Свобода на крови

Герцог покинул кофейню, заполненную тяжёлым табачным дымом, взяв с Арлекино обещание встретиться здесь же завтра в полдень – и только когда дверь за ним закрылась, бряцнув на прощанье колокольчиком, Арлекино смогла выдохнуть. В самом ли деле она была так взволнована принятым решением и этой беседой, или это диковинный кофе, о котором так часто говорил отец, оказывает на неё такой эффект? Сердце колотилось в груди дикой птицей, Арлекино почти чувствовала, как плечи её содрогаются в такт этому биению – и это отвлекало от того, что действительно было важно. Она и правда осмелилась заключить сделку на столь сомнительных условиях? Было ли это место выбрано специально, чтобы развеять её бдительность, сбить с толку, заставить почувствовать себя не в своей тарелке? «Пусть лучше я прослыву недалёкого ума женщиной, чем трусливой собакой, которая нарушила собственное слово», - решила она для себя, поднимаясь из-за стола. Недопитый кофе укоризненно заплескался, когда она задела край стола бедром, но допивать его Арлекино не стала: и без того слишком гулко в груди и висках. Хотелось выйти на свежий воздух. К тому же, теперь у неё достаточно времени – до завтрашнего полудня практически сутки, а значит, она успеет и расправиться со своими делами, и осмотреться в городе. Здесь она отныне станет частой гостьей, неплохо было бы изучить центр Лондона, чтобы не быть такой потерянной в следующий свой приезд… В дневниках отца город занимал отнюдь не так много места, как хотелось бы Арлекино. Здесь не было ни популярных его маршрутов, ни любимых мест, за исключением, пожалуй, одного – маленького паба на Кок-Лейн, где с полудня до вечера подавали кофе и нехитрые закуски, а после захода солнца сменяли целомудренные кофейные чашечки на пинтовые кружки и наполняли их до самого рассвета, чтобы потом сделать перерыв всего лишь на несколько часов и вновь предстать благообразным заведением… Она уже сделала себе заметку на будущее, непременно наведаться туда – хотя бы в безопасное время суток – и в дань памяти выпить там кружечку любимого отцовского напитка, но на сегодня с неё точно хватит кофе! Стоит начать с малого. Покинув маленькую кофейню, она глубоко вдохнула. Городской июнь встречал её душным теплом без единого просвета в небе. Вскользь Арлекино подумала, что этому городу солнце пришлось бы к лицу: зелень аллей бы засияла, серые кирпичи и мостовые преобразились бы, ловя и отражая золотой свет, вывески стали бы ярче, а там, глядишь, и люди перестали бы выглядеть столь серо и чопорно… Вряд ли здесь есть место праздности – все, кого она видела вокруг, явно торопились по своим делам, сотрясая улицы широкими ботинками, миниатюрными каблучками, высокими ботильонами или длинноносыми туфлями. Несмотря на яркость обуви – женские ножки, мелькавшие мимо по тротуарам, были закованы в канареечно-жёлтые или густо-зелёные атласные летние туфельки, а юбки, что в городе были куда короче, чем в уважающих себя поместьях, позволяли рассмотреть обув ь во всех деталях – всё казалось отвратительно-серым из-за уличных теснин и отсутствия солнца… - Мисс, не найдётся ли у вас одного пенса? – на фоне общей серости мальчишеская улыбка показалась невообразимо яркой. Из-под цилиндра, изготовленного явно на взрослую голову, на Арлекино смотрели сияющие серые глаза. – На ваших глазах я его удвою, и мы оба останемся довольны! Так этот уличный иллюзионист ещё не исчез? Арлекино была уверена, что к моменту, когда она вновь выйдет на улицу, шаловливых ребят уже разгонит констебль, но тот, по-видимому, не считал нужным прерывать невинные уличные забавы какого-то ребёнка в нелепых шортиках. Мальчишка улыбался так задорно, что она почувствовала, как её собственные губы растягиваются в улыбке. Что он здесь делает? Попрошайничает со скуки, или развлекает редких зевак, таких, как она сегодня? - Возьмите, мистер, - подчёркнуто вежливо, как ко взрослому, обратилась к нему Арлекино, доставая монетку с щербинкой на ободке. Она не была уверена, что такую монету где-то примут, и потому готова была расстаться с ней без лишнего сожаления. – Если вы сможете создать такую же, то обе – ваши! - Тогда смотрите внимательно! – мальчишка взмахнул руками, и импровизированный плащ за его спиной, изрядно потёртый и неаккуратно обмётанный по низу, тоже встрепенулся. – Маэстро забирает вашу монету, и… Тонкие длинные пальчики выхватили протянутую монету, а затем пенс исчез в кулачке. Мальчишка нахмурился, но быстро вернул на лицо восторженно-загадочное выражение: потёр руки друг о друга, хлопнул, и показал женщине абсолютно пустые ладони. - Видите? Магия начинается! Сейчас силой мысли я расщеплю эту мелкую монетку, и… - он ловко закрутился на одном месте – плащ, трепыхаясь на потоках воздуха, ободранным крылом следовал за своим владельцем. – Та-дам! Вот они, обе-две, и заметьте, я успел исцелить вашу монетку! Он вновь раскрыл руки: на плотно сомкнутых пальцах лежали два абсолютно одинаковых пенса, без намёка на щербинку. - Аплодисменты! – мальчишка подкинул обе монетки, поймал их одной рукой и картинно поклонился, сорвав с головы огромный цилиндр. Арлекино не собиралась противиться. Она не верила в магию, однако эта ловкость маленьких ручек определённо заслуживала похвалы – и без всякого стеснения она одарила уличного иллюзиониста овациями. - Браво, маэстро, - кивнула она. – Как я и обещала, обе монетки твои, ты сумел меня удивить. - Тогда заплатите за выступление? – прозвучал за её спиной тихий голос, смутно похожий на голос выступающего мальчишки. Она обернулась: из-под такого же огромного цилиндра на неё смотрели такие же серые глаза, только чуть менее лучистые и уверенные. За спиной второго фокусника трепыхался такой же изрядно потрёпанный плащ – из чего эти двое вообще сделали свои костюмы? – на ногах были точно такие же шортики, только на правом колене у новой фигурки была ссадина, которой не было у первого иллюзиониста. - Братец, да ты перестарался, - засмеялась Арлекино, присаживаясь на корточки, чтобы посмотреть детям в глаза. – Обещал раздвоить монетку, а раздвоил себя! - Два фокуса по цене одного, - ни на миг не смутился один из маэстро, уже вернувший шляпу обратно на голову. – Выгодное предложение! Что она могла сказать, если это чудо поразило её больше, чем целый Лондон? Ничего, кроме «браво», подкреплённого ещё одной звонкой монетой, которая тут же исчезла в шляпе второго, более скромного маэстро. В ответ оба они синхронно поклонились ей, одинаковые, как зеркальные отражения – а затем детская фигурка с ссадиной на колене поспешила спрятаться в тени за углом, а бойкий фокусник поспешил к проходящей мимо семейной паре, что остановилась, высматривая что-то вокруг… Что же, Лондон умел удивлять. Мало-помалу Арлекино начала привыкать к местному шуму, и вскоре он перестал волновать её так, как в первые минуты после приезда – она смогла наконец-то сосредоточиться на улицах и окружении, на разноцветных стенах домов, на вывесках с самыми разными названиями, на указателях, услужливо подсказывающих направление. Некоторые вещи она записывала сразу, а то и зарисовывала на отдельных страницах блокнота, некоторые запоминала – чем быстрее она освоится хотя бы с центральной частью города, тем лучше будет для неё самой. Вокруг неё бесконечным потоком двигалась толпа: люди брели и бежали, обгоняя её, пристраиваясь следом, мчались или плелись навстречу, а на перекрёстках закручивались настоящие водовороты. Несколько раз Арлекино приходилось следовать потоку – она просто-напросто не успевала вовремя свернуть, отважно бросившись наперерез бегущим людям, или вместе с толпой проходила заинтересовавший её переулок, а затем не могла развернуться, не растолкав всех вокруг себя. На улицах же это было нормой: наблюдая за тем, как легко лавируют в потоке работяги, работая локтями, она постепенно училась выбираться из толпы, и ко времени пятичасового чая уже научилась сносно передвигаться по оживлённым городским участкам. За это время толпа успела вынести её к дурно пахнущему отрезку набережной, где не хотелось находиться долго; к оживлённой прогулочной аллее, куда не было хода лошадям; долгим крюком она вернулась обратно к зданию банка, всё ещё завораживающему; а в бесконечных блужданиях по проспектам и переулкам она успела повстречать и чистильщиков обуви, и шумных газетчиков, и высокомерных бородатых господ с какими-то пузырьками на переносных лотках, и даже важно вышагивающего по улицам трубочиста, которого плотная толпа обходила за два шага, не сговариваясь. Только когда Арлекино нашла остановку омнибуса, следующего в сторону Паддингтона, она поняла, насколько ноют ноги. Она и прежде выбиралась на долгие прогулки, но никак не может сравниться влажная, пружинистая земля вокруг Дома Очага с твёрдой, крошащей колени брусчаткой угольного города – это за городом можно кружить без устали хоть верхом, хоть пешком, а в каменных городских переулках не было ни капли той лёгкости. Изрядно измученная приключениями и новыми впечатлениями, она приняла решение разыскать ту гостиницу, о которой говорила леди Нёвилетт в поместье Мермония Холл, куда она была любезно приглашена. Несмотря на то, что она провела в городе меньше дня, ей казалось, что она находится здесь уже целую вечность. Постоянный городской гул хоть и стал переноситься легче, всё ещё давил на уши, постоянное мелькание разноцветных юбок, шляпок, фраков, котелков и тростей ужасно утомлял глаза, и к тому моменту, когда омнибус со скрежетом и лошадиным ржанием остановился у вокзала, Арлекино чувствовала себя абсолютно разбитой. «Отчего я здесь», - подумала Арлекино, проходя в маленькое, зато высокое здание. – «Может, и правда было лучше назначить доверенное лицо, да снять с себя эти хлопоты», – продолжала она, оставив несколько монет за ночлег и сотню раз повторив, что в учётную книгу нужно вписать её имя, а не имя безвестного мистера, с которым «прибыла очаровательная мисс». Разумеется, в ней говорила только усталость – было бы глупо сдаться, даже не начав действовать по-настоящему. Остаток вечера она уделила пище и обещанной дарственной: воспользовавшись дорожной чернильницей, она тщательно размочила чернила, присохшие к завинченной крышке, и старательно выводила букву за букву, проверяя себя каждую строку. С каждой буковкой она становилась всё ближе к принятому решению – и только когда была поставлена на листе последняя точка, Арлекино выдохнула, взирая на труд своих рук. Здравый смысл всё ещё подсказывал ей, что не стоит соглашаться на подобную авантюру, однако интуиция говорила совсем иное – и, не имея возможности посоветоваться с кем бы то ни было, она выбрала голос не разума, но интуиции, завершая надписанную дарственную фамильной печатью, что также была помещена ею в дорожную чернильницу. Теперь она с чистой совестью могла отправиться ко сну, чтобы завтра же утром отправиться к центру, вновь окунуться в дымное облако и обменяться с герцогом Ризли теперь уже настоящими согласиями о заключённом союзе. Арлекино хотела было перед сном узнать ещё немного о жизни отца, но мелкие буквы прыгали перед глазами, и, пытаясь вчитаться в написанное, она незаметно для себя задремала, даже не сменив уличные одежды на ночные, заботливо подготовленные для неё мисс Кларой перед отъездом. Тяжёлый, спёртый воздух гостиничного дома порождал в её голове такие же тяжёлые, тягостные сны. Всю ночь Арлекино мерещились движущиеся по стенам тени, встающие за её плечами, тихий неразборчивый шёпот, зловещий и угрожающий ей, и круглая, неправдоподобно-огромная луна, заглядывающая в окно неестественным алым сиянием. В этом сне она была ничем – и одновременно всем, каждой шепчущей тенью, каждым алым отсветом, каждой секундой без спасительного ветерка, и каково было её счастье наконец-то проснуться, вынырнуть из неясных, душных видений в холодном поту! Глубоко вдыхая горьковатый, затхлый воздух, она ещё несколько минут лежала на постели, вытянувшись в струнку, и убеждала себя в реальности самой себя. Рука сама потянулась к кольцу на цепочке, главному её амулету, и от одного лишь прикосновения к нему стало легче – мир перестал качаться на грани сна и яви, и, последний раз шумно выдохнув, Арлекино открыла глаза. Вокруг высились всё те же зеленовато-коричневые, гнетущие стены, в которых она заснула вчера. Узкое высокое окно нехотя пропускало в себя пыльно-серый свет: уже рассвело, и Арлекино ощутила в себе немедленное желание выехать прочь. Даже городской воздух был лучше, чем здесь, в маленькой комнатке, куда определили её вчера вечером. Неужели всё в городе такое – маленькое и замкнутое внутри, поделённое на сотни маленьких клетушек, давящее и тесное? Выросшая на воле, она с большим трудом могла принять это. Её спальня в Доме Очага никогда не казалась ей большой, однако она могла расхаживать по ней кругами, а широкое окно в деревянной раме всегда можно было распахнуть, чтобы впустить внутрь утренний ветерок или вечерние лучи солнца; спальня отца в особняке Буфф д’эте была темнее, окно в ней было более высоким, но одновременно с этим более узким – и тем не менее внутри она всё ещё могла расхаживать из угла в угол, перемещаясь от стола к шкафу или к кровати; но здесь же… Внутри комнаты помещались только кровать да письменный стол, и места меж ними было так мало, что какому-нибудь тучному господину пришлось бы протискиваться с большим трудом! Высокое, но узкое, как талия юной девицы, окно и не думало открываться, хотя Арлекино пыталась открыть его после пробуждения. Весь облик спальни изнутри… удручал. Оттого, наскоро приведя себя в порядок после дурного сна, она поспешила покинуть и саму гостиницу, и Паддингтон, возвращаясь в центр. Даже тесный второй этаж омнибуса показался ей роскошной каретой: ветерок, обдувающий и освежающий её бледное лицо, был настоящим счастьем, и протяжный крик с первого этажа – «Банк, Ба-а-анк!» – она слушала, как чудесную песню. Тротуар, на который она спрыгнула, гулко отозвался в коленях. Наконец-то она могла идти, куда душе угодно, и дышать утренним воздухом. До их встречи с герцогом Ризли оставалось добрых четыре часа, и Арлекино вознамерилась провести их на той зелёной аллее, что видела вчера: пробираясь меж проснувшихся и роящихся на улицах, как рабочие пчёлы, людей, она неловко принимала извинения от тех, кто влетел в неё саму на полном ходу, и не менее неловко приносила свои формальные извинения тем, кто встал на её пути. Сегодня ориентироваться в шумном центре было куда проще: Арлекино помнила широкий поворот, ведущий на аллею, и не позволяла толпе безвольно тащить себя в любом направлении, которого не выбирала. - Прошу прощения, - не глядя бросил ей высокий мужчина с тростью, что так невовремя выставил острый локоть. Арлекино только сдавленно ахнула: разумеется, в этой давке нет ничьей вины, однако локоть, так метко прилетевший ей в рёбра, выбил из неё весь утренний ветерок, который она успела вдохнуть. Лишь небрежно махнув рукой в ответ, она собиралась повернуть влево, преодолевая дорогу, которая замерла перед большим потоком, но тут знакомый голосок заставил её повернуть голову. - Леди Буфф д’эте? Это же вы! – за высокой фигурой следовали две фигурки поменьше, практически копии друг друга, не считая платьев. Та, что была в благородном синем бархате, немедленно стянула её в сторону, высвобождая из потока. Фокалорс, а это была именно она, всплеснула руками: - Удивительная встреча, не думала встретить вас здесь! - Леди Нёвилетт? – на лице Арлекино проступило узнавание. – Сэр Нёвилетт, леди де Фонтейн, не ожидала… такой встречи, - и это было абсолютной правдой. Она и не думала, что в состоянии узнать кого-то в такой оживлённой толпе – более того, не думала, что кто-то сможет узнать её саму! Однако леди Нёвилетт явно оказалась сноровистой и глазастой, если сумела запомнить лицо, которое видела раз в жизни – а теперь опознать его в этом месиве из чужих глаз, шляп и причёсок… Она бросила взгляд на леди де Фонтейн: в её широко распахнутых глазах она прочла то же самое, что читалось в её собственных. Обе они были в городе явно нечастыми гостьями, и испытывали немало эмоций по этому поводу. Возможно, это не соответствовало правилам приличия города, но Арлекино успела уяснить одно: Лондон не терпел затянутых расшаркиваний, норовя растянуть людей прочь друг от друга, слова и дела здесь должны быть быстрыми, и в этот раз слова сорвались с её губ прежде, чем она успела как следует обдумать их: - Вы впервые в городе? Я потрясена до глубины души, - короткий вдох, короткий взгляд глаза в глаза – темнота сталкивается с синевой, и Фурина часто-часто моргает, выражая своё полное согласие. – Вы торопитесь, и меня тоже ждут дела, однако позже… - После трёх пополудни мы совершенно свободны, - подхватывает Фокалорс её слова, половчее подхватывая сестру под руку, чтобы её не смыло движением толпы, - И я почту за честь пригласить вас на прогулку по своим любимым местам! - Я принимаю приглашение, - кивает Арлекино, судорожно выхватывая ориентиры вокруг, и Фокалорс, как истинная городская жительница, предвосхищает её смущение: - Тогда мы будем ждать вас у банковского крыльца, сразу у фонтана, - аккуратная ручка взлетает, указывает поверх голов на белые колонны, которыми вчера была так очарована Арлекино – и успевает несколько раз махнуть на прощание, увлечённая прочь уже не толпой, а постукиванием трости высокого, делового супруга. «Благодарю», - не успевает сказать Арлекино в ответ, только цепляется взглядом за исчезающее в человеческом потоке знакомое лицо с распахнутыми синими глазами и лёгким румянцем на белых щёчках, а затем её и саму подхватывают идущие, переносят через замершую дорогу – и когда она оглядывается, то может увидеть только высокую, выше прочих, фигуру самого Нёвилетта. Две маленькие фигурки за ним уже совсем не видны. Должна ли была она принять это спонтанное приглашение, или следовало вежливо отказаться? Впрочем, даже если стоило проявить вежливую сдержанность, Арлекино не смогла бы этого сделать: слишком остро для неё оказалось встретить что-то из привычного, спокойного загородного мира здесь, в центре, полном суеты. Об этом она размышляла ещё несколько следующих часов – пока бродила по широкой, относительно тихой аллее из вязов и тисов, пока искала солнечные проблески в листве, и даже пока торопилась вернуться к кофейне. «Боже милостивый», - пронеслось в её голове, - «Если ты слышишь мои метания, то не оставь меня в ситуации столь новой и непривычной, и не позволь ударить в грязь лицом – подай мне знак на благое деяние, и если подашь его, то я непременно пойду…» - Мисс, не найдётся ли у вас одного пенса? – детский голосок выдернул её из задумчивости. Вчерашний маэстро в истрёпанном плаще хитро улыбался, придерживая на голове не подходящий по размеру цилиндр. – А я… - Удвоите его, и оба мы останемся довольны? – мягко улыбнулась Арлекино. Детская непосредственность в этом полном своих правил городе расслабляла её. Дети не могут лгать, по крайней мере, не когда у них такие лучащиеся глаза. - Именно, - важно кивнул уличный фокусник, ничуть не сомневаясь, что получит заветную монету. Усмехнувшись, Арлекино подбросила монетку в воздух – и ловкие длинные пальцы подхватили её, положили на тыльную сторону ладони, накрыли второй рукой сверху, после чего монетка исчезла. Совершив несколько пассов руками, мальчишка нахмурился, снял цилиндр, и постучал по нему, явно ожидая, что чудо вывалится прямо оттуда. Однако цилиндр оставался пуст. - Кажется, моя магия закончилась, мисс, - нарочито огорошено сообщил он, протягивая цилиндр Арлекино. – Вам придётся мне помочь. Выньте монетку сами. Отчего бы не подыграть ему? Запустив руку внутрь перевёрнутой шляпы, Арлекино осторожно постучала по дну, поводила по нему кончиками пальцев, пока не нащупала край монетки. Выудив её на свет божий, она с удивлением посмотрела на свой улов: в руках у неё была её собственная, вчерашняя монета с щербинкой. Так вот как выглядят знаки свыше… Она буквально почувствовала, как с души у неё падает тяжёлый камень. Всё разрешилось. Она знает, что делать. Фокусник размашисто поклонился, водружая цилиндр обратно на голову: - Видите, - с хитрой улыбкой оправдался он, - Магия закончилась, ваша вчерашняя монетка вновь больна, и только одна! - Какая жалость, - в тон ему вздохнула Арлекино. – Но ты всё же смог меня удивить, и вторая монета будет твоей тоже. Где же твоя копия, которая предложит мне заплатить за представление? - Магия закончилась, мисс, - ещё раз повторил мальчишка, и на этот раз глаза его были совсем не такими весёлыми. Арлекино кивнула ему, протягивая вторую монету. Не нужно было быть великим фокусником, чтобы понять, что больна здесь вовсе не монета. - Тогда позаимствуй мою, - великодушно разрешила она, укладывая монету на детскую ладонь и зажимая её в кулачок. – И чтобы в следующий раз монетка была здорова. Времени на долгие прощания не осталось, ей пора было поторопиться в кофейню, где наверняка Его Светлость уже развалился на круглом стуле в ожидании своего новоиспечённого делового партнёра – а потому Арлекино поспешила нырнуть в переулок, глазами ища ту самую деревянную вывеску, когда до её ушей долетел восторженный детский возглас: «Ты видела? У нас теперь есть целый шиллинг! Хватит и на микстуру у мистера Сезара, и на хлеб, и на мясо!» - звонкий голосок таял в городском шуме, но этого было достаточно. «Боже милостивый», - подумала она мимолётно, толкая вперёд тяжёлую дверь кофейни, - «Спасибо, что не оставляешь нас ни на миг».