Коноха. Апрель, 21 год после рождения Наруто.
Анастасия Сотникова — Иди к чёрту
+++
Признавать свое поражение неприятно, но Сакуре приходится смириться с тем, что она проиграла если не войну, то несколько боев точно. Она не знала, что представляла себе, когда отправилась на миссию с Саске, но явно не то, что они будут проводить куда больше времени в тишине, чем в разговорах. Он куда чаще оставляет ее в лагере, чем берет с собой, куда чаще ждет от нее помощи с чем-то настолько жалким, что у нее пальцы ломит от желания его коснуться; только не для того, чтобы приласкать, а чтобы смять его лицо кулаком. Сакуре обидно, что в его глазах она даже после войны та самая бесполезная девочка, которой была в академии. Ей обидно, что она не видит в его взгляде ни одобрения, ни гордости, ни восторга. Чувствовать себя желанной тоже не выходит, хотя больше ее задевает то, что он не видит в ней себе ровню. Сакура многого добилась, став лучше ученицей Годайме Хокаге, лучшим ирьенином Конохи, а то и мира. Это она может одним ударом разрушить здание и устроить землетрясение, а не кто-то еще. Это она, будучи девчонкой без клана, ступившей на путь шиноби, превзошла все ожидания. Сакура освоила и Бьякуго но Ин, ромбом оставшимся на ее лбу, и Соудзоу Сайсэй, во время работы которого ее даже убить невозможно, и даже запретную технику Тсунаде-сама, благодаря которой ей и три закона ирьенинов можно нарушать. Только всего этого мало, чтобы быть в глазах Саске кем-то. Сакура вспоминает гордый взгляд своей наставницы, ошеломленное и впечатленное выражение лица Наруто, радость в глазах Ино, радующейся за все ее достижения, и тихий восторг у Какаши-сенсея. Его она и вспоминает чаще всего, скучает так, что и сама не хочет разговаривать с Саске, а он и не пытается завязать диалог. Дура дурой; как ни крути, а только так ее и можно назвать. Надо было остаться в Конохе, но ей же приспичило пойти. Все ради любви, в которой Сакура с каждым днем уверена все меньше и меньше. Ожидания и реальность никак не сходятся, между ними нет ничего общего, и когда-то оброненные слова Акеми о том, что Сакуре нужно искать свою дорогу, кажутся как никогда верными. Может быть, дорога и была перед ней, выложена серой плиткой двух разных оттенков, но вместо этого ей понадобилось свернуть на еле заметную заросшую тропу. Теперь она стоит посреди дремучего леса как в прямом смысле, так и в переносном. Сакура вдыхает прохладный ночной воздух и прислушивается к звукам вокруг себя. Ей нисколько не страшно, просто грустно и одиноко, просто она чувствует себя лишней в жизни Саске, ненужной ему и страдает от безделья. Ей скучно, она не знает куда себя деть и чем себя занять, тяготится невозможностью применить все свои умения, потому что ей не дают этого сделать. Сакура словно вновь становится той глупой девочкой тринадцати лет, которая только и умела, что восторженно вздыхать при виде Саске, ругаться на Наруто и судорожно сжимать кунай. Обычно ей не стыдно вспоминать себя в те годы, потому что она гордится тем путем, который прошла, чтобы стать тем, кем она является сейчас. Сакура многого достигла, ей ничего не досталось просто так, всего она добилась долгим трудом. Дура дурой, потому что все это зря. Потому что ей опять тринадцать, а не двадцать один. Потому что Саске смотрит словно сквозь нее. Потому что здесь Сакура — не Сакура вовсе, а тень самой себя, привет из прошлого. Она в этом лесу себя теряет и отчаянно хочет отыскать. Она хочет домой. К костру Сакура возвращается как раз тогда, когда появляется Саске. Он окидывает ее взглядом и едва заметно поджимает губы. — Не стоит оставлять лагерь без присмотра, — коротко говорит он, ставя свою сумку около их палатки. Они спят в одной, но не спят вместе. То ли он ее не хочет совсем, то ли не хочет просто, Сакура не знает, она устала томиться неизвестностью. — Лагерь не был без присмотра. Я отошла на минуту, — спокойно отвечает ему Сакура, останавливаясь в паре шагов. Она рассматривает его с ног до головы, ищет то, что ей нравится — темные волосы и глаза, белая кожа, широкие плечи. Все настолько безличное, что ей становится не по себе. У Сая тоже темные волосы и глаза, как и у Ли, чьим телом можно залюбоваться, такое оно подтянутое. Темноволосые и темноглазые Шикамару и Киба. Плечи широкие у Чоджи и Генмы-семпая, светлая кожа у Шино и была у Неджи. Это такие общие черты, за которые глупо любить. Кажется, когда-то ей нравился его смех. Кажется, она не слышала его с тех самых пор, как он впервые покинул Коноху. Она теперь и звук-то этот вряд ли сумеет вспомнить. Сказать, что ей нравится в Какаши — преступно легко. Ей нравится его хитрый прищур и сеть морщинок, которая появляется в уголках его глаз. Ей нравятся его губы, особенно, когда они сложены в улыбку. Ей нравится его шрам, потому что Какаши замирает каждый раз, как она к нему прикасается. Ей нравится то, какие у него твердые мышцы живота, как они напрягаются, стоит только ее руке скользнуть по ним. Ей нравится даже то, как смешно топорщатся у него волосы на затылке. И родинки, на лопатках, которые она успела увидеть. Чтобы не думать о Какаши, которого сенсеем про себя она зовет все реже, Сакуре приходится крепко сжать руку в кулак. Это было один раз. Они не говорят об этом. — Я просил тебя остаться здесь, — в голосе Саске слышатся нотки раздражения. Сакура скрещивает руки на груди и смотрит на него, севшего на небольшой ствол дерева, который она принесла к костру, пока его не было. — Я тоже о многом тебя просила, — хмыкает она прежде, чем успевает себя одернуть. Саске вскидывает на нее взгляд, смотрит удивленно, но выражение лица у него теперь хотя бы живое. Сакура решает, что ей и этого хватит: она садится к нему на колени, обнимает ладонями лицо и целует. Сакура устает ждать чего-то непонятного, думает, что ей нужно, как и всегда, самой сделать шаг вперед. Саске, к счастью, решает не спорить с ней. То ли польщен ее вниманием, то ли испытывал ее, то ли еще что-то. Она уже не понимает, что происходит в его голове. Да и понимала ли когда-нибудь? Ей казалось, что Саске ей сам откроется, все расскажет о себе, и тогда у них все будет легко и просто. Дура дурой, раз так думала. В палатке Саске укладывает ее на спину. Он скользит по ее телу взглядом, и Сакура не чувствует ни стыдливого желания прикрыть оголенную грудь, ни игривого — выгнуть спину. Поцелуи Саске ей не сказать, что не нравятся, но она не может не вспоминать, как ее целовал Какаши. Ей не нравится сравнивать, ей неприятно от того, что она никак не может себя остановить. Это неправильно и подло, потому что у Какаши-то все было лучше еще и из-за возраста. Он опытный, а Саске нет, но разве влияет опыт на отношение? Сакура понимает, что Саске к ней не прислушивается. Осторожничает, делает то, что нужно, но не всматривается и не оценивает как и на что она реагирует. Влага между ног появляется не из-за его действий, хоть он и ласкает ее пальцами, целуя грудь. Сакура вдруг радуется, что не дождалась его. Так ей хотя бы не неловко, так она хотя бы может сделать вид, что ей хорошо. Непонятно только, верит Саске ей или нет. Вопросов он не задает: не спрашивает, был ли у нее кто-то до него, не интересуется, понравилось ли ей. Просто падает рядом и в порыве неожиданной нежности обнимает за плечи. Сакура знает, что от нее ожидается и подкатывается ему под бок. Нелепость какая-то, все должно было быть не так, а как — она не знает. В следующий раз Сакура не ждет чуда и опускает руку вниз, трет свой клитор, вспоминая, как это делал Какаши. Только благодаря этому она и кончает. Только чудом в этот момент не выдыхает его имя. Саске бы вряд ли понял. Она и сама не понимает ничего и только мрачнеет. Дура дурой, ругает Сакура саму себя, понимая, что залетела. Она ирьенин, лучшая ученица Тсунаде-сама и допускает такую оплошность. Как так вышло, сама не знает: видимо, так расстроилась, что кончает только с мыслями о Какаши, что забыла о защите. Лучше б она от радости, что Саске с ней, забыла, а так совсем все скверно. Саске-то, конечно, говорил о восстановлении своего клана, но вряд ли же предполагал, что так скоро. Сакура вообще даже не уверена, что он видит ее матерью своих детей. Себя она видит в Конохе, на любимой работе, окруженной дорогими ей людьми. И с ребенком, раз он уже есть. — Я беременна, — без каких-либо церемоний сообщает она Саске. Ей хочется сказать, что это ни к чему его не обязывает, что она хоть сейчас может вернуться в Коноху. Все же, Сакура большая и самостоятельная девочка, ей никто не нужен. Она хочет отпустить его и отпустить себя, но неожиданно Саске светлеет, и она готова поклясться, что видит в нем того мальчика, которого когда-то потеряла. Сакура дает себе последний шанс. Дура дурой.Коноха. Май, 22 года после рождения Наруто.
Нервы — Потери
+++
Саске и Сакура возвращаются в Коноху через год с маленькой дочерью на руках. Какаши узнает об этом еще до того, как те переступают порог его кабинета — всезнающие Котетсу и Изумо доносят о том, что великий коноховский мститель соизволил вернуться и вернуть их лучшего ирьенина. Про ребенка сообщают они же, и только поэтому Какаши удается хоть как-то сохранить лицо, когда он видит молодую семью. Он даже выдавливает из себя какие-то поздравления, искренне надеясь, что фальшь в его голосе незаметна. С самого начала было понятно, что эта миссия должна помочь Саске и Сакуре определиться, только вот он надеялся, что они решат разбежаться, и никак не ожидал появления ребенка. Может быть, они уже даже женаты. Может быть, они думают пожениться. Так или иначе, у них уже есть ребенок. Какаши сам себя высмеивает, потому что это его вина, если он ждал чего-то еще. Сакура любила Саске все эти годы, понятное дело, что она приняла его и простила за все. Она хотела получить свой счастливый финал, шла к нему с завидным упорством, и вот она здесь, прижимает к груди дочь, родившуюся в конце марта. Какаши должен радоваться если не за Саске, объективно не заслужившего такой любви, — с другой стороны, разве можно заслужить любовь? — то за Сакуру, сумевшую получить все, о чем она когда-то мечтала. Убедить себя в этом оказывается ужасно сложно, но Какаши всегда умел хорошо себе врать. Вот его самый главный талант, вот самая важная способность, вот то, от чего ему самому же и противно. Он делает вид, что радуется, а потом несколько ночей подряд ночует во дворце Хокаге, просто потому что не хочет идти домой. В его квартире пусто и пыльно, в его квартире никто не ждет его, в его квартире ему хочется повторить судьбу своего отца. Ему этого не простят, да он и сам себе этого не простит. Слишком много всеми было вложено сил в то, чтобы Какаши выжил, к тому же, он пообещал передать пост Хокаге Наруто, которому еще нужно набраться опыта. Своих учеников Какаши и так подводил достаточно часто, поэтому сейчас просто обязан перетерпеть. Когда-то покойный ныне Икимоно Амен, хлопнув его по плечу, сказал, что все поболит и пройдет. Осталось только дождаться, когда же это случится. Взгляды, которые кидает на него Генма, Какаши нервируют, поэтому он отпускает его пораньше, по сути, почти прогоняя. Он хочет быть наедине с собой, не хочет чувствовать себя еще более сломанным, чем он есть на самом деле. Ему и обсуждать ничего ни с кем не хочется, лучше быть погребенным под документами, потому что после прочтения очередного отчета в голове становится пусто-пусто. Большинство однотипные и скучные, но зато это та самая рутинная работа, от которой голова отключается. Оно и лучше, Какаши не хочет, чтобы она у него была включена. Можно было бы кнопку нажать, так он и нажал бы ее с радостью. Из кабинета он выходит поздней ночью. Покупает в круглосуточном магазине лапшу быстрого приготовления и немного сыра и бредет в сторону своей квартиры. Какаши сам не понимает, как его заносит именно на ту улицу, дом на которой сняли Саске и Сакура, но он ловит себя на том, что останавливается напротив их окон. Они распахнуты настежь, свет горит на кухне и в гостинной, значит, никто еще не спит. Странно, поздно же уже. Он подходит ближе и прислушивается к тихому голосу своей ученицы. — Ну, ладно тебе, чего ты плачешь, Сарада? — Какаши замечает Сакуру, меряющую комнату шагами. Ее волосы собраны в неопрятный хвост, лицо уставшее, а дочь на руках заливается плачем. Судя по всему, успокоиться девочка не может уже какое-то время. Саске, видимо, отсутствует, иначе бы Сакура не ходила туда-сюда одна, чуть не плача от бессилия. Какаши наблюдает пару минут, а потом не выдерживает: в ее окно он заскакивает без стука и без предупреждения, хорошо, что Сакура как раз стоит напротив него и не пугается. Хотя, кажется, она настолько устала, что даже Учихе Мадаре обрадовалась бы. Просто вручила бы ему внучку и велела бы успокоить, родственник он ей или нет? — Какаши-сенсей, — Сакура останавливается посреди гостиной и смотрит на Какаши влажными глазами. Не плачет, но уже близка к тому, чтобы расплакаться. — Я не знаю, что с ней. Я ее покормила, переодела, у нее ничего не болит, я проверила, но она никак не успокоится. Я не знаю, что с ней. — Где Саске? — спрашивает Какаши, роняя пакет на пол и подходя к Сакуре. Сараду он как-то не рассматривал, вообще даже не хотел, потому что переживал свою собственную боль и печаль, а теперь видит покрасневшее от криков и слез лицо девочки. Цвета Саске, но похожа она, как ему кажется, на свою мать. — Да какая разница, где он?! У меня она сейчас основная проблема, а не он, — восклицает Сакура, огрызаясь. Какаши это удивляет, но он решает не задавать лишних вопросов, потому что сейчас в самом деле не до Саске, которого, как обычно, нет там, где он нужен. — Давай я с ней посижу, а ты сходишь в душ или вообще ляжешь спать? Закрой дверь в спальню, чтобы не слышно было, а мы с Сарадой-чан тут будем, — предлагает ей Какаши. Сакура смотрит на него ровно мгновение, прежде чем вручает ему дочь и молча выходит из комнаты. Хлопок двери в ванную настолько громкий, что заглушает даже детский плач. Какаши остается наедине с Сарадой, ничуть не удивленной этой неожиданной сменой рук. Она все так же плачет, пока он судорожно вспоминает, что с Мираи делала Куренай, когда та себя так вела. Кажется, самое главное — не нервничать и не суетиться. Он делает глубокий вдох, садится с Сарадой на диван, устраивая ее поудобнее, и просто начинает с ней разговаривать, покачивая ее. Вряд ли это он такой молодец, но в какой-то момент она затихает. Скорее всего выдохлась, вот и успокоилась, но Какаши и этому рад. Сарада смотрит на него темными глазами, моргает и засыпает. Она, пожалуй, хорошенькая. Для младенца ее возраста, естественно, главное, что больше похожа на Сакуру, а не на Саске. Хотя, разве есть разница? Только если для Какаши, у которого в голове образ другого ребенка: с серыми волосами и зелеными глазами. Глупо. Этого никогда не будет. Какаши так увлекается своими мыслями и дурацкими фантазиями, что вернувшаяся в гостиную Сакура едва не застает его врасплох. Она, завернутая в одно полотенце, садится на подлокотник дивана и просто молча смотрит на них. Выглядит девушка намного лучше, чем когда уходила, и Какаши по-настоящему сложно не смотреть на то, как капли воды стекают с ее волос на ключицы и вниз, к груди. На ее голые ноги смотреть немного безопаснее, хоть полотенце и скрывает примерно ничего. Во всяком случае, он точно знает, что под ним. Воспоминания жгут внутреннюю сторону век. — Замечательно. Оставайся жить тут с нами, с меня двухразовое питание, — шутит Сакура, забывая о том, как обычно обращается к нему. То ли от радости, то ли от усталости, ему все равно. Какаши ведь не хочется, чтобы она видела в нем только своего учителя. Хотя, будь оно так, она бы вряд ли легла к нему в постель. — Я могу и согласиться. Вряд ли Саске это оценит, — то, как дергается плечо Сакуры ему совсем не нравится. — Так где он? — Ушел проветриться, — отвечает она, поджимая губы. — Еще вчера. У нас этот концерт второй день, но Саске оказался к такому не готов. — Его… — начинает было Какаши, хотя сам не знает, что именно хочет сказать. — Можно понять? — Сакура приподнимает бровь и встает на ноги. — Можно. Но я не хочу понимать. Я могу сообразить что-то на ужин и на завтра, постелю тебе здесь, если хочешь. Какаши не знает, почему она предлагает ему остаться. Может, чтобы позлить Саске. Может, чтобы не быть одной. А может, ей просто хочется, чтобы он был рядом. Какаши запрещает себе надеяться на последнее. Утром он просыпается на тихий голос Сакуры, кормящей Сараду. Вместо того, чтобы им не мешать, он говорит, что приготовит завтрак. Саске дома так и не появляется. Видимо, занят.