⌀⌀⌀
Закончившийся кошмар для Лу вылился в череду единоличных пьянок, стоило Приору навязать ей долгосрочный отпуск. Даже Баретти подсуетился: снял временно со всех курсов, не звонил и не беспокоил. Именно этого и боялась. Иногда лишь созванивалась с Кеем. Йонаса, перетрудившегося во время мятежа, отправили на курорт. У Тины и Догана какое-то повышение квалификации возле Периметра: на случай, если кто-то пересечёт да начнётся пожар. Дни слились, смешивались, скручивались, на утро отрыгиваясь перегаром. Понимала, что так нельзя, костерила себя на чём свет стоит, вздрагивая от сравнения с отчимом, но ничего поделать не могла. Бар, находящийся на Чёрной улице с другой стороны, противоположной дому, Термитника, попался случайно: никакой ни плохой, ни приличный, ни шикарный. Был, сверкая простецкими вывесками да рекламой, нарисованной вручную и тушью: самопальный картон. Практически не пострадал от беспорядков: выбиты лишь пара ветровых окон и мусорка перевёрнута. На двери картина Крик: название, собственно, такое же, у сцены внезапно живая музыка, бэнд — человек пять-семь с длинными хаерами, куча техники, электрогитары, фанаты, открывающиеся на танцполе. Необычно. Настоящая группа? Не запись или голограмма? Реально играют? Это и удивило: вот так номер, однако, переговорив с барменом, поняла — традиции района; не зря ж именовался Олдскул дистрикт, на английский манер: не лингве. По стенам, сложенным диким кирпичом, кусками дерева, огрызками фанеры да мозаикой пластика, постеры, статьи музыкантов, каталоги новых альбомов; за огромной занавеской из силикона, нарезанного широкими лентами, открывался проём в полутёмное крыло: диваны, такие же лоскутные, местами чернокожаные; низкие столики, подушки, мягкость удобство, даже часть барной стойки доходила и рельсы (маленькая версия доштормового поезда, катающаяся туда-сюда-обратно), не вставая, можно было заказывать. «Удобно, — Лу хищно прищурилась, облюбовав небольшой балкончик с депо, чуть более освещённый, сидеть в темноте, как те два месье в отдалении и углу, не позволяли профессиональные привычки, — класс...» Под потолком массивные прожекторы, но их лучи направлялись мимо: наискось, вверх, до пола доходил лишь «дождик»: стеклянные или пластиковые трубки, издававшие мелодичные звуки при покачивании. Макетный состав рядом, около уха, делал разворот и ехал в другом направлении: машинист, эту роль выполнял один из официантов, периодически проверял, поправляя, если надо. «Ага, — алкоголь не затуманил всего, паранойи, например, — и убить легко, оружие на спусковом механизме с часами можно...вот Иво обрадуется, ха-ха-ха, если сказать: "Месье Мартен, ваша подчинённая, мать его, того...», смешно!» — прикрыла глаза, забрала заказ и растянула губы в улыбке, вытягивая ступни. Суши, крабы, креветки (их выращивали в нескольких солёных бассейнах в окрестностях Нью-Пари). Поданные тапочки мягки, рядом лежал плед, бутылки с водой, наушники, журналы, планшет, скорее всего, с инсайдерской информацией и каким-нибудь эксклюзивом. Бар, всё же, не так прост, да? Полицейские не тронули, инквизиторы? Бывший Викарий? Тревога вонзилась в мозг, мигая красной лампочкой, стоило знакомому голосу долететь до уха. Показалось. «Блять, а что ты хотела, Рид? Живи с этим! — мысль почему-то отдавала тоном взбешенного Жонсьера. — Дожили...» Суши были отменными, креветки отлично оттеняли напиток, крабы шли к супу и соусу, даже вода, в стеклянной таре, с приятным послевкусием... — Да-а-а-а, вот та-а-ак, хороший, — два месье решили, видимо, развлечься, — проведи...тут... Лу, захлопнув журнал и свернув вкладку «Интересное о Шарлотте», моргала глазами, не понимая кого именно слышит и проклиная опьянение: не видела нихрена, когда сильно выпьет. Чёрт. Свободная одежда мешала сконцентрироваться, ступни холодила дымовая установка. Нижнего белья не было. В углу не замечали ничего, отрывались, входя в раж. Другим посетителям всё равно...стоны громче и чётче. Музыканты играли какую-то чушь на романтический манер. —...да, здесь ты можешь положить руки, — низкий гортанный смех, едва уловимый еврейский акцент и голос как у типичного силовика Церкви, — на подлокотники... Лу чуть не закричала, но смолкла, уставившись и распахивая глаза. Нарсис Уэйн угадывался даже в вытертой кожанно-джинсовой ветровке (с многочисленными карманами и молниями), державший любовника за декоративный чокер на шее и грубо склонявший к своему паху; вторая рука, оттягивающая волосы, давила на затылок; ноги, в рваных штанах с заклёпками, хорошо проработанные, накаченные, опирались на чужую спину и плечи, вынуждая второго опускаться ниже, ластиться, стелиться. Лу пригляделась, щурясь, неизвестный, демонстрируя зататуированную шею и полуголый торс, задирал голову, облизывался (видно по кончику показывающегося языка), ёрзал, просунул ладони под ягодицы Нарсиса, сминал их и хихикал, пытаясь глотнуть коктейль через трубочку. — Убери, — холодный приказ, — бля, сука, — рука на чокере натянулась, поворачивая на свет лицо, — хотя...мне нравится, — тембр занизился, — потом накажу...в инквизиции, войду резко, на твоём столе и кабинет не закрою. Понял? Лу подавилась, закашливаясь, упала на локти, опираясь на пуф. Гюлер. Сердце стучало грохотом, стало трудно дышать, но любопытство не отпускало. Нарсис дёрнул за волосы, врываясь, надавив на голову и задерживая; толчки смачные, резкие и ещё быстрее, отстраниться не давал, прижимая ладонь к затылку, царапая шею и прихватывая кожу пальцами. Бесконечно вбивался, изредка выходя и снова тараня. Кончил глубоко внутри, массируя горло с колючей нежностью и полосами от ногтей под подбородком. И с расстояния видно рассеянно-растерянное выражение Ганса, с вытекающей изо рта спермой: смотрел снизу вверх, будто прося ещё, хныкал, тянулся за поцелуем, сбросил наконец непривычную коричнево-зелёную косуху. Дышал часто, дрожал, опирался о диван. — Когда, — слёзы, взгляд отводит, заламывает руки, — в инквизиции, да? — ахает, улыбаясь. — Мне подготовиться? Нарсис невозмутимо отхлёбывает пару глотков, брызгается и целует: с жаром, с извинениями, с любовью. Поднимает и усаживает на себя, руки гладят спину, касаются позвонков, разминают затёкшие мышцы. — Я тебя обожаю, м-м-м, — кажется Уэйн сменил брутальность на нежность, губы накрыли сосок, несильно покусывая, — медленнее? — Нарси! — Гюлер, кажется, вот-вот задохнётся, подаётся, предлагая и отдавая больше... — Нарси! Лу хватается за голову, приходя в себя, невозможно прикурить, странный тремор и возбуждение: сунула в шорты, проводя по складочкам, ей развернуться бы да перехватить по другому, заласкать грудь, плечи, ключицы... «Вы мне хотели жизнь испортить? Спасибо, справилась сама...» — выход один: ретироваться, музыка становится громче, как и стоны инквизитора и капеллана... Прохладный воздух не приводит в сознание: это не её, пусть сами тем более — это Ганс, сука, Гюлер, некрасивый, уёбок, сексист, жирный, непорядочный и... Пара пропущенных. Последняя от Кея: «Лу, ты где? Марк попросил завезти планшет с ...» «В жопе я, Стоун, глубокой, — довести себя бы до пика и не только, — а хочется быть в жопе Гюлера с хорошим таким страпоном!» Не признать, что у «не гения» отличная задница: нельзя. Обтянутая латексом и большая.⌀⌀⌀