Связь

- Что, опять избили? - Низкий, гулкий, раскатистый и бархатистый голос, раздающийся из кухни, уже с порога пробирает до самых мурашек. Артем замирает, прислушиваясь, неловко выскакивая из перепачканных не по его вине кроссовок, и из раза в раз все никак не может понять, как его так лихо и точечно считывают еще из прихожей. Правда, что-то глубоко изнутри подсказывает, что ему не стоит лезть в эти дебри - рискует заблудиться. - Не "избили", а "подрался". - Может, его выдает слишком громкое шмыганье разбитого носа? Может, резкий и металлический запах крови, испортившей одежду? Может, шаркающая походка от подволакиваемой сейчас ноги? Впрочем, не важно уже. Так было, так есть, и так до самого конца останется, пока он из этой халупы деру не даст. - Когда пятеро одного пиздят, это дракой, по-твоему, называется? - Левин рисуется в прихожей, как этюд ко второму пришествию - неторопливо, вдумчиво и элегантно. Краснов до сих пор диву дается, как с такой уголовной харей можно такие аристократические замашки иметь? Артем бегло осматривает мужика с ног до головы, щуря подслеповатые от боли глаза, и, не сдерживаясь, шумно и мокро фыркает, прикрывая расквашенный нос сбитой об асфальт ладонью. Да, ему смешно. Смешно от того, с каким деланным пренебрежением колдун ко всем его потасовкам относится, но, тем не менее, всегда выходит встречать, готовый оказывать первую медицинскую помощь. Максим реагирует соответствующе - карикатурно выгибает расчерченную шрамом бровь, крепче складывая на массивной груди такие же массивные ковшеобразные руки, и привычно глядит так непоколебимо и покровительственно, что у Артема оскомина на зубах собирается. Он чувствует не озвученный вопрос нутром. Считывает его по бегущей на морщинистом лбу крупной неоновой строке. Буквально кончиками пальцев ощущает. Для того, чтобы быть понятым, Левину не всегда приходится что-то произносить. - Ты прямо как прокурор на заседании. Такое серьезное лицо. - У Артема уже года три как голос сломался, чем тот агрессивно и пользуется, эмоционально и вычурно подкрашивая каждое собственное слово, будучи прекрасно зная, как сильно раздражает деда вся эта его напускная и фарсовая пафосность. И даже пантомимикой ситуацию усугубляет, манерно обводя указательным пальцем овал лица, улыбчиво обнажая в сторону Левина чудом оставшиеся на месте зубы. Он всегда с этого непременно бесится. Точно также происходит и теперь. Краснов даже с замыленным фокусом видит, как мелко и резко дергается глубокая морщина под нижним правым веком, и скалится еще шире - опять попался. И попадаться будет снова, снова и снова, потому что Артем иначе не умеет. Он питается этими эмоциями, жадно и голодно впитывая их, словно губка. Он живет ради эфемерной, но мощной энергетической материи, исходящей от окружающих его несчастных, и даже не собирается останавливаться на достигнутом, из раза в раз бесшабашно и бестактно проверяя чужое терпение на прочность. - И за что сегодня? Опять не к тому яйца подкатил? Я же тебя предупреждал, разве нет? - Левин, будто вкопанный, даже положения не меняет, подпирая стену широким плечом, и теперь уже в свою очередь самого "вампира" на зуб пробует, объективно раздражая своей непоколебимой беспристрастностью. Вечно это спокойное и строгое лицо, вечно посредственный менторский тон, вечно этот взгляд, словно на улице милостыню попросить подошли - снисходительный, и совсем слегка пренебрежительный. Как на убогого. Ему будто бы всегда наплевать было с высокой колокольни. И, не знай его Артем так долго - непременно бы поверил серьезному выражению укрытой шрамами бандитской физиономии. - Вместо того, чтобы ревновать, лучше воды бы принес. - Во рту пересохло, а в язык намертво въелся ржаво-металлический привкус крови, и больше всего Артему сейчас хочется высадить залпом литр, вымыться и без сил рухнуть на кровать - "боевые" раны зализывать. - Сам возьмешь, маленький, что ли? - Левин, разумеется, и не думает с места срываться, а Артем и не удивлен тому ни единожды. Истинным потрясением для него стало бы, скорее, покорное согласие Макса и отсутствие привычных сухих нотаций с его стороны. Он бы, наверное, и дальше стал ему подыгрывать, уже традиционную мастерски актерскую перепалку поддерживая, вот только сегодня что-то совсем тяжело и дерьмово получилось. Резкая и едкая первичная боль уже успела перерасти в тупую, сковывающую и ноющую. Тянет буквально каждую мышцу во всем теле, а ноги, только очутившись за порогом отчасти родного дома, теперь предательски подкосились, заставляя парня несдержанно покачнуться и мешком осесть на тумбочку, сшибая с нее всю коридорную мелочь. Краснову это не нравится. Краснов не любит показывать собственных слабостей даже единственному близкому ему человеку, но сейчас держаться в вертикальном положении оказывается выше всех его хваленых и непоколебимых сил. Голова кружится, тошнота уверенно подбирается к горлу, а ноги начинают мелко подтрясываться, отбивая пятками хаотичную и беззвучную чечетку. - Ладно, не придуривайся. Повезло, что на этот раз без переломов. До свадьбы заживет. Хотя, с твоими предпочтениями... - Макс с напускной строгостью качает головой из стороны в сторону, и прикрывает глаза, накрепко растирая веки шершавыми подушечками пальцев. Артем точно знает, какие они на ощупь. Сегодня, кажется, ему снова в этом убедиться придется. - Я же тебе говорил - не ревнуй. Либо ревнуй, но открыто в этом признавайся. Чего все вокруг да около ходить? - Краснов и в гробу Красновым останется, даже обессиленный, безрезурсный, с запрокинутой на стену головой и прижатым к носу рукавом черно-красной рубашки, которую без зазрения совести из чужого гардероба в прошлом году спиздил. Когда-то ведь эта кровь должна остановиться? Вообще, Артему не нравится ее вот так запросто и без дела разбазаривать. Кровь - ценнейший ресурс, щедро подаренный всем живым существам не за благо ради. В крови, и только в ней заключено древнее таинство, разгадать которое парню, правда, пока еще не посчастливилось. Очевидно, все же, всему и впрямь свое время отведено. - Придурошный ты. - Тяжелый вздох сопровождается шарканьем тапок по щербатому и дешевому паркетному полу - Левин, кажется, и впрямь решил сегодня не на шутку его удивить. Артем улавливает звон стекла и недовольное, суровое пыхтение, и уже через минуту на комод рядом с ним встает высокий граненый стакан с чистой водой. Парень открывает один глаз, скашивая тот на барскую подачку, и неспеша обхватывает его бурыми от засохшей крови пальцами, благодарно, но скупо кивая вновь замершему, будто изваяние, Левину. Больше всего хочется сейчас в это самое стекло зубами вгрызться, осушить стакан залпом - жадно и некрасиво, чтобы по подбородку текло, и не в то горло попадало, но Артем даже теперь себя в руках держит. Всему виной паскудная порода, происхождения которой Краснов до сих пор не ведает. Пьет медленно, никуда не торопясь, мелкими и аккуратными глотками, коротко морщась от жгучей боли во рту, надеясь, что все зубы на месте остались. Впрочем, ему еще доведется это проверить, а пока что для него главным остается не сдать под суровым менторским взглядом глубоких карих глаз, сверху его буравящих, и не подавиться. - Никакого сочувствия в этом доме. Меня, можно сказать, чуть не убили, а ты еще и насмехаешься. - Краснову, в самом-то деле, совершенно не обидно. Его даже совсем чуть-чуть чужая скупость эмоций не задевает, потому что он ровно такой же, и привык все свои чувства глубоко в себе держать, на девять замков накрепко запирая. Скорее, просто для вида комедию ломает. Начни Максим его жалеть в привычном понимании этого слова, по голове приглаживая и искренне причитая, Артема бы из этой квартиры тот час же ветром сдуло. - Хочешь сочувствия - сходи в церковь. Матушка Елизавета тебя и пожалеет, и на путь истинный, даст сила, направит. А я могу тебя только в ментовку отвезти заявление накатать и в травму, чтобы побои снять. Что, поедешь? - Издевается. Как и обычно. И это настолько уместно и органично, что у Артема болезненный оскал на лице улыбкой сменяется. Разумеется, не поедет. И Максим это прекрасно знает. Краснов "в крысу" не умеет, сколь бы не пытался. Он, конечно, не из тех, кто правую щеку следом за левой подставит, но и стучать на тех, кто толпой на одного без совести накидывается, не станет никогда. Всем воздастся по делам его. Просто, нужно выучиться ждать. - Разумеется, поеду. Иди, прогревай. - Парень старается как можно аккуратнее стакан обратно на комод поставить, но пальцы, проклятые, слушаться отказываются, трястись начиная так, как будто внутри него геологический разлом внезапно образовывается. Обилие серебряных колец звенят, соприкасаясь с толстым стеклом, и он едва лишь только тару сейчас на пол не сшибает неосторожным движением, от греха подальше пододвигая ее как можно ближе к зеркалу. Так всегда бывает, когда невольно контроль отпускаешь. Когда до дома шел, ни один мускул в теле не пошевелился, а теперь, будто нарочно, именно перед Левиным колошматить начинает, будто на отходах. - А раз ехать не хочешь, так и не ной тогда. Сам виноват. Я тебе сколько раз говорил - оставь свои замашки пидорские у себя в комнате, нехуй их в наше суровое русское общество тащить. Все равно не поймут и не примут. - Крепкие, горячие и шершавые пальцы уверенно и властно обхватывают скулы, и это как раз та самая исключительная в своей уникальности ситуация, в которой Краснову проще не артачиться и беспрекословно им подчиниться. Да и не хочется, если быть честным. Он деду целиком и полностью доверяет во всех вопросах. Жизнь свою доверил, как никак, чего теперь из себя недотрогу строить? Любой комедии свой конец имеется. - Ну ты же и понял, и принял. По углам не шарахаешься, с кулаками не кидаешься. Значит, не такое уж и темное у нас общество. - Артем послушно запрокидывает голову, ведомый сильной рукой, и спокойно, пусть и все еще расфокусировано глядит в бегло скользящие по лицу каштановые глаза. Они у Левина красивые. Мудрые такие, суровые, строгие. Краснов сказал бы, что даже "отеческие", вот только родственными отношениями меж ними даже спустя десять лет все еще не пахнет. - По поводу моего принятия вопрос спорный. - Максим на него не смотрит. Вернее, смотрит, но не в привычном понимании этого слова. Так, просто поверхностно повреждения оценивает, машинально скребя коротким ногтем по засохшей корке крови на щеке. И это могло бы оказаться в действительности неприятным, но... руки Левина попросту не сделают ему хуже. Порой, может, чертовски сильно того хотят, и все одно не могут. Краснов, разве что, только щурит один глаз, чуть голову в сторону отводя, негромко шипя от столь хозяйского отношения, но Максим быстро все на свои места расставляет, крепче сдавливая скулы пальцами. Правая отдает резкой вспышкой въедливой и вгрызающейся боли, но Артем сейчас может позволить себе, разве что, только резче воздух в легкие прогнать, напрягаясь и выпрямляясь в ноющей отбитой спине. - Рот открой. - Просьба (приказ) безапелляционная и сухая, но у Краснова по лицу только противовольно улыбка долгая и кошачья расплывается. - Что, прямо вот так сразу? Без букетов, без конфет, без прелюдий? - У него в семнадцать ни стыда, ни совести - ничего лишнего. Максим это знает прекрасно, и реагирует соответствующе - глубоким и тяжелым терпеливым выдохом. Его самообладанию нужно памятник воздвигнуть нерукотворный. Другой бы на его месте уже давно мальчишку придушил и в местном лесу прикопал. Уж обладая такими умениями, навыками и связями, которые у Левина имеются, за ним бы точно подобное не заржавело. Ценит, стало быть. Правда, в своей привычной и непередаваемо-странной манере. - Ты в дурку со мной решил поиграть? Не прокатит. Знал бы заранее, что ты таким идиотом вырастешь, ни в жизнь бы тебя к себе не взял. - Пальцы ощутимее лицо поджимают, но уже в тех местах, которые не отзываются на грубые касания резкой болью, и Краснову вновь удивляться приходится, как он так тонко все болезненные точки в его организме из раза в раз считывает. - Приношу свои глубочайшие извинения за несоответствие ожиданиям. - Артем уже в открытую играет, вперед подаваясь и полную безнаказанность чувствуя, шире глаза раскрывая и пытаясь ими чужой строгий взгляд поймать. Ему сейчас надо. Ему физически необходимо энергетику свою, попусту растраченную, сторонней подпитать, и дед для этого как нельзя более кстати подходит. И сам об этом знает, но отдавать вот так запросто не спешит - учит, воспитывает. - Рот, сказал, открой. - По ощутимо тяжелеющим металлическим нотам в бархатистом голосе Краснов понимает, что ломать дешевую театральщину и дальше для него становится глупым и опасным занятием, и подчиняется снова, потому что с Максом, порой, иного не предусматривается. Исполнение команды, отданной с такой легкостью, оной не предусматривает. Уже подсохшее рассечение на губе саднит и режет, скулы трогательно хранят память о чужих кулаках, но Артем, все одно, делает так, как велено, щуря припухший глаз от въедливой боли, всверлившейся в нервные окончания. Лицо сводит, нижняя челюсть неровно ходит туда-сюда, но Левин уверенно фиксирует ее большим пальцем, придерживая за подбородок, и заглядывает внутрь с почти что стоматологическим профессионализмом. Что он там видит - вопрос, на который у Артема ответа не находится, но отчего-то недовольно качает головой, явно разочарованный вердиктом. - Повезло, что зубы целы. Хотя, если не перестанешь дурковать, то и это ненадолго. - Макс отпускает, и Краснов с немалым облегчением откидывается обратно на стену, растирая саднящую челюсть пальцами, чувствуя яркий контраст температур, вызванный прикосновением. У Левина всегда руки обжигающе-горячие. Не чета его собственным, вечно ледяным и с синюшным трупным оттенком. "Вампир", "упырь", "вурдалак" - это все про него. Посторонним называть не позволено, а вот Максиму - запросто. Не зря же уже столько лет под одной крышей живут? - Ладно, иди умываться. Опять лечиться будем. "Лечиться" - так себе слово. Артем к современным специалистам относится с большой долей глубокого скепсиса, но у Левина свои методы. Он только единожды справиться не смог, в больничку Краснова силком отволакивая, и то только лишь оттого, что переломы самому лечить ему суровая консервативность взглядов не позволяла. Поэтому сейчас у него даже крохотной частицы недоверия внутри не зарождается. У Макса всегда лучше, качественнее и эффективнее чем у многих других выходит. Краснов коротко кивает, опираясь о комод ладонью, и поднимается на ноги, теперь только о том жалея, что рубашку любимую пришлось и своей и чужой кровью выгваздать. Он делает уверенный шаг по направлению к ванной, но собственное тело внезапно отказывается вступать в ним в согласованный и последовательный контакт. Гул в ушах нарастает, черные мухи, вьющиеся перед глазами, безжалостно и стремительно сжирают картинку коридора в стиле "глубокое советское ретро", а сознание беззаветно уплывает в объятия молчаливой и глухой непроглядной темноты. Всего на мгновение, но Артему все-таки удается потерять необходимую связь с действительностью. Он не успевает даже схватиться за стену, по щелчку выключаясь из реальности, и чувствует только лишь жаркую духоту липкого мрака и внезапную невесомость, выбившую паркет из-под ног. - Ты еще и припадочный. Предупреждать надо. - Низкий голос (неожиданно) басит куда-то в ухо, постепенно вытягивая Краснова обратно из спертого жара глубокого бессознательного. Дышать решительно нечем, все тело покрыла липкая и горячая испарина, а Артем уже забыл, каково это - в обмороки падать. Случалось как-то еще в подростковом возрасте, но с недавнего времени собственное тело с психикой в полный контакт вошло, переставая подбрасывать дохлых котов в рваных и пыльных мешках. Оттого и в себя приходит медленно, с явным трудом и маревным нежеланием. - Как-то не успел. - Собственная интонация тоже потусторонней и чудной кажется. Артем будто бы вовсе себя не слышит, бормоча что-то под нос, и подняться пытается, стараясь не глядя уцепиться за первое попавшееся под руку, но ощущает только обжигающий жар и тонкий хлопок, жалобно скрипнувший под конвульсивно сжавшимися пальцами. - Футболку не рви. И хватит щупать уже. - Краснов, все еще пытаясь проморгаться от роя черных мух, мельтешащих перед глазами, и впрямь, слишком тактильным от собственного непонимания становится. Слепо водит рукой, адекватно понимая, что сейчас должен холодный и неприветливый пол ощущать, а под ладонью неожиданно тепло, крепко и надежно сделалось. Когда чрезмерно любопытные пальцы натыкаются на жесткую колкость, все резко на свои места становится. Фокус восстанавливается, открывая вампиру глаза, а взгляд резко упирается в наигранно-недовольную физиономию Левина, отводящего в сторону голову, открыто чураясь его порывистых и неосознанных прикосновений. Неудобно. Неудобно, но элегантно. - Ты сдурел, дед? Радикулит защемит. Отпускай давай. - Как Максим успел его поймать - одной силе теперь известно. Мог бы, по-хорошему, на полу бросить, нашатырем в себя приводя, но, нет же. Поймал, ухватил, тащит теперь куда-то. А Артему, так долго Левина до сего дня на эмоции провоцирующего, отчего-то так неловко в сильных руках становится, что будь в нем достаточно крови - непременно покраснел бы до самых ушей. - Макс, я серьезно. Я тяжелый. - Не дергайся и помолчи. - Вообще, "дед" - это очень громкое и несправедливое высказывание в его отношении. Это Краснов так, для порядка буянит. Левину еще даже сорока нет, он его всего лишь раза в два старше, просто седой уже на половину бороды, и морщин строгих так много, что в них потеряться можно. Это все от сурового образа бандитской жизни и перманентных колдовских откупов силе. На ком угодно соответствующий отпечаток оставит. - Тяжелый он. Тридцать килограмм печальных глаз. Артем, и впрямь, послушно затыкается. Не ерзает, не дергается, не усложняя задачи, только на всякий случай придерживается пальцами за широкое и крепкое плечо, и задумчиво посматривает на карикатурный профиль Левина сбоку. Сильный он мужик. Сильный, статный, красивый, мужественный. И ничей. Впрочем, вампиру это только лишь на руку - слишком уж он истеричный и претенциозный собственник. Еще с детства опекуна своего невольного к каждому встречному столбу ревновал, и, чем старше становится, тем сложнее ему выходит собственные амбиции в узде держать, чтобы на Макса безапелляционно свои нерушимые права не заявить. Не как на отца, не как на друга, не как на мужика даже. А как на человека. Его неоспоримо-собственного, потому что еще ни одна живая душа за последние десять лет за эти стены проникнуть не смогла. Ни одна. А он, Краснов, смог. - Ты уж совсем барышню обморочную из меня не делай. - Сложно себя в строгом контроле удерживать, когда Левин так близко оказывается. Когда грудью мощной в бок и в ребра жжет нещадно, когда так крепко и надежно держит в сильных руках, что Артем наверняка знает - сколько бы ни весил, он его ни за что сейчас не уронит. Терпкий и пряный запах колдовской кожи переполняет легкие, заставляя вампира дуреть и обращаться к капризной стороне собственной жадной и темной души. Так и хочется кисть протянуть, чтобы ладонью по темным волосам с редкой, но благородной проседью провести, загривок жадно сжимая. Зачем? А просто так. Чтобы не расслаблялся. - Так тебе это только на руку, разве нет? За что боролся, на то и напоролся, Тем. Теперь не жалуйся. В следующий раз тебя, так уж и быть, в коридоре брошу. - Краснов он, в самом деле, больше по независимости. Сам дойдет, сам разберется, сам выпутается, сам, сам, все сам. Заработает тоже сам, и отомстит, если очень сильно захочется, исключительно собственными силами. Он деду только лишь то позволяет, что его личное крючком не цепляет, наизнанку выворачивая. А сам Левин никогда глубже не лезет, четко разграничивая дистанцию в их давнем сожительстве. И сейчас ему воистину странно себя буквально убогим чувствовать, даже несмотря на то, что Максим этот выбор сам предпочел сделать. Краснов не напрашивался. Не напрашивался ведь, правда же? - Спасибо. - Вот так уже привычнее. Куда привычнее, когда не носятся, как с писаной торбой, и Артему даже дышать легче становится от сухой и скупой шутки про коридор. Тот, к слову, сука, бесконечный, что ли? У них квартира всего в три небольших комнаты вместе с кухней и санузлом, а Левин его уже так долго тащит, как будто, как минимум, на первый этаж с ним спускается. Артем в сторону косится, голову поворачивая, будто хочет убедиться, в собственной ли квартире находится, но Макс только то ли рычит, то ли фыркает на него предусмотрительно, чтобы не возился. Альфач хренов. Самое страшное, что схема-то рабочей оказывается. Колдун его, наконец, в комнату притаскивает. Не в гостиную, не в его, Артема, ближнюю, а в свою собственную, без лишней долей бережности, но с присущей Левину аккуратностью укладывая вампира на широкую и жесткую, как солома, кровать. Перед глазами до сих пор вертолеты тарахтят, и Краснов опускает веки, накрепко растирая те сбитыми костяшками, подтягивая к себе ноги для того, чтобы упереться ими в матрас в поисках постоянной физической опоры. Дурнит и кружит, подступая к горлу едкой тошнотой, но Краснову категорически не хочется верить в возможное сотрясение. Просто, стресс и болевой шок. И ничего более. - Я когда хотел в твоей постели оказаться, немного на другое рассчитывал. - Артем нападает по исключительной привычке, потому что не привык собственную слабость кому-либо показывать. А если уж и выходит так, то вампир ее уверенно и агрессивно компенсировать пытается. Так, как умеет. Не растекаться же безвольной лужей? Сам в морду получил, сам домой пришел, самому теперь за то и ответственность нести. - Я тебе когда-нибудь рот зашью. - Макс металлическим и раздраженным больше не ощущается. То ли решил гнев на милость сменить, то ли к глупым и плоским вампирским шуткам уже успел адаптироваться, но, факт остается фактом - оставшееся в воздухе напряжение теперь лопнуло, как воздушный шар. - Вот для чего ты это делаешь? Можешь мне ответить? - Под носом оказывается что-то нестерпимо вонючее, а в голове проясняется так стремительно, будто по запотевшему автомобильному стеклу дворниками проехались. Краснов морщится, влажно шмыгая все еще периодически кровящим носом, и упирается пятками в матрас, отъезжая как можно дальше от источника неприятного запаха. Это тебе не аммиак. Это нечто пострашнее. - Чтобы в тонусе тебя держать. - Врет, разумеется. Артем и сам не знает, на что он рассчитывает, получая от ситуации только лишь необходимые ему эмоции. Эгоистично, бестактно, не экологично, но Краснову отчетливо кажется, что без этого он всенепременно зачахнет и погибнет, как капризное растение в сыром и темном подвале. Чувства Левина - его личный фотосинтез. Его подпитка, его сила, его пища, его константа и его наркотическая зависимость. Он еще с детства так выкручивать научился, чтобы совершенно точно свою долю необходимой энергетики для себя получить. Впрочем, несмотря на это, Артем еще ни разу не перешагивал границ доступного и разумного, не позволяя себе работать в ущерб близкому ему человеку. Он никогда не возьмет больше, чем ему дозволено. - Я с тобой и так в вечном тонусе. - Ну все. Забубнил. Максим садится на кровать рядом, устраивая на покрывале большой ящик с деревенскими колдовскими причудами, и Артем искренне рад тому, что сейчас это не привычная российская фармацевтика. - Раздевайся, мне надо посмотреть. - Левин уверенно машет рукой, даже не глядя в сторону Краснова, а его будто бы на пару мгновений чужое требование из колеи выбивает. Отчего-то перед Максом с каждым месяцем вампиру все труднее и труднее оголяться становится. По-хорошему - все наоборот быть должно. Два мужика, как-никак, на одной территории, Артемом вдоль и поперек изученной. Колдун его в свое время из такой глухой и беспросветной задницы вытащил, что дико даже представить такое слово как "стеснение" в его отношении, и все одно Краснов мешкает. - Может, как-нибудь так? М? - Парень выгибает бритую бровь, наконец, ровнее усаживаясь на кровати, вновь приобретая нужное ему сейчас равновесие, и с глубокой долей сомнения глядит на формального опекуна, что-то взбалтывающего в небольшом темно-зеленом пузырьке. Опять травы. Опять пахнуть будет, как будто только что с колдовского шабаша вернулся. Но это лишь самое меньшее из возможных зол. Главное и личное для него теперь - два выразительных темных глаза, уверенно жгущие в нем сквозную дыру. - А что это мы заднюю дали? М? - Передразнивает, и Артему даже кажется, что он тень улыбки на суровом лице улавливает, прихватывая нижнюю губу зубами, чтобы самому в ответ не расплыться. Шипит коротко, позабыв о рассечении, смазано и быстро зализывая то языком, и неопределенно ведет плечами, понимая, что отвертеться теперь уже точно не получится. Нужно было сразу дистанцию расчерчивать. А сейчас уже слишком поздно. Сам в этом виноват. - Там, как и обычно, ничего примечательного. - Краснов, несдержанно морщась, стягивает с себя чужую рубашку и цепляет пальцами испорченную дорогущую футболку от известного бренда, выпутываясь из ворота и отбрасывая ее на пол, надеясь впоследствии восстановить ценную его сердцу вещь. Сам на себя глядит, недовольно отмечая темные пятна, щедро улегшиеся поверх свежих татуировок, и придирчиво водит по контуру пальцами. Не расплылись. Если бы свора дворовых шакалов ему и впрямь рисунки повредила, Артем бы более не стал за себя отвечать, лично "выпивая" каждого из них, оставляя взамен ослабленных злобой душ только перепуганную и щемящую черную пустоту. - Это что? - Шершавый палец резко упирается в свежий, еще не до конца заживший узор на ребрах, и Краснов змеей уходит в сторону, скалясь и растирая саднящее место ладонью. - Что за манера, Максим Николаевич? Я же не подушка, чтобы меня на мягкость испытывать. - Пытается огрызнуться, но уже поздно. Левин уверенно стискивает плечи горячими, как печка, ладонями, и разворачивает к себе корпусом, с цепким и внимательным прищуром пробегаясь темными глазами по новым рисункам, укрывшим кожу. - Был бы отцом - выдрал бы за такие выходки. Детский сад какой-то. - Недоволен. Разумеется. Он вечно всем недоволен. И головой выбритой, и ушами проколотыми, и кольцами, и узорами на запястьях и предплечьях, и даже выбором одежды. Пес с ними, с накрашенными ногтями, может, это и впрямь уже чересчур, но уж во всем прочем Артем точно не обязан перед ним оправдываться. - Сам-то. - Краснов очень хочет жест Макса повторить, ткнув пальцем в тюремные портаки на мощных плечах, но удерживается, ограничиваясь лишь скупым и холодным кивком в их сторону. Он бы еще понял, если бы каждая из рисунков за колючкой была нанесена, но Левин и сам недавно тату-салон посещал, чтобы большую часть неудачных узоров перебить, новые поверх накладывая. Вынужденная мера? Как бы не так. У Максима еще до посещения мест не столь отдаленных уже на теле чернота имелась. Он это точно знает. Сам же и рассказывал. - Умничать будешь? - Колдун смачивает марлевый тампон в темно-зеленой густой жиже, и крепко цепляет пальцами за бритый затылок, будто бы не давая ни единого шанса вырваться. Артем и не стал бы, если честно. Бессмысленно, да и бесполезно. И только головой коротко мотает, призывая не продолжать конфликт на ровном месте, жмурясь от щиплющей едкости, въевшийся в рассечение на губе. Вещь лютая. Краснов понятия не имеет, из чего Максим ее "варит", но помогает на раз и два, сразу же дезинфицируя и высушивая любые кровоточащие ссадины и рассасывая даже самые глубокие и серьезные гематомы. Горькая, что пиздец. Точно такая же, как и характер ее изготовителя, но Артем привык уже. Сколько лет битым за свой потусторонний и неудобоваримый вайб ходит, что уже и не упомнишь. - Ты раз весь независимый такой, так и терпи теперь. Чего зажался-то? - Макс прав. Краснов разве что не в комок съежился, ведомый низким болевым порогом от яркости неприятных ощущений, и едва лишь только сейчас за сильную и крепкую руку пальцами не цепляется - некрасиво. Несерьезно. - Терплю. - Куда деваться? Артем клонит вбок голову, чтобы Левину удобнее было все синяки и рассечения обработать, и полным идиотом, если честно, себя ощущает. Мог бы и сам, не противореча задаваемым им же установкам и принципам. Вот только с Максимом у него отчего-то уже не первый год все по пизде несется безо всякого контроля. Краснов теперь только изредка нос морщит, брови к переносице сводя. Дрянь едкая, вонючая, но, к счастью, быстровпитывающаяся. У колдуна на такие вещи талант, мог бы стать знаменитым и высокооплачиваемым целителем, но решил по другому пути идти. По пути наибольшего сопротивления. Порчующий, проклинающий, черный деревенский маг для многих был тем самым последним шансом на справедливое и неотвратимое возмездие. Осуждал ли его Краснов? Нисколько. У всех свои исключительные методы работы. - Имена назовешь, или, мне самому прикажешь этих уродов искать? - Артем настолько в свои мысли погрузился, что не сразу понял чужое замешательство, а когда снова сфокусировался, едва обратно не отшатнулся. Он слишком хорошо знает этот взгляд. И тот не сулит невольным обидчикам ровным счетом ничего хорошего. Левин внимательно осматривает синяки со спины, касаясь пальцами особенно чувствительных над поясницей, вызывая толпу неконтролируемых мурашек, и Артем вновь змеей выкручивается, выставляя вперед руку и упираясь ладонью в широкую грудь, отодвигая колдуна от себя, призывая охладить чужой буйный пыл. - Ценю твою обеспокоенность, но разберусь с этим сам. - Краснов не маленький мальчик. Краснов и впрямь сам может решать свои проблемы, и до сих пор за них не взялся только лишь потому, что сильных и фатальных неудобств они ему не приносят. Он тоже может в "возмездие". Он может задурить, сманипулировать, так глубоко в человеческую душу пробраться, что подконтрольный ему воистину вампиру слугой обернется. Макс это тоже знает. И по сей день удивляется, отчего Краснов собственные силы в правильный вектор направлять отказывается. Все банально - это слишком просто. Слишком низко и бренно для его уровня. Он знает себе цену, и не собирается распылять собственные силы по всякой ерунде. Артем тоже обороняться умеет, недаром у Левина столько лет учился, и, не будь свора количеством в пятерых, совершенно точно не остался бы битым. - То-то и оно, что ты уже столько времени с этим "разбираешься". Ждешь, что тебе окончательно почки отобьют? Артем, мы в Чертаново, а не в Париже. Не хочешь снижать градус собственной показательной индивидуальности, так учись хотя бы минимизировать ее побочные эффекты. Иначе я сам за дело возьмусь. И не факт, что тебе это понравится. - У Максима такие глаза, что спорить с ним сейчас нет никакого смысла и желания. Шоры упали по обеим сторонам от его вдумчивого и привычно-спокойного человеческого восприятия, и в дело с ноги вписался тот самый черный и безжалостный деревенский колдун, прошедший тяжелый и тернистый жизненный путь. Артем не хочет его волновать, втягивать в собственные авантюры - тем более. Придется и впрямь что-то менять, ведь когда Левин говорит с такой серьезностью, вероятность его дальнейшего существования в роли стороннего наблюдателя близится к отметке в "минус сто". У Макса достаточно крови на руках и греха за душой. Проецировать на него еще и его собственные проблемы - кощунственно и эгоистично. - Если ты будешь все так близко к сердцу принимать, у тебя борода совсем белая станет. - Краснов старается рассеять низкую и гулкую вибрацию напряжения, повисшую в комнате, и тянет вперед руку, проводя тыльной стороной ладони по колючей и густой щетине колдуна. Проседи пока еще не так много, но с его глубокой восприимчивостью, которую тот, впрочем, никогда и никому не покажет, недолго и вовсе в лунь превратиться. Артем касается без каких-либо претензий и ожиданий. Просто обозначает действие, спокойно и даже слегка небрежно, следом похлопывая Левина по плечу, чтобы не напридумывал себе ничего лишнего. Сложно, вообще, при их-то отношениях. Уж больно они у них странные и неквалифицируемые. Максим не устает повторять о неуместности неудобного образа вампира в глазах окружающих, но при этом, в свою очередь, относится к этому так спокойно и рассудительно, будто еще изначально был готов к чему-то подобному. - Не дождешься. Не дергайся. - Колдун перехватывает запястье горячими и грубыми пальцами, и откладывает любопытную руку обратно на покрывало, больше не отвлекаясь от процесса, покрывая тонким слоем термоядерно-пахнущей травяной выварки крупные синяки на ребрах. А Артем, в свою очередь, старается на него не смотреть. Поднимает глаза к потолку, мерно дыша и мысленно считая до десяти и обратно, и думает о том, что сам виноват в заваренной в их квартире сомнительной каше. Краснов никогда не относился к Максу, как к родителю, или, воспитателю. Когда он, наткнувшись на шатающегося по дворам мальчишку-карманника, в сотый раз сбежавшего из ненавистного ему детского дома, первый раз прихватил его за шкирку, требуя вернуть честно спизженное и нажитое непосильным трудом, Артем уже понял, что между ними есть какая-то неуловимая и потусторонняя связь. Тонкая такая, но крепкая и вибрирующая. На энергетическом уровне считал, уже тогда собственные способности начиная осваивать. Левин, кажется, тоже что-то в тот момент прочувствовал. Как человек, стоящий в силе, четко срисовал себе подобного, и с удивительной великодушностью не позволил мальчишке разбазаривать себя направо и налево. Кто его знает, что у него в тот момент в голове творилось? Может, преемника искал, может, подельника, может, и впрямь отцовскими чувствами в мгновение воспылал, опасаясь одинокой старости, но факт остается фактом и по сей день - ничего у них не вышло. Слишком уж полярными они оказались. Краснов, не по годам ментально развитый, уже сразу отказался в Максиме отца или старшего брата видеть. А тот и не сопротивлялся ни единой минуты. Они стали кем угодно - сожителями, напарниками, учеником и учителем, старыми знакомыми, почти что друзьями, но, не родней. Будто намеренно дистанцию держали, учась сживаться друг с другом по странным, но непреложным правилам. Макс никогда не вытирал ему соплей, а Артем никогда не прибегал жаловаться. Если и просил совета, то исключительно по работе с собственными силами, а Левин никогда не лез со своим уставом в чужой монастырь. Никогда не старался попрекать и тыкать собственной протекцией, и уж точно никогда не скатывался до наказаний за шкодничество. А Краснова и не тянуло как-то назло ничего делать. Теперь только, спустя столько лет, воистину на эмоции стало нравиться выводить. Старшинство, конечно, чувствовалось, но Максим всегда вампира старался будто равного принимать. За рамки дозволенного не заходил, в личную жизнь не лез, в школьную и университетскую - тем более. А теперь, глядите на него, на чужой характер жалуется, скрипя, как немазаная дверь. Пороть, значит, надо было. Но поздно уже. Артем такой, каков он есть, и теперь его только лишь могила исправить сможет. - Чего замолчал-то? О чем думаешь? - Басистый и обволакивающий голос вновь выводит из бесконечных коридоров собственных мыслей. Артем смаргивает застывшую перед глазами пелену, и неопределенно ведет головой, сосредоточенно глядя на то, как широкая и горячая рука прижимается к собственной груди. Сначала глядит, и только лишь потом нестерпимый и такой знакомый жар ощущает, по каждой клетке тела раскатывающийся. - О тебе. - Как бы между делом, мельком и небрежно отбрасывается Краснов, глубже и резче втягивая в легкие воздух, с силой цепляясь пальцами за рукав темной футболки на широком колдовском плече. Энергия у Максима мощная. Яркая, крепкая, тягучая, пряная, как дорогой алкоголь. Ее слишком много для такого, как Артем. Она переполняет изнутри, разливаясь по венам, пробираясь в мышцы и кости, подбирается выше, затапливая раскаленным жидким золотом носоглотку, мешая дышать и лишь сильнее уверяя вампира в непреложной истине - они совершенно друг другу не подходят. Не подходят до той самой восхитительной степени, в которой почти идеально друг друга дополняют. - Чудак человек. Чего же обо мне думать, если я рядом сижу? - Левин низко и хрипло усмехается, продолжая собственную энергию по чужому телу гонять, а Артем жмурится, что есть силы, задыхаясь и захлебываясь, хватаясь уже не только лишь за надежное плечо, но и за накрепко прижатую к груди широкую горячую ладонь. Нарушает собственные запреты без существенной на то причины к Левину не прикасаться. За сегодня уже в который раз? Жжется так, как будто спирта глотнул. Как будто рой пчел изнутри жалит. Как будто в пламя бушующее заживо бросили. Скулить хочется, попросить немедленно остановиться, но Краснов выше этого - терпит. Крепко сжимает зубы, перетирая саднящей челюстью, стараясь дышать хотя бы через раз, и терпит. Максим хуже не сделает. Максим никогда вреда не причинит. Вампир это точно знает. Когда колдун отстраняется - на него будто вся благодать небесная сходит. Благодать, в которую Краснов никогда не верил. Его будто отпускает из огненных тисков, заставляя мешком рухнуть на кровать, прижимая ладони к лицу, крепко прижмуривая глаза. Все тело покрывает крупная испарина, пот собирается в выемке между ключиц, течет по вискам и щекочет горло, будто его из банной только что выгнали. Сердце стучит, словно бешенное, того и гляди грудную клетку грозя с мясом выломать, но Артему вместе с тем так хорошо становится, как бывает только в двух случаях: после секса, и после Левина. - Рядом. А как будто на другом континенте. - На откровения по той же самой причине тянет - от чувства глубокой и задушенной эйфории. Вся боль отпускает, словно той и не было никогда. Она, разумеется, вернется, но чуть позже и уже совсем в другом качества. Краснов даже не глядя знает, что синяки рассосутся в самое ближайшее время, а ссадины затянутся уже к концу недели, привычно немало удивляя свору нетолерантных университетских шавок. - Как чувствуешь себя? - Максим намеренно его фразу игнорирует, и правильно делает. У них все слишком странно в последнее время складывается. Слишком натянуто, слишком непрочно, слишком запутано и слишком взрывоопасно. Одна неловкая искра может привести к смертоносному ядерному взрыву, уничтожающему все на своем пути. Нельзя. Нужно наперед думать, анализировать, планировать, продолжать уверенно вести шахматную партию в привычной им обоим манере. - Как будто семеро выебали. - Краснов отнимает руки от мокрого лица, и широко скалится, щедро и жадно ловя чужую несдержанную и яркую реакцию. Максим откровенно кислит лицом, сочувственно сводя густые брови к переносице, и меланхолично качает головой, похлопывая вампира по животу обжигающе-горячей ладонью. - Жить точно будешь. - Та, будто специально, ниже соскальзывает. Шершаво колет тонкую кожу над пряжкой массивного ремня, заставляя Артема крупно вздрогнуть, упираясь локтями в матрас, и накрепко прикусить изнутри нижнюю губу. Левин делает это так небрежно, будто то само по себе разумеется. Глядит бездумно, поверхностно, будто вовсе не смотрит. Соскакивает жгущей до внутренностей рукой вбок, царапнув засохшей мозолью свежий рисунок, намертво вбитый в тело у подвздошной кости, выбивая резкий и несдержанно-удивленный вдох, и также спокойно поднимается на ноги, потягиваясь и разминая мощную и укрытую шрамами шею после проведенной работы. - Пока не вставай. Только через полчаса. - И... уходит, оставляя вампира в полном и беззаветном замешательстве. Артем еще с минуту смотрит в пустой дверной проем, за которым простыл след деревенского колдуна, машинально повторяя путь чужой ладони по собственному животу, и обратно на кровать откидывается, задумчиво зажевывая губы. Между ними определенно что-то есть. Что именно? Теперь Краснов костьми ляжет, но в происходящем непременно разберется.