Кровавый Меценат

Графство де ла Файет славилось своими небывалыми видами на сады - они простирались необъятными человеческому взору полями разнообразных красок; тут росли шиповые кустарники роз цвета жемчуга, выстроенные в ряд, как солдатики, аккуратной дамской рукой; виноградные рощи чуть поодаль неустанно укрывали рабочие женские руки от непрошенного гостя — солнца, что так и норовил дотронуться до нежной, но уже потемневшей в цвет осенних наливных яблок кожи рук. Никакие перчатки не спасали: в таком случае некрасиво и неровно легший загар смущал бы куда больше, чем бледные щиколотки, видневшиеся из-под юбки, покорно открывшей для мужского взора сей необычный вид — здесь, в провинции, сложно было кого-то смутить такой привычной картиной. Однако вопреки ожиданиям, если таковые могли быть у особы, явно не задумывавшейся о чужом присутствии, ведь это было что-то столь же непривычное для этих мест, как если бы птицы запевали не навстречу всплывающему рассвету, а провожая солнечный шар в свое каждодневное кругосветное путешествие, — все же она пала жертвой чьих-то любопытствующих глаз. Ветка тянулась непозволительно высоко в небо, будто бы не желая принадлежать боле этой земле, что не помогала даже своеобразная самодельная лестничка — сделанная, право, добротной рукой мастера, выточенная и заботливо обработанная лаком. Пока молодая ручка тянулась к последней непокорной веточке, ее некогда верная лестница вдруг для девушки стала ее же предательницей — и тоненькая ножка соскочила с нее, едва не встретившись с землей. Естественно, мимо проходивший господин никак не мог не помочь даме в беде — насколько это позволяло положение, не противоборствующее его манерам, он ловко подхватил невесомое создание, не желая лицезреть неприятное столкновение. — Ох! — воскликнул тоненько голосок. Мсье не был из отряда робких, аккуратно, точно в танце, покружив девушку в легком пируэте, затем поставил обратно на место. Выдохнул едва слышимо, а затем обратился к ней: — Извольте простить меня за сей проступок, но не помочь был не в силах, уж больно не хотелось видеть ваше падение. — Мсье, что вы! Вашей вины уж никак нет — вы истинно мой спаситель! — она, аллея бутоном, выдержала самообладание и отступила на пару шагов назад, изысканно, насколько позволяло положение, присев в реверансе. Длинные черные ресницы ниспадали на аккуратные веки, прикрывая златыми оттенками отражавший солнце цвет глаз. Ее миленькое еще не потерявшее детскую припухлость личико сияло, и даже роса, бежавшая по ее щекам, придавала ей лишь большую привлекательность. Кудрявые непослушные локоны цвета поздней осени вились в разные стороны, ведомые теплым летним ветерком. — Возьмите, мадам. Господин протянул девушке платок, а затем и руку, покрытую дорогим бордовым бархатом, что та остановилась, не желая протягивать ладонь, дабы не замарать чудесную ткань. Пренебрегать провинциальными дамами Мсье не смел, как и относиться по-другому к любым другим людям и сословиям — инаково. Но не подметить подражания придворным дамам он никак не мог — столь сильно это бросалось в глаза. — Не соблаговолите ли проводить до поместья графини де ла Файет, мадам? — вежливо спросил мужчина, не отводя глаз от лика милой незнакомки. — Конечно, Мсье. Пойдемте, я вас провожу, — она ответила таким же вежливым тоном, взяв под руку корзинку. Тропинка, по которой они шли, слушая лишь журчанье птиц и свист ветра, была узкой, поэтому господин позволил ей пойти первой. Виноградная аллея казалась нескончаемой, но дыхание природы влекло их вперед, не смея задерживать своими красотами. Над горизонтом уже алело небо, а нежные, ватные облака обволакивали его одеялом. Это была прекрасная, милая душе и сердцу погода, о чем хотелось непременно сказать вслух, заявить — ах, как хорошо! Но увы, это было сколь приятно, столь и непозволительно в этот момент. Цветочно-белое платье незнакомки волновал вечно беспокойный ветер, а ткань водной гладью поддавалась его порывам. Позабытая всеми ветка винограда одиноко осталась провожать солнце. *** «Вино и розы» — так лаконично и просто для региона, чье производство основывалось на сей продукции. Вывеска возвышалась на фасаде кирпичных врат, а написанные на ней буквы на французском были столь каллиграфично и красиво выведены, что можно было понять, насколько хозяева гордились своим делом. У входа прямой палкой стоял несуразный дворецкий, сошедший будто бы с карикатуры. Его белые усики вились дугой, левый глаз был прикрыт моноклем, правым же он щурился, провожая последние солнечные лучи; на голове красовался цилиндр цвета темного графита, а дополнял его идеально сидящий черный костюм — мужчина был одет с иголочки. Он стоял на вымощенной белым камнем тропинке под аркой, сделанной из виноградной лозы, и, так же как и лестничка, она была залита глянцем и блестела под уходящими лучами. — Добрый вечер, Мсье, — тихо прошелестел мужчина, те усы будто бы мешали ему говорить, — Мы Вас дожидались. Как доехали? С вашей каретой что-то случилось? — Право, нет, благодарю за беспокойство — мне захотелось пройтись немного по вашим прекрасным садам, вот и отпустил кучера заблаговременно. Погода располагает — невозможно оторвать глаз от таких красот. — Вы совершенно правы, ведь не даром наши земли славятся отличным вином и цветами — все начинается с Матери-природы, — он провел ладонью в белоснежной перчатке куда-то вдаль, — Рука человека может только направлять, что мы и делаем. Мадемуазель де ла Файет — превосходная хозяйка и распорядитель Виноградовых и цветочных Садов, — довольным тоном зажурчал старческий глас. Невольно заслушавшись, господин, которого все именовали просто — Мсье, то ли как обращение, то ли как уже имя нарицательное и устоявшееся в светских и прочих кругах, — поймал себя на мысли о той самой хозяйке. Мадемуазель? Да, мадемуазель. Впрочем, то было ожидаемо — невольно подметил мужчина. Такая юная особа, пышущая жизнью, не должна «принадлежать» какому-то непонятному мсье или сэру, как угодно. Думая о ней, он почему-то олицетворял ее лик в свободе — именно это слово отлично подходило этой маленькой леди. Ее необъятный мирок находился тут, и видно и слышно было в каждом ее взгляде и вдохе, что это ее место, и она — неотъемлемая часть этого мира. А мадемуазель шла рядом, безучастная в их разговоре, как и подобает юной девице, ведь они еще не были представлены. Но ей безумно было интересно узнать о молодом Мсье, чья слава шла впереди него самого. Девушка шагала бесшумно, где-то справа от него, изредка поглядывая вбок на приехавшего гостя, но за цилиндром высокого дворецкого естественно ничего не было видно. Тот будто назло шел в один ряд с господином, как это делали офицеры ее отца, которого она давно не видела. Пришлось рассматривать своего же дворецкого: тот, щурясь уже скорее по привычке, с застывшей на губах улыбке, шел ровно, не глядя на дорогу, которую знал вдоль и поперек. — Сегодня мадам де ла Файет отсутствует. На завтра же запланирован званый обед, Вы приглашены, безусловно. Сейчас я проведу Вас в гостевую комнату. Скажите мне, как Вам угодно: ужин принести в комнату или же в столовую? — Прошу, в столовую. Удовлетворите мое любопытство: дозволено ли мне прогуляться поздним вечером по саду — под вечер мне по обыкновению не спится, если не побуду на свежем воздухе. — Мадам де ла Файет дала Вам на то полное право, Мсье. Вы здесь долгожданный гость, она благодарна, что почтили нашу маленькую провинцию своим присутствием. — Благодарю...мсье? — он вопросительно взглянул на дворецкого. — Мсье Бронкс. Англичанин, так уж вышло! — задорно воскликнул мужчина. Спустя время они наконец подошли к поместью — оно будто бы обнимало, обхватив двумя крылами здания, точно орлиными крыльями, пространство вокруг. — Благодарю покорнейше за ваше прибытие, Мсье, — сказала мадемуазель де ла Файет, присев в реверансе еще раз. Он уже видел эту картину, но здесь, при приглушенном свете фонарных столбов, она казалась еще более изысканной, и ничто не портило этот вид. Легкий подол платья невесомо коснулся земли, и девушка воздушно развернулась, первой войдя в поместье. Дворецкий вежливо придержал дверь, пока та не ускользнула из виду. — Мсье, прошу, — напомнил мужчина другому. Дверь громоздко заскрипела, возмущаясь, что ее так длительно тревожат. Мсье в последний раз взглянул на темнеющее небо, прежде чем ступить внутрь. *** Когда утреннее солнце постучалось в окно, мужчина уже не спал. Ветки скрежетали и царапали оконную раму, приглашая выйти на воздух. Торопиться вставать с кожаного кресла Мсье не хотел, переворачивая листы документов и газетных вырезок: вот здесь говорилось о новой модели автомобиля, незначимая пометка о его вместимости и лошадиной силе; на следующей странице было что-то про новости женской и мужской моды, и ручкой обведены несколько адресов. На последней странице, скомканной и измятой, было написано: «Сенсация! Объявился третий Счастливчик, получивший скульптуру от небезызвестного Ценителя!» — пестрел заголовок. И ниже, крупным шрифтом: «Мсье де Пареленье получил божественное изваяние, вышедшее из рук таинственного Ценителя...» Тайна, окутывающая этого никому не известного мсье или мадам, кружила голову весь высший свет. В центр Франции ради этого слеталось бессчетное количество журналистов и ценителей высокой культуры со всего света, не желая упускать ни одной новости, а также возможности стать Счастливчиком — им мог стать любой, принадлежавший достойному роду или сделавший любое крупное пожертвование в Фонд Культуры Франции (никто не имел ни малейшего понятия, насколько крупным оно должно было быть). Исписанная газетная страничка вызывала нервный трепет, как это бывает перед бурей — Мсье будоражила одна мысль о Ценителе как о загадке всей его жизни. Уж больно интересной казалась вся эта неведомая история. И замысел Ценителя был не ясен, что только будоражило сознание молодого человека. Но пока он отложил ее в сторону. Мужчина не вел счет времени, разбирая документы и делая на них пометки. И вот, к нему неожиданно и заветно постучались: — Мсье, приглашаю Вас к столу. — Спасибо, сэр, — отозвался на английский манер мужчина. Пора.