***
До самого города Юра добирается только к утру — после такого количества проведенного времени вместе тело отвыкает находиться наедине с собой, шарахаясь от каждого звука. Аптеку он находит сразу. Уже на въезде его встречаются продуктовые магазины, различные торговые точки, только нет желания рисковать лишний раз. Останься он тут в качестве очередного обеда для трупака, не факт, что без него Никита встанет на ноги. От вида городов тоска накатывает куда страшнее. Бетонные здания окрашены запекшейся кровью, изуродованы картечью ещё со времен попыток человечества дать отпор грызущим плоть тварям. Каждый угол, каждая остановка, вывеска или здание — всё напоминает о настигнувшей трагедии, оседая где-то в сердце. Каждый труп, встречающийся на пути. Любую пройденную деревню мозг в защитном механизме воспринимает, как обычные заброшенные поселения, но разрушенные города жестко дают понять — как раньше уже не будет. Либо будет, но они в любом случае этого не застанут. Потому что трупам свойственно разлагаться, в конечном итоге падая и срастаясь с землей. Их жизненный цикл такой же вопрос времени. Вопрос лишь в том, как скоро люди оправятся после таких потерь. На входе в небольшой центр валяется залубеневший мертвец, перебиравший руками в попытке ухватиться за Юру. От ног остались только бёдра — возможно, отчаянный бедолага поедал собственные конечности. Подкравшаяся тошнота к горлу вынуждает парня отвернуться. Опасаясь быть замеченным кем-либо, он быстро ныряет внутрь помещения. В самой аптеке сохраняется горьковатый запах лекарственных препаратов, точно в больнице. Это навевает воспоминания массовых вакцинаций на пороге возникновения злосчастного вируса. Юра тихо ухмыляется, касаясь внутренней части локтя — не помогло ведь. Быстрыми движениями шерстит по полкам, где, вопреки ожиданиям, практически ничего не осталось, пока в руки не попадает мятая пачка жаропонижающих и какие-то рассасывающие таблетки от горла. Перечеркивая всю радость находки, в затылок предательски упирается холодный металл. — Не поворачивайся, — до ушей доносится приятный женский голос, который предсказуемо дрожит. Боится его? — Положи на место и руки подними. Юра повинуется, но про себя улыбается: ну, хоть не очередная шайка бандитов, которые в такой ситуации молча вырубили бы его. Или не толпа зараженных. Он старательно выкручивает всю свою харизму и мягко проговаривает: — Давай поделим. — Нет, — отчеканивает незнакомка, врезаясь дулом в его шею, — либо ты сейчас идешь на выход и больше мне не попадаешься, либо я стреляю. Она не выстрелит, Юра уверен. И дело даже не в нежелании создавать лишний шум или ещё чем-то — людей, тем более дружелюбно настроенных, настолько редко встретишь, что лишний раз лишать жизни совсем не хочется. По крайней мере, он на это надеется. Несмотря на то, что ожидать от человека, застрявшего в апокалипсисе, как и он сам, можно ожидать что угодно, Юра всё равно спокоен. Он кладет упакованные блистеры и медленно поворачивается: — Я здесь не один, — решает слукавить парень, — мне нужны эти таблетки. Девушка в ответ молча хмурится, нервно сжимая ствол. Юра подмечает шрам на щеке — вероятно, от ножа — привлекательные черты понурого лица, немытые русые волосы, собранные в пучок, как у него самого. И отсутствие двух пальцев на левой руке, которая придерживает магазин пистолета. — Мне нужнее, — упрямо выпаливает, — у меня ребенок. Сказать нечего. Но на ум сразу приходит образ Никиты, загибающегося в абсолютном одиночестве, оставшегося в таком беспомощном состоянии. И, пока они ведут эти переговоры, с каждым часом только растут риски, что всё дойдет до какого-нибудь сепсиса. И придется рубить. Юра быстро принимает решение, за которое в прошлой жизни определенно дал бы себе по лицу, но новые законы жизни толкуют иную мораль. Он, завидев превосходство над хрупкой девушкой, перехватывает оружие, которое тотчас оглушает выстрелом, пулей дырявя потолок. Заламывает ей руки, пока та даже не успевает среагировать — её ошибка, никогда нельзя так близко подходить к противнику, если у тебя есть пушка. С другой стороны, будет ей уроком, который в будущем, возможно, даже спасет жизнь. — Извини, я ничего такого, — оправдываясь произносит Юра, аккуратно кладя её на пол, — я надеюсь, с твоим ребенком… Мне правда надо. — Ублюдок, — выплевывает незнакомка, дергая плечами в попытке освободить руки. — У тебя есть антибиотики? — спокойно интересуется, продолжая сдерживать девушку. Чувство вины своевременно налипает на сердце. — Я отдам тебе воду, у меня еще батончики есть, ребенку понравятся… Мне нужны лекарства. Не дожидаясь ответа, с улицы доносится ленивый топот пары гниющих ног. Это было ожидаемо. Лица мертвецов врезаются в стеклянные витрины, щёлкая почерневшими зубами, и медленно двигаются к самому входу, завидев свой обед. Юра сходу выпаливает: — Я тебя отпущу, но прошу, блять, давай без глупостей, — деликатно просит, сбавляя хватку, — я их уложу и решим, хорошо? Светловолосая молча кивает, и Юра, поднимаясь, направляется к выходу из аптеки. Ловко достает складной нож, поблескивающий от лучей солнца, и, толкая одного из смердящих трупов, садит острие в череп другого. Затем повторяет действие, берясь за упавшего мертвеца. Останки гнили цепляются к ладоням. Он небрежно вытирает нож об штанину покойника. Победно разворачивается и видит смотрящее в его лицо дуло пистолета. Не то, чтобы он действительно ожидал на смиренное послушание, но всё-таки в груди теплится надежда, что хороших людей в гиблом мире ещё остается немало. — Шприц сам найдешь, — равнодушно проговаривает девушка и, одной рукой сжимая ствол, протягивает пару ампул. Юра в ответ только улыбается от оправданной надежды и, медленно приближаясь, подхватывает с пола свой рюкзак. — Те жаропонижающие… — Пополам, — грубо перебивает, — от горла я заберу. Или стреляю. — Патроны не жалко? — усмехается Юра. — Нет, — она неуверенно опускает оружие, отводя взгляд, — я не умею… Ножом. Уговорить выжившую пойти с ним не выходит. Не сказать, что он сильно этого желает, но что-то противно царапает внутри при услышанном отказе. Всё же держаться вместе как-то… правильнее. Девушка ссылается на наличие попутчиков и нежелание иметь лишний рот в группе. Юра относится с сомнением к её словам: кто в здравом уме отправит на вылазку эту девчонку без банальных навыков владения холодным оружием? Скорее всего, дело в недоверии. Любой, кто дожил до этого момента, не раз обжигался об истинную людскую натуру. Прощается она тоже быстро и грубо. Расходятся сразу. Добирается до посёлка Юра только к тому к моменту, когда вечернее солнце пленительно заливает небо красно-розовыми оттенками. К счастью, дверь обнаруживается не вскрытой, а Никита — живым. И даже в сознании. Он недовольно оглядывает парня с головы до пят, подмечая истощенный вид. — Зачем пошёл? — осипши спрашивает Никита. Изнурённые ноги ноют в тупой боли после преодолённого пути, и Юра лишний раз проклинает тех идиотов, решивших издырявить только найденный автомобиль. — Не начинай, — сразу же отступает, — ты сам пошел бы, если бы я в койке оказался. Давай, на живот поворачивайся, колоть тебя буду. — Сильно не засматривайся, — зачем-то предупреждает Никита, нехотя оголяя ягодичную мышцу. Юре не находится, что ответить. Он берет чудом найденный шприц и разводит антибиотик с имеющимся в запасе физраствором. Затем неумело вводит иглу, с ужасом наблюдая, как та с легкостью скользит внутрь бледной кожи. Никогда раньше не приходилось таким заниматься — оно и понятно, не самое приятное зрелище. Закончив примерять на себе роль медбрата, парень берет свою сумку и достаёт небольшого размера книжку, с слегка потекшей краской по углам. Не то, чтобы он специально зашёл в ту анимешную лавку, сразу же подумав о предпочтениях Никиты. Хотя да, специально. Неуверенно протягивает другу: — Тебе, — всучает в руки, переминаясь с ноги на ногу, — когда-то вроде нравились такие вещи. — Паразит, — улыбается Никита, усиживаясь на кровати и вращая в руках черно-белое изделие. Юре хочется ответить «сам такой», но даёт другу продолжить: — в этой манге человечество попыталась захватить инопланетная раса, вселяясь людям в мозг. — Иронично.***
Пальцы обжигает тлевший окурок. Табака практически не остается, и Юра тушит бычок об подошву заношенных кед, убирая его в помятую пачку. На пару тяжек ещё останется — это даже благодать своего рода. Пару недокуренных бычков можно было бы и на еду обменять, некая валюта нового времени, стоящая чуть ниже воды и железной банки тушёнки. Они сильно задерживаются в одном месте, и Юру это напрягает, отдаваясь вибрацией в висках. Потому что во второй раз оторваться от желавших помериться пушками парней вряд ли получится удачно. За спиной скрипит затворка и из тени выходит заспанный Никита, слегка похрамывая. Одно радует: парень идёт на поправку. Он молча приземляется на истёртое крыльцо дома и тянется к рядом лежащей пачке ротманса. Юра, не глядя, подаёт спички. — Кнопку не жми, — безэмоционально бросает, забирая коробок. — Ладно. — Как нога? — в полуобороте интересуется Юра, наблюдая за его попытками закурить. Кто учил так затягиваться вообще? — Перевязать надо будет. Никита делает две затяжки разом, не дав успеть сигарете истлеть, откашливается и протягивает обратно другу. Хлопает по карманам и достает почерневшую монету, прогоняя её через пальцы. Юра почти сразу понимает, кто является её владельцем. Вернее, владелицей. — Ира? — хрипло спрашивает, докуривая за Никитой. — Ага, — парень перестаёт ей вращать, поднося руку ближе к Юриному лицу, чтобы тот сумел разглядеть под лунным светом. — Хакал. — Кто? — Украшение. Традиционное, — вдумчиво поясняет и убирает обратно в карман обшарпанных штанов. — Точнее, то, что от него осталось. Подарила на удачу. — Ты ей, вроде, нравился, — зачем-то озвучивает Юра. Будто теперь это имеет значение. А они ведь даже не похоронили её нормально. Никого из них. В груди снова распаляется непонятное ему чувство, скребущее под рёбрами. — Не будем. — Почему? — Ты сам говорил, что они не заменят никого из тех, кого мы потеряли ещё в самом начале, — слова обжигают собственный язык. Называть поимённо погибших или хотя бы теми, кем они являлись, со временем всё труднее. Иногда создаётся впечатление, что никакой прошлой жизни и вовсе не было: ни родителей, ни друзей, ни коллег по работе или старых одноклассников. Были только он и Никита, питающиеся консервами, дождевой водой, и ночующими где попало. — Мне становится легче, когда я думаю о них, вспоминаю, — Никита собирает ноги к себе и утыкается лицом в колени, — что они не забыты. Может, и им легче от этого. — Перестань, агностик хуев, — резко приподнимается, дав понять, что не хочет продолжать этот разговор. — Кому легче-то? Мне лично нет. Никита замолкает, устремив взгляд куда-то вперед, хотя из-за отсутствия искусственного света видимость не дальше вытянутой руки. От вида такого потерянного где-то в себе друга, Юра смягчается: — Пойдем в дом.