Пятница тринадцатое

В пятницу, около семи вечера Серёжа слышит дверной звонок. Посмотрев в глазок, парень почувствовал как в животе завязывается узел. За дверью стоял Вадим. Королёв медленно открывает дверь и смотрит на Исаева, высовывая голову из-за двери. – Одевайся, через две минуты внизу, – отрезает лысый. Серёжа кивает и замечает, как плохо выглядит Вадим: темные круги под глазами сильно выделялись на фоне белой как полотно кожи, на искусанных губах виднелась запечённая кровь. Он даже как будто схуднул на пару килограмм. Кучерявый быстро накидывает куртку поверх домашнего свитера и выбегает на лестничную клетку. Он спускается на первый этаж и видит сидящего на лестнице Вадима. Он кивает головой, как бы говоря «садись». Королёв осторожно присаживается рядом, ни говоря ни слова. Последний месяц Вадима штормило. Всю осознанную жизнь он ненавидел таких, как Серёжа. Его Серёжа. Серёжа, с которым он сидел за одной партой с первого класса, с которым попробовал свою первую сигарету и бутылку пива, с которым он мог поделиться чем угодно и знать, что его примут и поддержат, ни смотря ни на что. Вечер дома у Будиловой разрушил и перечеркнул всё, чем Исаев так отчаянно дорожил. Но хуже всего то, что он раскрыл его натуру, открыл самые потаённые двери его сознания, которые Вадим так старательно закрывал на сотни замков и прятал от всех, в особенности от Серёжи. Ещё в седьмом классе он понял, что что-то не так: слишком много нежности у него было по отношению к лучшему другу. Королёва хотелось обнять, защитить, отгородить от всех, кто пытался с ним подружиться. Вечные подкаты к физичке перестали быть смешными, только провоцировали внутри какое-то странное, ранее незнакомое чувство. Эта злополучная пятница помогла Вадиму понять, что же он так отчаянно пытался скрыть от других и от самого себя. Ненависть к самому себе заполнила всё тело и засела глубоко в душе. Исаев изо всех сил мечтал возненавидеть Серёжу, заглумить его до смерти, сделать из него посмешище для всей школы. Но он не мог. Он не мог смотреть как его Серёжа корчится от боли, падает на землю и тихо скулит, пытаясь держать всё в себе. Не мог смотреть в глаза друга, наполненные отчаянием. Не мог смотреть как Королёв тает на глазах, становясь забитым, неуверенным в себе маленьким мальчиком, каких раньше презирал. От прежнего альфа-самца не осталось ни следа. Но Вадим продолжал. Он продолжал избивать, унижать и доводить до слёз. Потому что его так учили. С такими, как Серёжа только так. Это нелюди, пидоры, гомосеки и извращенцы. Знал бы Исаев, что он сам нелюдь, пидор, гомосек и извращенец. Ахуел бы знатно. – Ты в меня влюблён, типа? – совершенно непоколебимо спрашивает Вадим. Серёжа думает: в каком случае получит меньше пиздюлей, если скажет правду или если соврёт? – Нет. – А поцеловал тогда нахуя? – Просто. По приколу. Мы когда у Пифа были, тоже в бутылочку играли и сосались при всём классе. Серёжа думает, что пиздеть у него всегда получалось хорошо. Вадим тихо смеётся. Пиздеть у Серёжи всегда получалось крайне хуёво. Он смотрит на Королёва слишком проницательно. Рука Исаева тянется к свитеру друга. Он резким движением поднимает ткань и смотрит на бесчисленные синяки, царапины и ушибы. Весь живот и бока усыпаны фиолетово-зелеными пятнами, некоторые из которых нелепо заклеены пластырем. Смотреть Исаеву больно. Он уже перестал бороться с самим собой и с убеждениями, навязанными его сомнительными друзьями: парень понимал, что так нельзя. Нельзя обманывать себя и делать больно тому, кого любишь. Чувство стыда и сожаления заставляет Вадима опустить край свитера Королёва и тяжело вздохнуть. А Серёжа только смотрит по детски удивлённо и молчит. Исаев знает, что Серёжа всё ещё с ним. Он всё ещё его друг. Вадиму думается только одно: почему? Почему Королёв всё ещё терпит? Боится? Или настолько любит? Думать не было сил. Смотря на такого мягкого Серёжу Вадиму хотелось только обнять, утешить, упасть на колени и бесконечно просить прощения за всю боль, что причинил. Исаев смотрит в зелёные глаза и понимает: он больше не может. Столкновение лбами, звук безумно стучащего сердца в ушах и один воздух на двоих. Только в эту секунду, когда Серёжины руки копошатся у него по спине, а язык делает что-то несуразное и одновременно приятное, Вадим осознает, что назад пути нет. Впереди только Королёв, его горячий язык и родинка над губой. И плевать он хотел на предрассудки, друзей и на то, что он самый настоящий пидор.