Пение птиц и аромат цветов

Когда вдалеке показались пики Цанцюн, по лицу Шэнь Цинцю сама собой расползлась улыбка. С тех пор как он покинул Цинцзин прошло не меньше пятнадцати дней, и он чувствовал облегчение, возвращаясь домой. Его ученики наверняка ждали шицзуня и это было так приятно — возвращаться туда, где по нему скучают и ждут. Шэнь Цинцю тоже скучал по ученикам — раньше он и представить не мог, что роль наставника может ему подойти, однако стоило примерить ее на себя, как она села идеально. Его ученики все как один были удивительно старательны и умны, а еще боготворили шицзуня и ловили каждое его слово с открытым ртом, всегда жадные до похвалы и одобрения Мастера Сюя. Это не могло не льстить самолюбию, но было совсем не главной причиной его привязанности. Куда глубже в основании этого чувства лежало желание защитить, сильное и всепоглощающее, такое, какого он никогда не чувствовал до того, как оказался в этом мире. Ответственность за стайку шумных, неловких и жаждущих похвалы детей делала Шэнь Цинцю лучшим человеком и само это осознание согревало изнутри. Он не считал себя достаточно хорошим примером для подражания, однако раз уж стал таковым, то делал все, что было в его силах, чтобы оправдать оказанное доверие. Свои плоды это приносило — ученики росли и с каждым годом Шэнь Цинцю все сильнее гордился ими. Стихи, написанные на Цинцзин, сочились самыми изысканными словесными оборотами, каллиграфия восхищала даже умелых мастеров. Картины отражали то, что казалось было невозможно запечатлеть на бумаге, а гуляющий в зарослях бамбука звук цинь трогал самые глубокие струны души. Вэйци не каждому давалась легко, но и тут его ученики преуспели — большинство могли на равных играть с шицзунем, а Мин Фань однажды почти одержал победу. Их мастерство владения мечом уступало, наверное, лишь адептам Байчжань, но ненамного — подопечные Лю Цингэ добровольно устраивали на Цинцзин несогласованные спарринги, самолично тренируя своих главных соперников. Мастер Сюя от этого в восторге не был, но не мог не признать, что бесконечные стычки его учеников с учениками Байчжань сделали первых значительно крепче и искуснее в мастерстве владения мечом. Шэнь Цинцю чувствовал себя странно — все это были не его достижения, но он все равно невероятно гордился успехами своих учеников. Адепты Цинцзин с каждым годом своим мастерством не только укрепляли положение Цинцзин среди других пиков, но и поддерживали репутацию Цанцюн. Каждый из них имел свои таланты и в чем-то был сильнее, но Лорд Цинцзин любил всех своих учеников одинаково. Ну, или почти всех. — Шицзунь, добро пожаловать! — лицо Нин Инъин осветила широкая улыбка, подчеркивая ямочки на щеках и Шэнь Цинцю не смог сдержаться, улыбаясь в ответ. Рядом с ней склонился в поклоне Мин Фань, всегда учтивый и вежливый, но и на его лице играла улыбка. Самые старшие ученики Цинцзин были уже совсем взрослыми и могли давно отправиться своим путем, но выбрали остаться подле шицзуня. Возможно, Шэнь Цинцю их слишком разбаловал, но он просто не мог удержаться от потакания своим маленьким слабостях — рука сама потянулась погладить по голове любимых учеников. Нин Инъин довольно зажмурилась — она всегда любила проявления привязанности и одобрения от шицзуня сильнее других — и ее улыбка стала еще шире. Мин Фань смущенно опустил взгляд, но не отстранился — ему тоже нравилось получать ласку, хоть он и скрывал это очень старательно. Шэнь Цинцю находил этих двоих просто очаровательными и с нетерпением ждал, когда Нин Инъин наконец обратит внимание на вечно преданного и самоотверженного шисюна, который, казалось, кроме нее не замечал ничего вокруг. Это было так романтично — влюбленный по уши неловкий Мин Фань, пытающийся всеми силами выразить свою привязанность и смешливая вечно веселая Нин Инъин, старательно этого не замечающая. Возможно, этой весной… — Все ли в порядке на Цинцзин? Этот шицзунь немного задержался, но надеется, что его ученики уже достаточно самостоятельны?.. — на вид все действительно было в порядке, но Шэнь Цинцю слишком хорошо знал своих учеников. Эта аура невозмутимости и благородства, окружающая их, была не более, чем иллюзией — в первенстве Цанцюн на самых непоседливых и доставляющих проблемы учеников Мастер Сюя бы уверенно одержал победу, обойдя даже Лю Цингэ. — Все в порядке, шицзунь. Дважды наносили визит адепты Байчжань, но никто не пострадал. Сегодня утром один из младших учеников уронил тушечницу на свой цинь, этот ученик уже доложил на Аньдин, замену доставят к вечеру, — то, с какой интонацией Мин Фань произнес «наносили визит» не оставляла ни малейших сомнений в его отношении и к этому визиту, и к адептам Байчжань, но открыто выразить недовольство он, конечно, не посмел. Шэнь Цинцю распахнул веер, пряча за ним усмешку, ловя любопытные взгляды учеников. — Один из младших учеников? Не Цай Сы ли? — от того, как стушевался Мин Фань, ответ стал ясен сам собой. Цай Сы была, наверное, самой непоседливой его ученицей. Вечно куда-то спешащая, не способная удержать внимание дольше, чем на пару кэ, громкая и впечатлительная — Шэнь Цинцю очень надеялся, что с возрастом это пройдет. У девочки явно был талант к цинцишухуа, но развивался он тяжело и медленно — главным образом из-за неусидчивого характера. Наказывать ребенка за интерес ко всему новому было, на взгляд Лорда Цинцзин, не слишком мудро, но его терпение уже и правда было на пределе. Он поднял веер еще выше, не сумев подавить усталого вздоха — Самолет снова будет жаловаться на расточительство пика ученых. Справедливости ради намного большая часть финансов бесследно исчезала на Байчжань и Сяньшу, но Цинцзин не особо отставал — бесконечные доставки туши и бумаги нельзя было назвать экономными. — Новый веер шицзуня такой элегантный! И совсем не похож на те, что шицзунь обычно носит! — конечно, Инъин не могла не заметить — она всегда была очень внимательной. Шэнь Цинцю почувствовал, что улыбается. Веер с мэйхуа и правда совсем не был похож на его обычные веера с росписью бамбука, но это только добавляло ему очарования. — Действительно, у вашего Лю-шишу прекрасный вкус, этот мастер был очень впечатлен, — глаза Инъин удивленно распахнулись, но она быстро взяла себя в руки, чего нельзя было сказать о Мин Фане — тот стоял с таким выражением лица, будто ничего страннее в жизни не видел. В самом деле, неужели подарок шиди своему шисюну был настолько необычным явлением? В конце концов, Лю Цингэ постоянно приносил к его порогу жертв безудержной фантазии Самолета — живых и не очень — и все на Цинцзин были этому свидетелями. Но, очевидно, веер значительно отличался от живности, приносимой Лю Цингэ, потому что удивленные взгляды учеников говорили о многом. Шэнь Цинцю на это только махнул рукой — он был слишком стар, чтобы разбираться со своими чересчур впечатлительными учениками и их реакциями на обыкновенные вещи. — Мин Фань, этот мастер желает отдохнуть с дороги. Оповести учеников, чтобы к утренним занятиям приготовили свитки с описанием всего, что они успели выучить за это время и можешь быть свободен, — с этими словами он развернулся и направился к Бамбуковой Хижине, старательно игнорируя многозначительные переглядывания учеников. Заросли бамбука вокруг его дома покачивались так же, как и в любой другой день, наполняя воздух все тем же привычным запахом и разнося все тот же успокаивающий шелест. Ничего не изменилось, но почему-то Шэнь Цинцю чувствовал, что возвращается сейчас не в то место, которое покидал. Что-то здесь было иным, и ощущение перемен витало в воздухе, никак не давая возможности себя ухватить. Возможно, что-то изменилось в самом Шэнь Цинцю? Бамбуковая Хижина встретила тишиной и прохладой, как и полагается дому, пустующему в ожидании хозяина. Пахло чернилами и бумагой — этот запах никогда не выветривался, накрепко впитавшись за долгие десятилетия в стены и мебель. Шэнь Цинцю поставил греться воду — он уже с пол месяца не пил приличного чая. На кухонных полках стояли ровные ряды самых редких сборов, но среди них билочунь был его самым любимым — Шэнь Цинцю был человеком привычки и, если ему что-то по-настоящему нравилось, не изменял своему выбору. На стол легли наброски шаншуев. Часть из них оказалась безнадежно испорчена дождем, но это было поправимо — все их можно было переписать даже лучше прежнего. Шэнь Цинцю нравилось писать — когда из-под кисти плавными линиями выходили пейзажи, казалось, что все проблемы забывались, отходили на второй план. Один из набросков ему особенно нравился — на нем два журавля склонились друг к другу в окружении белых лотосов, и сердце отчего-то сжалось при взгляде на них. Чайные листья закружились, опускаясь на дно гайваня, разнося по комнате сладковатый аромат. Шэнь Цинцю наполнил любимый чаван цвета цин, поднося его к губам, но успел сделать лишь пару глотков, прежде чем услышал стук в дверь. Недовольно поморщившись — неужели так сложно было дать отдохнуть своему любимому шицзуню — он все же поднялся, чтобы впустить незадачливого ученика. Ученика за дверью не оказалось. Зато оказался Юэ Цинъюань со своей извечной виноватой улыбкой и щенячьими глазами. Не то чтобы Шэнь Цинцю недолюбливал главу Цанцюн, но иногда его присутствие доставляло почти физический дискомфорт. Было очевидно, что Шэнь Цзю и Юэ Цинъюань делили какой-то общий секрет, но Шэнь Юань об их секретах не имел ни малейшего представления и потому чувствовал себя ужасно неловко. Неловкость, однако, не являлась достаточной причиной для того, чтобы выставить главу ордена за порог и пришлось скрепя сердце пригласить его внутрь. Юэ Цинъюань на это просиял и расплылся в еще более широкой улыбке — в самом деле, его особая привязанность к Шэнь Цинцю переходила все границы. — Чжанмэн-шисюн так скоро узнал о возвращении этого мастера, не прошло и половины шичэня, — действительно, когда ему доложили? Путь с Цюндин занимал не менее двух кэ, а Шэнь Цинцю вернулся на пик около трех кэ назад. Юэ Цинъюань, должно быть, сорвался на Цинцзин сразу, как только услышал о его прибытии. Поистине, его преданность и фаворитизм были исключительны. В целом, это было вполне полезно, но иногда все же не могло не раздражать — Шэнь Цинцю чувствовал, словно к нему привязался бездомный щенок, который никак не хотел заняться своими делами. — Ся… Цинцю-шиди отсутствовал дольше, чем планировал и этот шисюн заволновался, так что прибыл сразу, как услышал новости о его возвращении, — Юэ Цинъюань, конечно, лукавил: даже вернись его Сяо Цзю вовремя, он прибежал бы в тот же миг. Шэнь Цинцю только вежливо улыбнулся, доставая второй чаван — из бело голубого фарфора, расписанный золотыми хризантемами. Он никогда не пил из него сам — считал слишком вычурным, но вот для главы Цанцюн, кажется, было в самый раз. — Не стоит беспокойства, этот мастер стараниями Лю-шиди вернулся в целости и сохранности, — поставив перед гостем его чаван, Шэнь Цинцю протянул руку к своему — только чтобы понять, что чай в нем совсем остыл. Разочарованно вздохнув, он выплеснул остатки и принялся заваривать еще один гайвань, поглядывая исподтишка на сияющего улыбкой Юэ Цинъюаня. Тот, кажется, совсем не заметил напряжения, витавшего в воздухе, и завел непринужденный разговор, расспрашивая Шэнь Цинцю о его путешествии. В своей голове Мастер Сюя мучительно отсчитывал каждый миг, судорожно размышляя, как бы наконец спровадить незваного гостя. Он уже предвкушал, как сможет растянуться на кровати с одним из новых романов, купленных по пути, но Юэ Цинъюань, кажется, и не думал уходить. Когда за окном начали сгущаться сумерки, Шэнь Цинцю, не в силах сдерживать свое раздражение, распахнул веер, пряча за ним недовольно сжатые губы. Взгляд Юэ Цинъюаня зацепился за это движение и так и остался приклеенным к вееру в руках Шэнь Цинцю, а речь оборвалась на полуслове. — На Цюндин всегда так много срочных дел, чжанмэн-шисюн, наверное, очень занят, — в самом деле, более прямой намек было сложно представить, но Юэ Цинъюань не отличался сообразительностью в таких вопросах. Может быть, просто делал вид, что не понимает, но сути это не меняло. Он продолжал сидеть, разглядывая веер, и взгляд его был каким-то потерянным, будто мыслями глава Цанцюн был в совершенно другом месте. Наконец, он заговорил, словно сбросив с себя оцепенение: — Новый веер Цинцю-шиди так элегантен… Непривычно видеть… Обычно шиди отдает предпочтение бамбуку, — сколько еще раз он должен услышать об этом? Неужели Шэнь Цинцю был настолько предсказуемым, что простая смена веера вызывала такую бурную реакцию? В конце концов, это был самый обычный веер, в нем не наблюдалось ни золотого шелка, ни серебряной вышивки, и он даже не был предназначен для сражений — слишком легкий, без единой спицы, хотя тьешаны Шэнь Цинцю в любом случае носил очень редко. — У Лю-шиди на удивление изысканный вкус, не так ли? — кажется, Юэ Цинъюань этого мнения не разделял — его брови дернулись, а улыбка стала скорее напряженной, чем радушной. Он молчал дольше, чем того требовали приличия, в конце концов выдавив из себя только: — Это… Подарок? — Шэнь Цинцю почувствовал подступающий приступ раздражения. Что еще это могло быть? Ему действительно хватало бесконечных глупых вопросов от учеников, не было необходимости получать их и от главы Цанцюн. От усталости его глаза уже закрывались сами собой, а ровно держать спину становилось все сложнее. Шэнь Цинцю мечтал только об одном — побыстрее спровадить главу Цанцюн и отправиться отдыхать. — Подарок. Лю-шиди преподнес его этому мастеру во время путешествия, — Юэ Цинъюань услышав это как-то странно дернулся, и по его лицу пробежало выражение, наиболее близкое к болезненному, но Шэнь Цинцю не был уверен. Юэ Цинъюань в его присутствии чаще всего или улыбался или смотрел взглядом уличного щенка, потому спектр его эмоций был Мастеру Сюя не особо знаком. — И шиди… Принял этот подарок? — небожители, сколько еще будет продолжаться этот разговор? Шэнь Цинцю почувствовал, что у него начинает подергиваться левый глаз. — Очевидно. Этот мастер находит подарок Лю-шиди весьма впечатляющим, а оказанное внимание лестным, — и ведь он даже не соврал. Веер действительно был очень красив, роспись, несомненно, принадлежала руке умелого мастера, а тянувшиеся по гарде золотые узоры делали его и вовсе уникальным. Шэнь Цинцю все еще был под впечатлением — и от самого веера, и от того факта, что это был подарок Лю Цингэ. Их отношения действительно значительно улучшились за эти несколько лет, напоминая теперь близкую дружбу — во всяком случае, на взгляд Шэнь Цинцю. Он и правда считал Лю Цингэ своим самым близким другом и доверял ему безоговорочно. — Что же, я… Этот шисюн понимает, — Юэ Цинъюань тяжело вздохнул, поднимаясь — Уже темнеет, благодарю за оказанное гостеприимство. Чай Цинцю-шиди как всегда выше всяких похвал, — Шэнь Цинцю поднялся следом, чтобы проводить гостя, облегченно выдыхая. Последний шичэнь тянулся так невыносимо медленно, что он уже почти заснул прямо за столом. Пронеслась мысль, что нужно почаще носить этот веер — он явно обладал какими-то неизвестными Шэнь Цинцю магическими свойствами. Стоило двери за Юэ Цинъюанем захлопнуться, как кровать обрела непреодолимую силу притяжения, которой Шэнь Цинцю больше не мог сопротивляться. На ходу выпутываясь из бесконечных одеяний, он не глядя швырнул их в сторону ширмы и упал в гору подушек. Гуань и многочисленные украшения отправились прямо на пол рядом с кроватью. Завтра, он разберется с этим завтра — перебирать бесконечные мешочки цянькунь и раскладывать по местам вещи сейчас не было ни малейшего желания. При первом появлении в этом мире Шэнь Цинцю пришел в ужас от ючжэна в собственной кровати — он был слишком избалован комфортом своего времени. Пришлось несколько раз объяснять девушкам в швейной мастерской, что именно ему нужно, но в итоге кровать Лорда Цинцзин стала воплощением потакания собственным слабостям. Не меньше дюжины подушек всевозможных форм и размеров были раскиданы по кровати, а кучи одеял хватило бы еще на три спальных места, но Шэнь Цинцю был этим абсолютно доволен. Довольно вздохнув, он поплотнее завернулся в одеяло, сдаваясь усталости. Дни на Цинцзин текли размеренно и мало чем отличались друг от друга — за исключением визитов адептов Байчжань или глав других пиков. Шэнь Цинцю только что закончил урок для старших учеников в Чжутинцзы и начал проверку свитков с их работами — в этом месяце он сосредоточился на ши, и его ученики с энтузиазмом окунулись в изучение произведений Бо Цзюйи, Ду Фу и Ли Бо. Вдалеке раздался звук циня — Инъин начала урок для младших учеников. Стопка свитков постепенно уменьшалась и Шэнь Цинцю даже отложил в сторону два с особенно удачными рассуждениями о его любимых произведениях — «Хуафэйхуа» и «Цзэнхуацин» — чтобы позже перечитать еще раз. Аккуратные строчки стихов и рассуждений об их смыслах увлекли настолько, что Шэнь Цинцю не заметил ни шагов позади себя ни молчаливого присутствия. Очнулся он только спустя сяоши и, вскинув голову, встретился взглядом с Лю Цингэ — тот стоял, оперевшись на колонну, скрестив руки на груди. Шэнь Цинцю удивленно замер — на лице шиди было необычно мягкое и расслабленное выражение и, кажется, даже уголки губ были приподняты в намеке на улыбку. — Лю-шиди! Этот шисюн совсем увлекся и просит прощения… Чаю?.. — Шэнь Цинцю растерянно улыбнулся, жадно рассматривая лицо Лю Цингэ. Без своего вечно хмурого выражения тот выглядел моложе на несколько лет и еще красивее — это вообще возможно? Лю Цингэ действительно был благословлен небожителями еще при рождении. Нельзя быть настолько одаренным во всем, ведь даже его родинка под глазом… Особенно его родинка… — Чжанмэн-шисюн попросил разобраться с песчаными змеями на западе, отправляюсь на рассвете. Пришел попрощаться, — они ведь вернулись всего пару дней назад, к чему такая спешка? — На запад? Песчаные змеи селятся в предгорьях, это не меньше десяти дней пути в одну сторону… Не лучше ли будет отдохнуть еще немного, прежде чем отправляться? — вряд ли Бога Войны утомило их небольшое путешествие, но покидать Цанцюн еще на месяц всего через три дня после возвращения все же было слишком скоро. Лю Цингэ, однако, лишь пожал плечами и неопределенно хмыкнул. Шэнь Цинцю внимательно осмотрел его, но не заметил следов усталости и позволил себе немного успокоиться. — Идем, выпьем чаю. Этот шисюн ведь еще долго не получит удовольствия составить компанию Лю-шиди, — Шэнь Цинцю поднялся, собирая свитки с заданиями учеников. Лю Цингэ подошел, молча забирая гору листов, направляясь к Бамбуковой Хижине и Шэнь Цинцю не успев возразить последовал за ним. В самом деле, его шиди всегда был так внимателен и заботлив… За окном шумел бамбук и этот шелест умиротворял, успокаивал отчего-то смущенное сердце. В воздухе разлился аромат чая — Шэнь Цинцю достал лучший чайный набор, который по-особенному раскрывал грани каждого сорта. Принес и сладости к чаю — скорее для себя, шиди сладкое не особо любил. Лю Цингэ неотрывно наблюдал за его движениями вплоть до момента, как ему протянули чаван — из тончайшего фарфора, с изображением двух летящих журавлей. Шэнь Цинцю сделал глоток, поглядывая на Лю Цингэ из-под полуопущенных ресниц. Тот долго хмурился, разглядывая мелкие чаинки, плавающие на поверхности, но все же поднес чаван к губам. Неужели не нравится? По лицу Лю Цингэ иногда было совсем не понять, о чем он думает, хотя со временем Шэнь Цинцю преуспел в этом и мог различить многие его эмоции. — Так значит, шиди отправится уже завтра? Песчаные змеи не слишком опасны, но могут быть непредсказуемы. Этот шисюн напишет для шиди пару заметок, чтобы облегчить охоту, — Лю Цингэ согласно кивнул и Шэнь Цинцю поспешил найти лист бумаги и кисть. Песчаные змеи были не совсем змеями, и назывались на самом деле песчаными саблезубыми ящерами, но никого это особо не волновало. Большую часть времени они были абсолютно безобидны и лишь иногда, расплодившись, начинали доставлять проблемы. Впрочем, все равно было непонятно, почему Юэ Цинъюань отправил разбираться с ними именно Лю Цингэ — для такого дела хватило бы и трех старших адептов. Записав наконец все, что знал о песчаных змеях, Шэнь Цинцю вернулся за стол, где Лю Цингэ с увлеченным видом читал один из ранее отложенных Мастером Сюя свитков. На лице его было сосредоточенное выражение, рядом лежал развернутым второй свиток — очевидно, уже прочитанный. — Шиди увлекается поэзией? Этот мастер отложил рассуждения учеников о его любимых стихах, чтобы перечитать позднее, но шиди меня опередил, — Лю Цингэ окинул его долгим взглядом, затем перевел взгляд обратно на свиток в своих руках: — Любимых? — его рука потянулась ко второму свитку, и Лю Цингэ пробежался глазами по его содержанию, возвращая затем взгляд к Шэнь Цинцю. — Да, «Хуафэйхуа» Бо Цзюйи и «Цзэнхуацин» Ду Фу. Этот мастер находит их удивительно пронзительными и чувственными, шиди так не считает? — Лю Цингэ неопределенно пожал плечами, откладывая свиток. Шэнь Цинцю протянул ему еще один — в этот раз уже не с поэзией. — Тут все, что известно о песчаных змеях, этот шисюн надеется, его знания окажутся полезны и… Раз уж путь шиди лежит на запад…— Шэнь Цинцю почувствовал смущение от собственной наглости, но упустить шанс не мог. Лю Цингэ смотрел внимательно и явно ждал окончания фразы. — На западе в избытке изготавливают краски из тьенцинши, здесь их очень сложно достать, так что не мог бы шиди… Если вдруг ему представится возможность… — Лю Цингэ на его сбивчивые объяснения кивнул и дернул уголком рта в слабом намеке на улыбку. — Спасибо. Я привезу, — за окном догорал закат, подсвечивая его лицо розоватым светом, и словно румянец растекался по изящным скулам. Шэнь Цинцю и сам в ответ расплылся в улыбке — намного более широкой — и подумал, что самый красивый шаншуй — тот, с журавлями — позже обязательно подарит своему шиди. На него действительно можно было положиться в чем угодно, даже в такой, несомненно, глупой на взгляд Бога Войны вещи. Они еще долго сидели в спокойствии Бамбуковой Хижины: чай остывал, сумерки сгущались, но это никого, кажется, не волновало. Шэнь Цинцю увлеченно говорил, Лю Цингэ не менее увлеченно слушал, изредка даже намечая улыбку в уголках губ. Темнело пока рано и уже к концу шен ши за окном было ничего не разглядеть — Лю Цингэ засобирался обратно на Байчжань, но они еще около кэ стояли на пороге, прежде чем попрощаться. Шэнь Цинцю проводил стремительно удаляющуюся фигуру печальным взглядом — с визитами Лю Цингэ жизнь на Цинцзин была значительно веселее. На столе остались пустые чаваны и тарелки из-под сладостей и этот вид вдруг заставил Шэнь Цинцю почувствовать себя невыносимо одиноко. Он задумчиво огладил кончиками пальцев поверхность стола и вздохнув принялся убирать посуду.