Шурочка

Александра Дмитриевна Кунгурова родилась в этом доме и прожила в нём всю жизнь. Собственно, Александрой Дмитриевной её никто на жениной памяти не называл. Он однажды попытался назвать её бабой Шурой, на что она улыбнулась странно, посмотрела на него как на дурачка и произнесла своим мягким тихим голосом: “Какая я тебе баба? Я девочка”. И действительно, она была маленькой, тоненькой, хрупкой и изящной, а вовсе не сгорбленной, как другие древние старухи. И Женя, вслед за другими соседями, стал звать её Шурочкой. О древности Шурочки рассказала её очень дальняя родственница, что раз в неделю ходила в магазин и в аптеку и водила старушку к врачам. Однажды она принесла копию выписки из церковной книги, что нашла в архиве, из которой выяснилось, что Шурочке девяносто восемь лет. Сама она своего возраста не помнила. На все вопросы о возрасте отвечала, что ей двенадцать. Мама про эту родственницу говорила, что она из деревни, и только и мечтает комнату заграбастать, а на Шурочку ей на самом деле плевать. Но Женя не верил. Он с жадностью слушал её рассказы о шурочкином детстве, которое было так давно, что мама тогда даже не родилась. В архиве она нашла протоколы допросов Шурочки по поводу пропажи хозяйских драгоценностей, а потом и хозяйского внука. В обоих случаях обвинения не было. Ребёнка так и не нашли, а вот драгоценности всплыли уже в другом деле из архива. Итак, Шурочка родилась в этом доме. Дочь горничной и конюха, когда подросла, выполняла разнообразные работы по дому и поручения хозяев. После смерти родителей сама стала горничной, замуж не вышла. После революции получила в доме отдельную комнату, как и вся прочая прислуга. К тому времени от семьи осталась одна лишь бездетная вторая жена хозяйского сына. Большой двухэтажный дом быстро уплотнили, и он заполнился чужими людьми, которых бывшая хозяйка ненавидела и постоянно устраивала скандалы с драками. И вот, наша тихая милая Шурочка сообщает в милицию, что хозяйка эта прячет драгоценности, когда вся страна голодает. О старом деле с пропажей этих самых драгоценностей тогда никто не вспомнил, и воплям хозяйки о том, что их много лет прятала сама Шурочка, никто не поверил. След хозяйки затерялся в лагерях, а Шурочка получила небольшую заметку о себе в газете и грамоту. Женя не очень-то в это всё верил. Мама говорит, что в милицию стучат только ублюдочные твари. А Шурочка такая добрая, как она могла настучать? И ребёнка она украсть не могла. Она же любит всех детей: и тихого Женю, и хулиганистых близняшек Галю и Алю со второго этажа. А вот драгоценности очень даже правильно, что взяла! Нужно отбирать у буржуев и отдавать трудовому народу! На вопрос о здоровье Шурочки родственница неизменно разводила руками: “Старость”. Соседи считали Шурочку тихой сумасшедшей и не опасались отпускать детей к ней в гости. Не опасалась и мама Жени. Наоборот, отправляла его к ней на весь вечер, когда приходили незнакомые дяди. “Пусть лучше с этой убогой, чем с хулиганами на улице. А мне личную жизнь устраивать тоже надо!” - однажды подслушал Женя. Мама всех считала хулиганами, со всеми умело разводила, поэтому друзей у Жени никогда не было. Ну что ж, оставалась дружить с Шурочкой. Женю даже забавляло, что она его не узнаёт и каждый раз будто снова знакомится с ним. Он был уверен, что она притворяется, и ему это нравилось. Обычно взрослые такие скучные, а иногда так хочется, чтобы они подурачились, как дети. Его забавляло, что она постоянно забывает, кто такие октябрята, ему нравилось, каждый раз рассказывать о них, ведь Женя жутко гордился, когда стал октябрёнком в прошлом году. - Надо же, как интересно, а я могу вступить? - кокетливо спрашивала Шурочка в сотый раз. - Нет, - не уставал смеяться Женя, - Вы старенькая, вас даже в комсомол не возьмут! - Какая же я старенькая? - снова и снова обижалась Шурочка, - Для тебя разве что. Мне всего-то двенадцать! Женя извинялся и нёс из коридора ранец, чтобы показать ей свои сокровища: фонарик, перочинный нож и увеличительное стекло. Шурочка разглядывала это всё с интересом, будто в первый раз. Будто ей действительно двенадцать. Бывали у Шурочки и плохие дни. Обычно это случалось зимой, но в последний год могло произойти когда угодно. Женя с нетерпением ждал этих дней, ведь он и тут был уверен, что Шурочка придуряется, а ещё он любил страшилки. В плохие дни Шурочка передвигалась, припав к стене ухом, и в ответ на все вопросы и предложения вызвать доктора шикала и едва слышно говорила: “Валечка опять плачет”. Женя вместе с другими детьми в молчаливом восторге ходил за ней, ощущая себя словно в волшебной сказке. Если это продолжалось слишком долго, кто-нибудь всё-таки вызывал доктора, Шурочке делали укол, и она спала сутки. На предложения соседей сделать с ней что-то помимо уколов, доктор так же, как её родственница, разводил руками: “Старость. От этого не лечат”. Женя был рад, что в этот раз нехороший день начался у Шурочки летом, когда они были в её комнате наедине. Женя, как обычно, копался в её старых книгах, когда услышал: - Валечка опять плачет. Неужели ты не слышишь? - Слышу! - мгновенно включился в игру Женя, - Давайте поможем Валечке! Как сделать, чтобы он перестал плакать? Шурочка некоторое время ходила из угла в угол комнаты, раскачиваясь, как в трансе, потом выдала, когда Женя и не надеялся уже услышать ответ: - Надо похоронить его косточки. - Где они, Шурочка? - встрепенулся Женя, предчувствуя приключение, - Я помогу! - В подвале. Женя разочарованно поник. - Не пустят нас в подвал, Шурочка. Ключи только у слесаря. - Какого ещё слесаря? Я тебе покажу, как пройти без ключа. Только возьми свечу. Пойдём. Обрадованный Женя метнулся к своему ранцу, выхватил фонарь и догнал неожиданно быструю Шурочку уже на кухне. Был жаркий день, и всё население коммуналки лузгало семечки на улице. Кухня встретила их необычной тишиной и пустотой. Шурочка произвела едва заметное движение рукой, и старинный умывальник, тихо скрипнув, отъехал в сторону. У Жени непроизвольно открылся рот. За умывальником, вся в пыли и паутине, как в страшных сказках, вниз уходила лестница. Женя протянул Шурочке фонарь и, когда она скрылась во тьме, как заворожённый последовал за ней. Они оказались в узком длинном помещении, бывшем, видимо, когда-то коридором в основной подвал. Теперь выход их этого коридора был загорожен досками, за которыми виднелись канализационные трубы. - Вот он, Валечка, - тихий голос безумной старухи звучал здесь гулко и жутковато, - Помоги мне. Она принялась своими хилыми руками расшатывать едва заметно выступающий из стены кирпич. Женя взялся с другой стороны, и вскоре кирпич был вынут. За ним последовали ещё четыре кирпича. Женя посветил фонариком в образовавшуюся нишу. Кружок света выхватил покрытый многолетней пылью кусок одеяла. “Кота она похоронила здесь, что ли” - Жене впервые стало неуютно и даже страшно. Он любил страшилки, но реальных покойников, даже дохлых животных, ни разу ещё так близко не видел. - Доставай его, не бойся, - ласково говорила Шурочка. Женя вытянул свёрток как можно аккуратнее и расстелил одеяло на полу. И тут его, как в тех самых страшилках, прошиб холодный пот. Маленькие хрупкие кости от неосторожного прикосновения его рук рассыпались в прах. Но Женя успел понять, что это вовсе не кот. Маленький круглый череп. Маленький человек. Эта сумасшедшая действительно убила ребёнка. Женины руки ходили ходуном. - Не бойся, теперь всё будет хорошо, - Шурочка стояла над ним и улыбалась, - Теперь он перестанет плакать. Вместе они вышли во двор, где отдыхали на лавочках обитатели коммуналки. Увидев мертвенно бледного Женю, которого била крупная дрожь, и Шурочку с блаженной улыбкой, все потянулись к ним. Вырвали свёрток, который Женя прижимал к себе, под ноги полетели пыль, прах и обломки костей. Послышались крики, мама утащила Женю домой и заперла в комнате. Ещё долго на улице не прекращался галдёж. Приехала милиция, потом скорая. Шурочку, которая продолжала блаженно улыбаться, увезли. Больше она в доме не появлялась, и соседи отказывались говорить о ней. Зимой её комнату заняла очень дальняя родственница из деревни.