Пение птиц и аромат цветов

Солнечные лучи пробивались сквозь заросли бамбука, путались в них, бликами отражаясь на листьях. Трава под ногами цеплялась за край ханьфу и примятая шагами источала пьянящий аромат. Шэнь Цинцю проводил взглядом парящую в безоблачном небе ласточку. Погода сегодня была почти по-летнему теплая, а небо чистое и светлое. Откуда-то издалека доносился веселый щебет стайки младших учеников — только что закончились последние на сегодня уроки и завтра их ждал свободный от учебы день. Приближался Юаньсяоцзэ и весь Цанцюн пребывал в радостном предвкушении — Шэнь Цинцю даже заметил, как некоторые его ученики своими руками расписывали фонарики. Сам он не думал запускать фонари, но на праздник собирался — как минимум ради обилия всевозможных вкусностей. Он даже дал ученикам еще один день отдыха перед Юаньсяоцзе, находясь в последнее время в удивительно хорошем расположении духа. Налетел порыв ветра, все еще по-зимнему холодного, растрепав полы ханьфу и взметнувшись к небу. Вокруг зашелестел бамбук, вместе с ним зазвенели и украшения в волосах Мастера Сюя — серебряные колокольчики качнулись, ударились о нефритовые подвески, разнося по округе нежную переливчатую мелодию. — Шиди сегодня излучает умиротворение, — Шэнь Цинцю резко обернулся. За своими размышлениями он совсем не заметил, что был не один, а шепот бамбука скрыл звук шагов позади него. Юэ Цинъюань стоял чуть поодаль, широко улыбаясь, всем своим видом излучая радость от встречи. — Что привело чжанмэн-шисюна на Цинцзин сегодня? — в последнее время глава Цанцюн зачастил в гости, навещая пик ученых почти каждый день — за эти две недели он посетил Цинцзин не менее десятка раз. У Шэнь Цинцю уже заканчивались темы для разговоров, да и желания развлекать Юэ Цинъюаня не наблюдалось, но он из вежливости не мог отказать главе ордена в своей компании и тот этим бессовестно пользовался. Бесконечные коробки любимых сладостей Шэнь Цинцю, которые Юэ Цинъюань исправно приносил к чаю, немного сглаживали острые углы и свежайшие льенцзыгао поднимали настроение до отметки «сносно». — Цинцю-шиди всегда так занят, но этот шисюн все же смеет надеяться на чашку чая, я… Этот шисюн хотел бы преподнести скромный подарок, — Юэ Цинъюань смотрел с надеждой, почти умоляюще, но к этому его взгляду у Шэнь Цинцю уже выработался своего рода иммунитет. Слова его, однако, заинтересовали — подарки Мастер Сюя очень любил и это был широко известный факт. Ради такого он, пожалуй, мог выделить половину шичэня, а возможно даже две. Шэнь Цинцю широко улыбнулся, аккуратно рассматривая Юэ Цинъюаня, но никаких свертков с возможным подарком в его руках не обнаружил. — Этот шиди не посмел бы отказать чжанмэн-шисюну в такой малости, как чашка чая, — еще как посмел бы, но звезды сегодня были на стороне главы Цанцюн — Шэнь Цинцю и до того находился в весьма приподнятом настроении, а новость о подарке окончательно расположила его к незваному гостю. — Погода сегодня особенно хороша, этот мастер предпочел бы выпить чаю в Чжутинцзы, если чжанмэн-шисюн не возражает? — Конечно нет, как Сяо… Как Цинцю-шиди пожелает, — Юэ Цинъюань поспешил за направившимся к павильону Шэнь Цинцю и тот решил проигнорировать очередную раздражающую оговорку. У Мин Фаня, кажется, были глаза и уши по всему Цинцзин — иначе нельзя было объяснить, каким образом на столе появились чай и закуски еще до того, как они дошли до Чжутинцзы. Шэнь Цинцю в очередной раз мысленно похвалил всегда внимательного ученика и подумал, что стоило бы освободить их с Инъин на еще один день после праздника — они оба почти не отдыхали, постоянно занятые делами пика. — Все ли в порядке на Цюндин? — неловкая попытка завязать разговор вовсе не смутила Юэ Цинъюаня и он пустился в рассуждения о необходимости пересмотреть программу обучения для младших учеников, расширить общежития и организовать тренировочную охоту для старших учеников. Шэнь Цинцю позволил себе расслабиться, смакуя шуэйсьен — по крайней мере ему не нужно было развлекать разговором главу Цанцюн. Тот и сам прекрасно справлялся, и Мастеру Сюя оставалось только иногда кивать и понимающе улыбаться. Кэ спустя Шэнь Цинцю уже не смог бы даже примерно повторить то, что рассказал ему Юэ Цинъюань — в какой-то момент разум сместился на более важные в его понимании вопросы. Например, как скоро наконец вернется Лю Цингэ — его компании Шэнь Цинцю был бы сейчас рад намного больше. В его обществе говорил по большей части сам Шэнь Цинцю, но это почему-то вовсе не раздражало, даже наоборот. Или, когда наконец на Цинцзин заявится Самолет — тот еще неделю назад обещал зайти обсудить один паршивый роман, купленный им накануне. Его компания тоже была неплохой альтернативой происходящей сейчас моральной пытке, хоть и впечатляла чуть меньше, чем компания Лю Цингэ. Когда на столе перед ним внезапно оказалась богато украшенная шкатулка с тончайшей резьбой — слишком вычурная, по мнению Шэнь Цинцю — он наконец вынырнул из потока своих мыслей. Подняв взгляд на Юэ Цинъюаня, он встретился с широкой улыбкой и все тем же почти умоляющим взглядом. — Чжанмэн-шисюн и правда принес подарок… — Шэнь Цинцю осторожно приоткрыл шкатулку, заглядывая внутрь. На пурпурном шелке лежал веер. Роскошный — более точного слова нельзя было подобрать. Таких дорогих вееров в его коллекции, пожалуй, не было — за исключением тех, что предназначались совсем не для декоративных целей. Экран из белого шелка был украшен золотыми хризантемами — правда не росписью, а вышивкой. Гарды и пластины из красноватого дерева — кажется, пахло сандалом — были расписаны золотом и буквально кричали о собственной неприлично высокой цене. Шэнь Цинцю взял веер в руки, повернул другой стороной — там растекались ровные строчки: «Этой весной просыпаюсь еще до светла, Слышу, доносится пение птиц снаружи. В шуме дождя и ветра прошлая ночь прошла, Много ли мало опавших цветов обнаружу?» Что это должно было означать? Предназначались ли эти слова для Шэнь Цзю или тут вовсе не было никакого двойного смысла? Аккуратная каллиграфия не принадлежала Юэ Цинъюаню — его почерк Шэнь Цинцю знал достаточно хорошо. Наверняка никаких особенно глубоких мыслей за этим подарком не крылось, и не стоило придавать ему большого значения. В любом случае веер был очень красивым и ничем не уступал другим веерам из его коллекции. — Шиди нравится? — это был вопрос с подвохом? Как такой подарок мог ему не понравиться? Он буквально стоил целое состояние и подошел бы даже для императорского приема. — Чжанмэн-шисюн так щедр, такой подарок… Поистине уникален, этому шиди очень нравится, — услышав это, Юэ Цинъюань очевидно расслабился, довольно улыбаясь. Шэнь Цинцю позволил себе еще немного покрутить веер в руках, подозревая, что в глазах его в этот момент светился алчный огонек. Что поделать — Мастер Сюя был падок на все блестящее, драгоценное и дорогое и был не в силах этому сопротивляться. Четыре чашки чая и один невыносимо скучный разговор, который он вытерпел только благодаря новому вееру в руках спустя Шэнь Цинцю начал чувствовать накатывающую усталость. Он уже начал раздумывать, как бы намекнуть Юэ Цинъюаню, что время посещений Мастера Сюя заканчивается — желательно так, чтобы этот намек нельзя было проигнорировать — как его неожиданно спасла Инъин. Она ворвалась в Чжутинцзы словно летний ветерок — легкая и лучащаяся весельем. Заколки в ее прическе зазвенели нежным переливом: ту серебряную с жемчужной подвеской Шэнь Цинцю подарил ей сам на двадцать первый день рождения и с тех пор ни разу не видел Инъин без нее. — Шицзунь, там Лю-шишу!.. Ждет… — оборвавшись на полуслове, она виновато глянула на Юэ Цинъюаня, тут же склоняясь в поклоне. — Юэ-шишу, добро пожаловать, — тот на ее слова только сильнее нахмурился и выглядел он при этом так, словно его мучила зубная боль. Шэнь Цинцю почувствовал, как его захлестывает эйфория — им с Лю Цингэ столько всего нужно было обсудить, пусть даже в обсуждениях шиди зачастую выступал скорее слушателем, чем полноправным участником. Он с огромным трудом заставил себя остаться на месте, хотя больше всего сейчас хотел сорваться к Бамбуковой Хижине. Кажется, новость о прибытии еще одного гостя оказалась достаточным намеком, и глава Цанцюн наконец засобирался обратно на Цюндин. Прощание вышло скомканным — Шэнь Цинцю торопился увидеть Лю Цингэ и лишь поспешно поблагодарил за подарок, пряча тот в рукаве, а Юэ Цинъюань… Он, кажется, не торопился, но выглядел так, словно нахождение на Цинцзин больше не приносило ему радости. Шэнь Цинцю не хотел об этом задумываться — будет только к лучшему, если глава Цанцюн перестанет быть настолько частым гостем на Цинцзин. Из Чжутинцзы Шэнь Цинцю почти выбежал, и только вечная необходимость поддерживать образ невозмутимого и отчужденного Мастера Сюя заставила его взять себя в руки и замедлить шаг. Несмотря на это, он все же добрался до Бамбуковой Хижины в рекордно короткие сроки, и замер на месте, не дойдя десятка шагов. Лю Цингэ стоял, прислонившись к стене Бамбуковой Хижины, глядя прямо на него. Он выглядел уставшим — под глазами залегли темные круги, а морщинка между бровями явно стала глубже — но все равно улыбался. Даже если кроме Шэнь Цинцю никто не назвал бы это улыбкой — слишком незаметной она была — неважно. Вообще-то, так было даже лучше, пускай эти маленькие редкие улыбки достаются лишь Шэнь Цинцю, словно он особенный. Они встретились ровно на середине пути — по пять шагов с каждой стороны. Серые глаза смотрели с мягким теплом, совсем не сочетаясь с суровым внешним видом своего обладателя, и тепло это омывало волной, заставляя что-то внутри растерянно замирать. Шэнь Цинцю начал улыбаться еще до того, как осознал это — так широко, что заболели скулы, но иначе просто не мог. Ладонь легла на чужое предплечье, чуть выше локтя, чувствуя жар кожи даже через плотный слой ткани. — Я так рад, ты… — Шэнь Цинцю запнулся, ощущая как краска расползается по лицу. Он внезапно почувствовал себя очень глупо в этой детской неспособности взять под контроль собственные эмоции, но Лю Цингэ улыбнулся — в этот раз по-настоящему. Открыто и радостно, наполняя пространство вокруг себя светом, так, что на порозовевших щеках появились очаровательные ямочки. Шэнь Цинцю приклеился к ним взглядом и никогда уже не смог бы забыть картину, открывшуюся его глазам. Красота Лю Цингэ была неоспорима, и подчеркнутая румянцем она вовсе заставляла дыхание сбиваться, но так — с искренней улыбкой, ямочками на щеках, в лучах весеннего солнца — она задевала что-то очень тонкое в глубине души. Один этот вид стоил того, чтобы научиться писать портреты и слагать стихи. Шэнь Цинцю попытался заговорить — и не смог. Почему-то все подходящие слова забылись, а те, что он еще помнил, отказывались срываться с языка. Впрочем, так тоже было вполне неплохо — просто смотреть ощущалось сейчас самой правильной в мире вещью. Время словно застыло и Шэнь Цинцю вместе с ним. Лю Цингэ, кажется, тоже — они оба стояли неподвижно, улыбаясь открыто и искренне, глядя друг другу в глаза, и каждый видел во взгляде напротив отражение собственных мыслей. Выстроившаяся между ними молчаливая гармония оказалась прервана Мин Фанем, и в этот раз Шэнь Цинцю, к собственному стыду, испытал вовсе не признательность. Взгляд окинул ученика с подносом в руках, скользнул дальше — к стоявшей чуть позади Инъин. Они оба выглядели как нашкодившие котята и разозлиться на них за попытку угодить шицзуню он не смог, но легкое разочарование все равно неприятно укололо. Чем именно он был разочарован Шэнь Цинцю не смог бы ответить даже сам себе. На подносах оказался ужин для него и Лю Цингэ. Пока Мин Фань и Инъин суетливо накрывали на стол Шэнь Цинцю позволил себе украдкой рассмотреть шиди поближе. Тот и правда выглядел очень уставшим — настолько, насколько вообще мог выглядеть уставшим Бог Войны. Всегда идеально прямая спина едва заметно подрагивала от напряжения, широкие плечи слегка склонились вниз — мало кто заметил бы такие мелкие детали, но Шэнь Цинцю был внимателен и знал, куда нужно смотреть. Он прошел в спальню и подхватил пару подушек — значительно более мягких чем те, что лежали у стола. Вряд ли это поможет снять усталость Лю Цингэ, но хотя бы даст ему чуть больше комфорта. Подушки нашли свое пристанище у стола и Шэнь Цинцю обратил внимание на обилие тарелок. Большинство блюд на удивление оказались мясными — очевидно, для гостя — и Шэнь Цинцю вопросительно глянул на учеников. Инъин заговорщицки улыбалась, глядя то на шицзуня, то на Лю Цингэ, а Мин Фань старательно рассматривал пол. На Цинцзин мясо почти не ели, и найти его, а тем более приготовить в столь короткие сроки было практически невозможно. И как только эти двое умудрились?.. — Инъин, Мин Фань, спасибо, можете быть свободны, — парочка переглянулась и едва успев поклониться выскочила за дверь. И что с ними сегодня происходит? Наверняка это весна дает о себе знать, другого объяснения странному поведению учеников придумать не получалось. Лю Цингэ протянул ему из ниоткуда появившуюся коробку — ни лишних слов, ни чаепития первым делом ради приличия — и Шэнь Цинцю почувствовал, что краснеет. Прямолинейность шиди всегда смущала его и сбивала с толку. Сегодня он и правда чувствовал себя избалованным молодым господином — дорогие подарки, безраздельное внимание к его персоне, даже оделся он утром куда наряднее обычного, будто чувствовал. Коробка была простой, из обыкновенного бамбука, без росписи и резьбы, но держа ее в руках Шэнь Цинцю ощутил себя самым богатым в мире человеком. Под крышкой оказалась дюжина баночек с красками — большинство из них невыносимо яркого синего цвета, однако были и другие. Глядя на сокровище в своих руках Шэнь Цинцю почувствовал непреодолимое желание броситься на Лю Цингэ с объятиями. — Шиди, я ведь… Просил совсем немного… — ощущая, как по лицу расползается румянец, Шэнь Цинцю поспешил скрыть смущение, прикрывшись рукавом ханьфу. Лю Цингэ при этом выглядел абсолютно довольным: — Нравится? — простого «нравится» было преступно мало, чтобы описать восторг, который испытывал сейчас Шэнь Цинцю. Он опустил взгляд на коробку в своих руках, провел кончиками пальцев по баночкам с красками, чувствуя себя неприлично счастливым и очень смущенным. Такого количества ему хватило бы по меньшей мере на год, а может и на два. Лю Цингэ действительно выполнял любое порученное дело со всей ответственностью, не жалея сил. — Очень нравится… Спасибо, шиди, — эти слова заслужили новую улыбку — на этот раз настоящую и широкую — которая в свою очередь заставила Шэнь Цинцю покраснеть еще сильнее. В самом деле, ну когда уже красота шиди перестанет путать его мысли? Судя по всему, никогда, ведь спустя почти семь лет он все так же замирал, стоило Лю Цингэ появиться в поле зрения. Кажется, в последнее время, это даже начало прогрессировать — в присутствии шиди путались теперь не только мысли, но и слова, заставляя Мастера Сюя раз за разом выставлять себя идиотом. — Я рад, — Лю Цингэ удовлетворенно кивнул, опускаясь на подушки. Его напряженные плечи заметно расслабилась и Шэнь Цинцю мысленно похвалил себя за предусмотрительность. Он сел напротив, оглядывая стол: Инъин и Мин Фань и правда постарались, будто заранее знали о визите шишу. Тут были и хунтуны, и мапо тофу, и даже жареная утка, а количество сяолунбао было и вовсе не приличным — хватило бы накормить еще как минимум двух человек. На углу стола Шэнь Цинцю даже заметил несколько маленьких тарелок со сладостями — и где только все это было в остальные дни, когда глава Цинцзин вынужден был страдать трижды в день от обилия совершенно безвкусной пищи? — Шиди так быстро вернулся, до мест обитания песчаных змей ведь не меньше десяти дней в одну сторону… — Лю Цингэ согласно хмыкнул и опустил взгляд в тарелку перед собой. Это не дало объяснения, каким образом он оказался на Цинцзин спустя всего пару недель, но Шэнь Цинцю уже научился понимать, когда не стоило давить на шиди расспросами. — Что же, это… Этот шисюн очень рад, что шиди так скоро вернулся, и очень благодарен за подарок. Это поистине очень…— он почувствовал, что слова опять застревают в горле. Хотелось сказать многое, но все слова почему-то казались неправильными, неподходящими, способными легко разрушить эту теплую искрящуюся радостью и доверием атмосферу между ними. — Не стоит, — Лю Цингэ дернул плечами, поймав вопросительный взгляд шисюна — Не надо благодарить. Это… Честь для меня, — он отвел взгляд в сторону и Шэнь Цинцю увидел, как очаровательно покраснели уши шиди. В самом деле, Лю Цингэ был такой… Лю Цингэ, и это исправно заставляло глупую улыбку расползаться по лицу. Чувствуя, как где-то в груди пузырится абсолютно неуместное для Мастера Сюя детское хихиканье он поспешил прикрыться веером и получил в награду пораженный вздох — сегодня утром Шэнь Цинцю выбрал веер с мэйхуа. Лицо Лю Цингэ выражало что-то среднее между удивлением и гордостью — очевидно, шисюн с его подарком в руках был лестным зрелищем. Шэнь Цинцю позволил себе усмехнуться и подумал, что теперь точно должен своему шиди ответный подарок — не столько для равновесия и необходимости «свести счеты», сколько из простого желания сделать подарок дорогому человеку. Впрочем, посмотреть на реакцию Лю Цингэ в этом случае тоже было бы очень интересно. Шэнь Цинцю перевел взгляд на стол — еда уже наверняка начала остывать — и поспешил взять палочки. Лю Цингэ еще задержал взгляд на его руках, проследил, как веер скрылся в рукаве, и только потом последовал примеру шисюна. Еда действительно была выше всяких похвал — в последнее время Инъин и Мин Фань рвались из кожи вон, чтобы угодить шицзуню и тот уже начинал подозревать что-то неладное. Кусочек тофу растаял на языке, и Шэнь Цинцю потянулся за еще одним. На какое-то время в Бамбуковой Хижине воцарилась тишина, и она ощущалась правильно и уютно. Сосредоточенный на еде Шэнь Цинцю удивленно вскинул голову, когда на его тарелку лег ломтик утки — жирный и сочный даже на вид, с блестящей корочкой. Лю Цингэ свои действия никак объяснять не стал, продолжая невозмутимо пробовать одно блюдо за другим. Шэнь Цинцю чувствовал себя уже не избалованным молодым господином, а скорее капризной юной госпожой. Такая забота была, конечно, очень приятна, но заставляла уши неумолимо краснеть. Лю Цингэ однако его душевных метаний не замечал совсем и периодически подкладывал в тарелку шисюна все новые и новые куски — Шэнь Цинцю заметил, что шиди выбирал для него самые лучшие и смутился окончательно. Он ощутил острую необходимость что-то сказать, но слова с его губ так и не сорвались, заглушенные вкуснейшими сяолунбао. Когда глава Цинцзин начал чувствовать, что не сможет больше впихнуть в себя ни крошки, он вдруг вспомнил, что так и не задал Лю Цингэ один очень важный вопрос: — Шиди, послезавтра в городе будет празднование Юаньсяоцзэ и этот шисюн подумал… Может быть, шиди захочет составить ему компанию? — Лю Цингэ вскинул голову, глядя почти растерянно. На протяжении нескольких мучительно долгих мяо он просто смотрел и Шэнь Цинцю уже начал сомневаться в своем предложении — в самом деле, что Богу Войны было делать на празднике? Он ведь никогда не проявлял интереса к подобным вещам, к тому же… — Хорошо, — поток мыслей оказался внезапно прерван и Шэнь Цинцю облегченно выдохнул. Лю Цингэ выглядел абсолютно уверенным в своем решении и даже дернул уголком губ — теперь этого, правда, было мало. После того как Шэнь Цинцю увидел сегодня его улыбку, настоящую улыбку, он чувствовал, что его бессовестно обокрали. — Что ж, тогда… Этот шисюн встретит шиди на Байчжань, если это удобно? — Лю Цингэ на мгновение нахмурился, но затем, словно решив что-то для себя, согласно кивнул. Шэнь Цинцю улыбнулся, и их взгляды встретились. Серые глаза окатили волной тепла, будто накрывая толстым одеялом — видеть их такими все еще было непривычно, но очень волнующе. Шэнь Цинцю не знал, что видел в его глазах Лю Цингэ, но сам он ощущал, словно вернулся домой после долгой дороги. Между ними снова повисло уютное молчание, и никто не захотел его прерывать. Кажется, было бы правильно предложить шиди чаю, но найти в себе силы отвести взгляд Шэнь Цинцю не смог. За окном сгустились сумерки — и было бы приличным мягко намекнуть Лю Цингэ, что для визитов уже слишком поздно, но и на это Шэнь Цинцю в себе сил не нашел. Вообще-то он скорее был готов попросить шиди остаться, чем намекнуть на поздний час. Осознание накатило внезапно и дыхание сбилось: ему не хотелось, чтобы Лю Цингэ уходил. Поднявшись, чтобы заварить чаю, Шэнь Цинцю продолжил крутить в голове эту мысль. Пока руки механически двигались, выполняя заученные наизусть действия, он думал о том, насколько приятной была компания шиди. Так было всегда и, наверное, не было ничего удивительного в том, чтобы желать провести вместе больше времени, но… Это ведь относилось только к Лю Цингэ. Компания того же Шан Цинхуа хоть и была приятна, но к определенному моменту успевала надоесть и Шэнь Цинцю обычно выталкивал того из Бамбуковой хижины спустя пару ши. Компания Лю Цингэ, однако… Шэнь Цинцю не был идиотом, хотя и любил иногда так о себе думать, а некоторые его действия действительно вызывали вопросы. Но нет, идиотом он явно не был. Для него не было секретом, что они с Лю Цингэ стали действительно близки — особенно это стало заметно после того случая в пещере суккубов — но почему-то сейчас это ощущалось по-другому. Где-то на краю сознания маячила мысль, но ее никак не получалось ухватить. Шэнь Цинцю разлил чай, и, потянувшись к тарелке с льенцзыгао, неосторожно дернул рукой, выронив из рукава бело-золотой веер. Поспешно вернув его на место, он не заметил пристального взгляда. Глава Цинцзин бы еще долго витал в своих мыслях, рассеянно крутя в руках чаван, если бы не поднявшийся из-за стола Лю Цингэ. Шэнь Цинцю вскинул на него удивленный взгляд, затем глянул за окно — там было совсем темно. Смущенный своей невнимательностью он тоже поспешно поднялся, бормоча извинения — Лю Цингэ на это только дернул плечом. Он хмурился, но из-за чего было непонятно, кажется, до этого все было вполне хорошо? Они задержались на пороге: Шэнь Цинцю не знал, что сказать, Лю Цингэ — как. Между ними в очередной раз повисло молчание, но сейчас оно ощущалось неловким и напряженным. Шэнь Цинцю почувствовал неприятное удушающее разочарование — что-то было не так, неправильно, но он не понимал, что именно, и как это исправить. Лю Цингэ молча повернулся к выходу, и паника накрыла словно волной. Не задумываясь, что делает, Шэнь Цинцю схватил шиди за руку и тот замер на месте. Их взгляды встретились, повисшее в воздухе напряжение зазвенело и Шэнь Цинцю заговорил — быстро и сбивчиво, не успевая подумать о приличиях и правильных словах: — Я не знаю, как правильно сказать, я не умею говорить о таком, но… Шиди, я очень… Мне очень нравится проводить с тобой время и… Если ты вдруг… — его голос затих, кажется, Шэнь Цинцю сказал слишком много и теперь корил себя за несдержанность. Возможно, это было совсем неуместным, и он хотел уже начать извиняться, но пальцы сжала теплая ладонь и все вдруг встало на свои места. Напряжение между ними лопнуло, рассыпалось осколками и дышать сразу стало намного легче — словно с груди сняли что-то очень тяжелое. — Мне тоже, — Лю Цингэ смотрел серьезно, без улыбки, но голос выдал, что он не был зол или раздражен. Шэнь Цинцю облегченно выдохнул, чувствуя, как мозолистая ладонь крепче сжимает его пальцы. Это ощущалось хорошо, приятно, правильно. В сгустившихся сумерках румянец на их лицах был почти незаметен, но от этого жег щеки не менее сильно. Из зарослей бамбука слева от дома послышался подозрительный шорох, но он не придал этому внимания. Глаза напротив поймали луч лунного света и засияли серебром. Мысль, которая все время витала на краю сознания, не давая себя ухватить, подобралась значительно ближе. Прежде чем Шэнь Цинцю все же смог поймать ее, Лю Цингэ отпустил его руку. Внезапно стало холодно, не замеченный до этого ветер пробирал до самых костей. Шэнь Цинцю улыбнулся на прощание, чувствуя странную меланхолию и вместе с тем приятное удовлетворение. Лю Цингэ улыбнулся в ответ — всего лишь уголком губ — и встал на меч, стремительно набирая высоту. На столе осталась куча посуды, но Шэнь Цинцю прошел мимо. Опустившись на подушки, он взял в руки коробку с красками, перебирая цвета. Пальцы задержались на красном — более ярком, чем привычная киноварь — и Шэнь Цинцю сорвался с места. Он спешно вытащил из ящика набросок шаншуя изображающий двух журавлей в лотосовом пруду — им не хватало именно такого красного оттенка — и схватился за кисть. Твердой рукой выводя тонкие линии, Шэнь Цинцю думал, что был действительно счастливым человеком. Его жизнь, несмотря на все трудности, для многих была лишь недостижимой мечтой. Глава Цинцзин, окруженный преданными учениками, возвышенный Мастер Сюя, равных которому можно пересчитать по пальцам. Глава Цанцюн глядел на него, как на небожителя, шиди и шимэй бесконечно уважали, Бог Войны пика Байчжань был его… Другом? Близким другом? Чжицзы? Нет, это слишком… Но даже так, Шэнь Цинцю действительно был невероятно счастливым человеком, с этим невозможно было поспорить. Журавли под его кистью обрели форму и цвет, трогательные, словно живые. В верхней части листа осталось достаточно пустого места и на бумагу сами собой полились слова: «Мой двор окружили деревья высокой стеной, Но тяжко вздыхаю я лишь перед сливой одной. Ты спросишь меня, в чем причина печали моей: Под снегом цветы ее кажутся яшмы нежней» Шэнь Цинцю вывел последнюю черту и пораженно замер, не понимая, из каких глубин его сердца отозвались эти строки, и отчего-то чувствуя смущение перечитывая их. Отложив кисть, он оглядел свою работу еще раз и кивнул, довольный результатом. Ему редко нравились собственные картины и стихи — привыкший вечно искать недостатки он их обязательно находил — но этот шаншуй действительно был совершенен. Поднявшись, Шэнь Цинцю оставил картину высыхать и отправился убирать со стола. Тихо позвякивали тарелки, за окном успокаивающе шелестел бамбук, а на листе бумаги пара журавлей склонилась друг к другу, обнажая сердца в своей трогательной привязанности.