Пение птиц и аромат цветов

— Кажется, мэйхуа вот-вот раскроет первые бутоны. Как жаль, что на Цанцюн мы не сможем полюбоваться цветением, не правда ли, шиди? — Шэнь Цинцю слегка наклонил голову, глядя на открывшийся перед ним вид. У подножья небольшого холма, где они остановились, расстелился ковер молодых полевых трав с мелькавшими тут и там весенними цветами. Лю Цингэ в ответ на это издал звук, отдаленно напоминающий согласное хмыканье, впрочем, Шэнь Цинцю не был в этом уверен. Его шиди большую часть времени напоминал изощренную головоломку — безумно увлекательную, но, кажется, совершенно неподдающуюся решению. — Цанцюн преисполнен благородства и добродетели, а с красотой учениц пика Сяньшу сравнятся лишь покровительствующие им орхидеи. Слава пика Цюндин подобна солнечному цветку — бессмертна и окаймлена золотом. Что до пика Цинцзин… — Шэнь Цинцю опустил взгляд на веер в своей руке, едва слышно вздохнув. Его глаза рассеянно скользнули по изящным деревянным пластинам и ненадолго задержались на гарде, украшенной тонкой резьбой. Краем глаза он уловил движение Лю Цингэ, стоявшего до этого совершенно неподвижно на протяжении почти двух кэ. Тот слегка повернул голову в сторону Цанцюн, но отсюда, конечно, не был виден даже самый высокий пик. Они преодолели уже не менее двух тысяч ли, но так и не смогли нагнать стаю лунокрылых журавлей, мигрирующих дальше на юг с началом брачного сезона. Шэнь Цинцю почувствовал укол разочарования — лунокрылые журавли были скрытными и пугливыми животными, но он все равно надеялся хотя бы раз услышать ту самую брачную песню, поразившую до глубины души одну из бесчисленных сестричек в оригинальном романе. С каждым днем шансы на это сокращались и сегодня, на исходе третьего дня, стало понятно: их затея вряд ли увенчается успехом. Строго говоря, затея принадлежала Шэнь Цинцю, однако в одиночку он, конечно, отправиться не мог, и Лю Цингэ, как и полагается порядочному шиди, вызвался его сопровождать. — Что до пика Цинцзин, он, безусловно, оправдывает свою репутацию, воспитав не один десяток достойных ученых и талантливых поэтов. Цанцюн не хватает только прекрасных мэйхуа, однако… — Шэнь Цинцю усмехнулся, поворачиваясь к спутнику, — Будет нечестно, если пик Сяньшу одновременно станет принимать покровительство сразу двух благородных господ, не правда ли? Одной лишь орхидеи пику красавиц вполне достаточно. Эмоция, отразившаяся на лице Лю Цингэ, напоминала что-то среднее между пренебрежением и удивлением, и Шэнь Цинцю в очередной раз подумал, что некоторым людям в жизни везет значительно больше, чем другим. Такое лицо, казалось, не испортит ничего — в этом Шэнь Цинцю был уверен почти наверняка. Даже сейчас, глядя на своего нахмурившегося шиди, он испытывал ни с чем несравнимое эстетическое удовольствие — как при взгляде на картину известного мастера, или чтении любимых стихов. Внешность Лю Цингэ заслуживала портрета, и не одного — Шэнь Цинцю тут же отодвинул эту мысль подальше, не позволяя своему разуму за нее ухватиться. Портреты не были его сильной стороной, а доверить кому-то еще такое деликатное дело казалось совершенно невозможным. — В таком случае, могли бы мэйхуа покровительствовать пику Ваньцзянь? Выносливость и готовность преодолеть любые трудности, сила духа… Хотя нет, конечно, нет, мэйхуа это юность и красота, совсем не то, возможно, Цяньцао? Тоже вряд ли… Все же мэйхуа традиционно отождествляют с зимой, а на Цяньцао всегда весна, — Шэнь Цинцю пустился в рассуждения, задумчиво поглаживая пластины веера, не обращая внимание на изменившееся лицо своего шиди. — Продвинулись дальше на юго-восток, нужно торопиться, — Лю Цингэ, наконец, заговорил, указывая рукой в направлении небольшого озера, где, вероятно, еще несколько часов назад останавливалась передохнуть стая журавлей. На его лице было выражение искреннего недовольства, впрочем, чем именно оно было вызвано, Шэнь Цинцю предположить не решился. В конце концов, его шиди выглядел недовольным чем-то довольно часто — кроме тех моментов, когда его лицо не выражало совершенно ничего. — Ах, шиди, думаю, нам пора вернуться на Цанцюн — путь обратно неблизкий, а ученики этого мастера вовсе не так самостоятельны, как ученики пика Байчжань, — в ответ на это Лю Цингэ только хмыкнул, что вполне могло означать как согласие с необходимостью вернуться, так и выражение неодобрения в отношении методов воспитания на пике Цинцзин. — Догоним через день, если поторопимся. Возвращаться сейчас глупо, — очевидно, это все же было неодобрение методов воспитания Мастера Сюя, — Журавли заключают союзы раз в десять лет, Шэнь Цинцю. Летим сейчас, — Лю Цингэ развернулся, призывая Чэнлуань. Шэнь Цинцю хотел было возразить, но соблазн был слишком велик. «Еще один день, — подумал он. — Если мы не нагоним их через один день, то вернемся на Цанцюн». В конце концов, еще пара дней без шицзуня на пике не грозила такими уж большими проблемами, во всяком случае, Шэнь Цинцю очень на это надеялся. Сюя, откликаясь на призыв, приятно завибрировал. Лю Цингэ явно хотел снова предложить совместный полет на Чэнлуане, не доверяя Неисцелимому, но, получив в свою сторону весьма красноречивый взгляд, молча отвернулся, набирая высоту. Во время путешествия он настаивал на очищении меридианов для Шэнь Цинцю каждый день, и этого было более чем достаточно для поддержания здорового течения ци. Мысли Шэнь Цинцю еще крутились вокруг дисгармонии, раздражавшей его эстетическое чувство — отсутствие на Цанцюн пика, олицетворяющего мэйхуа, делало картину неполной и доставляло Лорду Цинцзин почти физический дискомфорт. Впрочем, в данный момент это было намного менее значимо, чем предстоящее созерцание брачных танцев лунокрылых журавлей. В оригинальном романе жена номер 711 — романтичная дева с утонченным вкусом — не была готова стать частью необъятного гарема Ло Бинхэ даже несмотря на свою огромную любовь и преданность. Разумеется, стоило Ло Бинхэ найти для нее стаю лунокрылых журавлей, как брачные танцы и песни полу мифических созданий так растрогали прекрасную деву, что она немедленно согласилась провести рядом с Ло Бинхэ остаток своей жизни, и обещание сразу было скреплено сессией безудержного па-па-па на том же месте. Шэнь Цинцю в столь волшебных свойствах журавлиных ухаживаний сомневался, однако хотя бы раз взглянуть на благородных животных с сияющими под лунным светом крыльями считал необходимым. Ходила легенда, что увидевший воссоединение пары лунокрылых журавлей был обречен в ближайшее время обрести свою любовь, но Шэнь Цинцю, при всех сопутствующих обстоятельствах, старался оставаться реалистом. В мире, где практически каждая девушка была по умолчанию будущей женой протагониста, в свое возможное супружеское счастье, будучи главным антагонистом, Мастер Сюя не верил от слова совсем. Сюя быстро набрал высоту и, поравнявшись с Чэнлуанем, слегка склонился влево, сокращая расстояние между ними. Шэнь Цинцю даже после очищения меридианов старался во время полетов держаться поближе к Лю Цингэ — Неисцелимый все еще был непредсказуем, а перспектива свернуть шею не особо впечатляла. Лю Цингэ, конечно, весьма ясно дал понять, насколько нерациональной он находит потребность Шэнь Цинцю лететь самостоятельно, однако после пары красноречивых взглядов и одного выговора, больше напоминавшего шипение рассерженной змеи, прекратил попытки навязать свои услуги извозчика. Здесь, на юге, почти у самой границы, весна уже согрела землю и даже самый маленький клочок земли был покрыт свежей зеленой травой. Деревья, разбросанные на протяжении всего их пути то тут, то там, тоже распускали первые нежные листья, но цвести не торопились — по ночам еще было довольно холодно, а ветер не стихал до утра. Шэнь Цинцю провожал взглядом пробегающие мимо деревья, одно за другим, надеясь увидеть на них первые цветы, но груши и сливы стояли лишь слегка покрытые зеленью. Темнело пока что рано, а вместе с темнотой приходил и пронизывающий до костей ветер, характерный для этих мест, и не прошло и одного ши, как стало понятно, что настало время подыскивать ночлег. Недалеко на юго-западе виднелся городок — единственный на много ли, где они могли бы заночевать. Шэнь Цинцю, повернувшись к Лю Цингэ, тут же встретил его взгляд. Ветер в ушах шумел слишком громко и, не пытаясь его перекрикивать, Шэнь Цинцю молча указал на город, приподняв бровь. Лю Цингэ в ответ просто кивнул, наклоняясь правее, смещая траекторию движения меча. В город с говорящим названием Шичжэн они прибыли спустя три кэ — к этому времени уже окончательно стемнело и единственным источником света был двухэтажный постоялый двор перед главной площадью. За стойкой, перебирая то ли бобы, то ли семена лотоса, их встретила девушка лет шестнадцати и, едва подняв на них взгляд, тут же густо покраснела. Шэнь Цинцю на это только усмехнулся — путешествуя с Лю Цингэ он регулярно становился свидетелем теряющих самообладание дев, не способных связать и двух слов, а иногда и отчаянно краснеющих юношей, провожающих Бога Войны восхищенными взглядами. Конечно, столь явное внимание не было чем-то удивительным: для того, чтобы оценить утонченную внешность и прекрасно сложенную фигуру, необязательно было знать имена Бога Войны Лю Цингэ и хребта Цанцюн. Однако изначально забавлявшие Шэнь Цинцю ситуации вскоре превратились в довольно раздражающее обстоятельство. Строго говоря, ничего плохого в повышенном внимании окружающих к Лю Цингэ не было — тот все равно упорно этого не замечал, а возможно и целенаправленно игнорировал. Зачастую, это, наоборот, приносило лишь пользу — танхулу за пол цены здесь, бесплатная горсть локв там — но Шэнь Цинцю все равно находил это весьма раздражающим. Отвлекать вечно собранного и готового к битве Лю Цингэ глупыми заигрываниями казалось почти оскорблением, к тому же, на взгляд Шэнь Цинцю, все эти воздыхатели — тайные и явные — не дотягивали до звания даже потенциальных претендентов на сердце Бога Войны и внимания его явно не заслуживали. В конце концов, Лю Цингэ в оригинальном романе умер только потому, что был в состоянии стать достойным конкурентом протагонисту — и это многое говорило о его качествах. Но бороться с природной привлекательностью своего шиди или озвучивать свои мысли о несостоятельности его поклонников Шэнь Цинцю не мог, а потому только раздраженно вздыхал, сильнее сжимая веер. Первая комната, в которую заикающаяся и красная до кончиков волос Лин Лянь — так представилась девушка — проводила их, оказалась на удивление просторной и изящно обставленной для такого скромного постоялого двора. Решив не испытывать судьбу, Шэнь Цинцю тут же расположился на кровати, всем своим видом давая понять, что его выбор окончателен и обсуждений не подразумевает. Лю Цингэ на это только кивнул, окинул комнату долгим нечитаемым взглядом и, пожелав спокойной ночи, отправился вслед за Лин Лянь в приготовленную для него комнату. Закрывая за ними дверь, Шэнь Цинцю поймал смущенный взгляд девушки. Кажется, она никак не решалась заговорить с объектом своей симпатии в присутствии другого человека. Шэнь Цинцю не смог сдержать усмешки — вряд ли его шиди бы пришлась по вкусу настолько стеснительная дева. Лю Цингэ не был похож на человека, которому вообще интересно что-то помимо бесконечных битв и тренировок, но в одном Шэнь Цинцю был уверен почти наверняка — партнером Лю Цингэ на стезе парного совершенствования, решись он когда-нибудь таковым обзавестись, непременно стал бы человек чрезвычайно талантливый, с сильным золотым ядром и, вероятно, отсутствием инстинкта самосохранения. За окном завыл ветер — громко и протяжно, приближался хай ши. Было довольно прохладно, хотя Шэнь Цинцю заметил две жаровни с углями — возможно, сказывалось угловое расположение комнаты, из-за чего она не была защищена от ветра. Шэнь Цинцю, привыкший к мягкому теплу своего пика, все время кутался в подбитую мехом саблезубых кроликов накидку, но даже она не спасала от местных ветров. В течение дня он иногда поглядывал на Лю Цингэ, который, кажется, вообще не чувствовал ни жары, ни холода, и путешествовал налегке, не взяв с собой даже тонкого плаща. Они проводили достаточно много времени вместе, однако Шэнь Цинцю ни разу не замечал, чтобы Лю Цингэ подавал даже мельчайшие признаки дискомфорта по каким бы то ни было причинам. Казалось, тот действительно был неуязвимым Богом Войны, которому были нипочем любые трудности, и Шэнь Цинцю иногда чувствовал себя совершенно беспомощным глядя на своего всесильного шиди. Расправив постель, Шэнь Цинцю присел на ее край, снимая гуань — в комнате не было зеркала, так что пришлось наощупь выпутывать украшение из волос. Наскоро прочесав спутанные за день волосы гребнем и собрав их в свободную косу, Шэнь Цинцю подошел к небольшой ширме, которая не доставала ему даже до подбородка. За ней стояли только две свечи, одна из них — совсем рядом с бумажными панелями, и Шэнь Цинцю наклонился, чтобы переставить ее подальше. Свет от свечей падал на него теперь сбоку, отбрасывая тень фигуры на центральную часть ширмы. Шэнь Цинцю невольно засмотрелся на бумажный экран, двигая руками на манер танца — тень в точности повторила элегантные движения. Когда-то в детстве они с мэймэй играли в театр теней — это было уже слишком давно, в другой жизни, но воспоминания все равно разливались в груди приятным теплом. Кажется, этот постоялый двор был довольно оживленным, несмотря на свое расположение — в коридоре то и дело слышался тяжелый топот и голос Лин Лянь, что-то неразборчиво объясняющей постояльцу. Развязывая бесчисленные шнуровки и стягивая один за другим многочисленные слои своего одеяния, Шэнь Цинцю почувствовал, как прохладный воздух комнаты начал неприятно покалывать кожу. Конечно, он мог поддерживать постоянную температуру тела, разгоняя ци, но это требовало не только впечатляющей концентрации и внушительного количества энергии, но и ее стабильного потока, чем, к сожалению, мастер Сюя похвастаться не мог. Его ци была достаточно сильна, но постоянное напряжение меридианов для поддержания температуры тела грозило накоплением ци в одном месте и очередным приступом Неисцелимого, с чем Шэнь Цинцю не горел желанием сталкиваться. Предстоящая ночь в холодной постели представлялась не самой радужной перспективой. Это все же было значительно лучше, чем ночь на лесной поляне, однако Шэнь Цинцю не удержал разочарованного вздоха — жизнь на Цинцзин сильно его разбаловала. Ни для кого не было секретом, что Мастер Сюя на редкость привередлив и в капризности не уступает молодой госпоже из состоятельной семьи. Передернув плечами, Шэнь Цинцю поправил чжунъи, чувствуя, как от холода начинают неметь пальцы ног. Топот в коридоре стал, кажется, еще громче, и Шэнь Цинцю с неудовольствием подумал, что, помимо холода, ему придется терпеть еще и шумных соседей. Тяжелые шаги зазвучали подозрительно близко к двери, и, прежде чем Шэнь Цинцю успел сделать хоть что-то, она распахнулась, являя за собой Лю Цингэ и Лин Лянь с жаровнями в руках. Стоило девушке увидеть недовольное лицо Шэнь Цинцю, все еще стоящего за ширмой, она тут же низко опустила голову, стремительно краснея. На несколько мучительно долгих мяо в комнате повисла напряженная тишина. — Лю-шиди! Что ты здесь делаешь? — к тому моменту, как возмущенный Шэнь Цинцю, наконец, смог выдавить из себя эти слова, Лин Лянь уже оставила свою жаровню у порога и убежала, прикрывая лицо. Лю Цингэ замер в дверях, хлопая глазами. Шэнь Цинцю незаметно глянул вниз, проверяя, достаточно ли высока ширма, и, убедившись, что бумажные панели закрывают его до самого основания шеи, вновь перевел взгляд на все еще стоявшего столбом Лю Цингэ. Тот смотрел не мигая, бегая взглядом от лица Шэнь Цинцю к экрану ширмы, и отчего-то все сильнее хмурился. Его челюсть была сведена так сильно, что на лице заиграли желваки, а румянец начал медленно перетекать с ушей на лицо — должно быть, угли в жаровне были только что вытащены из печи и, не успев остыть, нещадно обжигали лицо Лю Цингэ. Взгляд Шэнь Цинцю задержался на родинке под глазом — румянец, кажется, сделал ее еще ярче и привлекательнее, так, что отвести взгляд стало почти невозможно. — Ночь холодная, — было все, что сказал Лю Цингэ перед тем, как поставить жаровни ближе к постели и буквально выбежать из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь. Выражение его лица отчего-то напомнило Шэнь Цинцю об оленях, столбенеющих в свете фар, но он отмахнулся от этой мысли — Бога Войны невозможно было застать врасплох, да и чем? Шэнь Цинцю еще раз задумчиво оглядел себя, но, так и не увидев ничего необычного, решил не придавать этому значения. В комнате быстро теплело — четырех жаровен было как раз достаточно, чтобы поддерживать идеальную температуру, и лорд Цинцзин удовлетворенно растянулся на кровати. Одеяло давило приятным весом, и, хотя было лишь начало хай ши, Шэнь Цинцю почувствовал, как стремительно проваливается в сон.