Коноха. Апрель, 21 год после рождения Наруто.
Green Apelsin — 16
+++
Саске появляется в Конохе так же внезапно, как он из нее исчезает. Сакуру он не ищет — она находит его сама. Всегда сама, потому что это ей он нужен, а никак не наоборот. Так было всегда, даже в детстве, когда она как дурочка бегала за ним, радуясь уже тому, что может хотя бы издалека на него посмотреть или услышать его голос. Только тогда он был тихим мальчиком, который нет-нет, а умел улыбаться и смеяться, ругался с Наруто и даже участвовал в каких-то их детских авантюрах вроде попытки увидеть Какаши-сенсея без маски. Почему-то Сакура думала, что когда все закончится, то Саске опять станет прежним. Она порой рассматривает фотографию с изначальным составом их команды: они с Какаши-сенсеем улыбаются, а Наруто и Саске выглядят недовольными. Прошло почти десять лет с тех пор, как был сделан этот снимок, они все изменились, все выросли, так почему она решила, что вернутся они именно туда, откуда разошлись? Сакура ведь и сама уже не та слабая девочка, которая ничего не могла кроме как кричать и плакать. Наруто больше не изгой и неудачник, а сильнейший шиноби и герой войны. Саске… Саске сам на себя не похож, но Сакура и не знает уже, какой он настоящий. У нее был сложившийся образ, но он тает на глазах, вынуждая ее принять новую реальность. В этой реальности Саске почти не улыбается, смотрит холодно и надменно, взгляд у него не мертвый, но и не живой — что-то среднее и почти пугающее. Пугаться себе Сакура запрещает, из раза в раз напоминая, что это ее Саске, что она столько времени его ждала, что просто не может не дать им шанса. Пока она мучается и мается, Наруто сходится с Хинатой, Коноха и Суна обмениваются невестами, вместе оказываются Сай и Ино; даже Чоджи, и тот, находит себе невесту. Сакура убеждает себя в том, что все в порядке, что она не одна такая, застрявшая где-то на полпути к своему будущему. Как-то около новой квартиры Саске, которую ему выделил Рокудайме, она ловит Акеми. Икимоно здоровается с ней сама, улыбается, но разговор сворачивает очень быстро. Сакура даже не успевает спросить, что она делала в этом районе с утра пораньше. Да и ее ли это дело? Для нее самое главное, что Саске в Конохе, а все остальное не так уж и важно. Она делает вид, что не видит разворошенную постель сквозь приоткрытую дверь в его спальню. Это проще, чем о чем-то думать и что-то анализировать — Сакура оказывается удивительно трусливой и малодушной. Она не хочет отказываться от своей мечты, потому что это ведь явный проигрыш. Это ее собственное упущение, и она не готова принять поражение. В конце концов, Саске ей ведь ничего не обещал. Он не просил ее ни ждать его, ни верить ему, это все она сама, это ее собственная инициатива. Сакура проглатывает обиду и сдерживает злость. Вместо этого она тепло улыбается Саске, только-только вышедшему из душа, и спрашивает, не хочет ли он пойти куда-нибудь позавтракать. Дура. Дура. Дура. Дура. У нее прожигающей горло кислотой рвутся наружу претензии к нему, но она глотает их. Пусть лучше разъедают ее внутренности, а губы останутся красивыми и розовыми. Не дура даже. Идиотка. Сакура старается занимать себя мыслями о Саске и только о Саске. Она старается быть той, к кому он захочет вернуться. Она очень хочет не подвести, но ничего не может с собой поделать и ищет взглядом Какаши-сенсея, которого теперь положено звать не иначе, как Рокудайме. Они не обсуждают то, что случилось между ними, но Сакура не может забыть, она очень старается, но одинокими ночами думает не о Саске. Сакура вспоминает не его лицо, когда не может заснуть. Она вспоминает не его голос, когда скидывает с себя одеяло, под которым вдруг становится слишком жарко и душно. Она вспоминает не его руки, — руку, одну оставшуюся, потому что он отказался, в отличие от Наруто, вернуть себе вторую; гордый слишком, видимо, для этого, — на своем теле, когда сжимает коленки вместе. Она вспоминает не его, когда не выдерживает и опускает руку вниз, проскальзывая в свои трусики и прикасаясь к себе. Пальцы у Сакуры не такие длинные, рука вообще не такая большая, но даже себя самой ей хватает, чтобы кончить, вспоминая Какаши-сенсея. Она пытается повторить то, как трогал ее он: трет свой клитор, рисует вокруг него круги, толкает в себя пальцы и кусает подушку, когда, все же, кончает, помогая себе еще и тем, что пощипывает соски. Этого мало, этого ужасно мало, но это лучше чем ничего. Идти на поводу у глупых желаний Сакура не может, потому что у нее другая мечта. Она любит Саске. Любит же? Точно любит, потому что любила его столько лет, страдала по нему столько лет и пролила море слез. Только почему тогда при мыслях о нем в зеркале она ловит отражение отнюдь не счастливой девушки, ждущей своего возлюбленного? Почему не радуется, когда получает от него короткую записку на свадьбе Наруто и Хинаты, на которую он не соизволил явиться, хотя Наруто его друг? Лучше бы он ничего ей не писал и позволил сорваться с крючка. Лучше бы и дальше был равнодушным, а не решил вдруг поманить ее пальцем. Сакура чувствует на себе взгляд, но когда оборачивается, то Какаши-сенсей увлеченно о чем-то беседует с Ирукой-сенсеем. Показалось. Или нет, но какая разница? Они не говорят о случившемся, не вспоминают ничего, и если Сакура дает себе поблажку ночью, то Какаши-сенсея это никак не касается. Это не его проблема, что она такая нерадивая и глупая ученица; прошло то время, когда он должен был нести за нее какую-то ответственность. Она ведет себя с ним как ни в чем не бывало, улыбается и смеется, журит, если видит, что он отлынивает от работы, и делает вид, что не помнит ничего. Сакура не помнит, как жарко он ее целовал. Сакура не помнит, как крепко он ее к себе прижимал. Сакура не помнит, как ей понравилось чувствовать в себе его крупный член. Сакура не помнит ничего, но почему-то кончает только тогда, когда представляет Какаши-сенсея в своей постели. — Я ухожу из деревни с Саске, — говорит она это самым гордым голосом, на который только способна. Ино перестает пилить свои ногти и смотрит на нее с искренним удивлением. — Он сам тебя позвал? Когда успел? — спрашивает Яманака, приподнимая брови. Она выглядит расстроенной, но, кажется, от того что остается без Сакуры. Работать вместе в больнице они уже привыкли, вон, даже кружки парные появились с поросятами. — Вчера, Свинина. Я спросила, а он оказался не против, — заставить голос звучать гордо оказывается сложно, но Сакура убеждает себя в том, что это всего лишь мандраж перед путешествием. Она убеждает себя, что все в порядке. Она убеждает себя, что стоя перед Какаши-сенсеем в кабинете Хокаге, который он занимает как Рокудайме, она не хочет, чтобы он ее останавливал. Какаши-сенсей смотрит на нее поверх сцепленных рук и не останавливает. Сакура запрещает себе думать о нем, потому что у нее есть Саске, который даже берет ее за руку. Она ведь этого хотела всегда. Правда, этого же?Коноха. Май, 21 год после рождения Наруто.
Хостел — Не повезло
+++
Какаши знает, что во всех своих бедах он виноват сам. Кто бы что ни говорил, а это правда. Его звали гением, но он не уберег ни Обито, ни Рин, невольно став виновником Четвертой великой войны шиноби. Он никак не смог помочь своему учителю и его жене, даже не был рядом, когда Наруто кто-то был нужен, даже Сандайме не сказать, что как-то пригодился. Все зря, все тщетно, все его вина. Какаши живет с ворохом сожалений, от которых никак не может избавиться. Все дорогие ему люди гибнут, никого ему спасти не удается. Даже вверенная ему команда, и та пострадала. Он должен был суметь удержать Саске от ошибки и глупости, должен был поддерживать Наруто, должен был помочь присоединившемуся к ним позже Саю, должен был быть другом для Ямато. Должен был быть хоть кем-то для Сакуры. Ей всегда доставалось меньше всего его внимания, потому что он, малодушно решив, что с ней и так почти нет проблем, возился с Саске. В последнем — а на деле далеко даже не последнем, — Учихе он видел себя и хотел уберечь его от ошибок. Не смог, не справился, подвел в том числе и Сакуру, которой обещал, что все будет в порядке. Не будет. Никогда не будет, а если и будет, то не его стараниями. Еще хорошо, что Наруто под свое крыло взял Джирайя-сама, а Сакуру — Годайме Хокаге. Его ученикам было лучше с кем угодно, но не с ним. Безопаснее с кем угодно, но не с ним, потому что Какаши весь соткан из ошибок, криво-косо залатан, чтобы не разваливаться. Всем лучше без него и без тех мыслей, которые крутятся в его голове. Ему особенно стыдно почему-то перед Гаем, потому что тот, даже видя его насквозь, продолжает верить, что в Какаши есть что-то хорошее. Но что хорошего может быть в нем, если в те ночи, когда он не засыпает, едва только упав в кровать, он дрочит на воспоминания о сексе с Сакурой, на саму Сакуру? Она его ученица, она младше него на тринадцать лет, она ему доверяет. Доверилась уже один раз, забравшись в его постель и на его член, прижавшись небольшой аккуратной грудью к его груди и уговорив его взять ее. Хотя, стоит признать, можно было и не уговарить, Какаши бы все равно не смог отказать. Это плохо, плохо, плохо и неправильно, но он кончает только тогда, когда представляет руку Сакуры на своем члене. Он кончает, когда представляет ее розовые губы пошло всасывающие головку его члена. Он кончает, когда представляет ее скачущей на нем и видит ее твердые розовые соски под закрытыми веками. Сперма белесыми каплями оседает не на светлой коже ее живота или ягодиц, а на его собственной ладони и постельном белье, иногда — на кафеле в ванной. Каждый раз Какаши обещает себе, что это последний. Каждый раз знает, что бессовестно себе врет. Сакура проникает ему под кожу, становится непреходящим наваждением, от которого он никак не может избавиться. Спасения от нее нет нигде: ни на работе, которая становится его своеобразной отдушиной, ни в объятиях проституток, которых Какаши нет-нет, а посещает. Ему не нужны отношения, потому что единственная женщина, которой он серьезно увлекся, вздыхает по своему товарищу по команде. Он бы многое отдал, чтобы заменить ей Саске. Зачем ей теперь уже точно последний Учиха? Что он может ей дать, когда не помнит даже, что такое быть с кем-то рядом, греть кого-то своим теплом и любить? Какаши признает, что сам он не великий мастер в этом деле, но даже у него больше шансов, чем у Саске, преуспеть, хотя бы потому что, что он хочет преуспеть. Что хочет Саске — тайна, покрытая мраком, та самая загадка, которую не разгадать. Он какое-то математическое уравнение из тех, которые придумывают на первую часть экзамена на звание чунина, в котором допущена ошибка, так что ответ никак не получить. Он даже Сакуру не любит, а кого любит — непонятно. Точно не рыжую Икимоно, с которой иногда спит. Точно не другую свою сокомандницу, тоже рыжую, но в очках. Наверное, он просто не любит никого, даже себя самого. Какаши пытается было с ним поговорить, думает образумить, но куда там. У Саске есть только одно верное мнение — его собственное, а остальные не имеют никакого значения. Бывший учитель для него никакой не авторитет. Прошло то время, когда к его окрику могли прислушаться, пускай теперь он и Рокудайме Хокаге. Саске лучше было бы уйти и никогда не возвращаться, но Какаши этого не говорит. Какаши просто надеется, что тот примет это решение сам, найдет себя где-то еще и не вернется. Но когда что-то было так, как хочет Какаши? Ястреба на свадьбе Наруто он провожает долгим взглядом, жалея, что не заметил птицу еще на подлете и не подстрелил. Сакура получает записку и меняется в лице, едва заметно улыбается. Какаши бы хотел заменить Саске, хотел бы, чтобы она не о нем думала, не его вспоминала, но этого не случится. Они не обсуждают проведенную вместе ночь, вычеркивают ее из памяти, вытравливают все образы из-под век. У нее это выходит, а у него нет. У нее получается любить, а у него не получается не любить. Он уже не знает, с каким счетом проигрывает этой жизни. Он хочет присвоить Сакуру себе, хочет звать ее своей, хочет видеть в ее глазах тепло и нежность. Жизнь в очередной раз щелкает его по носу, мироздание его не любит. Хочешь? Значит перехочешь. Когда в его кабинете появляются Саске и Сакура, Какаши понимает, что сейчас услышит что-то, что ему не понравится, и не ошибается: уходят на миссию. Вместе. Он хочет выставить Саске за дверь, хочет образумить Сакуру, хочет напомнить ей, что он лучше. Прямо здесь, в этом кабинете, на этом столе, чтобы она опять вскрикивала под ним, чтобы суматошно целовала в губы и крепко обнимала за шею и сжимала бока коленками. Чтобы Саске все услышал, понял и больше к ней не лез. Ничего такого он не делает, просто отпускает их вместе и прячет лицо в ладонях, делая глубокий вздох, чтобы собраться с мыслями и с силами. — Сакура ушла с Саске? — спрашивает Ирука, когда заходит к нему в кабинет и кладет на столе толстую папку с отчетами. Они занялись реорганизацией учебной системы, посчитав это необходимым делом после войны. Будущие поколения нужно учить иначе, готовить ко взрослой жизни более обстоятельно, чтобы они не были такими же потерянными, каким в свое время был тот же Какаши. — Я столкнулся с ними в коридоре. Лучше бы вы ее остановили. — Я думал, Ирука-сенсей, что вы похвалите меня за то, что я даю своим ученикам распускать крылья, — Какаши фальшиво улыбается, скрываясь привычно под черной тканью маски. Ирука смотрит на него и качает головой — любимый учитель Конохи видит его насквозь, и неважно, прячет Какаши свое лицо или нет. — Вы никогда не улавливали разницу между теми ошибками, от которых детей стоит предостерегать и теми, которые им нужно позволить допустить, — говорит он, а потом обращается к Генме, зашедшему в кабинет следом за ним. — Проследите, пожалуйста, чтобы Рокудайме-сама сегодня не задерживался на работе. В том, что он засиживается допоздна, нет ничего хорошего. — Мне все кажется, Ирука-сенсей, что вы нас всех старше, — добродушно усмехается Генма, перекатывая сенбон во рту. Он старше и Ируки, и самого Какаши, но только один человек в этом кабинете может зваться взрослым. — Мне все кажется, что присмотр необходим вам всем, — сетует Ирука, кидая еще один взгляд на Какаши, прежде чем удалиться. Вечером Генма действительно напоминает о том, что рабочий день заканчивается не в восемь и уж точно не в девять, и Какаши неохотно снимает мантию Хокаге. Идти домой он не хочет, но больше некуда и незачем. Сакура с Саске. Сакуре двадцать один год, а ему тридцать четыре. Сакура любит, а он втихаря забирается к ней домой через месяц после их последней встречи, чтобы просто вдохнуть аромат, который никак не может забыть: вишня, миндаль и корица, сладковато, но не приторно, самую малость душно и пьяняще. Если кто узнает, что он делает, то Какаши даже не знает, что будет. Он долго стоит посреди ее комнаты и смотрит на фотографии, прежде чем опускает ту, на которой они с Саске и Наруто, лицом на полку. Единственная гадость, на которую он оказывается способен. Ему не нужно было ее отпускать? Какаши вспоминает слова Ируки, но не знает, прав он или нет. Как Сакуру надо было остановить, чем? Загрузив работой? Напомнив о долге перед деревней? Признавшись в своих нелепых чувствах? Какаши влюблен как мальчишка, он страдает как мальчишка, переживает как юнец по девочке, которой не нужен. Он лишний и даже не запасной, потому что их с Сакурой связь — не связь даже, а так, баловство. Лучше бы он оттолкнул ее, когда она к нему пришла. Лучше бы не отпускал, чтобы она даже думать забыла о Саске. Лучше бы сам смог жить дальше и не зацикливаться. Из ее комнаты он выскальзывает никем не замеченный с тонкой футболкой, пахнущей пьянящей и сводящей его с ума вишней. Какаши казалось, что падать дальше уже некуда, но вот со дна постучали. Свободное падение будет продолжаться вечность.