Monzana Podrida

      Натюрмортное описание реальности и восприятие с мыслью никак не могли связаться в один узел. Мир и мозг жили порознь. Это я запомнила о себе ещё с прошлой жизни, проводя большую её часть в самоанализе, предпочитая таким образом отбрехиваться от неудобств, окружающих меня там повсеместно, переводя невозможность на тот момент времени что-то изменить в самокопания и физическую работу.       К сожалению, занять себя было нечем. Оставалась только самолоботомия.       Так и здесь, я стоически игнорировала девочку, что полубеззубым ртом что-то гундосила, упираясь маленькими рогами в тугозатянутый на талии таби. Куда делось платье я не имела ни малейшего понятии, предпочитая об этом не думать.       Раздражение от того, что всё идёт не так, как я того хотела, заставляло напрячь извилины мозга, если не перенапрячь. Пар валил из ушей, а не родившиеся идеи выходили вместе с ним.       Восприятие полностью отключилось, замыкаясь на мне и отслеживании эмоциональной составляющей этого ребёнка.       С одной стороны мне было всё равно, с другой несколько гадко от того, что своя рубаха была ближе к телу, ведь будь такая возможность я бы драпанула и в одиночку. Морально я всё ещё была не в том состоянии, чтобы заниматься благотворительностью, хотя какое-то время назад была чуть ли не готова заняться тем же, но с совершенно в другом месте и с другими людьми. Даже если воспалённое от привязанности ко всему живому сердце жалело ребёнка, стопоря здравый смысл и дергая в конвульсиях извилины отвечающие за самосохранения. Совесть решила вновь съездить по мозгам, растаптывая те в уныло-ванильную кашу. И я ещё хотела забрать Эйса? Очень смешно.       Чтобы спасти кого-то, нужно сначала вытащить себя.       Без пяти секунд хотелось реветь самой, да толку. Слезами горю не поможешь. Если только ты не в состоянии этими же слезами нареветь себе всё, что только душе угодно. А я была не в состоянии, как минимум, грешным делом, хотелось сдохнуть. Но и детёныш пирата вызывал смешанные чувства.       Умом я понимала, что обе мы в невыгодном положении, с другой мне хотелось послать всё к чертям и выйти в окно, всё также избавив себя от ответственности и не думать ни о каких детях, чьи лица, как на зло, не вылезали из моей головы.       Окон не было, как и сигарет, к которым предательски тянулась рука в преступном желании закурить, отравляя и без того хворый организм ещё больше.       Меня бесило всё, лихорадочная мысль цеплялась за обрывки воспоминаний о вице-адмирале, о ребёнке с которым я готовилась повязать в одну историю свою жизнь на ближайшие пару десятков лет, потом в спокойствии добивая остатки отведенного срока в самом тихом углу острова. Но по невезению оказавшись с совершенно другими людьми и в жопе мира от полного непонимания, где я конкретно положения того самого Гранд Лайн — новый мир это, или ещё рай, было неведомо — в то, что этот стрёмный голиаф несётся уж точно не навстречу моей мечте я поняла сразу.       Если да, то это какая-то глупая шутка. Глупая, гадкая и ни разу не смешная. На душе скребли кошки.       Девчонка под слёзы и сопли наконец отрубилась, прицепившись ко мне клещом. Собственно я и не возникала, принимая тепло детского тела. Качаться на волнах нужно было ещё долго.

***

      Не долго. Выдрали из беспокойного сна быстро, резко, под грохот цепи, сковавшей бессильные руки. Слабость окутывала тело невидимым пологом. Хотелось спать, и всё так же чуточку сдохнуть. В полудрёме и накатывающей отовсюду по всему телу слабости, я редким шагом, подвешенная за руки, по воздуху подлетела к тому, с кем бы не хотелось ни в одной из жизни пересечься. Я давно перестала питать надежды о том, что этот человек хоть сколько-то может быть хорошим. Хорошим, насколько может быть таковым пират.       С хорошестью в отношении пирата я переборщила, вообще какого-либо. Даже в своих детских мечтах.       Хорошим он не был. Даже будучи ещё не до конца пропитым и испорченным алкашкой жизнью, что не скажешь о его команде и прочем обществе в котором гигант пребывал последующие годы. Как там говорилось, с кем поведёшься. Хотя, Кингу это не помешало вырасти в весьма красивого и статного мужчину… Хотя причём тут внешний и внутренний мир я особо не улавливал связи, но как говорил сериал, чем приятней внешность, тем более понятными могут оказаться внутренние тараканы персонажа. Только вот незадача, это всё не сериал, а реальный мир. И ничего общего он почему-то с ним не имел, или может это просто я такая невезучая? Неизвестно.       Черная косуха, рога и чешуйчатые татухи на всё тело являли в купе с обтягивающей его чёрной шипастой кожанкой помесь не то байкера, не то якудза, в кого в последствии этот презренный человек превратиться. А может и уже, я за новостями как простого, так и криминального, по дурости не следила, а надо бы. Но как говорится, хорошая мысля приходит опосля.       Окидывая оценивающим взглядом своего пленителя, отчего-то ещё не бухающего по чёрному, меня в упор игнорирующего (слишком много чести), я ждала своей участи.       Ямато отлепили от меня сразу же, держа где-то в стороне. И правильно, не желательно, чтобы дети вообще находились рядом. Чревато для их психики, за свою я не сомневалась, ей уже давно пришёл конец с такой-то насыщенной жизнью.       — Ну, ты ничего не хочешь мне сказать? — инстинкт самосохранения снова решил немного сдохнуть, первая мысль подвернувшаяся под язык выскочила наружу раньше. чем я успела её осмыслить.       Надо иль нет, но пока не откроешь рта, никто и внимания не обратит на то, что ты вообще-то рядом ждёшь какого-то хрена, наблюдая погоду, и то, как она резко сменит свой курс из благоприятного тепла с солнышком и синим небом в противную морось со слякотью и комьями снега на открытой для осадков палубе, что грозились превратиться грязевую кашу.       Кайдо не повёл и ухом из-под полуприкрытых век, окинув взглядом того чувака с усами, что давеча клял мою несуществующую парамецию. Ох, будь я фруктовиком! Я бы… А ничего, сидела бы на попе ровно и не отсвечивала, по мере того, что мне нужно было для жизни компании и моего спокойного ничего. Куин не открывал своего противного рта и не казал голоса, всё было чинно и гладко. Даже слишком. Всё ждали голоса своего капитана. Я же исполнения своего приговора в виде сна, что докапывался меня которую ночь кряду.       Фантомная пустота от пустого рта и невозможности дотянуться до нёба, жгла восприятие.       Что я такое сделала, вот что? Что сделала эта презренная женщина, чтобы заслужить вот это. Вляпаться не пойми во что, чтобы вот так прожить остаток своих дней.       — Как же я тебя ненавижу, — черная грива густых волос зашелестела, как ветви деревьев, — особенно тебя.       И был таков.       Мать честная, что?       — Почему, мне кажется, или я одна не понимаю, что здесь происходит? Ни разу не понимаю. И не знаю, — я ведь и правда не знала, что я могла такого натворить. Чего могла навертеть Джейн, как меня звала Портгас Ди Руж последние годы мой жизни.       — Если до тебя не дошло, что с предателями разговор короткий. То есть никакой.       Офигеть.       — То ты ещё большая дура, чем я думал.       Ну и куда ты вляпалась, а португальская птица приключений?       Глядя на испуганного ребёнка, под прижигаемый орган говорильного зяблика, я вырубилась от боли. Неизвестность была слишком жестокой, чтобы обернуться в раз не самым лицеприятным видением настоящего-будущего, о котором я даже не подозревала.