Песня Ангела Смерти

[…] бежал по коридору Отеля. Часто дыша, он озирался за каждым поворотом, разыскивая нечто важное, но видел только бесконечные запертые двери. Прямо за ним мчались его товарищи, в защитной броне и с оружием наперевес. Наконец, он услышал крик. Голос принадлежал ребенку. — Бра-а-атик!!! Он скомандовал товарищам бежать на него. Судя по громкости, источник был совсем недалеко. Коридор за еще одним коридором и вот группа достигла цели. […] увидел четырех вооруженных до зубов мужчин. Один из них держал маленькую девочку с серебристыми волосами, которая неистово вырывалась и кричала. Второй нависал над распластавшимся на полу телом мальчика, которого только что ударил прикладом. Из головы ребенка текла кровь. Еще двое обернулись на […] и прицелились, уже готовые стрелять. И вдруг что-то произошло. Внезапно раздался грохот, а затем громкий звон, мгновенно оглушивший всех присутствующих. Воздух задрожал и, сжавшись в одной точке, взорвался, окатив их холодной волной. […] увидел, как тело мальчика поднялось вверх само по себе, как марионетка на ниточках. Вокруг него в безумном ритме пульсировали разноцветные всполохи. Запрокинув голову, он широко распахнул глаза, из которых наружу хлынули ослепляющие лучи света. Первый из них попал в мужчину, который держал девочку. После того, как его голова взорвалась как мыльный пузырь, он выронил из рук свою жертву, и та упала без сознания, вся покрытая его кровью. Следующим был тот, что стоял рядом с мальчиком. Он заорал от невыносимой боли, раскалывающей его череп. Его глаза вылезли из орбит и лопнули, забрызгав все вокруг алыми слезами. Третий и четвертый сразу попытались убежать, но безуспешно. Прозвучал треск ломающихся костей и рвущихся тканей, и они оба рухнули, обезображенные, рядом со своими оторванными конечностями. Товарищи […], что пришли сюда следом за ним, выронили оружие и закричали в агонии. Один за другим они обращались в космическую пыль, распадаясь на атомы в уничтожающем все на своем пути сиянии. […] попятился, пытаясь убежать от ужасающего видения, и упал на пол, не в силах больше двинуться с места. Он закрыл лицо руками, чтобы защититься, но было уже поздно. Свет проник в каждый укромный уголок его воспаленного сознания, бешено разыскивая там доказательства злого умысла. Вопли ужаса, переплетающиеся в какофонии боли, вгрызались в его барабанные перепонки. Его тело билось в холодных судорогах, трепеща перед незаслуженной карой. Множество глаз, распахивающихся один за другим, пялились на него со всех сторон с яростным осуждением. В каждом бешено вращающемся зрачке […] видел силуэты сгорающих в праведном огне грешников. ОН смотрел на него из недр тьмы своего сердца и пел. Первобытный ужас был его голосом, а кровавая резня — аккомпанементом, сотканным из истинной дисгармонии. Это была мелодия, несущая в мир всепожирающий гнев проклятого ребенка. Песня Ангела Смерти. *** Воскресенье принял расслабляющий душ после визита в бар и уже был готов прилечь на диван отдохнуть, как вдруг в его номер-люкс позвонили. Он спешно оделся в чистые белые брюки и рубашку и устремился в вестибюль, чтобы проверить, кого так поздно принесло в его обитель. И как ни пытался он скрыть это от самого себя, быстро шагающие ноги честно выдавали его истинные желания. «Наверное, это Галлахер. Неужели он уже вычислил преступника?!» Однако когда он добрался до лифта, там его ждал внезапный сюрприз. — Отец?! Воскресенье набрал на панели секретный код, и двери кабины гостеприимно распахнулись. К нему вышел высокий пожилой галовианец, всем своим видом демонстрирующий образ отошедшего от дел, но ни разу не потерявшего авторитет лидера. Безупречный белый костюм, позолоченная трость и ручной синий дрозд на плече завершали ансамбль представителя благородного рода. — Здравствуй, сынок. Я рад тебя видеть. Они обнялись. В последнее время им редко удавалось встретиться из-за занятости, но на их родственную связь это никак не повлияло — их семья всегда была образцом идеальных отношений. — Почему ты здесь? Воскресенье был искренне счастлив, что отец решил навестить его, но такие внезапные визиты совсем не были в его характере. — Слуга сказал, что ты приказал всем уйти и заперся один в своем номере. Я заволновался и решил проверить сам. — Все хорошо, просто я плохо себя чувствовал и решил дать всем дополнительный выходной, — оправдался Воскресенье, но тот не удовлетворился этим ответом. Отец с плохо скрываемым недоумением посмотрел на пустующее пространство и люстры с приглушенным светом на потолке. «Вестибюль», который по изначальному замыслу должен был быть шикарным золотым люксом, сейчас был больше похож на разграбленный мародерами зал в заброшенном замке. — Все еще не понимаю, зачем ты приказал убрать отсюда всю мебель. До сих пор ютишься в той комнатушке? Не пристало действующему лидеру клана жить как обычному постояльцу с нижних этажей. — Ты же знаешь, мне так удобнее. Так я чувствую себя ближе к нашим гостям и лучше понимаю их потребности. Воскресенье в очередной раз солгал. Роскошь золота и стекла всегда давила на него, напоминая о невероятно тяжелом долге, который был взвален на его плечи. В своем убежище он хотел расслабиться и забыть о своих каждодневных заботах, а от яркого света и музыки, которые так сильно любила его семья, у него и вовсе болела голова. Они медленно зашагали бок о бок, и отец снова заговорил: — Я слышал, что в последнее время в совете кланов неспокойно. У тебя все под контролем? — Отец, ты не доверяешь мне? Конечно же, все под контролем. Ты же сам учил меня, как вести дела. Снова ложь. Отец учил его совсем не этому. Но признаться в истинном положении дел и подвести любимого родителя он тоже не мог. Почувствовав между собой нарастающий конфликт, они остановились. Воскресенье опустил плечи, ощущая себя маленьким ребенком, которого отчитывают. Отец посмотрел на него с лаской, а затем произнес: — Разумеется, я доверяю тебе, сынок. Просто я сильно волнуюсь, ведь передал тебе такую большую ответственность. Так доверься своему отцу и ты тоже. Расскажи мне всю правду. — … Воскресенье едва приоткрыл рот, чтобы поведать ему о преследующем его таинственном убийце, как вдруг тусклые огни люстры заморгали и царящий в номере мягкий сумрак превратился в густую полумглу. — Я бы на вашем месте не стал этого делать. Разве я не просил вас доверять только мне одному?.. Они с отцом обернулись на внезапно раздавшийся из темноты мужской голос. Ступая тяжелыми ботинками по мрамору, из мрака медленно вышел Галлахер. Вытащив из кармана зажигалку и сигарету, он неспешно закурил, от чего вспыхнувшее перед лицом пламя зловеще отразилось в его глазах. — Детектив, вы вернулись, — поприветствовал его Воскресенье, а потом растерянно добавил. — Но… Как вы сюда вошли?.. — Галлахер. Рад, что вы все еще занимаете пост главного детектива. Вы как никто другой заслуживаете этого, — спокойно произнес отец. — Однако… То, что вы только что сказали. Что все это значит?.. Галлахер убрал зажигалку в карман, затянулся и выпустил перед собой облако серого дыма. — Это вы мне потрудитесь объяснить, господин. «Песня Ангела Смерти». Вам же знакомо это название? — Понятия не имею, о чем идет речь. Воскресенье озадаченно посмотрел на одного, а затем на другого. Острые когти паранойи снова впились в его рассудок, но на этот раз он не знал, кого именно и в чем подозревать. — Объяснитесь, детектив! — вскричал он. — Вы в чем-то обвиняете моего отца?! Но Галлахер проигнорировал его. Он неотрывно смотрел на бывшего лидера Дубов, который отвечал ему таким же прямым соколиным взором. — Раз вы не хотите сознаваться, то я освежу вашу память. Ваш сын получил анонимное послание, на котором были указаны эти слова вместе с адресом магазина снов. Но это лишь подсказка, ведущая к воспоминанию, хранящемуся в засекреченном реестре, доступ к которому есть только у избранных. Точнее, должен был быть. — … Отец молчал, никак не комментируя его слова, и Галлахер продолжил. — Не желая рисковать, ваш сын нанял нелегала-бандита, который ради наживы пригрозил работникам оружием и заставил их записать это воспоминание на видеокассету, а затем сбежал. Вскоре он был пойман Гончими, после чего был убит своим же нанимателем за резкие слова, сказанные в адрес вашей дочери. Видеокассета попала в участок, где один из моих людей вызвался проверить улику и, увидев запись, немедленно погиб в реальности. — Что?.. Реакция отца была настолько неожиданной, что Воскресенье уставился на него с испуганным видом. Его сердце бешено заколотилось, по лицу побежал холодный пот, а в горле пересохло от страха. Неужели… Нет, этого не может быть! — Похоже, все пошло совсем не так, как вы планировали, верно? — Галлахер снова выдохнул изо рта дым. — Видеокассета должна была попасть в руки вашему сыну и только ему, а в итоге трое людей оказались запуганы и ранены, а еще двое — убиты. И если бы не я, никто бы так никогда не догадался, по чьей вине это произошло, ведь вам удалось очень тщательно замести все следы… Галлахер сделал уверенный шаг вперед, источая всем своим видом явную угрозу. — НЕ ПОДХОДИ!!! Воскресенье бросился ему наперерез, закрывая отца своим телом. Внутри него все клокотало от гнева, тесно сжатые челюсти едва сдерживали яростные слова, а широко распахнутые глаза наполнялись священным жаром изнутри. Как смеет… Как смеет этот ничтожный пес угрожать моей семье?! Убью… Уничтожу… Испепелю!!! Разноцветные всполохи окружили Галлахера бьющейся в смертоносном ритме аурой, направив на него свои острые жала. Но тот лишь стоял на месте, без всяческого страха смотря ему прямо в глаза, не отворачиваясь и не прося пощады. — Вы же в очередной раз обманули меня, верно? — сказал он с укором, в котором, впрочем, было слышно печальное принятие. — Вы сказали, что больше никто, кроме вас и меня, не знает о вашем проклятии. Но ведь это неправда… — Отец здесь совершенно не причем! Отступитесь немедленно, детектив… Или я УБЬЮ ВАС!!! — Ваша любовь к семье абсолютно безгранична, — продолжил Галлахер, снова затягиваясь сигаретой. — Если подумать, то невозможно, чтобы самые близкие люди, посвятившие свою жизнь службе Шипе, были не в курсе того, как она с вами обошлась. Но вам бы никогда не пришло в голову, что ваши родители или сестра стали бы использовать это знание против вас. Воскресенье ощущал, как тьма бьется внутри него, будто взбесившаяся птица в клетке, неистово требуя кровопролития. Глаза начали слезиться от слепящего буйства красок, которые собирались вокруг Галлахера в бурлящий ненавистью ореол. Однако… По какой-то причине то, что всегда удавалось ему легко и просто, теперь рвало в клочья его собственную душу. Кто-то отчаянно хватал Ангела Смерти руками за крылья и тянул назад, не позволяя ему совершить непоправимое. Когда он уже был совсем на грани, за спиной раздался голос отца. — Остановись, Воскресенье. Детектив прав. Пролилось слишком много невинной крови. — Отец?.. Испепеляющий свет ярости в нем мгновенно потух. Воскресенье обернулся к нему, полностью угасший и погруженный в отчаяние, пытаясь найти на равнодушном лице родителя ответы. Почему… Почему ты пытался убить меня?!.. Но тот продолжил беседовать с детективом, словно его сына рядом вовсе не существовало. — Как вы поняли, что воспоминание на видеокассете принадлежит мне? — Я ее посмотрел. — Вы… Что?.. Отец с потрясением уставился на него, в то время как Галлахер невозмутимо продолжал курить и рассказывать о своих подозрениях. — На этой кассете содержится воспоминание о том дне, когда вы впервые столкнулись с проклятием своего сына. Верно? — Банда Уничтожения устроила поджог на этаже, где спали дети, проходившие обучение в музыкальных школах Пенаконии. Но это был лишь жестокий способ отвлечения внимания. Они воспользовались тем, что все Гончие были заняты спасением детей из пожара, и проникли на этажи люкс, где находились я и мои дети. Жены не было — она уехала на гастроли, поэтому мой сын находился со мной в кабинете, а дочь играла в детской вместе с робоняней. — Я правильно понял, что в какой-то момент вы с сыном разделились? Отец нахмурился и потер висок, словно вспомнил что-то невероятно болезненное: — Это была моя ошибка. Я подумал, что они пришли за мной, и приказал Воскресенью разыскать Зарянку и спрятаться, пока я отвлекаю захватчиков. Но оказалось, что те разделились на две группы, и пока я вел переговоры, ожидая подкрепления, злодеи уже схватили моих детей. — Но вы все же успели найти их прежде, чем те успели скрыться с заложниками? — Гончие вовремя заметили, что в люксах что-то происходит, и поспешили на помощь. Захватчики успели далеко уйти, и мы долго не могли их разыскать. Но когда, наконец, нашли… — Я видел, — кивнул Галлахер. — Подобное невероятно сложно забыть. Тем не менее, вам удалось столкнуться со взглядом Ангела Смерти и выжить. Это случилось из-за природы проклятия, верно? — Да, — отец наконец удостоил Воскресенье своим вниманием. — Мой сын получил силу от самой Великой, которая снизошла, чтобы защитить нашу семью. Поэтому эта сила не грозит ни мне, ни моей жене, ни Зарянке. — Я так и подумал. Тем не менее, оно смертельно опасно для всех остальных. Джованна сказала, что мой человек умер от остановки сердца из-за сильного испуга. А еще она сказала, что перед этим его мозг получил сильную травму неизвестной природы. Я часто был свидетелем того, как ваш сын совершает свою страшную кару, поэтому предположил, что причины смерти от непосредственного влияния проклятия и того, что содержится в воспоминании очевидца, будут похожи. Просто во втором случае его действие будет гораздо слабее. Однако этого все равно оказалось достаточно, чтобы убить человека. Услышав эти возмутительные обвинения, Воскресенье не выдержал. Он обратился к отцу и сбивающимся на крик голосом прокричал: — Зачем… Зачем ты хотел, чтобы я увидел это воспоминание, отец?! Ты что, пытался меня… — Не говори ерунды, — строго осадил его родитель, — У меня не было цели убивать тебя, и у меня бы никогда не получилось сделать этого подобным способом. Ты, как и твоя семья, имеешь иммунитет к собственному проклятию. Моя цель заключалась совершенно в другом. — … Галлахер молчал, не вмешиваясь в семейные распри, а Воскресенье чувствовал себя таким несчастным, что не отважился издать ни звука. Слишком давно он не видел отца настолько злым. — Сперва я собирался отдать тебе воспоминание лично. Но потом решил проверить, что ты будешь делать, если вдруг поймешь, что кто-то знает про твой секрет, и анонимно прислал конверт с подсказкой. Если верить тому, что сейчас рассказал детектив, то это совершенно не то, на что я рассчитывал! Все, чего я от тебя ждал — что ты явишься в магазин снов и заберешь видеокассету, а в итоге трое людей ранены и двое — вовсе убито! — Тот человек был преступником! Нелегалом, который провозил на Пенаконию оружие! — яростно воскликнул Воскресенье. — И он посмел при мне оскорбить Зарянку! — ЭТО НЕ ОПРАВДАНИЕ! Голос отца громогласно прокатился по пустому вестибюлю. Ошеломленный его гневом, Воскресенье ощутил, как слабые ноги едва держат его трясущееся от страха тело. — Именно поэтому я и решил устроить тебе проверку, — устало продолжил отец. — Пенакония медленно умирает. Мир Грез заполонили нелегалы и шпионы. Кланы грызутся между собой, как кошки с собаками. Стройка новых регионов стоит на месте. Прибыль стремительно падает. КММ грозится отобрать у нас все, а мой сын… Мой единственный сын! Шастает по улицам, как маньяк-убийца, уничтожая любого, кого посчитает недостойным жизни! Причина всех этих бед — это дисгармония, которую порождают твои действия! — Но я не виноват! Эту силу мне даровала сама Шипе, чтобы я мог защитить нашу семью! Ты же сам это сказал! — Она дала тебе то, что ты у нее попросил. Не больше и не меньше. Я хотел, чтобы ты увидел себя моими глазами в воспоминании и все осознал сам! В этом райском убежище нет никого другого, кто был бы способен принести сюда Смерть, кроме тебя! И все, что произошло за последние дни, это полностью доказывает! — … Воскресенье рухнул на колени, не в состоянии больше держать свой невыносимый груз. Жестокие слова отца обрушились на него, впиваясь острыми осколками во все, во что он верил и чем дорожил. Убийца, которого он все это время искал и которого боялся, находился совсем рядом — в его зеркальном отражении. — Я снимаю с тебя полномочия главы клана Дубов, — сухо добавил отец. — Теперь ты находишься под домашним арестом. Прости, сынок, но это все, что я могу сделать, чтобы защитить Пенаконию. Надеюсь, что ты поймешь, что я делаю это ради всеобщего и, в первую очередь, твоего блага. — … Не дождавшись от Воскресенья ответа, отец зашагал прочь, не желая больше ворошить его темное жилище. Поравнявшись с Галлахером, он остановился и произнес: — Понятия не имею, кто вы такой на самом деле… Однако вы провели отличное расследование. И я знаю, что все это время вы оказывали моему сыну поддержку, хотя никто вас об этом не просил. Кто знает, возможно, жертв было бы гораздо больше, если бы вы не вмешались. Я бы хотел вознаградить вас. Какая сумма вас устроит? — Не стоит, — Галлахер бросил потухающий окурок на пол и притопнул его подошвой. — Я просто выполнял свой долг. Люблю подрабатывать нянькой в свободное время, знаете ли… — Хорошо. Тогда я позабочусь о том, чтобы семья вашего подчиненного получила компенсацию. Счастливо, детектив. Возрожденный лидер клана Дубов, стуча тростью по мрамору, удалился из номера, покинув его на лифте. Его сын и Галлахер остались наедине. Уткнувшись остекленевшим взглядом в пустоту, Воскресенье даже не шевельнулся, когда мужчина подошел к нему и опустился на одно колено. Он ощутил запах сигаретного дыма — неприятный и резкий, но почему-то при этом такой успокаивающий и родной. Теперь они по-настоящему поменялись местами. Спаситель и истинный защитник Пенаконии. И падший ангел, которому сломали крылья. Воскресенье заговорил с ним. Каждое слово давалось ему с трудом, застревая комом в горле и превращаясь в приглушенный хрип. — Не молчите, детектив. Скажите правду. Вы тоже считаете меня чудовищем?.. — Лжецом. Манипулятором. Параноиком. А еще — ребенком, который сделал неправильный выбор для того, чтобы защитить тех, кого любит. Но никак не чудовищем… На самом деле, я ничем не лучше вас. Я тоже поверил в существование убийцы, так же как и вы. — Что только доказывает, насколько я опасен… В любом случае, у вас больше нет причин работать на меня. Уходите. Вы свободны… — Я бы хотел остаться рядом с вами. Если вы не против. — Почему?.. Зачем вам тратить время на какого-то сумасшедшего?.. — Потому что я люблю вас. Вы — особенный для меня. Воскресенье, наконец, осмелился поднять на него глаза. Галлахер отвечал ему прямым и искренним взглядом, в котором не было видно ни следа лжи. Раздраженный его заботливым выражением лица, он засмеялся. — Любите… Меня… Ха… Ха-ха-ха-ха… Да что вы, ничтожный пес, вообще знаете о любви?.. Становились ли вы кровожадным монстром, чтобы защитить того, кого любите? Несли ли вы на себе годами непосильный груз обязательств ради того, чтобы их жизнь была беззаботной? Погружались ли в пучину безумия от одной мысли, что сможете потерять их навсегда?!.. — Нет. Но я знаю кое-что другое. Что хочу быть тем единственным человеком, кто поможет вам это преодолеть. — Да что вы вообще о себе… Воскресенье не договорил. Из его глаз хлынули слезы, чего он не ощущал с того самого дня, как Шипе стерла последнюю своими изящными пальцами. Он вскинул руки к лицу, чтобы смахнуть их, но Галлахер остановил его, крепко схватив за оба запястья. Горячие губы мужчины прижались к его щеке, осушая мокрую дорожку, оставленную соленой влагой. Затем следующую. Галлахер покрывал его лицо пылающими поцелуями, пока не остановился на его сухих губах, запечатлев на них свой последний, самый веский довод. — Приказывайте. Я сделаю для вас абсолютно все, что вы захотите. — Тогда… исполните свое желание. Спасите меня из кошмара, из которого я не могу выбраться… — Будь по-вашему. Сильные руки Галлахера обхватили утомленное тело падшего ангела и подняли вверх, окутывая его согревающими языками огня. Он понес его к спальне бережно, как хрупкую раненую птицу. Воскресенье закрыл глаза, наслаждаясь теплом, в которое погружалась его страдающая от многолетнего проклятия душа. — И что бы я без вас делал… Детектив…