Сломанная игрушка 2: Иструкция по уходу.

      Ал ещё долго сидел в оцепенении. Он сверлил глазами дверь. В сознание грубым рубцом впечатался образ, увиденный им в глазах Люцифера. Эти каштановые волосы, очки в тонкой оправе, слегка надменная улыбка...       Крик с улицы вырвал его из созерцания прошлого. Обычный, ни чем не примечательный и неинтересный звук. Олень вздрогнул и повернулся к окну. Кольнуло в груди. Ал сдавленно шикнул, сжав рукой халат. Эта рана приносила больше неудобства, нежели боли. Она сковывала движения и бесила своего обладателя. Мужчина тяжело выдохнул и посмотрел на свою руку. На серой коже, расчерченной линиями жизни, остались мутные красные разводы. Аластор печально хмыкнул. Даже после смерти его кровь осталась красной, как ягодный джем. В то время, как кровь адскирожденных чёрная, словно самая мрачная ночь. По этой субстанции всегда можно отличить жалкую грешную душу, низвергнутую в пучины вечной агонии за деяния, не столь благие, как хотелось бы. В общем-то, Ал не столько чёрен душой и намерениями, сколько просто заскучавший. Связался с дурной компанией слабых тщедушных людишек и пошло - поехало. Всего-то!       Демон поднялся с диванчика. Колено неприятно хрустнуло. Аластор был намерен вернуть былое могущество, но для этого нужно было восстановить тело. А тело, как известно, лишь инструмент. Мужчина поднял одну ногу и потянулся. Тонкая конечность раскрылась во всех сочленениях костей и плоти, копытца растопырились. Каждая мышца натянулась. Боль, забившаяся в уголочки плоти, вытеснилась упрямством человека, чётко поставившего цель. Аластор зажмурился. Он несколько секунд сохранял равновесие, на сколько хватило силы. Потом, выдохнув так, словно бы выплюнул воздух, он поджал ногу и встал на неё. Разогнанная тяжесть вновь налила конечность. Покачав бёдрами, красноволосый проделал то же самое со второй ногой. И вновь боль, забивавшая бедро, икру, стопу, заунывно прочесав каждую мышцу, обернулась свинцом. Аластор подавил скулёж. Было не очень то приятно разминать копыта. Чувство тревоги, засевшее глубоко в груди, оккупировало расщелину в мясе. Каждый шорох, скрип - всё заставляло чуткие уши крутиться, словно локаторы.       Аластор немного побродил по мягкому ковру, пару раз попытался выпрямить ссутулившуюся спину. Задеревенело всё. Даже дрожащие пальцы и запястья. Маленькая зарядка вымотала его. Олень сел обратно на мягкий диван. Стейк, принесённый Люцифером, ещё не успел окончательно остыть. Ал смотрел на него с минуту, не решаясь коснуться еды. Но долгий голод и адская усталость взяли верх. Расположив тарелку на коленях, он отрезал маленький кусочек ножом и положил его на язык. Успевшая немного загустеть кровь ошпарила язык вкусом. Да! Мясо было сочным, немного тёплым. В меру соли и перца, сохранилась текстура. Олень с огромным удовольствием гонял кусочек во рту. Его острые клыки "отщипывали" от него волокна. По ощущениям кусочек словно бы таял. Кто-бы не приготовил этот стейк, ему стоило бы дать пару уроков этому королевскому коротышке.       Радио-демон с большим удовольствием насладился остывшим ужином. В отличии от прочих душ, Аластор был высоким ценителем еды и сам любил готовить. Гастрономическое удовольствие всегда превышало первобытный голод. Вкусная еда заставляла его с глубочайшим удовольствие вкушать весь букет и наслаждаться каждым кусочком. Он почти мурчал. Пожалуй, своё маленькие хобби он мог разделить лишь с Роззи. -"Роззи..." - Аластор открыл глаза. Ему стоило бы подать хоть какой-то знак о том, что он жив. Конечно, властитель колонии каннибалов могла и вовсе забыть о нём. Но Ал предпочёл думать, что она просто ждёт, пока друг подаст весть.       Холодный чай пришёлся не по вкусу грешнику и он не стал его пить. Стейка оказалось достаточно, что бы оголодавший и измученный организм потребовал отдыха. Аластор неспеша направился в спальню. Там царил полнейший мрак, рассеиваемый лишь полосой света из зала. Плотные шторы, задвинутые почти друг на друга, скрывали стремительно темнеющее небо. Мужчина прошёл к ним и выглянул в окно. Вид был аналогичен виду из зала. Ал раскрыл плотные завесы на сколько хватило сил. Свет он и не подумал зажечь - хватало робкого освещения ночного неба Пентаграммсити.       Грешник прошествовал к кровати и устало опустился на холодные простыни. Мягкий матрац прогнулся под его весом, но не издал ни скипа. Аластор устало повалился на край и, улёгшись на спину, постарался расслабиться. Натянув одеяло на грудь, он сложил руки в замке и принял столь торжественный вид, что легко можно было бы подумать, что его готовят к похоронам. Словно сам граф Дракула расположился в столь скромных покоях, как в гробу. Олень окинул усталым взглядом потолок. Первое, что он увидел при пробуждении, и последнее, перед небольшим отдыхом. Аластор закрыл глаза и выдохнул. Но поспать ему было не суждено.       С улицы доносился шум ветра, гул машин. В повисшей тишине чуткие ушки улавливали каждый едва различимый писк. Но в самом доме царила тишина. Робкий свет уличных фонарей бросал свои подрагивающие лучи на выбеленный потолок. На эти блики Аластор бросал свой блуждающий взгляд. В поместье воцарилась гробовая тишина. Так и должно было быть, ведь на дворе была ночь. Но, почему-то, эта тишина вызывала чувство смятения и тревоги. Она была столь звонкой, что грешник различал пульсацию крови в своих оленьих ушках. Она была столь тяжёлой, что создавала чувство опасности, словно рядом притаился страшный зверь. Аластор лежал без движения, сохраняя немое оцепенение в своей позе. Он лежал, словно погребённый, под теплым одеялом. Оно мягко очерчивало его тощее тело, словно маленькую неровность на огромном полотне кровати. Красные глаза были закрыты, но ресницы слегка трепетали, обозначая движение глаз под тонкой кожей. Уши, венчавшие рогатую голову, также ровно и неподвижно покоились на мягкой подушке. Красная шерсть, казавшаяся багровой во мраке ночи, резко контрастировала с белыми наволочками. Сам грешник был грязным пятном на идеальном белом белье. Аластор не спал.       В голове мужчины роились бесконечным ульем мысли. Все они были неприятны и тягостны, некоторые были столь болезненны, что прочерчивали лицо мелкими морщинками. Они заставляли морщиться и едва различимо кривить рот. Аластор прокручивал в голове воспоминания. Бой на крыше отеля. Мгновение за мгновением. Больной, усталый мозг разбирал каждое движение, каждый шажок и прыжок. Он до мельчайших деталей воссоздавал картинку. Грешник вспомнил маску истребителя, начавшего терять терпение, яркую вспышку, за которой накатила волна свинцовой тяжести и дыхание в груди спёрло. В тот момент, открыв глаза, Ал был сосредоточен на сломанном микрофоне. Всего несколько секунд осознания поломки столь важного элемента образа и последующий удар - вспышка неимоверной, жгучей боли. Следующее, что грешник смог выцепить из круговерти расплывчатых воспоминаний, это холодную твёрдую землю, с которой не раз столкнулся, бредя к своему убежищу. Ал расцепил когтистые пальцы и одной рукой сжал бинты на груди. Должно быть, он выглядел нелепо и жалко, валяясь в пыли в разрушенной рубке, когда явился король. Ооо, точно... Его величество Люцифер изволил нанести ему визит. Аластор осознавал, что жив только благодаря королю. Осознавал, но признать не мог.       В звенящей тишине раздался шум захлопнувшейся двери. Аластор замер. Его уши взметнулись, насторожились. Грешник даже затаил дыхание, дабы ни один шорох не помешал ему. Но тишина вновь окутала его своим непроницаемым саваном. Лишь он и она. Демон повернулся на бок, спиной к окну. Он, не переставая прислушиваться к дыханию пустого поместья, свернулся к комок, поджал ноги. Его мысли постепенно осмелели и вновь закружили его в своём диком танце. -"Но теперь ты и так обязан мне своей грешной жизнью", - прорезало сознание фразой блондина.       Грешник зажмурился и сильнее сжался. Больно было не только физически. На опухших глазах навернулись крохотные жемчужинки слёз. Он уже видел это, уже был там. В пучине отчаяния и безнадёжности, где правил страх. Уже вжимался в угол и прятался под кроватью, старался замедлить собственное сердце, что бы оно не выдало его. Он уже был загнанной в угол дичью. Воспоминания, проносившиеся перед глазами, ранили каждый раз как в первый. Мужчина вновь ощутил боками холодный пол радио-рубки, когда его бросили, как сломанную статуэтку. На шее скользнули чужие когти. Аластор сжался ещё сильнее, когда противные мысли поползли по его телу. Холодные когти прочертили линии от основания черепа и вниз, по позвоночнику, по бокам, скользнула на бёдра. Хвост непроизвольно дёрнулся под ледяными пальцами фантома. По ногам пробежали мурашки, сопровождающие когти страха. Аластор почувствовал, как в груди нарастает паника. Он глубоко вдохнул, стараясь успокоить себя. Новая волна страха выбила из него воздух вместе со сдавленным скулежом: холодные руки легли на его бёдра, когти вонзились в плоть. Дрожащей рукой оленёнок коснулся своей ноги в том месте, где секунду назад его приласкал страх. Пальцы нащупали тонкие полоски спёкшейся крови. Царапины. Грешник не сдержал всхлипа. Тонкий ручеёк скользнул из-под плотно сжатых век и стремительно растворился в белоснежной материи подушки.       Скрип половиц в кромешной тишине заставил мужчину вздрогнуть. Звук повторился, но чуть ближе. Ал навострил ушки, прислушиваясь к шагам. Как только они остановились рядом с ним, грешник запахнул голову одеялом и зарылся в подушку, не желая более слышать цокот этих каблуков.       Дверь приоткрылась и Люцифер вошёл в комнату. Король замер на пороге, прислушиваясь к тьме. Света с улицы хватало, что бы различить клубок под одеялом. Король немного помедлил, но всё же решил приблизиться к кровати. Остановившись у изножья, ангел с минуту молчал. -Аластор, - тихо позвал он. Грешник не шелохнулся.       Тогда король приблизился и сел на край кровати. Олень собрал все свои силы, что бы не подать виду. Ангел медленно протянул руку и отодвинул край одеяла. Люци печально вздохнул. Его горячая рука легла на подрагивающие уши. Он принялся осторожно гладить своего "гостя" по голове.       Аластор дрожал внутри. Он не желал контактировать с королём. Выбрав тактику "прикинься спящим", грешник старался не шевелиться. Люцифер же сидел молча. Его острые когти гладили голову Ала, перебирали взлохмаченные пряди. В комнате царила тишина.