8 июня 1944 г.
Дорогой Сэм, Что ж, я таки добрался до Франции! Пишу об этом так, будто и сам удивлен, но путь сюда был нелегким. Мы многих ребят потеряли. Я отбил многих, кого мы могли бы потерять, но даже при этом многих мы лишились. Как я написал, пришлось нам несладко. О том, что происходит сейчас, рассказывать особенно не могу — всегда есть риск, что письмо перехватят, — но помнишь, как мы играли с МакХьюэнами, когда ты был в третьем классе? В домиках на деревьях: форт девочек против крепости мальчиков? Вот и у нас примерно то же самое, только посерьезнее. В домик на дереве никто с огнеметом не заходил. В первые пару дней нас знатно разбросало. Мы потеряли половину взвода: высадка пошла немного не по плану. Но теперь мы снова всех собираем и разбираемся. Недавно нам пришлось взять один мыс — важную точку, которой уже бог знает сколько дней занималась разведка. Мы нагрянули туда всеми силами: с танками, поддержкой флота — ты и вообразить себе не можешь, Сэм! Там был полный хаос, но, работая командой, мы все закончили уже к полудню и потом даже пообедали там на утесах — на Пуэнт-дю-Ок. Ладно, уж коли фрицы выкрадут мое письмо (да как вы смеете: а ну немедленно уберите его в конверт и отправьте по адресу моему братишке!), им никак не поможет рассказ о битве, которая уже состоялась. Короче говоря, нас были сотни на этом утесе: все взмокшие, уставшие. И вот наконец нам выпал добрый час, пока офицеры обсуждали дальнейшие маневры, и мы расселись там, на траве на склоне, и обедали, глядя на океан… Это был охуенный день, Сэмми! И — эй: не говори так про Новака! Да, он, конечно, зануда, но не такой уж плохой. У нас есть куда более нервные и сварливые офицеры. А к нему я даже проникся. Мы не друзья, но… не знаю. Плюс никогда не знаешь наверняка: может, он читает все мои письма и потом пошлет меня за них на какую-нибудь смертельную миссию. Осторожность никогда не повредит. Но да ладно, что важнее: я поговорил с отцом. Похоже, он сожалеет о случившемся — искренне сожалеет. Он не хотел так срываться, ты же знаешь, — просто у него дела не очень, и его не было дома всю ночь. И не говори, что он не ценит, что ты учишься в колледже: ты знаешь, что это не так. Он очень гордится тобой, Сэмми, и однажды он научится это как следует выражать. Поверь мне. Ладно, у меня пока все. Напиши, как сможешь, и я вышлю следующее письмо при первой возможности. Береги себя, и удачи с рефератом! И НЕ НАДЕВАЙ ту черную рубаху в кино. Я знаю, что тебе хочется, но не смей! Джесс сбежит от тебя в ту же секунду! Надень что-нибудь приличное. И говори ей побольше комплиментов. Попкорна ей купи — и все будет хорошо. Все, пока — сцуко. T-4 сержант Винчестер 91W1O, рота B, 116-й пехотный полк 29-я пехотная дивизия Армия Соединенных Штатов9 июня 1944 г.
— Так, ладно, я тоже придумал: как узнать, что у твоей сестры месячные? Капрал Миллс издает звук отвращения. — Господи, Галлагер… Рядовой Галлагер разражается пронзительным смехом. — Потому что на хую твоего папаши привкус кро… Конец шутки тонет в возгласах омерзения, и метко брошенный камень отскакивает от каски на затылке Энди с достаточной силой, чтобы заставить того споткнуться. Кастиэль возводит очи к небу в надежде на знамение, что и это пройдет. Они идут по дороге на запад, оставив Вьервиль милях в шести позади. Солнце светит им в спины, и отряд лениво марширует в три колонны по длинному прибрежному шоссе, уходящему прочь от пляжей в направлении Изиньи-сюр-Мер — важного берегового пункта противника, который необходимо захватить для воссоединения с 7-м армейским корпусом. Вдоль дороги, которую им поручено очистить, все еще встречаются вражеские батареи, но, захватив оккупированные города Грюши и Сен-Пьер-дю-Мон и посодействовав 175-му и 224-му полкам в освобождении Пуэнт-дю-Ок, солдаты находятся в хорошем расположении духа. День ясный и безоблачный; их следующая цель — густонаселенный курортный городок Гранкам-ле-Бен, дорога к которому идет через мост, — в нескольких часах хода; на жарком послеполуденном солнце под касками собирается пот, и Кастиэль позволяет солдатам немного расслабиться и поболтать в пути. Поначалу они жаловались, теперь перешли к шуткам все более низкого качества, и Кастиэль начинает сожалеть о своем решении. — Боже, какая гадость… — Галлагер, тебе отныне шутить запрещено. Навсегда! — с чувством восклицает сержант Миллиган, наморщив нос. — Вообще нет… этого недостаточно. Мы тебя за это во главе строя поставим. — Да ладно вам! — возражает Галлагер и разворачивается к Миллигану, продолжая идти спиной вперед. — Ничего такого я не сказал… — Лицом вперед! — командует Кастиэль, идущий на несколько рядов дальше в составе первого взвода, чтобы не афишировать свое более высокое звание. Кто-то позади него хихикает. — Поздно, Энди! — отвечает Миллиган нараспев. — Меняйся со Спрюсом! Галлагер подчиняется и, ворча, бежит вперед отряда, а Спрюс со вздохом облегчения теряется в гуще людей. Никто не любит идти во главе: если оставить шутки о том, что спереди открывается лучший вид, мало кому импонирует необходимость следить за ландшафтом и высматривать препятствия, а также перспектива быть подстреленным вперед остальных. Хотя в данный момент риск невелик, так как они маршируют большой колонной с рейнджерами 5-й дивизии впереди. Взятие Гранкама обещает быть непростым: разведка донесла, что шоссе ведет через затопленную долину и к западу у противника есть опорные пункты с обширными зонами обстрела с возвышенностей. Поэтому присутствие отряда опытных рейнджеров, возглавляющих строй, заметно успокаивает солдат. Кастиэль повышает голос над гамом по поводу глупости и отсутствия такта у Галлагера и предлагает собственную загадку: — Что красное и по форме как лопата? Идущий перед ним рядовой Тран запрокидывает голову с короткой усмешкой, уже догадавшись до ответа. Кастиэль игнорирует его и, прищурившись на свету, сам же отвечает: — Красная лопата. Вокруг слышатся стоны, и Кастиэль считает шутку удавшейся. — Это было уморительно, сэр, — протягивает капрал Лафитт, идущий в нескольких ярдах позади. — У меня аж мурашки по коже! — Я регулярно практикуюсь в остроумии, — отвечает Кастиэль. — Мне говорили, что у меня прирожденный талант. Кто-то фыркает, поспешно обратив этот звук в кашель. — Короче, у одного парня не встает, — начинает Дин где-то впереди: Кастиэль не может определить точно, в каком месте строя он находится. Но у него природный дар рассказчика, и так же, как когда он развлекает роту анекдотами о своем младшем брате, не задаваясь вопросом, интересно ли это кому-то, его голос привлекает всеобщее внимание. — А у него свидание с девчонкой, которая об этом не знает… — Похоже на твою автобиографию, Зеддмор! — Уймись! Все в зоне слышимости таки умолкают и прислушиваются, зная, что анекдоты Дина обычно неожиданны и смешны. И есть что-то завораживающее в его голосе, в его манере рассказа, когда он пародирует героев истории на разные голоса, будто устраивает пантомиму для детей, так что не прислушаться невозможно. — … и он прогуливает свидание! И вот девчонка звонит ему следующим утром — вся из себя в ярости — и начинает спрашивать, почему он не явился, — продолжает Дин, и над отрядом видны его жестикулирующие руки. — Ситуация неловкая, но он решает: буду честен… Вдалеке заметен блеск. Взгляд Кастиэля перескакивает в эту точку, но блеска уже не видно. Он присматривается, ожидая, найдется ли какое-нибудь заурядное объяснение: солнце выглянуло из-за облака, или это просто отблеск застежки на ранце впереди идущего солдата. Дорога впереди прямая еще пару сотен ярдов, а затем начинает прерываться мелкими каменными домиками со ставнями, выкрашенными в яркие цвета и выделяющимися на фоне монохромных пятен построек. Это Ле Ривьер, последняя деревня перед чертой города Гранкам-ле-Бен, и, кажется, блестело что-то именно там. Вполне возможно, показалось, говорит себе Кастиэль, — или же это что-то совсем обыденное: например, местная жительница в металлических часах, блестящих на солнце, не подозревающая о подходе американских батальонов. Он вглядывается, пока не начинают слезиться глаза, но больше ничего не видит. Голос Дина продолжает рассказ уже где-то в фоне (Кастиэль сосредотачивается на обстановке, и все прочее блекнет): — И она говорит: «О, это ужасно, мне так жаль! Но если ты этого стесняешься, ты мог просто прийти и рассказать мне»… Блеск появляется снова — на этот раз на секунду дольше — и Кастиэль находит взглядом его источник. Теперь он знает наверняка: прямо впереди, посреди деревни, находится что-то темное металлическое, что блестит на солнце. — …и он говорит: «О, милая, я не стесняюсь! Я просто…» — Винчестер, тихо! — обрывает его Кастиэль, повысив голос. — Всем в боевую готовность! Повисает тяжелое молчание, прерываемое лишь лязгом снаряжения: солдаты проверяют предохранители и нерешительно достают боеприпасы, готовясь к возможному столкновению с врагом. Тишина волной распространяется по колонне, так что кажется, ни один солдат из пяти поредевших рот, идущих по шоссе к Гранкаму, теперь не осмеливается даже дышать. Кастиэль щурится на дорогу в солнечном свете в поисках новых сигналов, но в дальнем конце деревни никаких движений не видно. Он вспоминает из информации, почерпнутой на брифинге, что на эту сторону Гранкама через реку Эль ведет единственный мост, находящийся сразу за деревней Ле Ривьер. Весьма сомнительно, чтобы немецкие оккупанты Гранкама просто пропустили их по этому мосту. — Лафейсон? — окликает Кастиэль и ищет глазами по затылкам, где начинается его рота и заканчивается предыдущая, а именно, где находится командующий ротой Фокс. — Там минимум одна позиция в конце деревни! — Замечено, — негромко откликается Габриэль Лафейсон, словно старается не спугнуть дикого зверя, в то время как шаги сотни с лишним солдат барабанным боем стучат по асфальту. — Полагаю, легкая артиллерия. Кастиэль сглатывает. Он пытается очистить голову, дать себе время подумать. «Командир роты», — напоминает он себе. Вот-вот что-то произойдет, и он должен быть к этому готов. — Так чего они ждут? — ворчит он. — Кто их знает… Они замедляются и разделяются, позволяя рейнджерам 5-й дивизии и роте Фокс капитана Лафейсона занять тактические наступательные позиции, а остальному 116-му полку отступить в резерв. Полк сворачивает на обочины дороги в укрытие, получив приказ выжидать, пока не понадобится огневая поддержка. Рядовой Крис Чемберс уходит вместе с ротой Лафейсона в роли посыльного, готовый передавать Кастиэлю сообщения, если прервется радиосвязь. Если все пойдет по плану, преодолев мост, 2-й батальон направится на юго-запад через сельскую местность, чтобы обойти Гранкам с фланга, захватив по пути села Мези и Ле Кальвер. Но, если они не смогут захватить мост, идти в обход будет очень далеко. Пока что остается действовать по обстоятельствам. Они прячутся в заросшей травой канаве на обочине шоссе, для спокойствия прижимая к груди орудия, и смотрят, как первые два взвода роты рейнджеров плавно, словно без тени заботы, рассредоточиваются вдоль дороги на Ле Ривьер. В одном из деревенских домов дважды хлопает ставня. Кто-то дальше в канаве нервно прочищает горло. Впечатление такое, будто дыхание затаил весь мир. И в этот момент Дин начинает насвистывать. Это какая-то немыслимо, неуместно веселая мелодия, которую Кастиэль припоминает из рекламы по радио дома — припоминает лишь смутно, так как сказать, что у Дина нет слуха, это ничего не сказать. Дин барабанит пальцами в такт по металлической пряжке своей сумки-аптечки. — Винчестер, тихо! — шипит Кастиэль, бросив в его сторону сердитый взгляд. Дин ловит взгляд Кастиэля и приподнимает бровь, словно насмехаясь над этой продиктованной простым здравым смыслом командой. Но слава богу, свистеть перестает. Кастиэль переводит взгляд обратно на дорогу, но рейнджеры уже скрылись за линией домов, и теперь все тихо. Потом раздается треск винтовки — и еще, и еще: треск наслаивается, заполняя собой воздух, прерываемый лишь нерегулярными очередями пулеметов. Раздается глухой тяжелый стук, за которым следует свист, похожий на трель птицы, удар, а затем дым, брызги грязи и отчаянные крики из-под крыш, покрытых серой черепицей. Дин снова начинает свистеть. На этот раз это «She’ll Be Coming ‘Round The Mountain When She Comes». — Винчестер! — шипит Кастиэль. Артиллерия палит залпами, посылая по земле толчки, ощутимые даже на обочине за чертой деревни, и отдаленные крики нападающих складываются в нечеткие слова — «отступаем!», «в обход!», «черт, дайте поддержку артиллерии левее оси!» — и Кастиэль ловит себя на том, что затаил дыхание. Он заставляет себя выдохнуть. Когда среди выкриков команд вдалеке раздается «блядь, медика сюда!», Дин отряхивает руки об армейские штаны и вскакивает на ноги. «Мой выход», — бурчит он и пускается бегом, придерживая рукой лямку аптечки. Насвистывая на ходу — словно чтобы намеренно позлить Кастиэля. Большую часть следующего часа рота Бейкер бездействует, лишь временами поставляя тем, кто участвует в сражении, свежие обоймы боеприпасов. У Кастиэля сводит ногу. Он видит, как солдаты рядом пересаживаются так и сяк, пытаясь размять затекшие конечности. Около девяти ноль-ноль от капитана Лафейсона прибегает, запыхавшись, рядовой Чемберс и сообщает, что для прорыва немецких позиций нужна более тяжелая артиллерия и 116-й полк должен организовать огневую поддержку по обе стороны деревни, пока генерал Герхадт вызывает 743-й танковый батальон. Кастиэль кивает. Он повышает голос, пытаясь перекричать шум: — Где мне его встретить? Чемберс указывает. Кастиэль уведомляет своего временного заместителя, лейтенанта Вирджила, после чего пускается бегом, пригнувшись в попытке скрыться за дымом от взрывов. Как выясняется, план прост: прикрывать собственные задницы, пока танки делают тяжелую работу. Рота Бейкер берет на себя левый фланг и располагается за опрятными каменными домиками, откуда можно вести подавляющий огонь, оставаясь в живых, пока не прибудет что-нибудь потяжелее и не очистит мост. Они передвигаются быстро и окапываются основательно: первый и второй взводы — вдоль сухого травянистого берега реки, третий и четвертый — в пятидесяти ярдах дальше, откуда можно вести артиллерийский обстрел по вражеским позициям и следить за возможными подкреплениями врага из Гранкама и окрестностей. Двое немецких пулеметчиков и половина бригады легкой артиллерии переводят огонь на Бейкер, так что не сказать, что рота в легком положении. Они лежат или сидят, согнувшись, в пыли и колючей траве, вцепившись в винтовки, а мимо свистят пули. Кастиэль вжимается в грязь; его голос охрип от попыток перекричать летящие мимо снаряды; и он упрямо стреляет, сосредоточенно уперев язык в щеку. К десяти ноль-ноль мост расчищен при помощи 743-го танкового батальона; к десяти пятнадцати рота Бейкер направляется по проселочной дороге в обход Гранкама в направлении Мези. Это блаженный двухчасовой отдых от непрерывного обстрела: светит солнце, поют птицы, и, к неудовольствию Кастиэля, возобновляются глупые похабные шутки. Конечно, это именно та категория шуток, в которой специализируется Дин Винчестер. До Мези они добираются еще до обеда — к большому разочарованию рядового Брэдбери, который весь день вслух мечтал о шоколадке из пайка. Поесть перед следующим наступлением некогда: по рации приходят сообщения об опорных пунктах противника, обороняющих город по периметру. В центральной части города должно быть расположено немецкое командование и штабы — во всяком случае, так предположил Габриэль Лафейсон, когда вызвал Кастиэля по рации. К западу от Мези находится один особенно важный и укрепленный опорный пункт, и именно туда направляют Кастиэля. Они идут по извилистой объездной дороге, пока она не сворачивает на юг в сторону Ле Лю Жан Марго, после чего срезают по пересеченной местности через пыльные пожелтевшие поля урожая и заросли молодой кукурузы и рапса высотой по пояс. У нескольких солдат обнаруживается сенная лихорадка, и они чихают до головокружения, но до Мези меньше полутора миль через поля с покосившимися фермерскими домиками, так что все не так уж страшно. Дин бегает взад-вперед по всей длине строя, проверяя, как у кого дела, и раздавая тряпки тем, кто страдает особенно сильно. Его голос звучит непрерывным фоном: «Не волнуйся, поля почти закончились — скоро снова выйдем в город под пули!» Солдаты смеются — даже с красными носами и катящимися по щекам слезами. Однако еще в миле от Мези на подходе к одному из окраинных сел впереди роты раздается голодный рев пулеметов, разметающих в труху кукурузу. — В укрытие! — кричит с другого конца роты лейтенант Вирджил, и через секунду после того, как стихает его голос, раздается глухой лязг, ощущаемый подошвами в большей мере, чем слышимый ухом. Затем следует свист, слабый и высокий, и Кастиэль едва успевает крикнуть «Ложись!», когда снаряд врезается в землю. Он падает не рядом с Кастиэлем — тот находится в передней части роты, и снаряд врезается в землю позади него, — но удар сбивает его с ног, так что Кастиэль ударяется плечом о сухую почву. Боль пронзает руку и на время выводит ее из строя от локтя до кончиков пальцев, но удары снарядов и крики уже слышатся снова и снова, так что некогда морщиться от старых травм. Кастиэль перекатывается, вскакивает на ноги, оттолкнувшись здоровой рукой, и бежит, низко пригнувшись, чтобы вывести людей вперед, в наступление. Ярдах в двухстах впереди видна длинная живая изгородь, из которой, как маяки, мелькают бликующие на солнце стволы орудий. Пули пробивают аккуратные дыры в прочной шелухе кукурузы, невозмутимо стоящей во весь рост, пока пехотинцы снуют, катаются и ползают в ее укрытии, силясь открыть ответный огонь и не попасть при этом под пули. Все это время глухими плевками лениво палят минометы, словно солдат, выплевывающий в мусор комки табака. Кастиэль хватает за куртку какого-то рядового — он не видит кого, и это не имеет значения — и тянет к себе, чтобы крикнуть сквозь шум боя: — Найдите Монтгомери, велите ему выводить артиллерию четвертого взвода для подавляющего огня! — Он отталкивает рядового в нужном направлении и вновь срывается с места, щурясь от грязи, градом летящей в каску от падающих мин. Земля дрожит под ногами, но Кастиэль бежит, преодолевая слабость и дрожь в коленях. Он спотыкается о пучок выкорчеванной кукурузы и, еле-еле умудрившись удержаться на ногах, с силой врезается в Бенни Лафитта. — Капрал, отведите свою команду левее, оттуда лучше видно! — кричит он, срывая голос. — Попробуйте обойти с фланга! — Опершись о плечо Лафитта, он восстанавливает равновесие и разворачивается, чтобы найти других офицеров. — Вирджил? Вирджил! Выводите вперед первый взвод! Увидев, как лейтенант Вирджил вскакивает, чтобы собрать людей, Кастиэль отпускает плечо Лафитта, давая тому заняться своим делом. Однако почти сразу он вынужден упасть на колено: свист пуль, врезающихся в грязь вблизи, заставляет его прижаться к земле. Кастиэль оглядывается на разбросанных по полю людей, пытающихся хоть сколько-то организованно продвинуться вперед, и кричит: — Кто-нибудь, позовите мне сержанта Барнса! Они короткими рывками прорываются к дальнему краю поля, откуда, кажется, в основном и идет атака, так как оказывается, что со всех остальных сторон, где врага нет, живые изгороди густые и непроходимые и обход с фланга невозможен. Единственный вариант — пробиваться туда, где дорога ближе и живые изгороди тоньше. Они бегут, находят укрытия и обстреливают немцев, чтобы те не поднимали голов, пока первые огневые группы Вирджила не прорвутся на ту сторону поля и не нейтрализуют немецких пулеметчиков. Кастиэль чувствует, как от ударов приклада в плечо под курткой расцветают синяки, но это хотя бы здоровое плечо: второе непрерывно пульсирует тупой болью, то нарастающей, то утихающей с каждым движением. От попыток перекричать шум срывается голос: Кастиэль едва слышит сам себя и не знает, долетают ли его команды хоть до кого-то. Но вот капрал Лафитт мчится сквозь кукурузу с левой стороны под треск стрелков за ним. Вот лейтенант Вирджил мелькает среди колосьев, продвигаясь вперед. И вот, наконец, за спиной раздается глухой лязг готовящейся артиллерии. Слышен протяжный птичий свист, и с земли у основания живой изгороди с грохотом взлетает густой шлейф дыма и грязи. В и без того тонком месте изгороди образуется дыра, и сквозь эту рваную щель становится видно засуетившуюся по ту строну группу немецких пулеметчиков. Бейкер как минимум в пять раз превосходят численностью немцев, у которых здесь, на окраинах Изиньи, лишь оборонительная позиция, однако дальше роте предстоит тактический рывок до самого Мези. Они обнаруживают еще несколько немецких позиций, скрывающихся за высокими окнами богатого поместья (этих капрал Монтгомери относительно легко нейтрализует из нескольких стратегически расположенных минометов) и спрятанных в живых изгородях, где их трудно обнаружить и еще труднее уничтожить. Но рота Кастиэля терпит лишь незначительный ущерб, и по большей части немецкая оборона Мези кажется разрозненной и несообщенной. Преодолев развалины каменных стен, они возвращаются на главную дорогу и полумаршем-полубегом входят в город, минуя окраинные дома и красивые сады. Кастиэль отправляет первый взвод дальше по дороге, а второй и четвертый — по узкой улочке Ру де Сентр мимо домов с террасами в направлении церкви, вероятного опорного пункта немцев. По мере того, как они углубляются в город, его облик преображается: коттеджи с цветами на окнах сменяются грудами камня, фасад некогда очаровательного сельского магазинчика зияет черной дырой. Один из домов схлопнулся, как прогнившее легкое, и до сих пор горит. Стены соседнего дома завалились внутрь, как будто война оставила внутри черную дыру, всасывающую в себя все окружающее. Кастиэль наконец понимает, почему оборонительный периметр Мези был таким рваным: британская авиация добралась сюда раньше пехоты и едва не разнесла город на куски. От сил немцев, как и от мирной жизни города, мало что осталось, и у Кастиэля складывается отчетливое впечатление, что, когда Мези попал под обстрел, немцы отступили на укрепленные позиции у Гранкама, бросив тех, кто остался за Мези, на произвол судьбы. Однако это не повод недооценивать оставшихся. Кастиэль уводит третий взвод по узкой боковой улочке, чтобы собрать людей за церковью. Воссоединившись на другом конце города почти без урона в рядах, они входят в Гранкам. Вдалеке слышатся тяжелые звуки артиллерийского огня и даже нечто похожее на орудия флота. Но, хотя там, на горизонте, клубится густой дым, в Гранкаме, через который идет рота Бейкер, пока тихо и спокойно. От этого даже тревожно: они идут не просто по одной из главных дорог города, но по главной дороге к мэрии Гранкама, где живет мэр и где проводятся все собрания городского совета. Это место — не просто центр города, но самое его сердце. То, что дорога к нему полностью заброшена, просто противоречит логике, и от этого в голове Кастиэля без умолку звучат тревожные звоночки. Он резким движением руки командует офицерам разделять людей на взводы и расходиться: второй взвод отправляется на север к побережью, где могут быть оккупированные немцами отели и дома отдыха; третий взвод остается на главной дороге, идущей через город; первый обходит мэрию сзади тихими жилыми кварталами; огневая же мощь четвертого взвода поделена между первыми тремя. Первый взвод во главе с Кастиэлем огибает большую круговую развязку и направляется на юго-восток через поместья с ухоженными зелеными садами. Они движутся осторожно, прижимаясь к стенам и заглядывая за каждый угол, чтобы оценить опасность. Они минуют территорию школы, пыльные стройки и широкие зеленые поля с облупившимися футбольными воротами и продвигаются дальше, оставляя следы в примятой траве. Отдаленные звуки боя становятся все громче и отчетливее — где-то на севере уже слышится глухой стук тяжёлой артиллерии, и клубы дыма сгущаются до непроницаемой черноты, словно черпая силы из породившего их хаоса, — а взвод Кастиэля все идет, не встречая сопротивления. Радиосвязь обрывочна и с помехами, так что Кастиэль лишь ненадолго пробивается к отправившемуся на север со вторым взводом лейтенанту Вирджилу, после чего данные о передвижениях остальной части роты тонут в дыму. Кажется, все остальные сражаются где-то не на жизнь, а на смерть, и только взвод Кастиэля идет себе спокойно среди маргариток, и, хотя каска липнет ко лбу от пота, немцев все не видно. Кастиэль чувствует тошноту. Они по четыре человека перелезают через сетчатый забор и сидят в грязи, ожидая, пока спрыгнут на землю следующие четверки, а затем снова оказываются на разъезженной окаймленной живой изгородью дороге к площади, где расположена мэрия. Впереди дорога разделяется на пять улиц. Кастиэль подзывает сержанта Миллигана, и вместе они подбегают к краю перекрестка. Кастиэль прижимается к стене живой изгороди и считает до трех, чтобы успокоить бунтующий желудок, после чего выглядывает из-за угла. Перекресток свободен, и улица напротив, по которой они хотят пройти дальше за центр города, не имеет видимых угроз за исключением продуктового грузовика, стоящего у дальнего тротуара, за которым потенциально может скрываться позиция врага. Однако ничто вокруг не излучает угрозы, и ничто, включая грузовик и его окрестности, не подавало признаков жизни за последние минуты. Кастиэль заключает, что можно осторожно проследовать этим маршрутом. Он разворачивается к Миллигану. — Сержант, пошлите второе отделение через дорогу: надо проверить грузовик, прежде чем двигаться дальше. Когда получите от Лафитта сигнал, что все чисто, отправьте вслед Барнса с третьим отделением. Вы же с первым отправляйтесь по северо-восточной дороге обратно ко Вьервилю, чтобы очистить ту сторону мэрии. — Он указывает направления руками, а затем достает из внутреннего кармана куртки карту местности, чтобы показать маршрут. — И будьте бдительны: вся эта территория — идеальное место для засады. Вопросы? — Нет, сэр. — Старший сержант Миллиган поднимается на ноги, устало кряхтя и звеня металлом в ранце, и бежит назад сообщить приказы остальным младшим офицерам. Те спешат выполнять. Кастиэль замирает, максимально вжавшись в живую изгородь, и пропускает мимо отделение Лафитта из десяти солдат. Они дышат ртом от усталости, каски не по размеру болтаются на их головах; ремешки ослаблены в попытке избежать раздражения от пота и нелепой линии загара. Кастиэль отталкивается от изгороди и, снова выглянув из-за нее, смотрит, как солдаты исчезают за грузовиком. Ему кажется, он никогда не привыкнет к этому чувству: к тому, как грудь сжимается, будто что-то давит на нее, от осознания, что он в ответе за жизни этих людей и отпустил их из поля зрения, не зная, вернутся ли они назад. Он отгоняет эту мысль, прежде чем она перерастает в панику, стискивает зубы и ждет. Спустя несколько мгновений, во время которых не слышно ничего кроме шороха ботинок по грязи, раздается голос капрала Лафитта: — Чисто! Кастиэль оборачивается. — Миллиган! — Он машет следующему отделению брать северную дорогу. Мимо пробегает первое отделение, потом сержант Барнс бегом уводит за собой через перекресток ровный отряд третьего. Кастиэль пропускает пятерых солдат, после чего с силой отталкивается от изгороди и, встроившись в отряд, бегом направляется к мэрии. Миновав перекресток, где они были открыты с пяти направлений, и оказавшись в хоть каком-то укрытии среди высоких домов, они замедляют бег, затем переходят на быстрый шаг и в конце концов начинают продвигаться неспешно, проверяя каждый дверной проем и каждый задний двор. Однако пока дорога выглядит заброшенной и безопасной. В голове Кастиэля оглушительно стучит пульс: тонкие усики зародившейся ранее тревоги теперь обвивают его сердце, вызывая удушье. Вот и мэрия. Кастиэль выдыхает сквозь зубы. — Двигайтесь медленно, — командует он сержанту Барнсу. — У меня такое чувство… Раздается краткий треск. Он снова и снова отражается эхом от каменных колонн и крашеных ставней ратуши, так что доля секунды растягивается, и еще прежде, чем звук выстрела теряется в фоновом шуме, младший капрал Доббс падает лицом на булыжники мостовой. Кровь стекает по лицу Кастиэля и капает в рот. Как ни странно — и может быть, это просто от шока, — но первая реакция Кастиэля — не убраться с дороги, как следовало бы. Он лишь моргает слипшимися ресницами. В итоге только по чистой случайности следующим снайпер снимает не его, а солдата в пяти ярдах впереди него — рядового Корбетта. Раздается повторный треск, как преждевременно взорвавшаяся петарда, и снова чувствуются брызги крови — мелкая изморось, покрывающая все ровным слоем, — и наконец Кастиэль срывается с места. — Медик! — кричит он и бежит к ближайшему входу в здание, где врезается в деревянную дверь и вжимается в нее, чтобы скрыться из виду за косяком. Он секунду переводит дух, панически часто глотая воздух и осознавая реальность случившегося. Потом опирается затылком о дверь, поднимает подбородок, чтобы дать ход воздуху, и кричит громче: — Медик! Снова раздается треск снайперской винтовки. Кастиэль не знает, куда попал выстрел, но рядом поднимается облачко темно-оранжевой кирпичной пыли, и на этот раз, кажется, выстрел не точный: перед ударом о землю звучит высокий вскрик, затем лязг упавшего на асфальт орудия и чья-то возня в явной попытке отползти в сторону. Слышен звук дыхания, похожий на бульканье воды, уходящей из засорившейся ванны. Кастиэль не знает, в кого попали. Раздается еще один выстрел, и кто-то начинает кричать. Кастиэль открывает рот, чтобы еще раз позвать медика. Что еще делать, он не знает. Он был так осторожен, он взвешивал все возможные опасности, он так тщательно вычищал каждую угрозу, но мысль о снайперах ему даже в голову не пришла! Не успевает он закричать снова, как кто-то налетает на него телом, вжавшись в дверной проем и приникнув к груди Кастиэля в попытке вместиться туда, где он прячется, и укрыться от снайперского огня. Дин поднимает голову, чтобы заговорить, и Кастиэль чувствует его дыхание. Они сталкиваются носами, руки Дина вцепляются в ключицы Кастиэля, но тот слишком занят усилиями побороть панику, чтобы даже думать об этом. — Где вас задело?! — Не меня… Доббса и… Корбетта… и еще двоих, — выговаривает Кастиэль. Дин отталкивается от него и исчезает. У Кастиэля дрожат колени так, что подгибаются ноги, но он прижимается спиной к двери для поддержки и затем, переведя дух (вдох — выдох — вдох — выдох), отталкивается от косяка и бежит к следующему укрытию. Крики становятся выше и громче, слышны голоса, взывающие к матери, жене, и всевышнему Богу. Люди Кастиэля истекают кровью на асфальте — фонтанами и медленно растущими лужами, через которые Кастиэль бежит, спотыкаясь, к тяжелым деревянным воротам. Там, вне поля зрения, уже сбились в кучку трое рядовых, отчаянно перешептывающиеся с побледневшими лицами. Кастиэль едва не налетает на них, окидывает их мимолетным взглядом, чтобы убедиться, что никто не ранен, и отворачивается, чтобы осмотреть дорогу и найти младших офицеров. — Сержант Барнс! — кричит он. Ответа нет. Взвод рассеян: людей видно в дверях, в кустах, в ухоженных палисадниках; они прячутся за брошенными машинами и под лестницами. — Лафитт! В ответ слышится отдаленный крик, в котором Кастиэль узнает голос капрала Миллса, и исходит он из маленького садика с ветвистыми фиговыми деревьями дальше по дороге. Капрал Лафитт и сержант Барнс не отвечают вовсе. — Капрал Доу?! — зовет Кастиэль, срывая голос, но ответа снова нет. Он меняет тактику. — Спрюс! — зовет он находящегося рядом рядового. — Найдите-ка мне младшего капрала Доу. Проверьте левее — там, откуда мы пришли. Гидеон, и вы тоже — вы направляйтесь мимо грузовика. Пришлите Доу сюда, когда найдете. И если наткнетесь на кого-то еще из младших офицеров, это будет очень полезно. Резник и — кто там за вами? — Тран! Обеспечьте им огонь прикрытия. Рядовой Резник удивленно моргает. — Сэр… в какую сторону? — растерянно спрашивает он. Кастиэль не смотрит на него: вместо этого он проверяет собственную винтовку и снимает предохранитель. — Пули летели сзади — скорее всего из мэрии, — отвечает он. — Стреляйте выше. — Он, крадучись, выходит из своего укрытия у ворот и, развернувшись, целится в мэрию. Потом бросает взгляд на Спрюса и Гидеона. — Пошли! Те срываются с места; Кастиэль прижимает винтовку к плечу. Он выпускает выстрел за выстрелом, не спеша, с расчетом. Тем временем «масленка» Резника извергает металлический фонтан пуль, отскакивающих от аккуратно выкрашенных желтых стен мэрии. На самом деле они понятия не имеют, где находится снайпер, но пули летят с восточного края дороги, и подозрение логично падает на высокие защищенные окна мэрии. К несчастью, однако, теперь снайпер ведет себя тише воды ниже травы: снял нескольких человек, посеял панику в рядах и притаился, так что может находиться где угодно. Может быть, он передвигается, может быть, уже ушел — хотя последнее маловероятно. Но пока они поддерживают огонь прикрытия, снайпер вряд ли решится на активные действия, так что пока идет стрельба в его примерном направлении, Кастиэль может без большого риска реорганизовать взвод для более сплоченной атаки. Из двоих отправленных на поиски первым возвращается рядовой Спрюс и приводит с собой сержанта Барнса и капрала Доу. У Барнса обильно кровоточит рука, свисающая вдоль тела под неестественным углом. Но капрал Руди Доу, похоже, в порядке, и это весьма удачно: при росте в пять футов два дюйма он — один из самых низкорослых солдат роты, что в сочетании с ребяческими чертами лица и мягкими темными волосами часто создает о нем ложное впечатление, но при этом он остается одним из самых метких стрелков 29-й дивизии. Кастиэль приказывает Барнсу передать командование и ждать помощи сержанта Винчестера, после чего назначает своим заместителем капрала Джонни Миллса и распоряжается обеспечить Доу более плотный огонь прикрытия, пока тот занимает позицию. В ближайшем гараже обнаруживаются еще пулеметчики: они обеспечивают подкрепление, Доу укладывается на живот в высокой траве сада напротив, и все затихает. Однако снайпера все не слышно. Несколько минут проходит в абсолютной тишине. Наконец Кастиэль рукой дает молчаливый сигнал капралу Миллсу: «Перевести огонь направо». Пусть враг думает, что они сменили подход: ищут его в других зданиях. Еще через несколько минут Кастиэль набирает в грудь воздуху и хлопает по плечу солдата рядом. — Рядовой Тран, готовьтесь к пробежке, — говорит он тихо. — Будете приманкой. Лицо Трана бледнеет, но он кивает, не жалуясь. Сделав глубокий вдох, он спрашивает: — Куда, сэр? — Назад к грузовику. Как только будете готовы, рядовой. Кастиэль поворачивается к капралу Доу и кратко ему кивает. Тем временем рядовой Тран поправляет лямки ранца и перехватывает винтовку, готовясь бежать. И потом резко, словно чтобы не давать снайперу времени подготовиться, под треск намеренно отведенных в сторону очередей прикрытия вскакивает и бросается через дорогу. Стук его ботинок по тротуару отдается землетрясением, и — вот он: хруст орудия, как переломленный позвоночник маленькой птички. Пуля едва задевает плечо Трана, зигзагами виляющего по дороге, и дуло винтовки капрала Доу раз вспыхивает огнем. Тран пошатывается посреди дороги, все еще на виду, но выстрелов, сбивающих его с ног, из мэрии не следует и он, спотыкаясь, пробирается мимо грузовика, цепляясь за его гофрированные бока. Наконец он добирается до дальнего угла, где кто-то уже встречает его с комком марли на раненое плечо и уводит, успокаивающе приобняв за пояс. Кастиэль судорожно выдыхает. — Прекратить огонь! — командует он и, когда стрельба стихает, переводит взгляд на Доу, лежащего в траве. Капрал Доу складывает треногу в передней части винтовки, поднимается на ноги и уверенно кивает. Кастиэль кричит: — Миллс, отправьте пару человек в мэрию найти снайпера и убедиться, что он обезврежен! Перегруппировка в конце улицы. Остальные убегают по дороге строиться, а Кастиэль подходит к грузовику, чтобы повидать импровизированную медицинскую бригаду за ним. Кевин Тран, к счастью, ранен несильно: пуля снайпера задела верхнюю часть его плеча и оставила лишь небольшую рану. — Как вы? — спрашивает Кастиэль. Тран поднимает глаза и морщится, прижимая к плечу комок марли. — Был момент, когда я думал, мне конец, но в целом, гм… ничего. Кастиэль чувствует, что надо бы извиниться за то, что он послал Трана на эту смертельную миссию, но они оба понимают, что это был единственный выход: кто-то должен был взять на себя эту роль, и ничего личного в выборе Кастиэля не было. Кастиэль не может позволить себе бросать тень сомнения на собственные приказы. Поэтому он отворачивается осмотреть остальных раненых. Его встречают звуки всхлипов одного из солдат, которому оказывают помощь на земле. Взгляд Кастиэля выхватывает длинные неподвижные тела, лежащие рядом у дальней стены, и его горло болезненно сжимается. С такого угла он не смог бы различить лиц, даже не будь они заляпаны кровью, поэтому он отворачивается. — Кого мы потеряли? — Доббса, Корбетта и Дьюитта, — отвечает Дин сквозь сжатые зубы. Кастиэль оборачивается на звук его голоса и видит, что Дин склонился над еще одним раненым — рядовым Мартином, которого придерживает за голову один из друзей, пока Мартин плачет и кричит, чтобы не видеть собственного ранения. Руки Дина мокрые от крови: он поспешно прижимает красный кусок ваты к фонтанирующей дыре у Мартина в животе. — Сэр, Мартину нужна операция. Ему нужно в госпиталь или хотя бы к бригаде хирургов — у нас тут три раны, пуля, должно быть, отрекошетила от бедренной кости, и один Бог знает, что она порвала на вылете… Кастиэль кивает. — Я попробую вызывать машину эвакуации куда-то рядом. Если 743-й очистил подъезд к Гранкаму, отвезти его назад во Вьервиль должно быть несложно. Дин его не благодарит: он занят. Кастиэль связывается по рации с другими взводами, отзывая весь медицинский персонал во временный пункт помощи у мэрии, пока не прибудут машины и не заберут раненых обратно в организованный во Вьервиле госпиталь. Он велит нескольким пехотинцам оставить свои скудные аптечки Дину и командует немногим остающимся помогать ему. Прежде чем выдвинуться дальше, Кастиэль сообщает Дину о своих распоряжениях и выражает надежду, что больше людей с последующих столкновений к нему не поступит. — Только надеждой и живем, — отвечает Дин. Он делает паузу, чтобы вытереть пот со лба, — каску он снял какое-то время назад для удобства и свободы движения, — и рука оставляет темный развод крови у него на лбу. Он смотрит на Кастиэля. — Что-нибудь еще, сэр? — Нет, — отвечает Кастиэль без выражения и отворачивается в сторону дороги, где ждут остальные. — Спасибо, сержант. Им предстоит дорога дальше в Гранкам. На тротуарах стоят вражеские батареи и тяжелая артиллерия, и смельчаки-немцы прячутся в красивых садах, готовые убивать. За исключением снайпера утро у роты Бейкер пока выдалось относительно легкое, но теперь воздух пропитан дымом и кирпичной пылью, и люди с обеих сторон падают, как мухи. Избегая обстреливаемого с моря побережья, рота Кастиэля продвигается в западную часть города, туда, где 743-й танковый батальон уже какое-то время пытается прорваться через северные опорные пункты. Они быстро минуют узкие улочки, открытые парки и скопления магазинов с сорванными обугленными фасадами. Они берут двоих пленных, обезвредив позицию пулеметчиков в булочной, и еще троих за импровизированной баррикадой из старых машин и перевернутой мебели на полпути к пляжу. Всех их отправляют в медпункт Дина Винчестера, где за ними можно безопасно наблюдать и они даже могут принести пользу. Рота берет позицию за позицией, медленно и неуклонно вычищая врага там, где до него еще не добрался 5-й полк рейнджеров, 743-й батальон и британский флот. В людей Кастиэля стреляют. Их оттесняют и вынуждают пробовать снова, наступать яростнее, стискивать зубы и с криком бежать со штыками наперевес. Кастиэль ведет за собой роту с трясущимися руками, срывает голос до хрипоты и всеми силами старается не погибнуть. Позднее тем днем Гранкам очищен к девятнадцати часам; к девятнадцати тридцати подтверждено, что окружающие деревни пусты или там остались лишь мирные жители; к двадцати одному часу взят следующий город Жефос-Фонтене, и вскоре после заката рота Бейкер уже подходит к Изиньи-сюр-Мер. В сумерках город ведет их, как прибрежный маяк: в высоких выжженных изнутри зданиях все еще пылают пожары, от обломков вздымаются столбы дыма. Но теперь кругом царит тишина: бой окончен. Команды по рации направляют их на юго-восток, в менее поврежденную часть города, где роты Бейкер и Изи 116-го полка должны удерживать оборонительный периметр до тех пор, пока завтра их не догонит штабная рота, не займет город и не проинструктирует людей относительно следующего маневра. Капитан Лафейсон из роты Фокс уходит установить караул на окраинах и назначить ротацию, которая, к сожалению, включает солдат роты Бейкер начиная с трех часов утра. Но, по крайней мере, это означает, что они могут немного отдохнуть сейчас. Младшим офицерам поручают найти места для размещения взводов, и Кастиэль как раз обсуждает ближайшие заброшенные дома и магазины, которые можно для этого использовать, когда раздается громкий, подчеркнуто фамильярный голос: — Я тебе расскажу — ты не поверишь! Я только что спросил Гидеона, где найти командующего, и представляешь: он отправил меня сюда! Кастиэль поднимает глаза и видит Иниаса, идущего к нему с широкой улыбкой, словно он страшно доволен собственной шуткой. Иниас слегка прихрамывает, и у него разбита губа, но при этом он как обычно болтлив и явно в норме. Кастиэль сжимает губы, силясь не улыбнуться. — Сказали, паренек примерно твоего роста, худенький, и немного болван, если честно, — продолжает Иниас, указывая рукой вровень с головой Кастиэля. Заметив, что завладел его вниманием, Иниас улыбается еще шире. — Не знаешь случайно, где такого искать? Кастиэль бросает на него уничтожающий взгляд. — Очень смешно. Иниас останавливается перед Кастиэлем, аж сияя. — Уморительно! Без дальнейших предисловий он сгребает Кастиэля в несколько неловкое, но сокрушительное объятие, каким, бывало, одаривал того на радостях от победы в школьном бейсбольном матче. На этот раз Кастиэль не жалуется и не вырывается. Он слегка прижимается щекой к металлической каске Иниаса, еще теплой от солнца, и кратко хлопает его по пояснице, давая понять, что чувства взаимны. Иниас отпускает Кастиэля и отступает на шаг, но, похоже, с нежностями он еще не закончил, потому что после ласково треплет Кастиэля по щеке и, улыбаясь, говорит: — В общем, поздравляю! Так что случилось с капитаном? — Пуля в глаз, — отвечает Кастиэль, не трудясь смягчить картину. Он уже ответил на этот вопрос тысячу раз и выдержал на себе все сопутствующие критические взгляды, пытающиеся оценить, справится ли он с должностью. Он смотрит в землю и неопределенно пожимает плечами, игнорируя болезненный укол из раненого плеча в руку. Иниас морщится. — Ух!.. — Да уж. Радость для всей семьи. — Кастиэль пытается не вспоминать темную нить крови, свисающую из почерневшей пустой глазницы Милтона, его открытый рот, заляпанные кровью зубы, и то, как он раскусил язык почти точно надвое, — и меняет тему. — А ты где был все это время? — Бог знает, что случилось с нашим катером, но мы причалили сильно восточнее и очутились у Изи Ред, — объясняет Иниас. Он кривится: — Там была полная каша — даже не спрашивай, — но я по большей части умудрился удержать вместе свой взвод. Подобрал еще пару групп людей, когда мы добрались до Сен-Лорана, — там застряли по меньшей мере три батальона: не могли пройти ко Вьервилю. А когда мы наконец прошли, вообрази: нам сообщают, что командование уже ушло на запад без нас! — Извини, — отвечает Кастиэль и делает вялую попытку оправдаться: — Приказы… — Да я шучу, все нормально. Мы объединились со 115-м полком, очистили несколько захолустных деревушек, раздолбали пару ферм — короче, с пользой провели время. — Иниас осматривает окрестности, разочарованно скривив рот. — Хотел бы я приписать себе заслуги и за это место, но Изиньи сожгли еще до нас. За это надо благодарить британский флот. Сопротивления вообще почти не было. Кастиэль на это лишь тихо фыркает и дергает головой в направлении дороги из города, показывая, что надо бы прогуляться. Иниас идет вперед, прочь с главной площади, затем замедляет шаг, чтобы Кастиэль его нагнал. — Так чем ты занят? — спрашивает Иниас, пока они пробираются сквозь завалы. — Командованием, — отвечает Кастиэль после паузы. — Планированием нападений, административной работой… Документированием потерь. Иниас пристально смотрит на него. — Потерь? Кастиэль медленно выпускает воздух. — Скажем так: радуйся, что вас прибило в Изи Ред. — Боже… Они еще некоторое время идут в тишине, и Кастиэль признателен Иниасу за то, что тот не спрашивает кто, как, или насколько тяжело было отвернуться и продолжать идти вперед. Ему думается, что небольшой разношерстный взвод Иниаса, должно быть, тоже потерял людей, и у него в голове возникают все те же вопросы, но он приберегает их на потом, когда придет пора сесть за рапорты и письма в штаб. Тогда он озаботится именами, которые, словно бумажки, вынутые из соломенной шляпы, предстоит прочесть и выбросить. — Я словил осколок в плечо, — говорит Кастиэль ни с того ни с сего — просто чтобы сменить тему. — Да ну? — Иниас поднимает брови. — В какое? Кастиэль хлопает по пострадавшему плечу спереди. Иниас корчит гримасу, в которой читается восхищение пополам с ужасом. — Черт возьми! И он до сих пор там… или… — Нет, Винчестер его вынул. — А… Кастиэль смотрит на Иниаса: было в этом «а» что-то глубинное, что-то, что, по мнению Иниаса, не подобает озвучивать вслух, однако его тон сообщает все громче фейерверка в садовом сарае. — Что? — Хорошо справляется он, значит! — заявляет Иниас с выражением, кивая так энергично, что вот-вот потянет шейные мышцы. — Влился в роту… Я помню, ты волновался, не внесет ли он разлад в ряды. — А, нет, — Кастиэль смотрит вперед. — Нет, он… он молодец. — Значит, не вносит разлад… в ряды? Кастиэль понимает, к чему клонит Иниас, и это возмущает его. Какое-то время он не отвечает, сосредоточившись вместо этого на хрусте гравия под ногами, на пепле и кирпичной пыли, которые ветерок сносит по дороге, оставляя грязные разводы на коже ботинок. — Нет, — отвечает он наконец. Он прочищает горло и резко шмыгает носом, как при простуде, словно в оправдание за свое поведение. Как будто ему есть за что оправдываться: ведь он ничего не сделал, все как обычно. — Нет, он молодец. В смысле… адекватен. — Адекватен, — повторяет Иниас, словно пробует слово на вкус, но больше ничего не говорит. Они гуляют еще немного и разговаривают о том о сем — обсуждают маневры и атаки, выпавшие на их долю, и такая ли Европа, какой они ее себе представляли; делятся анекдотами, услышанными от солдат за последние дни, — не спеша возвращаясь извилистым путем по дуге обратно на базу. Они снова оказываются в конце улицы, где расположилась большая часть роты Бейкер, и Иниас издает довольный смешок. — Значит, Галлагер жив-здоров! — восклицает он. — Это хорошо, а то он спорил со всеми, убьет ли в первый день сотню фрицев! — Не знаю насчет сотни фрицев: он во время первого же штурма ногу вывихнул, — сухо замечает Кастиэль. — Очень на него похоже. — Иниас взмахивает рукой и зовет: — Галлагер! Энди удивленно поднимает голову и расплывается в улыбке. Иниас спрашивает: — Ну что: набрали сотню, или решили проявить сострадание? — Сотню?! Тысячу, сэр! — кричит в ответ Галлагер с легкомысленной бравадой. — Вы не слыхали?! Немцы вычищены со всей Европы! Завтра мы едем домой! Иниас смеется, и даже Кастиэль позволяет улыбке тронуть губы. Иниас поворачивается к нему и шлепает его по руке. — Пойду проведаю остальных — ты остаешься, или у тебя дела? — спрашивает он. Кастиэль смотрит туда, где собрались его люди: расслабленно и беззаботно отдыхая на тротуаре, сидя на ступенях домов, болтая и жалуясь друг другу, собравшись группками и уплетая свои пайки в угасающем дневном свете. Это заманчивый способ провести остаток дня, но не для Кастиэля. Он щурится. — Дела. Нужно разобраться, где остановились офицеры, нужно подготовить рапорты: о захваченных территориях, потерях, расходе боеприпасов… Иниас морщится. — Не завидую… Кастиэль пожимает плечами. — Ну ладно тогда, я найду тебя позже, — говорит Иниас и, протянув руку к каске Кастиэля, выбивает на ней пальцами ритм, отдающийся у Кастиэля в голове. Тот морщится, но Иниас только улыбается шире. — Не перетрудись, малыш! — добавляет он и, уронив руку на здоровое плечо Кастиэля, легонько сжимает его. — Увидимся. Кастиэль смотрит ему вслед и, только когда Иниаса встречают радостными окликами, глупыми шутками и предложениями кофе, поворачивается уходить. Он находит неподалеку сержанта Кэмпбелла, пьющего из фляги что-то не очень похожее на воду, и спрашивает, все ли расселены. — Да, сэр! — отвечает Кэмпбелл с подозрительным энтузиазмом и, поспешно закрутив крышку фляги, убирает ее в ранец. — Офицеры роты Бейкер — на улице Ру Астрид Бриан в квартирках за магазином мясника, младшие офицеры — рядом в здании почты, а рядовые — в зданиях дальше по улице. Расквартированы по взводам, сэр. А вы по другую сторону этих зданий на параллельной улице — с остальными командующими и штабными. Там обычные жилые дома или вроде того. Вы, кажется, в номере 32. Кастиэль кивает. — Спасибо. Я зайду попозже, проверю, как у кого дела. Убедитесь, что все сыты и в тепле — когда приведут в порядок оружие на завтра. Если нужны новые наборы для чистки орудий, дайте мне знать. — Да, сэр. Спасибо, сэр. — Это все, сержант, — говорит ему Кастиэль, и, когда Кэмпбелл отправляется в конец улицы к солдатам, Кастиэль сворачивает в другую сторону в поисках своего жилья. Дом под номером 32 оказывается несложно найти, несмотря на то что он узкий и стоит в глубине от тротуара. Его каменные стены выкрашены потрескавшейся зеленой краской, ставни облезают. Можно даже сказать, что это колоритный дом. Кастиэль поднимается по ступеням ко входной двери. Он стучит, прежде чем войти, и даже после этого заходит с винтовкой наготове у плеча. Он вовсе не уверен, что в этом заброшенном жилом доме не обнаружится какой-нибудь немецкий молодчик, решивший, что лучший шанс выжить — это притаиться в углу и выскочить со штыком на первого же вошедшего американца. Кастиэль проверяет каждую комнату, каждый шкаф, аккуратно обходя окна и двери, где могут быть мины или иные оставленные ловушки. В конце концов он заключает, что в доме безопасно, но все равно заваливает почти все двери кирпичами и стульями, оставив себе лишь голую переднюю и грязную ванную с зеленой кафельной плиткой. Привалившись спиной к стене напротив входной двери, он медленно оседает на пол, где остается сидеть, скрестив ноги. Расположившись так, с единственным выходом в зоне прямой видимости, сняв каску и забросив ее в дальний угол, где она не будет напоминать о своем весе и пропитанном потом оголовье, он достает бумаги и ручку. Ему знакома поговорка офицеров о том, что вести солдат в бой — дело легкое: самое тяжелое — это бумажная работа. Тем не менее, делать ее нужно. Он только успевает рассортировать и упорядочить бумаги, когда приходит Иниас. Список солдат роты Бейкер сложен у левого колена Кастиэля, список годного имущества — у правого, а между ног — стопки листов, где предстоит изложить, что делать и с тем и с другим. — Привет! — бодро здоровается Иниас и идет к Кастиэлю через комнату, ослабляя по пути ремешок каски. — Как идет дело? — Вот, навожу порядок в роте, раз мы наконец снова всех собрали, — отвечает Кастиэль. Он хмурится и нехотя поправляется: — Или почти всех. Иниас морщится. — Небось, требуются кое-какие перестановки? — Да. — Кастиэль чешет затылок и указывает ручкой на разложенные перед ним бумаги. — Увлекательное занятие, как, наверное, уже видно. Иниас приседает на корточки, уперев ладони в колени, и наклоняется, чтобы заглянуть в бумаги Кастиэля. — И что думаешь? — спрашивает он. Кастиэль постукивает кончиком ручки по полу. — Думаю назначить лейтенанта Вирджила заместителем командующего, — отвечает он рассеянно, уже потерявшись в мыслях о работе. — М-м… — Иниас выпрямляется. — Ясно. Кастиэль отмечает ноту разочарования в его тоне и поднимает глаза от бумаг, чтобы убедиться, что он не ошибся: лицо у Иниаса решительное, но уголки губ слегка опущены. Иниас, похоже, и сам это чувствует, потому что поспешно отворачивается, глядя в бумаги, словно увидел там что-то страшно интересное. Кастиэль кладет ручку на пол. — Иниас, не делай такое лицо! — просит Кастиэль натянуто. — Я не могу назначить заместителем тебя. — Ладно… Этого не объяснить никак, кроме как прямо. — Иниас, — начинает Кастиэль строго. — Единственный сценарий, в котором роль командующего перейдет к тебе, это если я буду выведен из строя — вероятно, фатально. И я не вполне уверен, что в такой ситуации ты будешь в нужном настрое, чтобы вести за собой роту. — Он умолкает, размышляя, не слишком ли резко выразился, и неловко добавляет: — Без обид. Иниас выпускает воздух. — Да я не обижаюсь… — отвечает он. — Наверное. Нет, я все понимаю: друзья не назначают друзей преемниками на случай своей смерти, да? — Да. — Кастиэль смотрит на него с выражением, которое, как он надеется, сообщает Иниасу, что при иных обстоятельствах он был бы первым кандидатом. — Прости… — Да все нормально. — Иниас пренебрежительно дергает плечами. — Вирджил хорошо справится. Он говнюк, конечно, но надо признать, свое дело знает… Что еще думаешь по поводу новых назначений? Кастиэль смотрит на Иниаса несколько мгновений, поражаясь его неизменной способности не таить обид и неустанно работать над поставленной задачей, не отвлекаясь на эмоциональную предвзятость и личные обстоятельства, и невольно задается вопросом, не лучше ли было назначить Иниаса. Глаза Иниаса внимательно смотрят на Кастиэля, и тот вспоминает, что ему был задан вопрос. Он глядит в бумаги и рассеянно вертит ручку между указательным и средним пальцами. — Лейтенант Вирджил примет у меня командование первым взводом. Это означает, что некому будет координировать отделения, но, думаю, если назначить хорошего оперативного координатора ему на замену — например, сержанта Миллигана, — они разберутся. — Кастиэль сужает глаза. — И нам нужен новый первый сержант. Иниас задумчиво согласно мычит. — Как насчет Барнса? — И я о нем думал. Или штаб Мастерс. Иниас кивает. — Мастерс много жалуется, но свое дело делает. Барнсу не хватает сосредоточенности. — Ты прав. — Кастиэль записывает «штаб-сержант Марк Мастерс» под именем Вирджила. Возможно, придется кардинально поменять структуру роты, но, можно надеяться, она останется такой же слаженной и боеспособной. Кастиэль пододвигает лист бумаги с последними правками и добавлениями к Иниасу. — Что думаешь об остальных? Подтянув лист поближе, Иниас читает и качает головой. — Да вроде все на месте. — Он отодвигает лист обратно к Кастиэлю и, упершись руками в колени, со стоном поднимается на ноги. В его колене при этом слышен хруст, и Иниас морщится. — Боже, я уже слишком стар для всего этого… Ты это слышал? Я буду штурмовать окопы с тростью — вот увидишь! — Кончай жаловаться… — упрекает его Кастиэль, но и ему знакомо это чувство. Он сам далеко не стар — ему едва двадцать восемь, — но в его роте есть солдаты, кому дома еще спиртное не продадут: быстрые, хваткие, с бескрайней энергией и этой удивительной способностью моментально оправляться от любого увечья, присущей лишь подросткам и маленьким собачкам. Кастиэль же получил ранение в плечо больше недели назад, а все отвлекается на него в критические моменты. Но ничего этого он не говорит вслух — даже Иниасу, которого знает с тех пор, как они плевались бумажными катышками в девчонок за передней партой. Последнее, что нужно роте Бейкер, это командующий на грани кризиса среднего возраста. Кастиэль не стар, он не слаб, он не делает больше ошибок, чем делал бы любой другой на его месте, — даже если из-за повышенной ответственности иногда кажется иначе. У него все хорошо. Иниас замечает, что Кастиэль умолк. — Все в порядке? — спрашивает он. Кастиэль поднимает глаза. — А? Да, в порядке, все в порядке. — Он смотрит в бумаги. — Не волнуйся за меня. — Ты сегодня потерял пару человек… — замечает Иниас. — Да? — Кас… — Все в порядке, Иниас! — Кастиэль не смотрит на него. — Правда. Он слышит, как Иниас вздыхает. — Хорошо… Как скажешь. Увидимся позже — если я тебе нужен, я буду на квартире за мясной лавкой на следующей улице — в charcuterie, — говорит Иниас и, несмотря на уроки французского в юности, совершенно коверкает слово. Он задерживается посреди комнаты. — Постарайся не зацикливаться на всем этом, ладно? — Ладно. Наконец Иниас уходит и плотно закрывает за собой дверь. В пустой передней — сплошные твердые стены и каменные полы. Без теплого бриза и оранжевого вечернего солнца дом кажется холодным, воздух спертым и пыльным. Кастиэль ерзает на полу, кутается в куртку и пытается найти удобную позу, в которой можно долго работать так, чтобы не мерзнуть и не затекали ноги. Он понятия не имеет, как много времени проходит после ухода Иниаса — он намеренно снял часы и спрятал их под куртку, чтобы не отвлекаться на течение времени, — но, когда входит Дин, на улице, которую мельком видно за ним в дверном проеме, уже темная прохладная ночь. — Сэр, — здоровается Дин и заходит, не раздумывая. Кастиэль поднимает глаза. — Отказано, — отвечает он и возвращается к бумагам. Дин замирает посреди комнаты, явно сбитый с толку столь внезапной враждебностью. — Да ладно! — говорит он через пару мгновений. Кастиэль вздыхает, не поднимая глаз. — Не «да ладно», — отвечает он раздраженно и переворачивает страницу, чтобы просмотреть последние заметки лейтенанта Ширли о запасах боеприпасов и пайков. — Это протокол. На ваше счастье, я вас пущу — я просто сделал вам замечание. Нужно спрашивать разрешение, прежде чем входить. — Хорошо. Разрешите войти, сэр? Кастиэль кладет ручку на пол и смотрит на Дина с суровым безразличием. — Чего вы хотели, Винчестер? — Я? — Дин надувает щеки и выпускает комично долгий выдох. — Больше денег — для начала. Чтобы у брата была жизнь его мечты. И здоровья! Прямые ноги — тоже было бы неплохо. — Дин явно считает, что он уморителен. Кастиэль не удостаивает ответом его тираду, так что в конце концов Дин оставляет шутки: — У меня для вас рапорт о потерях в Гранкаме, сэр. Он пересекает комнату и наклоняется, чтобы положить бумаги слева от Кастиэля. Кастиэль наблюдает за ним: смотрит, как аккуратно Дин держит бумагу пальцами, чтобы не запачкать письмо, слушает, как скрипят его ботинки, когда он выпрямляется. Взгляд Дина перемещается с бумаг к глазам Кастиэля. — Спасибо, — говорит ему Кастиэль. Дин кивает и сует руки глубоко в карманы штанов. Его взгляд не оставляет глаз Кастиэля, и лишь через несколько мгновений Кастиэль понимает, что устало смотрит на Дина, будто у того есть ответы на все вопросы и волшебная сила все разрешить. Но, конечно, это не так. Кастиэль роняет взгляд на свою работу — на те листы, что только что добавил Дин: на отчет о сегодняшних ранениях, о смертях. Он не хочет брать эти листы в руки. Он уже видит имена: каждое из них выжжено на бумаге вспышкой дула за ним. Кастиэль должен был предвидеть снайпера. — Так, гм… чем вы заняты? Кастиэль понимает, что Дин просто хочет поддержать разговор, но Кастиэль устал, его терпение на пределе, и вместо того, чтобы оценить это внимание, он резко отвечает: — Не ваше дело. В кои-то веки Дин не спорит. Он лишь пожимает плечами: — Ладно… И это неожиданное смирение, это молчаливое понимание заставляет Кастиэля почувствовать себя виноватым. Он вздыхает: — Это было грубо, — признает он неохотно, понизив голос. — Простите. — Не за что извиняться, — отвечает Дин. Кастиэлю начинает казаться, что кто-то заменил его сержанта Винчестера очень реалистичной репликой, или же в какой-то момент что-то между ними кардинально поменялось. — У вас работа такая, — продолжает Дин. — Указывать мне, что делать, указывать, когда отвалить, когда заткнуться… или, там, перестать свистеть… — Если я еще хоть раз услышу ваш свист, встанете впереди роты до самого возвращения в Вирджинию, — прерывает его Кастиэль. Дин улыбается ясно, как летнее солнце: лениво и тепло. — Да мне все равно, сэр! — Он дважды похлопывает рукой по рукаву, где видна нашивка медика. — Красный крест, видите? Я неуязвимый. Кастиэль видит. Он не отвечает, а лишь снова роняет взгляд в бумаги и начинает просматривать отчет Дина. Семеро пострадавших: четверо убитых, трое в госпитале. Взгляд Кастиэля пробегает по строкам с именами погибших снова и снова: он пытается представить себе, как будет аккуратно выводить эти имена в похоронках родным. Как им доставят эти похоронки. Каково будет этим родным. Рапорт камнем оттягивает руку. — У вас усталый вид, — замечает Дин. Кастиэль презрительно фыркает: — Поразительно! Ваша проницательность не перестает удивлять. Если он и переходит черту грубости, Дин не обращает на это внимания. — Вам бы поспать, сэр. — Мне некогда, — отрезает Кастиэль и бросает рапорт Дина поверх стопки бумаг, но тот даже не издает удовлетворительного шлепка, а вместо этого лишь лениво парит вниз и приземляется в нескольких дюймах от того места, куда целился Кастиэль. — У меня дела. Много дел. Мне нужно… — Он осекается. Как бы ему ни хотелось выговориться обо всех изматывающих душу задачах, которые ему предстоят, он не может разглашать Дину конфиденциальную информацию и уж точно не имеет права жаловаться подчиненному. Он должен соблюдать иерархию, поддерживать авторитет: Дин ему не друг. Он теряет терпение, а это непозволительно. Это просто очередная обязанность: выполняй свою работу, руководи так, чтобы люди оставались живы, и делай это молча. «Здесь ты не человек, — напоминает он себе. — Ты офицер». Он резко выдыхает и кругами потирает пальцами лоб. — Сэр, — начинает Дин неуверенно. Он умолкает и прочищает горло. — Не знаю, говорил ли вам кто-нибудь, но, по-моему, из вас отличный командующий. Кастиэль смеется. Дин продолжает несмотря на это: — Мое мнение, конечно, ни черта для вас не значит… — Ваше мнение, — прерывает его Кастиэль, только потом осознав что не знает, как закончить фразу или даже что он пытается выразить. Но Дин теперь смотрит на него, поэтому Кастиэль поднимает голову, встречаясь с ним взглядом, сглатывает комок в горле и медленно продолжает: — …для меня значит. Вообще-то. Еще одна аномалия в поведении Дина: у него не находится остроумного ответа. Он стоит и смотрит на Кастиэля, ожидая, что тот скажет дальше. Кастиэль не знает, что сказать. Он не знает, что можно сказать — так, чтобы соблюсти профессионализм, не сболтнуть лишнего. — Вы откровенны, — говорит он наконец. — Я это ценю. Дин слегка наклоняет голову — полукивком, позабытым на полдороги. — Гм… спасибо… — Он колеблется, и Кастиэль чувствует его нерешительность, как смену погоды: продолжить эти попытки подбодрить Кастиэля дружеской беседой или оставить тему? Сменить подход? Удовлетвориться уже сказанным? — …сэр, — добавляет Дин наконец, и это запоздалое окончание лишь делает его прежнее отсутствие более явным. Дин все смотрит на Кастиэля. Кастиэль чувствует, что слова застревают в горле, но не может открыть рот. Вместо этого он сглатывает и медленно выдыхает. «Сержант Винчестер», — хочет сказать он и спросить, не надо ли Дину быть где-то еще, потому что Кастиэлю нужно заканчивать работу… Только выходит совсем не это: выходит «Дин» — и слишком тихое для дистанции между ними. От осознания, что он произнес не то, остальные слова улетучиваются вовсе и Кастиэль вновь умолкает. Он никогда раньше не обращался к Дину по имени. Это прозвучало как признание. Кастиэлю думается, каково было бы поцеловать Дина. Всего разок — не из вожделения, не из страсти, жгущей внутри так ярко, что ее жар, должно быть, ощутим снаружи, но просто потому, что губы Дина кажутся такими мягкими и всепрощающими, и, может быть, можно было бы вдохнуть через них эту браваду и бескрайнюю самоуверенность и сохранить их в себе на грядущие дни. Дин делает судорожный вдох и поспешно роняет взгляд под ноги, шаркая ими туда-сюда по пеплу и пыли на грубом бетонном полу. Он прочищает горло: — Мне пора, пожалуй, — говорит он чересчур громко и разворачивается одной ногой, оглянувшись на дверь. — Уже поздно… Надо проверить, как дела у ребят. — Надо, — соглашается Кастиэль, и внезапная хрипотца в его голосе неожиданна для него самого. Дина она тоже застает врасплох: при звуке голоса Кастиэля он оборачивается. Его губы слегка приоткрыты, и на шее заметен поднимающийся румянец, едва различимый в электрическом свете. Это очень тесная комнатка, думает Кастиэль, и такая тихая ночь, и Дину не обязательно уходить прямо сейчас: если бы он задержался еще на десять минут, никто бы не заметил разницы и никто бы не задался вопросом, что произошло в этот промежуток времени. Дин уже наполовину повернулся к выходу, но при этом не двигается, и Кастиэлю кажется, что произнеси он одно лишь слово — даже едва слышным выдохом под нос, — и Дин останется. Кастиэль ничего не говорит. Наконец, кажется, спустя целую вечность, Дин коротко выдыхает и отворачивается. — До завтра, сэр, — бормочет он и выходит, хлопнув за собой дверью. Кастиэль разом выпускает воздух, словно от удара под дых, и роняет затылок на стену.