Письмо и медальон

Стараясь помочь людям Эсгарота найти крышу над головой в Дейле, я много времени проводила с Бардом. Он казался мне хорошим человеком, прирожденным лидером, но не больше. Тем не менее, наши отношения породили среди людей некоторые слухи. Даже глаза моей тёти стали блестеть незнакомым для меня огоньком, объяснить который я никак не могла. – Только слепой не заметит, как Бард смотрит на тебя, дорогая, – сказала она мне однажды, когда я вешала шторы на старые облезлые окна в нашем временном доме. Лучник обещал подобрать для нас жильё получше, когда Дейл восстановится. – Тогда я слепа, – улыбнулась я, потому что не воспринимала этот разговор всерьёз. – Наверное, он хочет жениться на тебе, – задумчиво сказала тётя. Шторы выпали у меня из рук и с приглушённым стуком упали на пол. Я и сама чуть не свалилась, едва удерживая равновесие на шатком стуле. Думать о Барде в таком плане мне ещё ни разу не приходилось. Я была уверена, что его доброе отношение ко мне основано лишь на нашей милой дружбе с его детьми. Поэтому я тут же стала возражать тёте и объяснять, что все эти слухи – всего лишь глупые догадки местных сплетников и сводников, не имеющие ничего общего с действительностью. Моё сердце уже давным давно принадлежало другому мужчине, которому, к моему же несчастью, не было до него никакого дела. – Быть может, ты могла бы подумать над моими словами? – С нежным утешением продолжила тётя. – Конечно, ты должна решить всё сама. Но не всю же жизнь убиваться по тому, кто любит другую? Я понимала, что тётя не забыла про мой недавний вопрос и ей было любопытно узнать, кому было адресовано то письмо. Но я молчала, да и она, видимо, боялась разбередить незажившие раны, поэтому лишних вопросов не задавала. Я подумала о судьбе своего признания: письмо осталось в сумке, забытой в доме тёти в Эсгароте, и сгорело вместе с остальными вещами от пламени дракона. Это было символичное прощание с чувствами, только они почему-то меня не покинули. *** Оин сразу сказал нам не рассчитывать на быстрое выздоровление Торина. Его раны – особенно та, что была на груди, – всё ещё несли смертельную опасность для здоровья и жизни. Мудрые целители делали всё возможное для скорейшего выздоровления Короля-Под-Горой. И хотя Дубощит занимал особенное место в моём сердце, я переживала не только за него. С разрешения лекаря я стала навещать молодых гномов и других своих пострадавших товарищей, предлагала свою помощь, даже если она была не нужна. Так что со временем люди усвоили, что если кто-то искал меня, он обязательно находил меня в лазарете. – Вы случайно не в лазарет, госпожа? – Спросил меня как-то раз юный почтальон, встретив на улице. – Всё верно, – кивнула я. – Будьте добры, отнесите туда несколько писем. Я бы и сам отнёс, но дел невпроворот... Я согласилась, и он с благодарностью вручил мне небольшую стопку. Раздать письма раненым означало принести лучик света в их пасмурный день. Я знала, что письма родных могли улучшить чье-то настроение, особенно тех, кто целые дни проводит на больничной койке, и это было большой честью для меня. Я принялась рассматривать конверты, разбирая кому какой я должна была принести. Мое внимание привлек тот конверт, что аккуратным круглым почерком – сразу видно, женским, – был адресован Торину Дубощиту. Отправителем была гномка из Синих гор с причудливым, но таким же красивым, как и ее почерк, именем. В глубине души я надеялась, что это письмо отправила сестра Торина, но потом увидела, что следующие три конверта были от Дис: два сыновьям и один брату. Значит, первый был не от нее. "Это случилось, – поняла я. – Торин отправил письмо своей возлюбленной, и вот, наконец, пришёл ответ". Наверное, она ужасно переживала за своего единственного... Быть может, именно благодаря ее молитвам, а не моим, Дубощит вернулся к жизни? Вселяли ли в нее страх слухи о драконьем недуге? Мечтала ли она оказаться здесь, в лазарете, вместо меня? Когда я разнесла все письма адресатам, в моих руках осталось только два конверта и оба для Торина. В миг я ощутила ту горькую власть, что я получила, будучи почтальоном. Я могла избавиться от одного письма и никто бы не узнал. Я могла бы принести Дубощиту только тот конверт, что прислала ему сестра, но был бы мой поступок честен? Разве могла я так поступить с человеком, которого люблю? Встретившийся по пути Оин сказал мне, что Торину всё ещё трудно говорить. Я пообещала не давать ему поводов для переживаний и с неуверенностью приблизилась к койке раненого. – Пришла... – Прохрипел Дубощит, когда я оказалась рядом. – Ничего не говорите, господин, – внезапно моя скованность отступила и я присела на край его постели. – Давайте говорить буду я. Я начала болтать первое, что приходило на ум, лишь бы завлечь Торина в свой рассказ и не оставить ему времени на разговоры. Я рассказала о том, как навещала его племянников, и что они продолжают проказничать, даже будучи в лазарете. Потом рассказала о Дейле и о моём новом жилье вместе с тётей. Я думала, что эта тема будет ему неинтересна, но тем не менее, Торин внимательно слушал меня и иногда на его лице выступала вымученная улыбка. Наверное, лежать целые дни напролёт в больничной койке было таким скучным занятием, что даже моя чепуха приносила ему удовольствие. – П...Письмо... – с сопровождающим кряхтением начал Дубощит, как только я замолчала. Я вспомнила про конверты в моём кармане, и сердце ушло в пятки. Он слабо попытался произнести это слово еще раз, перед тем как я его остановила. — Письмо? Вы говорите "письмо"? Он кивнул с облегчением. Моё предположение было верным. – Видимо, вас уже оповестили... – Мои губы приподнялись в нерешительной улыбке, и я достала два конверта. – Оба из Синих гор. Его следующее моргание длилось дольше, чем первое. Я смутно понимала его чувства: недоумение или разочарование? Торин попытался повернуть голову из стороны в сторону, но поморщился и остановился. – Пожалуйста, лежите спокойно, – мой голос прозвучал испуганно. Он повиновался. Я не знала что делать с конвертами. Торин был слишком слаб, чтобы взять их в руки и начать читать. – Это от неё? – Спросила я после того, как зачитала вслух имена отправителей. Дубощит одобрительно моргнул, едва заметно кивая. – Тогда я оставлю письма на тумбочке, и вы чуть позже их прочитаете. – П-подожди… — начал он. – Тсс, ничего не говорите, – перебила я, переживая, что он попросит прочитать ему эти письма. Я знала, что достаточно сильна, чтобы выдержать душевные мучения, но это было уже за гранью вообразимого. Между бровей Дубощита образовалась небольшая складка, он явно был недоволен тем, что должен быть немым. Он снова посмотрел на меня и попытался заговорить, но вместо этого его прервал приступ кашля. Прошло несколько секунд, но кашель не прекратился, и я увидела тонкую струю крови из уголка его рта. До смерти перепуганная я побежала за Оином или любым другим лекарем. Агония Торина всё не унималась, и к койке сбежались сразу несколько целителей. – Что случилось, девочка? Что случилось? – Оин был напуган не меньше меня. – Он… он пытался заговорить. Я несколько раз извинилась и даже предложила свою помощь, но сестры милосердия вежливо попросили меня уйти. В коридоре я всё ещё слышала суматоху, в которой работали лекари, и чувствовала себя ужасно виноватой за страдания Торина. Ведь Оин предупреждал, что ничто не должно обременять короля во время его выздоровления. Быть может, мне нужно было перебороть свою слабость и прочесть эти письма ради него? *** Потом я с головой погрузилась в работу. Тётя переживала, что я сведу саму себя в могилу, но мне обязательно нужно было занять свои руки. Иначе бы я сошла с ума от собственных мыслей. Я уходила из дома на рассвете, приходила поздно вечером. В Дейле было много работы: я принимала поставки продовольствия из Лихолесья, а через пару часов уже присутствовала на реконструкции какого-нибудь здания. Без меня не обходилось ни одно совещание в городе. – Твоё трудолюбие достойно уважения, – говорил Бард каждый раз, когда мы встречались. Он всегда смотрел на меня очень доброжелательно и вежливо, почти так же, как это делал Торин. Но ведь Дубощит не мог любить меня, значит, Бард тоже. Торин продолжал проводить большую часть своего выздоровления отдыхая. И хотя восстановление короля шло хорошо, Оин не допускал возникновения каких-либо переживаний. Избегая искушения заговорить и, возможно, снова расстроить Торина, я приходила посреди ночи, когда Оин был на дежурстве, а Дубощит крепко спал. – Как он? Выглядит счастливее обычного, – спросила я лекаря шепотом. Торин улыбался во сне. – Не могу не похвастаться, – весело ответил Оин. – Он достаточно окреп, чтобы, наконец, самостоятельно занять себя чтением. – Должна ли я принести какие-нибудь книги в следующий раз? – Возможно. Он спрашивал о тебе, девочка. Хотел, чтобы ты зашла сюда днём. Я успела отвернуться перед тем, как нежная улыбка появилась на моём лице. Ровно до тех пор, пока мой взгляд не упал на раскрытые конверты от писем. – Оин, эти письма... Вот что он, должно быть, читал? – Да-да, точно, письма. Теперь счастье Торина стало очевидным для меня. – Он что-то сказал тебе про них? – О, я разрешил ему немного поболтать об этом, – Оин усмехнулся над воспоминанием. – Он сказал: «Всё так и должно быть» и улыбнулся до ушей. И потом этот упрямый парень стал раздавать указания слугам! Будто это не он сражался за жизнь на больничной койке совсем недавно... Оин снова тихо посмеялся и с гордостью продолжил рассказывать об удивительном выздоровлении своего короля. Я ушла настолько поспешно, что он не успел договорить.