Благоразумный разбойник

Уилла мучили флэшбэки, особенно вторая встреча с Ганнибалом в училище ФБР, куда настырный психиатр пришёл уже без Джека Кроуфорда и без того светло-горчичного костюма, который сочли бы деловым разве что в Рио-де-Жанейро. Он подкараулил нервного препода возле аудитории, остановил такой речью: - Прошу простить мою вчерашнюю бесцеремонность, мистер Грэм. Надеюсь всё-таки продолжить наше знакомство. Уилл с подчёркнутой неохотой снизошёл до рукопожатия и окатил доктора холодно-пытливым взглядом. - У вас два средних пальца. - Знаю. - Проблемы с жестикуляцией? - Никаких. - А у меня бы были. Боже праведный! И этот вот зашквар казался остроумной дерзостью!... С пылающим лицом Уилл склонился над поэмой Кольриджа о старом мореходе. Увы, мотив, принудивший героя к убийству альбатроса, криминалист не выявил и после пятого прочтения. Почти весь первый день плавания он проискал свою каюту, и на следующий заблудился в кварталах корабля-гиганта; к четвёртому изучил маршрут от номера до ближайшего ресторана и библиотеки, куда, кроме него, отпетого интроверта, никто не наведывался. Он штудировал «Божественную комедию», «Потерянный Рай» и ещё много такого, что затруднялся полностью понять; отдохнул от европейских бредней с «Моби Диком» - вот уж рыбалка-то!... Лавкрафта нашёл эффектным, но сомнительным, как любые попытки спихнуть проблемы человечества на неземные силы. Венеция показалась Уиллу Дисней-Лэндом для взрослых, претендующих на тонкий вкус. Наверное, там было очень красиво, но он видел только толпы людей. Меланхоличному эмпату до мигрени фонили их восторги. Он почти сразу понял, что Ганнибала здесь не найдёт, прыгнул в ближайшую гондолу и сказал: - На вокзал, пожалуйста, только не пойте. Лодка была уже занята. Арендовавшие её молодожёны отошли сфотографироваться у лавки карнавальных маскок. Они приехали из Франции, но говорили и по-итальянски, и по-английски, так что в своём медовом благодушии объяснили американскому недотёпе, как добраться до вокзала. - А где, по вашему мнению, нужно искать человека с самым высоким уровнем культуры и интеллекта? – спросил Уилл этих случайных, но полезных людей. Они хором ответили: «В Париже». Столицу Франции (и вообще мира, какой она сама себя мнила) наш скиталец окрестил столицей попсы и мажора, где можно купить миллиард ненужных вещей, попробовать тысячу разных пирожных, каждое из которых по цене равнялось крепким иллинойским джинсам, при этом про нормальный стейк лучше было сразу забыть. Так Уилл и провёл целый день на воде и круассанах. Народу здесь толкалось раз в сто больше, чем по Венеции. Каждый выглядел так, словно ни разу в жизни не испытал смущения, огорчения, вины. Изо всех щелей пел Джо Дассен. Лувр был закрыт на ремонт. Эйфелева башня вызвала кошмар наяву: аттракцион «Русские горки», рельсы срываются вниз с высоты и в воздухе же утыкаются в гигантскую наковальню. Когда зажглись вечерние огни, Уилла занесло в кинотеатр на фильм «Укол зонтиком»: он шёл с английскими субтитрами. Зал так и трясся от человеческого ржания, а заокеанский гость еле сдерживал слёзы, чувствуя себя похожим на героя Пьера Ришара, неудачника-комедианта, не понимающего, во что он вляпался. Получив отказ в трёх гостиницах, агент Грэм купил билет на ближайший поезд (без разницы, куда он шёл), уснул на нижней полке тёмного купе, а проснулся подсевшим на нежную качку вагона и постукивание колёс, под которые ему спалось лучше, чем когда бы то ни было в постнатальной жизни. Прошатавшись по Страсбургу до девяти вечера, он повторил вокзальный опыт и наспался всласть уже под крышей, по движению состава, с чувством свободного и безопасного полёта. Это стало образом и ритмом его жизни на полтора месяца. Он истоптал все большие города континентальной Европы, накупил себе больше тридцати футболок, единственно практичных сувениров. Языковые барьеры составляли бесконечный лабиринт, и следов доктора Лектера в нём не улавливалось. В Кракове Уилл впал в отчаяние. «Так нельзя больше! – выла его психика над пивной кружкой, - Это бесполезно! Надо возвращаться в Штаты!». Как же его достало вечное непонимание чужой болтовни! Неужели в Европе нет ни одной англоязычной страны!? … Да ведь есть же! Сама старая добрая Англия! Над Дувром порхала снежная пыль, подзолоченная утренним солнцем. Какое облегчение – вновь услышать родную речь, хоть и странноватую. «Чтоб ты, мазурик, свистеть разучился!» - кляла официантка в пабе посетителя, распилившего вместе с кусом свинины тарелку. «Да я уплачу, не кипятитесь, миссис Хевенфорт», - отвечал перестаравшийся едок. Взяв компенсацию, строгая женщина в белом фартуке подошла к Уиллу, пристально всмотрелась в его черты, записала заказ, принесла через положенные четверть часа яичницу с беконом, крепкий чай и газету; многозначительно проговорила на ухо: - Читайте внимательно, сэр. Сыщик сначала позавтракал, потом принялся за газету, датированную 25 октября, выпущенную в Брайтоне. На последней полосе среди частных объявлений голубым карандашом было обрамлено: «Мисс Норма-Джинн Оуэн сдаст кудрявому близорукому американцу уютную комнату по адресу ул. Кингсли д. 80». Это ощутилось как поцелуй в голое сердце, перешедший в укус. Значит, он, Уилл Грэм, сам теперь в розыске, точней, уже почти найден и домой вернётся вряд ли! Из Брайтона отправил письмо тестю для Уолтера, известил, что ещё жив, в очередной раз попросил быть опорой маме и брату, чувствовать себя главой семьи, но маму всё же слушаться во всём. По указанному адресу тонул в голых кустах типичный пряничный домик с окошками в белой глазури. В прихожей Уилла встретила среднего роста блондинка с короткой стрижкой и крупной завивкой, с удивительно правильным лицом и пышной, но приятной для глаз фигурой. Её улыбчивые губы покрывала перламутрово-коралловая помада, брови и ресницы были затемнены, на щеке ближе к крылу носа виднелась родинка. И это в очевидные пятьдесят пять или семь! Каким же чудом она была в тридцать! После быстрого знакомства и осмотра комнаты, уже за чаем Уилл спросил: - А почему в объявлении вы указали именно такие реквизиты: кудрявый и близорукий американец? - Я сама американка, - отвечала дама, - Интересно послушать, что творится на родине. Кудрявые мужчины мне нравятся, а близоруким могу понравиться я. Так и поладим. - Я не охоч до приключений, - смущённо сказал пуританин из Нового Света, - А в Америке творится сплошное безобразие. Недавно из тюрьмы сбежал маньяк-людоед. - А что в кинотеатрах крутят? Говорят, какая-то Индиана Джонс набирает популярность. Уилл стал объяснять отставшей от жизни эмигрантке, кто есть Индиана Джонс. Она подливала ему чаю с молоком, а вокруг по бело-розовой комнате бесшумно скользили, взлетали на шкафы и замирали серые кошки с глазами, похожими на облепиховые ягоды. На стене между окнами висел портрет молодой красавицы, и агент Грэм поклялся бы всем на свете, что видел его много раз. - Кто это на фотографии? – спросил, не утерпев. - Это я в двадцать с чем-то. Мисс Оуэн вегетарианствовала, и её постояльцу прошлось ужинать рисом со стручковой фасолью. Перед сном он лёг в тёплую ванну, откинул голову, что помыть волосы и вдруг понял, чей портрет висит в гостиной – актрисы Мэрилин Монро, умершей при странных обстоятельствах в начале шестидесятых. Она успела, тем не менее, сыграть не последнюю роль и в современной культуре, и в личной жизни Уилла Грэма. Ему было меньше десяти, он мастерил в своей комнатке игрушечную яхту. Вдруг ворвался отец, радостно возбуждённый, он схватил сына за руку и потащил к себе, указал в чёрно-белый телевизор, из которого выглядывала очень красивая светловолосая женщина. Кажется, она что-то пела. «Вот она, Уилли, смотри! – захлёбывался отец, - Это она! Твоя мама!». Он упал на колени перед ящиком и начал покрывать поцелуями экран, а маленький экстрасенс вздрагивал, чувствуя на губах уколы электричества. Затем отец убежал куда-то в ночь. Уилл долго плакал от страха и уснул, включив свет во всём доме. Утром к нему постучали полицейские, сообщили, что мистер Грэм попал в больницу. Они постеснялись сказать прямо: «в психушку». В детских приютах целого штата для Уилла не нашлось свободной койки. К нему приставили социальную работницу, крикливую тётку, обычным приветствием которой было восклицание: «Так, почему опять бардак!? Ну-ка марш мыть посуду (пылесосить, убирать одежду и т.п.)!». Отца привезли через месяц совершенным овощем. Врач изрёк: «Прогрессирующая деменция». Пьяница-сосед нашептал, что «папашу заширяли непроверенными лекарствами». Уилл стиснул зубы и поклялся дождаться совершеннолетия, чтоб подать в суд на врачей. Ещё четыре года подросток и его гаснущий разумом отец прожили под командованием чистоплотной хамки, потом просто сбежали в южную глухомань, поближе к лесу и воде. Рыбалка стала спасением от голода, как для иных – охота, в том числе и на людей… В восемнадцать лет Уилл выиграл судебный процесс. Злодей-психиатр, тестировавший на бедняках новые препараты, лишился лицензии, а юноша получил от государства стипендию для обучения в колледже ФБР – за гражданскую бдительность и служению демократическим ценностям. Мистер Грэм-старший отправился за казённый же счёт в дом престарелых, где скоропостижно умер в 1962 году, пережив лишь не неделю Мэрилин Монро. Из остывшей ванны Уилл перелег в накрахмаленную постель, долго ворочался и поздно, тяжело от непривычной тишины задремал. Приснились сыновья. Они сидели на диване перед телевизором, смотрели «Бэмби» - мультфильм, знакомый Уиллу чуть ли не с рождения. Он то наблюдал со стороны, то вживался в маленького Джоша, смеялся, глядя на зайцев, и до дрожи боялся охотника; то – в Уолтера, отечески обнимающего брата в момент трагедии; но наконец сознание переместилось в экранный мир, слилось с душой осиротевшего детёныша. И вот к нему из чащи идёт высокий чёрный зверь, всевластный князь леса в короне из рогов, блестящих от крови убийц… За утренним цикорием предстоял сложный допрос, но мисс Оуэн не отказалась сотрудничать. - Последние годы в Америке, - рассказала она, - я была очень, очень несчастна. Я сменила двенадцать психотерапевтов, а предпоследний так сам от меня отказался, но рекомендовал одного молодого специалиста, делающего успехи в самых тяжёлых случаях. Он явился как-то неожиданно, просто позвонил в дверь и сказал: «Добрый вечер, я ваш новый врач». Попросил погасить все светильники, кроме одной настольной лампы. Мы сели друг напротив друга. Он положил передо мной карту из колоды Таро – Великую Жрицу – и стал медленно резать её поперёк ланцетом, не по прямой, а зигзагами; разъединил, спросил: «Какая это буква?». Я ответила: «М» - и отключилась. … Проснулась я в своей постели, подумала, не приснился ли мне тот человек? Но на туалетном столике лежала половина карты со Жрицей… - Верхняя или нижняя? - Верхняя. - Может, ещё записка? - Нет. … Но, хотя я наконец-то чувствовала себя здоровой, я не сомневалась, что мой врач вернётся. Так и случилось через три дня, снова ближе к полуночи. Снова он попросил приглушить свет: не хотел, чтоб я его видела, но я… Его лицо не назвать примечательным, и фигуры в Голливуде встречаются лучше, а вот запах от него исходил чудесный – смесь лавра, мирры и жасмина. Он сказал: «Мне щедро заплатили за вашу смерть, но ваши прелести и добродетели дороже всех денег земного шара. Доверьтесь мне сейчас, или завтра вас посетит кто-то другой». … Я ему доверилась. И вот я здесь. - А он где? - Не знаю, - встала, чтоб убрать со стола, - Чем займётесь сегодня, мистер Грэм? Уилл подошёл ближе к портрету кинозвезды на стене. - Скажите, мисс Оуэн, вам никогда не хотелось повесить рядом фото женщины, которую убили вместо вас? Или вы тоже думаете, кто жизнь Мэрилин Монро ценнее жизни Пегги Смит? Или, может, вас не предупредили о цене?... - Простите, мистер Грэм, но после этих слов я вынуждена отказать вам в пристанище. Голос дамы дрожал. - Куда же мне деваться? - Я могу доставить вас… в одно интересное место. - Сделайте одолжение! - крикнул с яростью Уилл и, опомнившись, промолвил, - Извините, я… «Я увидел в вас свою Рут Мартин»……………………………………………………….. Старый, но холёный серый Ягуар повёз двух не поладивших людей на северо-восток. Уилл сидел на заднем сидении с сумкой на коленях, осматривал холмистые пустоши, меловые обрывы, туманные впадины и горизонты, думал: «Поскорей бы!»… Мисс Оуэн остановила авто возле рощи из редких высоких сосен, окружённой сплошной шиповничной изгородью. Вход был обозначен красно-кирпичной аркой с белой надписью: КЛАДБИЩЕ СКОРБЕЙ. - Здесь мы расстанемся, - сказала блондинка, - Я навещу родную могилу и вернусь домой, а вам советую продолжить путь по шоссе. В двух милях отсюда есть город. Там ищите, что вам нужно. И прошла под сень печального парка с искусственной розовой розой в руках. Уилл дал ей скрыться из виду и решил разведать, что это за кладбище; сразу от входа приблизился к метровой гранитной стелле и прочитал сверху вниз: ПИРОМАНИЯ. Рядом с ней под бугристым известняком покоилась в окружении множества букетов БУЛЕМИЯ. За ней черная плита вдавила в землю АНГЕДОНИЮ, и кто-то положил сверху два алых гладиолуса. Уилл одобрительно усмехнулся: действительно, занятное место. Углубившись, он нашёл КИНОФОБИЮ с изображением пёсика Снуппи, ПАРАНОЙЮ, ДИСЛЕКСИЮ; пожалел, что не прихватил цветочка для НАРКОЛЕПСИИ. А куда же пошла бывшая икона фабрики грёз? Ну, конечно! Могила АЛКОГОЛИЗМА была завалена венками, так что едва виднелся дохлого вида бронзовый змей на гребне памятника. Уилл тихо посмеялся и побрёл к выходу. Ягуар уже умчался со стоянки. Погода не ласкала, но и не свирепствовала. Греясь быстрой ходьбой, странник добрался до городка с крепостью в центре. Поменял немного валюты (уже не только доллары, а и франки, марки, кроны и т.д.), пообедал и в редкостно хорошем настроении стал искать гостиницу. Прохожие охотно показывали ему дорогу, а Уиллу мерещилось на их лицах такое выражение, словно они все его узнают. Он решил предельно сосредоточиться и, когда пожилой человек с длинными бакенбардами сказал: «Да вы уже пришли» - огляделся и заметил в окне первого этажа большую репродукцию картины Уильяма Блейка из апокалиптической серии. Два монстра – Зверь и Красный Дракон. Первый сидел спиной к зрителю, повелительно указывая налево. Второй как будто должен был внимать товарищу, но, оседлав острый утёс, с тоскующей страстью смотрел вверх и вправо. Уилл направил взгляд туда же. От окна на втором этаже кто-то сразу отпрянул. Несколько раз глубоко вздохнув, агент ФБР (не бывающий бывшим) шагнул навстречу року, то есть в дверь рядом с витриной и попал в художественную студию. Ни живой души и ничего зловещего там не было, наоборот, всё выглядело безобидно, даже мило, особенно высокий расписной деревянный жираф слева от порога, там, где Ганнибал ставил своего оленя. Профайлер ещё сомневался, верен ли маршрут. Это отпало, когда на стене у лестницы он нашёл панно-фотомонтаж – вид на речку под ивами, безбожно засвеченный, а по низу пейзажа шла череда круглых отверстий, сквозь которые, вода, кусты, деревья виделись ярко. Добро пожаловать, Уилл! Тебя здесь очень ждут! Привычно поверив заряд пистолета и сунув чёрного друга ближе к сердцу, детектив на цыпочках поднялся по лестнице, осторожнейше потянул ручку двери, за которой звучал голос, просочится в комнату и угодил в то, к чему никак не было готов! Вместо Ганнибала Лектера в какой-нибудь мрачно-коварной позиции, он увидел класс, где за партами сидели дети шести-семи лет; перед ним выступал кудрявый брюнет в очках и с короткой бородкой, оформленной знакомо до мурашек, одетый так же, как сам Уилл обычно одевался. Шок прошёл довольно быстро. Подделка оставляла желать лучшего: и ростом, и телосложением дублёр весьма отличался от мистера Грэма. То был высокий, худощавый человек, длинношеий, узколицый, несколько носатый, с ассиметричной ухмылкой «себе-на-уме», придающей интересности его в целом простачковской физиономии. Что же он рассказывал? Похоже, старинную местную байку. - … дворянский сынок был не промах. «Робин! – говорит – Побойся греха! Ведь за Самого Христа, Господа нашего, отдали только тридцать шиллингов, а ты за меня, нечестивого, требуешь триста!» Робин отвечал: «Неужто я похож на мелочную дрянь, предателя Иуду, а твои родители – на скупердяев-фарисеев? Такому молодцу, как ты, - и тонна золота – цена со скидкой. И я тебя не распятие сдаю, а лишь хочу вернуть к семье. Поверь, если б тебя искал шериф, чтобы повесить или заточить, я не польстился бы на тридцать тысяч фунтов, а спрятал бы тебя, как лучшее своё сокровище. Так что давай, не кочевряжься, братец, и пиши отцу, чтоб отсчитал на нашу бедность триста монет». Однако же, пока письмо возили, пока собирались деньги, заложник так привык к компании разбойников и Шервуду, что захотел остаться с ними там, на что его благословил бессмертный Хёрн-рогач. А звали того умника Уилл, Уилл Скарлет. Собственное имя кипятком протекло по спине американца. Педагог же вдруг спросил детей: «А вы не знаете ещё каких-нибудь Уиллов?» - и посмотрел в упор на чужака.