***
— Там есть кто-то! — Указывает Авантюрин пальцем в сторону машин на парковке, откуда доносится пронзающий душу писк. — Не показывайте пальцем. Я слышу. — Веритас прищуривается, понимая, что это не поможет ему лучше слышать, и уверенно направляется к красному ламборгини на звук. Авантюрин торопливо идет за ним. — Там котенок. — Констатирует Авантюрин, чуть не подлезая под днище дорогущего автомобиля. Маленький черный комочек доверчиво идет ему в руки — Авантюрин поскорее поднимает его с промерзшей земли, поднимается сам и пристально смотрит в слезящиеся голубые глазки. — И что нам с тобой делать? — Хороший вопрос. — Рацио аккуратно гладит котенка, пищащего в руках Авантюрина, и смотрит на своего студента. — Можете его у себя оставить? Если возьму в общагу, то меня вместе с ним выселят. — Авантюрин упирается жалостливым взглядом в глаза Рацио и хлопает ресницами — Веритасу остается только вздохнуть и согласно кивнуть головой. — Спасибо! — Авантюрин расстегивает куртку и сажает туда черный шерстяной комок, напоминая маму-кенгуру, и будто светится изнутри — следы состояния, близкого к нервному срыву, пару часов назад бывшие такими же четкими, как их собственные на тонком слое снега сейчас, исчезли. — Его можно назвать Пифагором. — Первый древнегреческий математик и философ, который пришел Вам в голову? — Рацио усмехается, потому что, грубо говоря, он сам такой и есть — только не древний, но выросший в Греции и посвятивший жизнь этим двум наукам. — Да. Как вы. Только вы современный. — Авантюрин пожимает плечами и продолжает гладить норовящего вцепиться маленькими коготками в плечо своего спасителя котенка. Пушистый и крохотный Пифагор, будучи накормленным, проходит медосмотр по видеосвязи, проводимый Жуань Мэй — знакомой Веритаса Рацио из Японии — Веритас на немой вопрос Авантюрина только отвечает, что они вместе несколько лет назад работали над исследованием в области нейробиологии, и синхронно переводит на русский для Авантюрина все, о чем говорит Жуань Мэй. Пифагору советуют кушать побольше и съездить к ветеринару для вакцинирования — а в остальном — не сопротивляться при поглаживаниях и почесываниях и позволять себя любить. К рекомендации с поглаживанием Авантюрин относится серьезно — поэтому никакую елку решает не украшать, а идет с котенком в просторный зал, где вместе с Пифагором растягивается на таком же огромном и мягком диване. — Не уезжаете на Новый год домой? — Рацио приносит Авантюрину разогретую вчерашнюю лазанью на подносе со складными ножками — хоть его и раздражает употребление пищи в местах, для этого не предназначенных, он понимает, что Авантюрина невозможно будет отлепить от безвозмездной отдачи любви Пифагору — он уже попытался и ничего не получилось. — Нет, не хочу. Да и не ждет никто. Спасибо. — Авантюрин все же перестает гладить котенка, переключаясь на еду — котенок пару раз недовольно пищит, заползает на колени Рацио, переодевшегося в домашнюю одежду, и засыпает, удобно устроившись. Авантюрину такая картина кажется умилительной — но он немного завидует Пифагору, потому что тоже хочет лежать на коленях Веритаса. — Проведу Новый год в компании ваших учебников по философии. — Так стремитесь к знаниям? — Рацио улыбается на пару секунд и пытается достать пульт от огромного телевизора так, чтобы не потревожить спящего котенка — попытки ошеломительно проваливаются, потому что Пифагор реагирует на любое движение. — Нет, просто понимаю, что вы мне зачет за красивые глазки не поставите. — Авантюрин смеется себе под нос — оказывается, этого робота можно сломать самым обыкновенным котенком, и протягивает Рацио пульт. Усаживается поудобнее и готовится смотреть аниме, просмотр которого они начали в прошлый раз. — Спасибо. Правильно понимаете — не поставлю. — Серьезно говорит Рацио и сдерживает смех, увидев выражение лица Авантюрина — чтобы не потревожить котенка или не обидеть Авантюрина — он еще не решил. Помогать и завышать оценки он действительно не собирается — несмотря на установившиеся особенные взаимоотношения между ними, Авантюрин является, в первую очередь, его студентом — а ко всем, без исключений, студентам он относится одинаково, когда речь заходит об экзаменах и зачетах. — А как же задания, которые я решал? Вы сказали, что возьмете на заметку. — Авантюрин подозрительно смотрит на Рацио, отламывая часть лазаньи и цепляя ее на вилку, игнорируя принесенный Веритасом нож. — Вы знаете ответ, не глупите. Задания были по математике, а мы сейчас, кажется, говорим о философии? — Ну и ладно. — Наигранно скрещивает руки Авантюрин, складывая их на груди, и отводит взгляд от Рацио. — И без этого сдам. — Обязательно сдадите. — Утвердительно отвечает Веритас, включая нужную серию. Он сидит на трухлявом стуле, готовом вот-вот развалиться, за таким же трухлявым столом, накрытом рваной скатертью, и смотрит в грязное и пыльное окно осевшего деревенского дома — там, за слоем грязи и стекла, тревожно трясется чахлого и нездорового зеленого цвета трава от прикосновений холодного ветра, задувающего в хлипкие рамы ледяной для конца лета воздух, заставляя бояться, что крыша обрушится прямо на голову и похоронит под своими гнилыми досками и кусками серой черепицы. Скрип половицы — и ему приходится оторваться от созерцания болезненного пейзажа, чтобы увидеть пришедшего с кладбища в километре от дома мертвяка — его там не оказывается, и перед глазами — трехлетний мальчик с ссадинами на ручках и с обцарапанными коленками, в такой же дырявой, как скатерть на столе, одежде. — Дяденька, я — это Вы в будущем? — Неуверенно шепчет ребенок и сильно горбится в попытках стать настолько крошечным, насколько это необходимо для превращения в невидимку. Дыхание спирает, и тишина будто душит, не позволяя сказать ни слова — но он знает, как важно мальчику услышать ответ, поэтому отчаянно борется за голос. — Вы — взрослый я? — С каплей уверенности, но все еще недостаточно, повторяет ребенок и едва заметно переставляет ножку в запыленном черном башмачке, стараясь сократить дистанцию. — Да. — Выдавливает Авантюрин ответ, побеждая удушающую тишину, и незаметно — чтобы не напугать маленького себя, достает все это время лежавший в огромном кармане его собственной куртки пистолет и без резких движений тянет его мальчику. — Возьми. — Вы стали счастливым? — Ребенок игнорирует протянутый пистолет и подходит ближе — все так же аккуратно и на цыпочках — боязливо смотрит в глаза Авантюрину. — Стану. — Слова все еще царапают глотку и сдавливают голосовые связки, поэтому говорит он отрывисто и хрипло — но со всем теплом, что может вложить. — Если поиграем. — Можно мне не играть с этой страшной штукой? — Мальчик уже стоит почти вплотную к нему, и Авантюрин может разглядеть крапинки в его напуганных больших глазах. — Я стану счастливым только в этой игре. — Каждое слово он отвоевывает с разрывающей изнутри болью — но молчать сейчас непозволительно. — Пожалуйста, возьми. — Хорошо. — Тихо соглашается мальчик, позволяя вложить в его теплую ручку ледяной черный пистолет — он видел похожие по черно-белому телевизору и всегда боялся того, что происходило потом. — Молодец. Теперь тебе нужно направить его на меня. И нажать на ту штуку. — Хрипит Авантюрин, чувствуя во рту вкус железа от заполняющей его рот крови — и понимает, что его хватит еще на несколько слов — не больше. — Я стану счастливым. Мальчик кивает головой и дрожащими от страха крошечными руками направляет пистолет прямо на Авантюрина — Авантюрин пытается одобрительно улыбнуться, потому что говорить становится невозможным. Мальчик стоит так еще несколько секунд или бесконечностей — Авантюрин не понимает и теряет осознание времени. Ребенок отбрасывает смертельный сплав металлов и начинает рыдать, обнимая большого и несчастного Себя. — Коснитесь своей ладонью моей — мама говорит, что я приношу удачу и счастье. — Ребенок выставляет одну ладонь перед собой, направляя ее к руке Авантюрина, а второй, сжатой в маленький кулачок, вытирает слезы. И Авантюрин пытается прикоснуться, честно пытается успеть, но мальчик мгновенно испаряется, оставляя его в разрушающемся доме, плачущим и кричащим на полу до тех пор, пока его не завалят стены и крыша так, что никто не откопает. — Авантюрин? — Веритас треплет заснувшего полчаса назад за просмотром аниме Авантюрина, который сейчас неспокойно дергается и пытается кричать, издавая звуки, похожие на мычание. — Авантюрин, проснитесь. — А? — Мокрыми и широко распахнутыми глазами жадно все оглядывает Авантюрин и не понимает, почему сейчас находится не в богом забытой деревне, в таком же всеми забытом доме. — Вам опять приснился кошмар? — Рацио аккуратно убирает мягкого Пифагора со своих колен, перекладывая на диван, и так же аккуратно придвигается к Авантюрину. — Да, кажется. — Неуверенно отвечает Авантюрин, продолжая нервно цеплять каждую деталь интерьера комнаты глазами в попытках осознать, что сейчас в Санкт-Петербурге, а не где-то еще. — Простите. — Не извиняйтесь. Заварить Вам травяной чай? — Обеспокоенно спрашивает Рацио — его сильно настораживают страшные сны Авантюрина, и он беспокоится о том, что все-таки пытается донести подсознательное. — Если можно. — Кивает головой Авантюрин, пытаясь сохранить образ маленького себя в памяти. Рацио уходит — и Авантюрину снова становится тревожно и страшно — поэтому лучшим решением он находит гладить Пифагора, тракторно урчащего от прикосновений. — Вот, возьмите. — Веритас возвращается минут через десять и отдает Авантюрину кружку, наполненную чаем с самым приятным запахом, что когда-либо чувствовал Авантюрин. — Спасибо. Можно мне сегодня поспать с вами? — Спрашивает Авантюрин, несколько мгновений спустя понимая, что наглеет и переходит границы — и боится, что его выгонят за эгоизм, упуская из виду то, что не выгоняли его никогда до этого — даже в более неприятных ситуациях. — Хорошо. — Стоически соглашается Веритас Рацио, осознавая, что его снова ждет бессонная ночь.***
Новый год Авантюрин проводит только с половиной предполагаемой компании — учебник убирается и остается только Веритас Рацио собственной персоной, с подозрением смотрящий на пытающегося выпить вишневый сок — Рацио ставит как одно из условий совместного Нового года отсутствие алкоголя — с мякотью в виде сожженного белого кусочка бумаги с написанными на нем под бой курантов пожеланиями к предстоящему году. Авантюрин бы предпочел этой традиции романтичный поцелуй с Веритасом, сидящим в безупречном деловом костюме, но делать первый шаг в таком ключе — страшно, а сам Рацио похожих желаний не изъявляет ни малейшим намеком. После боя курантов Авантюрина тонной сообщений с пожеланиями и поздравлениями заваливает Топаз, уехавшая в родной Екатеринбург, а Рацио дарит безумно и баснословно — Авантюрин уверен — дорогущие часы, и он может только смущенно улыбаться, протягивая Веритасу гипсовый бюст, подозрительно напоминающий Антиноя — Авантюрину подарок все еще кажется идиотским, но ничего другого в качестве новогоднего подарка для человека, у которого есть все, найти в своем чердачном сознании не может. Оставшиеся дни до начала сессии он упорно готовится — не в общежитии, а в квартире Веритаса Рацио, потому что за Пифагором в его детско-подростковом бунтарском возрасте следить нужно внимательно и регулярно, а Рацио себе такой роскоши позволить не может. И подготовка зря не проходит — зачет за зачетом и экзамен за экзаменом щелкаются как фисташки, оставляя нерушимым и страшным громадным стражем на пути к повышенной стипендии за отличную сессию зачет по философии, принимать который должен непреклонный, строгий и дотошный Веритас Рацио. У Авантюрина, решающего на зачет зайти в первой пятерке неуверенных студентов, бешено колотится сердце и подкашиваются коленки, пока он тянет вопрос — а Веритас Рацио, сидящий за столом, где раскидана сотня белоснежных билетов, пугает сильнее, чем осознание собственных чувств к преподавателю. — Уважаемые студенты, за любую попытку списать или иным нечестным способом получить зачет Вы будете отчислены. Проверять на собственном примере не рекомендую — можете просто узнать о прошлом опыте в деканате и у отчисленных. — Сурово произносит Рацио, и каждое слово падает гильотиной, пока он ходит по рядам с книгой во время подготовки сдающих к ответу на вытянутый билет. Авантюрин видит в своей бумажке онтологию и античную философию и почти прерывает напряженную тишину в аудитории довольным писком, готовый расцеловать вернувшуюся к нему Удачу — буквально пару дней назад Рацио за ужином устроил лекцию об Элейской школе философии и Пармениде с его идеями о мысли о бытии как единственном истинном знании. Торопливо пишет ответ и вызывается отвечать вторым после спокойно тянущей руку Топаз, которую Рацио потом двадцать минут мурыжит тоннами дополнительных и уточняющих вопросов. Вся уверенность Авантюрина пропадает, стирая довольную ухмылку, сразу же, как только он оказывается лицом к лицу перед Рацио, и он не совсем понимает, почему это происходит — они спали в одной кровати, но сейчас Веритас Рацио выглядит строгим, испепеляющим взглядом за любой недочет, не говоря об ошибках, и настолько холодным и отстраненным, что уже не под стать России — скорее, Антарктиде. Рацио едва уловимо шепчет «Вы справитесь», на секунду показывая свое настоящее лицо — и Авантюрину этого достаточно, чтобы уверенно рассказать материал билета, безукоризненно ответить на восемь дополнительных вопросов и получить заветное «зачтено» напротив графы «философия» в зачетной книжке. Они с Топаз, ожидающей его в коридоре, радостно уходят в общежитие праздновать успешное окончание сессии, оставляя Веритаса Рацио до ночи принимать зачет, и отсыпаться за все бессонные, занятые подготовкой, сутки. В порыве счастья и приливе чувств Авантюрин отправляет Рацио какое-то сообщение, но в ответ получает только «Я еще на зачете.» и грустит за всех своих одногруппников и Веритаса Рацио одновременно. В предстоящую неделю каникул он может почувствовать себя почти полностью свободным — за исключением неприятно тянущих сердце и под ребрами чувств к Рацио, в которых Авантюрин, кажется, не признается и при смертельной агонии, если антидотом будут слова «Вы мне нравитесь» — потому что страшно потерять хлипкое равновесие в их непонятных взаимоотношениях. Он готов довольствоваться редкими объятиями, инициированными Веритасом Рацио в экстренных случаях, томными взглядами, упирающимися в холодные гипсовые взгляды Рацио, частыми парными ужинами и пьяными сообщениями, которые Авантюрин отправляет каждый раз, когда накачивает тело спиртным — потому что трезвым ему, подавляемому неуверенностью и осознанием собственной ничтожности, никогда не напечатать ни буквы, и готов довольствоваться непонятными мыслями и ощущениями, заставляющими теряться в затонувшей Атлантиде чувств без акваланга и гидрокостюма в кромешной темноте океана. Он с детства привык радоваться мелочам — поэтому каждое незначительное для Рацио прикосновение ощущает сполна и так, будто от него зависит его жизнь — терять такие мелочи, приводящие в экстаз, распугивая маленькими речными рыбками у берега не собирается своим даром Рацио не нужным признанием.