Заглуши мою боль

Му Цин – образец язвительности, хитрости и лукавства, тот, кто не придает своим словам особого значения и не следит за ними с такой уж тщательностью, сдерживает свое обещание. С того самого дня, как он окропляет главный дворец небес чужой кровью, юго-западный Бог войны и вправду не посещает ни одной совместной миссии со своим врагом. Он смиренно принимает за это наказания до тех пор, пока Совершенная Владыка Линвэнь не вздыхает слишком тяжело и не идет на уступки этому упрямцу. Больше одинаковых свитков во дворцы Наньяна и Сюаньчжэня не поступают и это должно бы служить поводом вздохнуть свободнее, да вот только ни один из них облегчения не ощущает.   Есть столько вещей в жизни каждого Божества, занимающих его мысли, что на глупые размолвки не остается времени. Особенно остро это ощущается Фэн Синем, чье существование на данный момент посвящено открытию дворца на средних небесах. Обыкновенно это происходит в момент вознесения нового Бога: тот обычно прихватывает пару достойных и верных последователей с собой, награждая их за службу местом чиновника средней руки. Так было с самим Фэн Синем, когда Дянься стремительно врывается на небеса в свой самый первый раз. Тогда его ближайший слуга и личный телохранитель следуют за ним, беспрекословно исполняя чужую волю. Имея опыт работы помощником Бога Войны, Наньян не понаслышке знает, как должен функционировать дворец средних небес. Что он должен в себя включать, как должен выглядеть и какие задачи исполнять. Все эти теоретические знания, впрочем, не помогают в продвижении дела. Знать, как это работало у Его Высочества – это одно, создать свою собственную систему – совершенно другое.   Если Фэн Синь в чем-то и хорош – так это в битвах. Он может драться часами, сутками и даже месяцами напролет. Его навыки убийства достойны отдельных восхвалений и восхищений, то, как он орудует мечом и луком больше похоже на смертоносный танец, чем на схватку. Не существует демона, который мог бы устоять перед натиском генерала Наньяна.   Но бюрократия доводит Фэн Синя до приступов боли такой силы, что хочется спрыгнуть с небес на землю вниз головой. Пульсация в висках становится невыносимой от потока молитв, количества свитков, бесконечных попыток подобрать себе младших чиновников. Это – отдельная причина для усиливающейся мигрени. Фэн Синь не очень хорош в налаживании отношений. Он привык работать один, привык находиться в чьем-то подчинении, всегда иметь четкий приказ или цель, как, например, защита чьей-то жизни или изничтожение логова демонов. Но, когда дело доходит до момента, где необходимо самому отдавать приказы – Наньян теряется. Прославленный генерал и военачальник на самом деле не имеет ни малейшего понятия, как управлять людьми. Никто его этому не учил, вся его земная недолгая жизнь была подчинена лишь служению одному единственному человеку. Оставшись в одиночестве, Фэн Синь до сих пор ощущает себя потерянным псом, оторванным от своей стаи. Некому больше направить его.   Требуется сто лет, чтобы понять, что пора взрослеть. Если ему хочется удержаться на Небесах, если хочется быть хорошим для своих последователей, ему необходимо собраться. Поэтому Фэн Синь упорно трудится: обходит свои владения, беседует с множеством умных молодых мужчин и женщин, выискивает людей с потенциалом, с чистым сердцем и добрым нравом. Ему требуется много времени, но в итоге он формирует свой Дворец, окружая себя чиновниками, каждого из который он выбирает лично.   – Владыка Наньян, – дюжина молодых людей почтительно кланяются ему, выражая благодарность и покорность. Все они хорошо одеты, держат в руках кипы свитков и совершенно растеряны.   Его люди все как на подбор достойные, только вот это не то качество, которыми должны обладать хорошие бюрократы. Оттого они ошибаются. Постоянно. Фэн Синь тратит уйму времени на то, что выполнять теперь еще и чужую работу, и это, конечно, не идет на пользу его состоянию.   Все чаще можно заметить, как Наньян сжимает рукой голову с левой стороны. Его глаза при этом неизменно зажмурены, а на лбу залегает глубокая морщина. Тело напряжено, а грудь вздымается чаще обычного. Такие маленькие приступы самые болезненные. Словно небольшой камешек врезается в черепушку, но с такой скоростью, что кости дробятся в пыль. Это пытка, если уж быть до конца откровенным, но Фэн Синь не показывает слабость. Он никогда бы не выставил себя недостойным своего титула.   Возможно, посещение Богов Врачевания спасло бы ситуацию и подарило бы хоть миг передышки в этой бесконечной веренице боли. Возможно, они смогли бы даже излечить его полностью. Быть может, Фэн Синь перестал бы быть столь упрямым бараном, но не в этой жизни. Он отмахивается от своей собственной боли как от надоедливой букашки в душный летний вечер. Он игнорирует всячески любые свои страдания, не считая нужным снизойти до обыкновенной жалости и участию по отношению к самому себе. Напротив, порой Фэн Синю кажется, что он недостаточно испытывает боли. Что давно он не вступал в перепалку с кем-то, кто мог бы дать ему то, что так необходимо. Страдание.   Этот кто-то из жизни никуда не девается, несмотря на напускное игнорирование и отстранённость. Он всегда находится где-то рядом, наблюдает тяжелым взглядом из-под опущенных ресниц. Старательно делает вид, что обходит стороной, но дергается всякий раз, когда рука Фэн Синя тянется сжать виски. Генерал Сюаньчжэнь хорош в сокрытии своих эмоций и чувств, как никто другой, но, когда чужая боль становится очевидна, даже его ледяная маска дает трещину. К счастью, Фэн Синь всегда слишком занят, чтобы заметить это.   Му Цин точно знает, что с его врагом всё не в порядке. Он только не знает, почему это его волнует. Поэтому, когда очередная их перепалка превращается в большой скандал, где-то глубоко в душе он этому рад. Это напоминает ему о том, какой Фэн Синь высокомерный мудак, сполна заслуживающий всего, что с ним происходит.   Никто из них не задумывается, кидая острые болезненные фразы друг в друга, стараясь вонзить свою ненависть как можно глубже. Для них обоих это сродни какой-то извращенной форме удовольствия: ранить побольнее и быть раненным в ответ. Фэн Синь так отвлекается от головных болей, а Му Цин – тешит свое эго. В конце концов, когда они все еще были юны и живы, этот лучник никогда не снисходил до драки с ним. Всегда считал себя выше этого и заведомо видел себя победителем в любой схватке.   Прошли столетия и эта убежденность стерлась, растворилась как сахар в чае. Фэн Синь давно уже не сильнее. Он не дворянин, который может смотреть свысока на служку своего господина. Теперь они равны настолько, насколько вообще могут: по статусу, мощи и количеству последователей. Впрочем, когда кулак Му Цина безжалостно рассекает губу Фэн Синя, он уже не столь уверен даже в том, что они равны.   Это упоительно, как один вид боли вытесняет другой под натиском своей разрушительной силы и мощи. В этом моменте Наньян видит свой покой, но он длится недолго: тело остро реагирует на все новые и новые удары, пока в глазах не темнеет окончательно.   – Ублюдок, мать твою, как ты смеешь так со мной разговаривать, Наньян? – Му Цин хрипит сквозь плотно сжатые зубы, продолжая бить с таким остервенением, будто желает выбить из своего извечного соперника весь дух.   Уже даже и не имеет значения, с чего их драка начинается. Ничего не значащие язвительные фразы, которыми Фэн Синь нарывается на мордобой.   – Что, Генерал Сюаньчжэнь, наконец-то понял, что негоже подметале ходить на задания с прославленным воином?   От этой фразы вены на лбу Му Цина вздуваются, но он молчит. Сжимает кулаки, пытаясь сдержать ярость, говорит себе, что с Фэн Синем не все в порядке, раз он несет эту чушь, ведь обоим известна истинная причина того, что они больше не работают вместе. И вины Му Цина в этом нет.   – Или ты трусишь, как трусил всегда, а?   Му Цин отворачивается, потому что фраза бьет хлестко прямо по его раскрасневшимся от гнева щекам. Он может дать руку на отсечение, если хоть когда-то в жизни вел себя как трус. Сложно сыскать более искусного и отважного воина и Фэн Синь, конечно, знает об этом. Но все равно говорит.   – Ладно, все равно вести разговор с предателями ниже моего достоинства.   И Сюаньчжэнь не выдерживает. Вкладывает в удар духовные силы, хотя раньше никогда этого не делал. Бьет так, чтобы и вправду навредить. Ранить. Уничтожить. Если бы он мог его убить, убил бы на месте. За всю ту ложь, что извергает его поганый рот. За то, как сердце предательски ноет и кровоточит от обвинений, брошенных столь нахально прямо ему в лицо.   Фэн Синь терпит череду ударов, а потом будто бы вспоминает, что он тоже Божество войны и кидается с кулаками в ответ. Его сил не так много или он просто уже не способен сосредоточить их в одном месте, чтобы ударить, но он старается. Даже когда перестает видеть что-либо перед собой из-за темных пятен перед глазами.   – Я надеюсь, что твоя тупая башка лопнет от боли и ты избавишь меня от своего присутствия, Наньян, – шипит Му Цин, пытаясь оттащить лучника от себя за волосы. Он дергает за пучок, тянет пряди так, чтобы вырвать.   Отчего-то эта фраза бьет сильнее, чем удар, и Фэн Синь теряет бдительность на миг, оказываясь отброшенным на несколько чжанов . Вокруг них роятся чиновники средних небес, но никто не вмешивается в потасовку.   Голова и правда разрывается, и единственное, о чем Фэн Синь думает прежде, чем теряет сознание, так это о том, как прекрасно ощущались на висках тонкие бледные пальцы, передававшие ему духовную энергию. И как погано ощущается чужой кулак, бьющий насмерть.   Генерал Наньян теряет сознание посреди толпы младших богов и это могло бы стать скандалом или поводом для насмешек в сети духовного общения, если бы не тот факт, что подобные драки двух Богов юга происходят слишком часто. Периодически один из них наносит другому раны, от которых любой бы скончался на месте. Так что нет ничего удивительного в том, что в этот раз проигравший остался лежать, пораженный врагом.   В воздухе витает едва уловимый запах благовоний из курильницы, а свежий ночной ветер приносит ароматы вишни из сада под окном хозяйских покоев дворца Наньяна. Сам хозяин пытается прийти в себя в своей постели, осторожно приподнимаясь на локтях и осматриваясь вокруг, прокручивая в голове произошедшее.   Впрочем, мысли путаются словно упавший на землю клубок нитей. Боль в висках вспыхивает с новой мощью, стоит открыть глаза, и вот уже Фэн Синь искренне жалеет, что Му Цин его не убил.   – Черт, – рваный шепот срывается с уст Генерала, когда он неосторожно поворачивает голову, чтобы осмотреться. Его не оставляет в покое ощущение, что в комнате кто-то есть.   – Вы пришли в себя, генерал Наньян.   Предчувствие не подводит и Фэн Синь прилагает слишком много усилий, чтобы определить, кому принадлежит этот холодный как глыба льда голос. Рядом с постелью быстро появляется статный высокий мужчина со светлыми волосами, облаченный в синюю изящную мантию. Руки его почтительно сложены на груди, а на лице отпечаталось такое презрение, которого Наньян давно не видел. В Божестве легко угадывается врачеватель. Возможно, Фэн Синь видел его где-то мельком, но это тонкое злое лицо ему незнакомо.   – Младшие чиновники вашего дворца доложили Совершенной Владыке Линвэнь, а она отдала приказ посетить вас и оказать надлежащую помощь, – буднично вещает мужчина. – Вы в полном здравии, ваша духовная энергия хорошо справляется с физическими повреждениями и несколько часов сна сняли все следы вашей… – врачеватель презрительно цыкает, делая акцент на том, как ему противно даже говорить о подобном. – Драки. Недостойно двух уважаемых покровителей Юга.   – Благодарю за служение, – цедит Фэн Синь со всей учтивостью. Ему не нужны комментарии какого-то паршивого божка.   – Однако, – тонкая рука взмывает в воздух, не давая сказать ни слова против. – Ваши головные боли никуда не уходят. Их нельзя вылечить собственными духовными силами. Не в вашем случае, по крайней мере.   Фэн Синь замирает. Это то, что он не хотел бы обсуждать ни с кем. Только его личная проблема и наказание, с которыми он справляется сам уже много десятилетий. Нет микстур, способных излечить Бога, который этого не хочет.   – Обычно такого рода боль связана с нарушением циркуляции духовных сил по духовным каналам. Некоторые каналы становятся неспособны принять тот поток энергии, что в вас есть, Генерал.   Предположение звучит так логично, что Фэн Синь забывает на миг, что вся его головная боль вызвана постоянными мыслями и угнетением самого себя. Отсутствием медитаций, когда большее внимание уделяется развитию физическому, чем духовному. Таков его путь самосовершенствования – сила и ничего кроме силы. Он никогда не утруждал себя духовными тренировками.   – Ваши силы колоссальны. Но они как бурная река в узком ущелье. Мощь их разрушительна, только вот ей недостаточно места. И она уничтожает все вокруг.   – Боли не критичны. Благодарю за участие, – голос Наньяна тверд, когда он лжет, глядя в сияющие голубые глаза лекаря.   – Чтобы унять приступы, нужно постоянно медитировать, перенаправляя потоки энергии и укрепляя точки их циркуляции, – собеседник его игнорирует и гнет свою линию профессионально. – Либо же поможет помощь извне. Найдите Бога Врачевания достаточно искусного и филигранно контролирующего собственную энергию. Это смогло бы позволить вам прийти в норму с минимальным приложением усилий.   Он не предлагает свою кандидатуру. Ничего больше не говорит и лишь придерживает полы своего ханьфу, пытаясь поскорее покинуть комнату. Если его поведение как-то и задевает прославленного Бога войны, то он не реагирует. Все еще не имеет сил под натиском боли. Скула в том месте, где Му Цин ударил сильнее всего, все еще саднит. Фэн Синь может ощущать, как кости челюсти срастаются обратно, вставая в свое естественное положение. Как жаль, что даже такой удар не способен причинить серьезного вреда. Ничто не может вывести из строя Генерала Наньяна, к его собственному превеликому сожалению.   Попытка подняться затягивается на некоторое время. Каждый взмах рукой требует колоссальной концентрации, которая отзывается… болью. Фэн Синь отстраненно думает, что последние несколько лет любое действие неминуемо приводит его к мучениям. К этой не унимающейся пульсации в висках, которая постепенно оседает где-то в основании черепа, разливаясь вниз по всему телу.   Слова врачевателя оседают неприятной горечью в сознании, добавляя агонии всё новые и новые оттенки мучений. Как будто бы вся та боль, что роится годами в организме Фэн Синя, разом усиливается в сто крат. Будто боль именно сегодня имеет цель уничтожить его окончательно. Сломать, истоптать, не оставить даже фундамента, стерев до основания все, чем этот Бог является. Это с одной стороны невыносимо, но с другой – так до скрежета зубов привычно, что Фэн Синь собирает всю свою волю в кулак и просто встает, наконец, с чертовой кровати, успешно завершая свой путь к тазу с чистой и холодной водой.   Ледяная стужа жжет кожу лица и шеи, но Фэн Синь беспощадно трет глаза и щеки, будто пытаясь отмыться от… самого себя?   Ему не хочется даже думать о том, чтобы решать собственные проблемы, но Наньян точно знает – мерзкий Бог медицины с надменным лицом обязательно доложит Линвэнь, а та в свою очередь, сделает все возможное, чтобы добавить мучений в жизнь юго-восточного Бога войны. И тем не менее… Обратиться за помощью – означает признать проблему? А у Фэн Синя нет проблем. Он справляется, он открыл дворец на средних небесах, у него есть чиновники, которые готовы работать на благо генерала Наньяна. Он ведет свои дела безукоризненно честно, не пропуская ни одной молитвы, даже совершенно незначительной. Он…   – Блядство, – тихо шипит сам себе под нос Фэн Синь.   Врать – не его черта характера. Более честного и прямолинейного человека нужно было постараться отыскать во всех трех мирах. От чего же лгать самому себе было так чертовки просто? Почему такой всегда правильный, он с легкостью обманывал себя?   Ни один врачеватель так и не смог придумать зелья или метода облегчения его мучений за все годы, что Фэн Синь является Богом. Возможно, он никогда не усердствовал в своем стремлении излечиться или помочь самому себе, но попытки все же были. И был только один раз за все это время, когда, пусть лишь на миг, ему стало легче.   Когда Му Цин сжал его голову в тисках так, что остались следы от пальцев. Когда теплый и острый до белых пятен перед глазами поток духовной энергии хлынул в его организм, успокаивая и унимая мигрень.   Если подумать над этим чуточку дольше, сопоставить факты и взглянуть на картину шире, то можно вспомнить совершенно случайно, что обмен духовной энергией не то, чтобы является каким-то табу, но, если это происходит не между Богом медицины и не во время ожесточенного боя, то считается чем-то… Постыдным? Интимным? Тем, что делать не принято. Не между соперниками, не между врагами. Генерал Мингуан, например, никогда не стал бы одалживать духовные силы Генералу, который может отнять его верующих и земли, то есть ослабить его. Он бы натянуто улыбнулся и, может быть, вызвал бы по сети духовного общения врачевателя. Но только лишь может быть.   Между Наньяном и Сюаньчжэнем этих «можеть быть» – целая пропасть. Они не друзья, не враги, не соратники, не коллеги. И от этого боль в голове Фэн Синя становится только больше, раздувается, разгорается пламенем с новой силой.   Ему не хочется думать, что последнее, что он видит перед тем, как отключиться – полный тоски и какой-то жалости взгляд пронзительных глаз. Ему не нравится сама по себе мысль о том, что Му Цин, тот, кто предавал, бил, унижал и всаживал словесные (и не очень) кинжалы так глубоко в сердце, что не достать, может смотреть на него так. Будто может почувствовать все, что происходит с самим Фэн Синем на собственной шкуре.   Глупости. Его боль – только его. И если есть какие-то проблемы, они тоже принадлежат исключительно Наньяну. У него нет намерений кого-то в это втягивать, впутывать в хитросплетения собственных нескончаемых мучений. Пусть его чертовы духовные силы разорвут его изнутри, он не снизойдет до того, чтобы принимать помощь. И все же, возможно, есть шанс, что он займется сегодня медитациями. Или завтра, когда закончит разбирать накопившиеся прошения. Или когда-нибудь, когда существование станет совсем уж невыносимым.