спину, словно кот.        — Несколько убито...        — Есть такое, немного... Я тебя не разбудил, быть может, хочешь еще немножко посопеть?        — Не очень, но вот в ванную точно надо...        — Да, надо бы, только вот вставать даже не хочется...        Настасья повернулась в его руках и подняла корпус, от его голова блондина сместилась на пышлые бедра. Она запустила пальцы в мягкие кудри, начиная нежно массировать кожу головы.        — А все от того, что ты лентяй, как коты. Они тоже любят поспать и вот так вот лежать на коленях.        — Я не против быть твоим котом...        — Ты несколько крупноват для кота, знаешь ли.        — Есть очень большие кошки, тигры, к примеру... львы, гепарды...       — Тогда тебя больше можно отнести ко льву, у них такие шевелюры интересные...        — Они еще любят кусаться...        Настасья тихо засмеялась, наблюдая, как ее лев сладко лежит на ней и внимает ласку, да так был разнежен, что даже глазки не открывал, когда говорил.        — Тогда ты точно лев. Большой, кудрявый и симпатичный лев.        — А ты тогда... Хм-м-м...        Он задумчиво надул губки, все еще не открывая глаз, пока Манилова продолжала гладить его по голове и плечам.        — Даже не знаю, что за зверек ты. Тигрица скорее, они такие злые и любят ворчать.        — Разве я злая и люблю ворчать?        — Со мной не злая, самая хорошая и любимая девочка... - он нежно чмокнул ее и уткнулся носом в верхнюю часть бедра. - А вот на публике любишь позлиться... Да и поворчать любишь...       — Чуть-чуть если только...       — Ты делаешь это забавно, право, мне это нравится.        — Так значит, я всё-таки тигрица?        — Да, красивая и очень сильная, - а после, более тихо прибавил: - и кусучая...        Настасья захихикала, пальцами нежно зачесывая кудряшки своего возлюбленного назад.        — Вот ты плутишка эдакой... Где ж это я кусучая?        — Ты мне всю спину расцарапала, плечи искусала, а на шее понаставляла красных меточек, что хоть утрись пудрою, да воротники ставь — все равно видно все. Да за щеки ты меня кусаешь!        Она сделала такое невинное лицо, словно вообще даже близко не понимает, о чем говорит этот господин. Глянув на широкую спину своего мужа, она вздохнула, видя множество тонких царапин.        — Между прочим, ты сам виноват, что я тебе спинку корябаю... Да и вообще, пусть все дамы видят, что такой красавец уже принадлежит через чур злой и ворчливой даме. А за щеки... А вот нечего быть таким хорошеньким! Вот был бы не таким сладеньким, я бы тебя не кусала! А то ишь ты, выродился экой пирожочек, и не кусни ни разу!        Она вцепилась в его бока, начиная тут же щекотать под ребрами. Сильное тело тут же скорчилось, стараясь хотя бы чуть-чуть спрятаться от таких мук. Манилов громко смеялся, согнувшись уже в три погибели, пока жестокая жена-тиранша щекотала бедолагу и кусала за аппетитные бочки.        По итогу, весь умотанный, красный и потный, Манилов, лежал на животе, спрятавшись под одеяло от Настасьи, что уже не имела сил хихикать над ним. Мышцы живота болели, лицо горело, но снова глянув на несчастного блондина, она разразилась искренним смехом.       — Родной, вылазь давай!       — Нет... - пропищал он.        Настасья подползла к спрятанному под одеялом телу и с довольной ухмылкой посмотрела на аппетитную выпуклость. Крепкую задницу мужа она уж очень любила, а тем более кусать. Она впилась зубками в выпуклость, пока Манилов под ней захныкал и старался хоть чуть-чуть освободиться от мертвой хватки.        — Настенька! Прекрати! Да что ж это такое наконец!        Она укусила вторую половинку, злорадно ухмыляясь под недовольные хныки своего мужчины.        — Я помечаю такое аппетитное место, не более.       — На него никто не посягается!        — А вдруг? Вот придет какая-нибудь кашолка и захочет взять... - она коготками схватила его за попу. - и эдак схватить.        — Не придет! Не придет, не придет!        — А вот что-нибудь окончательно не пришла, надо тебя покусать чуть-чуть...        Она захихикала и положила на несчастную задницу ладошки, начиная игриво похлопывать. Василий хныкал, пытаясь завернуться получше в одеяло.       — Я тебя безумно люблю, душа моя.        Проговорила она и легла сверху на большой и живой сверток, обхватывая руками и ногами.        — И я тебя...        — Поцеловать тебя?       — Да...        Он так несчастно и слезно это прошептал, что Настасья умиленно изогнула бровки и губы. Как только из под одеяла выглянула светлая макушка, Манилова тут же стала покрывать ее множеством поцелуев, целуя все, что попадется. Василий тихо хихикал, когда поцелуи перепадали на ушко и на местечко за ним, ибо было щекотно, но зато он простил такие издевательства в виде кусаний и щекотки.        Уже потом они поднялись, облачились в халаты, сходили по очереди в ванну, а потом вкусно отобедали. Всё-таки, после активных таких игр желудок требовал пищи, да посытнее и побольше. Вечером же Маниловы стали собираться в театр, что было обыденным их любимым развлечением.        Так как театр было место просвещенным, даже для Настасьи, она выбирала платье под стать мужу, ибо оба хотели выглядеть в одинаковых оттенках. Выбор пал на бежевые и молочные, поэтому фрак и платье было быстро подобраны и теперь дело оставалось за малым — накраситься. По этой части Василий был более искусен, поэтому управлялся с волосами жены исключительно он. Кудрявые длинные волосы сами по себе выглядели маняще и интересно, от чего с ними много мучений было не нужно. Он их уложил, собрал челочные прядки сзади, дабы ничего не мешало взору красивых глаз.        — Право, я уже не понимаю, как отсижу следующие часы спокойно. - говорил Манилов, управляясь с волосами. - Ты такая восхитительная, как такую не зацеловать?        — Думаю, чуть-чуть поцеловать можно.        Они посмеялись и продолжили. Когда с волосами девушки было покончено, Настасья принялась красится, немного подчеркнула белую кожу пудрою, чуть-чуть подрумянила щечки, а дальше и не нужно было, ибо природа наградила вызарительными темными бровями и длинными черными ресницами. После она принялась за мужа, так как тот был особый любитель до красоты и требовал выглядеть просто великолепно. Хотя, куда еще лучше? Пока она занималась красивым лицом, она несколько раз жалела, что у них нет лишнего времени, ибо плоть начинала ныть от желания. Так сильно он манил ее.        После Настасья поправила рубашку и фрак на груди мужчины, приглаживая воротнички и галстуки, дабы все выглядело аккуратно и прилежно. Взяв с столика шляпу, она отряхнула ее лишний раз и одела на голову Василия.        — Все... Право, ты меня выводишь. Не удивляйся, если я тебя там укушу.       — Душа моя, не стоит...        — Я подумаю, а теперь пойдем.        Она взяла под руку обворожительного мужчину, и оба, с чувством глубокого удовольствия к себе и любви друг к другу, вышли на улицу. Манилов открыл дверцу для жены, подал руку и проследил, чтобы та села аккуратно и ничем не запачкала свое платьице. После он сел следом, поправил шляпу и с негромким "поехали", заключил ладошку своей жены в свои руки.       По приезде в само здание, они друг друга осмотрели, дабы проверить, что выглядят они красиво. Так старались они не для кого-то, а для друг друга, ибо обоим нравилось слышать комплименты от любимого человека, густо раскраснеться, поставит ножку так или эдак, чтобы получить еще несколько комплиментов, а потом все же отправиться в актовый зал и наслаждаться представлением, друг другу на ушко комментируя происходящее.       Так происходил один из дней из их насыщенного медового месяца. Они посетили множество разных мест, много чего узнали нового, а главное, с каждым днем понимали, что любили друг друга лишь сильнее. Они ни с кем не общались, даже если кто-то и старался с ними познакомиться поближе, ибо были завлечены друг другом до глубины души, а уши как будто слышали лишь голос родного человека.        Одной из причин срочного отъезда стало плохое самочувствие Настасьи. Ее часто тошнило и состояние было не самым лучшим. Василий быстро организовал поездку обратно, буквально за один день, собрал все вещи, сувениры, купил еды в дорогу и лекарства для Настасьи, дабы та хотя бы протянула дорогу без тошноты. Он очень кичился за здоровье своей возлюбленной, поэтому всю поездку назад каждые пять минут спрашивал о ее самочувствии, прижимал ладонь ко лбу, но к счастью, дорогу обратно его жена перенесла отлично. Манилова словно чувствовала уже родные дороги уездной губернии N, слышала запахи полевых цветов и такого воздуха...       Никогда не возможно передать, каков воздух в родном месте! Куда бы не приезжал человек, все равно он будет чувствовать эту разность, это странное непринятие кислорода в другом месте. Другое дело, там где он вырос, там где окреп на своих ногах, он будет всегда дышать с таким удовольствием и блаженством, что надышаться будет невозможно. Так было и с Настенькой. Она без сообщения кучера о том, что они уже где-то в области губернии, поняла, что совсем скоро увидит родных себе людей.        Приехали в Маниловку они поздно ночью. Василий не спал, ибо охранял сон своей жены, что уютно устроилась на его плече и тихонько посапывала, укрытая пальтом мужа. Он отдал приказы, чтобы вещи занесли в дом, а пока с небесной аккуратностью взял возлюбленную на руки и направился в дом, дабы уложить ее на мягкие перины.        Василий и сам был рад, что они наконец были дома. Настроение было отменным, но усталость после дороги все очень портила. Им нужно было хорошенько отоспаться, вызвать доктора, а уже потом сообщить о своем приезде домой. Ведь Ноздрев точно будет рад, да и сама Настенька уже ужасно соскучилась по своему другу-медведю.        Этой ночью они спали как убитые, даже толком не переодевшись и не умывшись, ибо сил просто не было. На следующий день они проснулись ближе к обеду, и то от того, что Настеньке стало снова плохо. Тревога снова возрасла в душе мужа ее, он потребовал врачей.        Архип Красильников и без детального осмотра вывел вердикт — Настасья Васильевна беременна.