Письмо и медальон

Не помню сколько времени прошло после той ночи, наверное, лун семь или восемь, тогда я, наконец, перестала постоянно думать о медальоне. Торин больше не говорил со мной про свою возлюбленную и мне даже стало казаться, будто всё это мне приснилось. Ничего не выдавало изменений, только подвеску Дубощит теперь носил в кармане накидки, а не на шее. Обычно лошадь Торина скакала впереди всего отряда, ведя остальных за собой, в то время как моя кобылка была очень старой и медленной, поэтому плелась где-то в конце строя. Я не жаловалась, потому что сзади удобно было тайком любоваться суровой, но красивой внешностью нашего предводителя. Но в этот день почему-то всё было не так. Отряд вел конь Двалина, а Торин замедлил ход своей лошади и вскоре поравнялся со мной. Он завёл разговор о чем-то незначительном, но всё это время я чувствовала, что он ходит вокруг да около темы, о которой не решается заговорить. – После того дня, когда медальон потерялся, я много думал об его важности, – вдруг заговорил он, задумчиво поправляя свою накидку одной рукой, а другой держа поводья. – Важен, конечно, не только медальон, – догадалась я. Дубощит сохранил серьезное лицо. – Поступил ли я плохо, покинув её без обещаний? И это было определённо то, что волновало Торина. Видимо, даже мудрых правителей и храбрых воинов волнуют проблемы на личном фронте. Ни один мускул на лице Дубощита не дрогнул, но я с лёгкостью уловила его тщетные попытки сохранить голос ровным и серьезным. Быть может, он просто не хотел показаться слишком легкомысленным. – Возможно, – сказала я. Торин нахмурился, кажется, он хотел услышать не такой ответ. Я пожала плечами. – Извините, я подумала, что вы хотите знать правду. – Справедливо, – кивнул он. – Так значит, будет крайне непорядочно послать за ней, если всё сложится удачно? Торин даже не подозревал, как его слова ранили меня. Мне хотелось ускориться и оставить его позади. А может лучше упасть с лошади на сырую землю? Я даже представила, как, должно быть, перепугаются все остальные. – Возможно, – вновь сказала я, потому что придумать что-то другое уже не хватало сил. Дубощит погрузился в раздумья. – Я видел, ты часто пишешь письма... – Неуверенно начал он, всё ещё сомневаясь в своём предложении. – Я подумал... Быть может, ты могла бы посоветовать мне что-то... Что-то более красноречивое... – Конечно, – кивнула я, даже не оставив себе времени на раздумья. Изумлённый Дубощит расплылся в мимолётной улыбке, тут же выражая свою благодарность. Я сказала, что только рада помочь, хотя на душе скреблись кошки. *** Мы начали работу над письмом уже в Озерном городе. Я сидела за старым деревянным столом, разложив бумагу и другие письменные принадлежности перед собой, Торин в задумчивости ходил по комнате и диктовал мне свои мысли. Иногда я исправляла его или предлагала добавить что-то от себя. Дубощит был крайне серьёзен в этом плане, поэтому несколько раз мы начинали писать письмо заново. Для меня это было настоящим мучением. Любое слово, сказанное Торином, ранило сильнее меча и даже самой остро заточенной стрелы. Ничего из того, что я когда-либо испытала в бою, не могло с этим сравниться. В минуты его раздумья я не сводила глаз с часов. С каким трудом передвигалась самая длинная стрелка на циферблате! Остальные, кажется, и вовсе остановились. Когда письмо было готово, моё горе ненадолго отступило. Я прочитала получившийся текст, и он даже показался мне слишком сдержанным. В нём не было никаких прямых признаний или описаний бушующих чувств, лишь только поверхностные намёки. Я задалась вопросом, что являлось причиной этой сдержанности: гномий менталитет или его чувства и правда были такими холодными? Торин остался доволен письмом. Прочитав его пару раз, он одобрительно кивнул. – То что нужно. Хорошая работа. Ты очень талантлива. – Умение писать вовсе не талант, – отмахнулась я. И начала складывать листья в стопку, стараясь не поднимать глаз на Торина. – Когда по-твоему мне лучше отправить его? – В тот же день, как вернёте гору, господин. Думаю, она будет счастлива быть первой, кому вы написали. – Очень хорошо. Должно быть, у тебя есть опыт в сердечных делах? Я встретилась с его взглядом на пару секунд и отвернулась. – Я бы не сказала, что это опыт... Меньше всего мне хотелось показаться ему распутной или непорядочной. Дубощит уловил мою интонацию. – Я не хотел как-то обидеть тебя. Я неимоверно благодарен за твою помощь. Наверное, мой взгляд был таким опустошенным, что Торин не на шутку забеспокоился. – Я разбередил старые раны? Он ласково коснулся моего плеча. Мое сердце затрепетало перед тем как вновь разбиться на тысячи осколков. Я встала из-за стола, ловко выворачиваясь из его ладони. – Я вижу, как ты пытаешься погасить своё пламя, – усмехнулся гном, с улыбкой наблюдая за мной. – Но ветер вновь раздувает его. Я стала быстрее убирать вещи со стола, чтобы поскорее избавить себя от мучений и выбежать на улицу. Торин говорил о моих чувствах так точно, хотя и не догадывался, что напрямую связан с ними. И это сводило с ума. – Придёт время и ветер стихнет, а угли остынут, – возразила я. Я так боялась посмотреть ему в лицо! Боялась, что мои глаза выдадут меня. Но перед уходом я мельком взглянула на него и увидела светившуюся на его лице надежду, которой у меня уже не было. Он хотел протянуть руку помощи, чтобы утешить, но не сделал этого. Наверное, вспомнив, что мы не так уж близки, он позволил мне попрощаться и выйти на улицу. В доме тёти было не очень тепло, зато вкусно пахло ужином. Вернувшись, я обняла тётю, но от еды отказалась, сославшись на усталость. Потом зашла в свою комнату, скинула с плеч пальто, прыгнула на кровать и заплакала. *** Находится в компании теперь давалось мне в тягость. Пока отряд готовился к продолжению похода, я много времени проводила отдельно. Ходила по мокрым, холодным улицам Озёрного города и всё вокруг будто кричало мне «Иди на юг! Там будет лучше». Я думала, что, уехав, смогу забыть его. Мне хотелось, чтобы ветер, наконец, стих. Незадолго до отплытия к Эребору моя тётя заболела и больше не могла вести хозяйство самостоятельно. Я восприняла это как ещё один знак свыше. Переборов гордость и стыд, я попросила Торина позволить мне остаться в Озерном городе. Здесь же оставались его племянники, один из которых, Кили, был ранен. – Наш народ никогда не забудет твоей помощи, госпожа, – сказал Дубощит, и мне даже показалось, будто ему было грустно расставаться со мной. – И я никогда не забуду тоже. Я пообещала приглядеть за его племянниками, и мы разошлись на доброй дружеской ноте. Я чувствовала, что он не хотел отпускать меня, но, может быть, это всё мои фантазии? Почему вдруг я стала сомневаться в своём решении? Это было вечером, а утром следующего дня отряд Торина должен был продолжить своё путешествие уже без меня. Опять всю ночь я не смыкала глаз, сон обошёл меня стороной. Я суетливо мерила шагами свою комнату, прикусив губу от волнения. Потом мой взгляд упал на конверт, лежащий на полке над камином, и я поняла, что это письмо, которое мы с Торином написали для его возлюбленной. И как бы сильно мне не хотелось бросить этот конверт в огонь, я решила вернуть его утром. Дубощит не должен был забыть эту вещицу в Озерном городе. – Почему не идёшь спать, дорогая? – Послышался голос у двери. Я вздрогнула от неожиданности и крепче сжала конверт в руках. – Ложись, тётя, и я тоже скоро лягу, – я растерянно оглянулась. – Знахарь говорил, тебе нужен постельный режим. Она не послушала меня, только прислонилась к дверному проёму головой и устало вздохнула. – Что с тобой, дитя? – Спросила она. – Твои щёки раскраснелись. У тебя жар? Я поспешно приложила руки к щекам. Действительно, огонь в камине едва согревал комнату, а мне было жарко, ужасно жарко. – Тётя, мне важно твое мнение. Не задавай вопросов, только ответь. Если бы ты любила кого-то, но знала, что этот человек любит другую, ты бы призналась ему? Она с пониманием кивнула. – Если бы от этого мне стало легче, то – да. Иногда лучше не держать всё в себе, дорогая. Освободи себя от страданий, но ничего не жди от него в ответ. Я схватила первый попавшийся лист бумаги и принялась выводить на нём буквы. Тётя ещё немного постояла у дверного проема, но потом оставила меня в одиночестве. Это не было необходимостью, потому что я уже не замечала ничего вокруг. Всем моим вниманием овладели немного пожелтевшая бумага и чернильные пятна на ней. Когда я отправилась к пристани, откуда должны были отплыть лодки с низкоросликами, в моей сумке лежало уже два конверта: один для возлюбленной Торина, второй для него самого. Мне казалось, что будет разумнее дать ему прочитать моё признание где-то вдалеке от меня, чтобы не обременять Дубощита. Мне не нужны были его слова утешения. Гномы были рады видеть меня, а милый добрый Бильбо даже пригласил меня навестить его как-нибудь в Шире. Всё было чудесно, но лишь до той поры, пока я не заметила висящий на шее Торина медальон. Меня словно кипятком обдало. Полный энтузиазма Дубощит направился ко мне, а я застыла на месте, не в силах пошевелиться. Он что-то сказал мне о том, как рад, что я пришла проводить отряд в дорогу, но я уже не слышала. В миг моё признание, запечатлённое на бумаге, показалось мне глупым и ненужным. Мне представилось, что Торин прочтёт его и засмеётся своим низким и бархатным голосом, потом подумает о том, как я глупа, и будет рад, что я осталась в Озерном городе. Когда пришло время отплывать, я достала из сумки лишь один конверт – тот, что принадлежал его возлюбленной, – и быстрым движением вложила его Торину в руки. Он почему-то хотел возразить мне и вернуть конверт, но помешал позвавший его Двалин. Через пару минут лодка отплыла, провожаемая радостными возгласами жителей Озёрного городка, а у меня по щекам текли слёзы.