Их было пятеро богатырей Гипербореи:
Дрочеслав сын Сергея, чей бердыш способен в один мах целую дюжину ящеров четвертовать, а громогласный крик испугает любого, даже повидавшего зверства,
Мстислав Дуболюб, набравшийся опыта да славы в походах на печенегов, чья длиннорукая булава в запале битвы может превратить что угодно в корм Мать-сыра Земле,
Радислав Багиров, что всегда приходит с щитом, а не на нём, а половецкий трофейный меч чей остр, аки слова сквернохульного пьяного барда,
Всеслав Чародей, славянский берсерк, двумя клинками ломающий хребты ящерские во славу Перуна и чары бога-громовержца использующий,
и единственный никого не славивший своим именем, старец
Виктор, облачённый в схиму да вооружённый копьём, будто вовсе и не воин, а крестьянин эдакой...
И если «славящие» братья-русы младого поколения в представлении не нуждаются за своим по истине эпохальным шлейфом, то вот старец будто меркнет на их фоне, хотя и многими прозван «сильнейшим» из дружины.
После очередных попыток иродов вторгнуться на святую землю и захватить города народов-побратимов русов, рать возвращалась с Великого поля брани, на котором они дали генеральное сражение ящерам, в великий град — князь и городской люд должен знать, что мир, хотя бы на время, но вернулся в округу, или окрестности, тут уж как их зовёт.
Старец шагает тихо и медленно, вдали от своих братьев по оружию, что уже давно своим радостным шагом исчезли за горизонтом. «Тише едешь — дальше будешь», а уж тем более когда кости ломит, а Перун как будто взывает к себе в Небесное войско. К счастью или к сожалению, но сила Велеса, змия Земного, господаря скота, всё ещё удерживает облачённого в схиму воина в этом чудном мире.
Многих старец забавляет своей молчаливостью и загадочностью; в той же Гиперборее его часто спрашивают о жизни, да только монаху глаголить нечего — «жизнь» осталась давно в истории, в сгинувших в геенне огненной сказах боянов северных земель Руси, а, оттого, в ответ зеваки лишь получают тишину... Уже, кажется, никто не помнит, когда в последний раз он говорил хоть что-то.
Идёт время, Солнечная колесница Дажьбога клонится к горизонту, и Виктор наконец проходит по опущенному мосту града Гиперборейского. Путь монах держит в таверну, открытую купцом Молотовым, который торгует в землях южных, что почти у берегов Чёрной Руси. Но возразит читатель внимательный — монахам же запрет наложен на питие да гуляния! Экий бес разум затуманил старческий?!
Ответом на вопрос сей может стать, пожалуй, либо история нижесказанная, либо встречный вопрос — а покуда монах веры православной славит Перуна, Велеса и многих других богов, которым стоят идолы и воспеваются песни?..
И всё же, многих его знакомых это правда удивляет. А, потому, покуда старец медленно хлебает мёд, Всеслав Чародей решается утолить своё любопытство разговором со своим товарищем.
—Гэй тебе, брат Егор, — говорит берсерк, опирая оба своих клинка о стол массивный, —Будь добр, мёду воину-побратиму, да покрепче, да позабористее!
—И тебе того же, дружины славный сын! Обожди чуть, будет тебе мёд хороший! — отвечает радостно торговец, после чего удаляется под стол и через мгновение достаёт оттуда кружку с резьбой, полную напитка, —Собственного брожения! Считай по старой дружбе, да за дело славное! Ибо нельзя чешуйчатым посягаться на наше — пускай своё подымают!
—Это верно, брат! — Всеслав залпом выпивает всё, после чего, явно осмелев, моргает глазами, да продолжает, —Слушай, а ты случаем не знаешь, кто есть старец Виктор-то? А то хоть дружинник, и хоть копьё его всегда с нами, ни капли не ведаю о том, кто он да откуда родом. Будто из ниоткуда явился!
—О-о, поверь, Всеслав, никто о нём почти ничего не знает! Однажды он просто пришёл с Севера, да предложил свою службу местному воеводе; тот князю и молвил, что старец неплох в ратном деле — вот и появился оскитник в дружине.
—Да не может же ж этого быть, что он просто взял да появился из ниоткуда! Да и тем более со своими-то умениями... Где-то же он это всё узнал!
—Ну тут ей богу не знаю, друг... Дай спрошу у старца-отца своего, мож он чего знает.
—Давай. Если расскажет чего — с меня ссуда на бочонок кваса!
—Щедрый ты, воин!.. — ухмыльнулся лишь владелец таверны, после чего отошёл за дверь и вышел уже со своим отцом, человеком коренастым и явно старым; сам Егор уж не молод, отец двойни, а про отца отца и говорить ничего не надо — старец лет шестидесяти — глубокий старик.
Зовут старца Анисий Молотов. Бородач, бывший кузнец, прозванный между своими «Сыном Сварога» за свои крайне искусные изделия, прямые руки да ясный ум. Сейчас уже отошёл от дела жизни Анисий-кузнец, ровно как и от дальних плаваний, за которые когда-то и получил возможность открыть таверну — уж больно князю тогдашнему понравилось видеть иностранных девиц, красота чья завораживала сильнее любых чар.
—Отец, тут дружинник тебя спросить хочет, знаешь ты что о Викторе-старце? — спрашивает Егор у Анисия, пока ставит своему старику стул.
—Знаю... Я с ним в этот город впервые пришёл ещё 3 декады назад!.. Ой молодые, знали бы вы, через что мы прошли!.. Ну, раз хотите, то слушайте всё с самого начала, которое он мне тогда, много годов назад, и поведал...
****
Шёл год 6456 от Сотворения мира; во граде, что промеж Байкальска и острога Тувинского, и Волховом зовётся, явился на свет сын дружинника Кия Боянича, Ведеслав... Мал был, да удал отрок; весь в мать свою, имя коей хоть и не помнит, но знает, что та из ведующих была; а вот чёрная то магия была, али своя, славянская, чистая, уже и история запамятовала. Имя сыну дружинника как раз мать и предложила; видела, что вырастет дитя не только сильным бойцом, но и умелым ведуном — Кие был и не против, уж больно свою жёнушку он любил.
С ранних лет учила юнца вся округа многим ремёслам, но лишь три он полюбил сильно — ратное дело по крови отца, ведунство по крови матери, да навык речи красивые складывать и записывать их — сей навык явился к отроку от его дяди, брата отца, бояна града Волхова. Помимо Ведеслава самого, в городе тогда было мало детей, а, потому, люд городской пытался дать всё подрастающим отрокам — не должен был Волхов стать лишь просто страницею в чей-то летописи, забытой всеми богами...
Годы шли, отроку стукнуло 14 годов, и стали уже ему жёнушку присматривать, да такую, чтобы род Бояничей не посрамить — всё же дружинник княжеский — весьма удалое призвание, и сын его не должен отца поругать. Искали-искали, да так за два года в Волхове да округе и не нашлось ни одной, что могла бы помогать всю свою жизнь юному ратнику-волхову... На 16 год от рождения Ведеслава, отец должен был идти в Великий поход на царства степных кочевников, что тогда были под чешуйчатым хвостом Ящерского каганата... И сын в тот же день, когда уж собираться начал отец его, молвил:
—Отец Кие, уж прости ты меня, да не могу я в Волхове оставаться. Чувствую себя в чужой тарелке, нету мне здесь места...
—Сын, — отрывисто говорил уже немолодой дружинник, —Зла я на тебя не держу. Коли считаешь, что по миру походить должен — так Перуна и Вихря тебе воля. Ступай, да воротись, когда нагуляешься. Но знай; если не воротишься хоть на денёк до достижения двух декад своих великих — Волхов погибнет. Наслал ящерский народ уж очень давно проклятие на местные земли... И лишь сын ведуньи могучей может сию порчу развеять.
—Хорошо, отец. Обещаю, что ворочусь до двадцати лет, — радостно сказал юнец, после чего обнял отца и продолжил, —И тебе желаю, чтобы Перун оберегал рать твою!
—Ха! Да! Слава Перуну и богам всем!
—Слава!..
И в день тот же, когда Кие пересекал, с огромным возом, врата города Волхова, ночью, под светом Луны серебряной, вышел из города и Ведеслав Боянич, не предупредив никого, кроме уже ушедшего отца да матери своей; та сынку тоже поняла, и повторила, что воротиться надо до двадцати лет, иначе всё пропадёт...
С Ведеславом было не так много вещей — отец дал ему щит каплевидный, мать — амулет собственный, дядя — ботинки хорошие, копьё же настругал сам, да припасов и монет немного в сумке льняной, что через плечо надевается.
И именно тогда началася история его... Оскитника Виктора, Ведеслава Боянича, давно всеми забытого богатыря славного...
