Письмо и медальон

В дни нападения Смауга я была в Озерном городе. Помогала детям и старикам забраться в лодки, чтобы отплыть от горящих в драконьем пламени деревянных построек и домов. Но пришло время, и долгая, страшная ночь уступила место приходу нового дня. Я так отчаянно держалась за жизни в ни в чём не повинных жителей сожжённого городка, что даже не успевала думать о себе и своём личном несчастье. Моя тётя, несмотря на свою болезнь, продолжала помогать пострадавшим. Я просила её остановиться и отдохнуть, чтобы не сделать самой себе хуже, но она не слушалась. Тётя ходила в толпе и раздавала нуждающимся тёплые одеяла, я перевязывала ногу раненому Кили, а дочери Барда помогали мне. Они были совсем юными, но очень добрыми и сообразительными. – Мы отправимся к горе с минуты на минуту, – сказал Кили, когда я уже закончила. – Ты с нами? Я замялась и в сомнениях оглянулась через плечо, пытаясь глазами найти в толпе свою тётю. Вместо этого мой взгляд упал на лучника, подходящего ближе. – Папа! Папа! – Закричала Тильда, с разбегу прыгая к нему в объятия. Сигрид тоже оставила пост моего помощника, чтобы обнять отца. – Вы целы? Нигде не поранились? – Спросил Бард своих дочерей. Сигрид прощебетала, что их невредимость – моя заслуга, и позвала меня к ним. Я смутилась, но, поймав благодарный взгляд лучника, поднялась со своего места и пообещала Кили вернуться к нему через минуту. – Не знаю даже, как вас отблагодарить, – сказал Бард, но я лишь отмахнулась. – Пожалуйста, оставайтесь с нами. Ваша помощь неоценима. – Пожалуйста, оставайтесь! – Запищала Тильда. – Вы же не оставите нас и свою тётю? Я колебалась. С одной стороны там, в Эреборе, был мой отряд и Торин, которого я так пламенно любила, но в то же время здесь, в обломках Озёрного города, оставались куча пострадавших мирных жителей, а ещё и моя тётя, так отчаянно посвятившая себя благому делу. У меня перед глазами всплыл образ Дубощита с медальоном на груди, и сердце защемило от боли. Нет, я должна была его забыть. *** Направляясь в Дейл в толпе людей, потерявших свой кров, я много размышляла. Как обычно, мучалась от своих же мыслей и наводила на себя тоску. Дети Барда, которым я, видимо, очень понравилась, пытались развеселить меня, поэтому, чтобы не огорчать их, мне приходилось надевать маску улыбки. С башен Дейла было видно горящие в Эреборе печи, и я представляла как, должно быть, счастливы сейчас мои низкорослые товарищи. – Бард старается не говорить об этом, но грядёт война, – сказала моя тётя, когда Убийца дракона вернулся от Эребора с переговоров. Я взглянула на детей, но, к счастью, они сидели достаточно далеко и не могли нас услышать. – Ты видела армии эльфов, пришедших из Лихолесья? Я кивнула. – Что им всем нужно от гномов? – Зачем-то спросила я, хотя и так знала ответ на свой вопрос. – Теперь, наверное, всё Средиземье знает, что дракон, охранявший гору, мёртв, – продолжила тётя. – Говорят, там золота немерено... Я взглянула на Одинокую гору и вздохнула. Издалека была видна огромная каменная стена у ворот, возведенная Торином и его отрядом, чтобы отгородиться от беженцев из Озёрного города, то есть, от нас. Все говорили про безумие, проснувшееся в Дубощите после возвращения Эребора, но мне плохо верилось, что Торин может быть настолько алчным. В тот же день поздно вечером меня позвали в штабную палатку, где меня хотели видеть Гэндальф и Трандуил, недавно прибывшие в Дейл. Бард настоял на моём присутствии на королевских переговорах, и я ощущала всю серьезность и значимость этого мероприятия. Я мучалась от нарастающей тревоги и вспоминала слова тёти о приближающейся войне. – Так это вы тот воин, которого так нахваливал Митрандир, – немного самодовольно сказал лесной король после моего приветственного поклона. – Смертная женщина? – О, будь уверен, Трандуил, если бы не она, отряд Торина не смог бы добраться даже до Ривенделла, – сказал Гэндальф, расстилая на столе карту окрестностей. Эльф прошёлся по мне оценивающим взглядом, а Бард снисходительно улыбнулся. Вскоре догадки о начале войны подтвердились: я узнала, что армия лесных эльфов должна начать своё наступление на рассвете. С ними же должны были пойти и некоторые воинские отряды людей. Как одного из самых лучших воинов, меня хотели видеть сражающейся в этом строю. Я ни за что бы не стала воевать против Торина. Я так и сказала им об этом. Трандуил был возмущен больше всех. – Люди, эльфы, гномы – мы все должны объединиться! – сказал Гэндальф, прерывая нашу словесную перепалку с королём лесных эльфов. – Грядёт война пострашнее вашей стычки с гномами! Армия орков на подходе. Наш враг призвал все свои силы. Неизвестно, сколько бы ещё продолжались эти королевские переговоры, а точнее, "королевские споры", если бы не появился Бильбо. Он принёс с собой заветный камень – Аркенстон, который так искал Король-Под-Горой. Свидеться с полуросликом было неимоверной удачей, и это помогло мне воспрянуть духом. *** Я сразу сказала тёте о том, что пойду на поле боя. Она пыталась отговорить меня, но, поняв, что я не передумаю, смирилась. Казалось бы, сколько наших людей погибло от пламени дракона! Но вот я опять в кольчуге, с мечом в руках, готовлюсь к началу сражения. Сколько же бедных людей, эльфов и гномов погибнет теперь?.. Кем только я не успела побывать во время Битвы Пяти Воинств и после неё! Я была умелым воином, когда срубала головы орков своим мечом, я была сестрой милосердия, когда перевязывала раны пострадавшим, и даже няней, когда утешала потерянных, напуганных детей. Где-то там, во время сражения, едва успевая обороняться, я увидела Торина и свой отряд, тоже бегущих в атаку. Думаю, в тот момент моё сердце пропустило удар. Уже потом, когда люди убирали тела погибших с поля боя, я узнала, что Дубощиту удалось убить Азога Осквернителя, но сам он был тяжело ранен и доставлен в лазарет в едва дышащем состоянии. Я почувствовала, будто всё внутри меня перевернулось. Я бежала в лазарет так быстро, как только могла. Торин спал. Он дышал едва слышно, но всё же дышал. Бегающие вокруг целители позволили мне остаться у его койки и даже любезно предложили свободную табуретку. – Позови меня, когда он придёт в сознание, – сказал Оин перед тем, как убежал помогать другим раненым. Я медленно выдохнула с облегчением: я уловила с какой уверенностью Оин считал, что вскоре Дубощит придёт в себя. Обнаженная грудь Торина была перевязана бинтами, пропитанными темно-красным цветом. Его сильные руки были в синяках и царапинах, уже обработанных, но ещё не заживших. Я взглянула на его шею и не увидела там медальона. Быть может, Торин потерял его во время сражения, быть может, целители сняли цепочку, когда перевязывали его тело бинтами. Среди гула толпы я вдруг услышала бой часов где-то вдалеке и вспомнила о своей запланированной встрече с Бардом. Я обещала помочь ему в Дейле, и нужно было уже уходить, но какая-то неведомая сила удерживала меня в лазарете. Поймав за руку пробегавшего мимо парнишку, я попросила его передать Барду, что опоздаю. Он пообещал выполнить мою просьбу, и я вновь вернулась к пропитанным кровью тряпкам. Мне хотелось быть рядом, когда Торин придёт в сознание. Я верю, что мои молитвы были услышаны. Иначе как можно объяснить, почему к почти бездыханному телу вновь вернулась жизнь? Веки Торина дрогнули и с трудом поднялись. Я почувствовала, сколько усилий ему потребовалось приложить, чтобы открыть свои ясные голубые глаза. Его сухие, потрескавшиеся губы приоткрылись, и Дубощит попытался что-то сказать. В порыве радости и сострадания одновременно я наклонилась к его лицу как можно ближе, пытаясь разобрать его шёпот. И хотя он в итоге не издал ни звука, по его губам я прочла два имени "Фили, Кили". – Возрадуйтесь, господин, ваши племянники живы. Оин сказал их раны не так глубоки и болезненны, как ваши. Его напряжённость сменилась долгожданным облегчением, и Торин вновь прикрыл глаза, расслабляясь. Я оглядела лазарет в поисках Оина. – Извините, вы не видели здесь лекаря-гнома? – Спросила я у одной из сестёр милосердия. Она отрицательно покачала головой. Я пыталась говорить с ней очень тихо, чтобы не нарушить покой Дубощита. Но он, видимо, только сейчас признал голос той, что стояла возле его койки, и в мгновение раскрыл свои глаза. Я ощутила, как лёгким касанием, что давалось ему с трудом, он попытался достать до моей руки. Когда наши пальцы ласково соприкоснулись, губы Торина прошептали моё имя. Я уставилась на него в изумлении. Мне нужно было позвать Оина, но от одного лишь прикосновения все мысли смешались в кучу. Казалось, Торин удержал меня своим умоляющим взглядом. Внезапно у меня перед глазами появились медальон с рунами на кхуздуле и письмо, которое было уже наверняка отправлено его возлюбленной. Я освободила свою руку, низко поклонилась Королю-Под-Горой и отправилась на поиски лекаря. Едва успев сообщить Оину о состоянии Дубощита, я тут же была перехвачена Тильдой и Сигрид. Очень пылкие, эмоциональные, они сжали меня в своих объятиях, и мы втроём плакали и смеялись, что остались живы. Потом я вспомнила о своей встрече с Бардом и мы направились в сторону Дейла. – Ты цела? – Заботливо спросил Убийца дракона, только я оказалась рядом. – Кто-то из этих орочьих отродьев ранил тебя? Я смутилась и прикрыла рукой свой шрам на лице. – Просто царапинки. Жива, и на том спасибо. – Я проведу тебя к лекарю... – Не стоит, – перебила я. – Я только что от него. Вежливо поинтересовавшись о здоровье моей тёти, он, наконец, перешёл к делу. Бард стал говорить о перестройке, в которой нуждался Дейл, делился своими мыслями о том, куда поселить беженцев с Озёрного города. Он был так увлечён разговором, что не замечал, как я время от времени впадала в раздумье и пропускала его слова мимо ушей. Лучник показывал мне старые Дейловские постройки, сожженные когда-то давно драконом, а мой взгляд вновь и вновь возвращался к возвышающейся неподалеку Одинокой горе. Телом я была здесь, а душой – в Эреборском лазарете.