Bon appetit

      Неожиданный поворот событий. У Ганнибала в запасе было около полутора часов, чтобы разложить ингредиенты на столе, который будет поднят на сцену, а с доставкой специального ингредиента ему помогают. Но только после того, как он закончит с основной подготовкой, появятся по звонку с одноканального телефона. Значит, они тут вдвоём и им никто не помешает.       Уилл жарко дышал, чувствуя, как по лицу стекает пот. Никогда в жизни юноша не чувствовал себя так развратно и притягательно одновременно. Словно запретный плод, он перед неизвестным мужчиной, и, кажется, тот тоже возбуждён, но он не двигается с места, продолжая сидеть с закрытыми глазами. Уилл боялся и желал, чтобы тот посмотрел на него. Сам не понимая почему. Обычно он отводил взгляд, занимаясь сексом со случайным партнёром. Для Уилла этот жест доверительный, взгляд в чужие глаза был интимнее, чем насаживаться на чужой член в номере плохонького мотеля.       Взгляды снимали с него не одежду, а оголяли душу. А также, он видел чужие глаза. Чужие души, скрытые за зрачками. Это было слишком тяжело. Казалось, словно чужие мысли, слова, желания, страхи накатывают все разом, пытаясь проникнуть в каждую клетку кожи, заполнить до крав. Возбуждение пропадало, появлялся страх, в последний раз, когда любовник насильно повернул лицо Уилла к себе, тот скорчился в приступе панической атаки. Они так и не кончили, юноша рыдал, как ребёнок, напугав мужчину, который скрылся, бормоча себе под нос, что связываться с психом себе дороже.       А Уиллу казалось, что его подвесили на крюк, выпотрошили, сняли заживо кожу. Такое случалось всегда, когда он встречался с кем-то взглядом, не помогали ни таблетки, ни терапия. Глаза — зеркало души.       А сейчас он сам хотел увидеть взгляд того мужчины. Словно это было ключом ко всему. Мгновенный выстрел. Или смерть или исцеление.       Боялся ли Уилл смерти? Не особо. Лишь бы всё закончилось быстро. Но вот исцеление? Его он боялся, потому что оно манило своей невозможностью.       Уилл опустил взгляд, сосредоточиваясь на ласках. Он постарается не потерять внимание этого мужчины, пусть и кажется, что тот занят какими-то мыслями. Нет. Его ноздри хищно раздувались, он втягивал запахи жадно, словно задыхаясь, и его воздухом был Уилл.       Пальцы без должной смазки входили туго, Уилл выгнулся, проталкивая первый внутрь. Хотелось лечь на спину, поднять бёдра, чтобы обзор был лучше, да и удобнее вводить пальцы. Но он продолжил это делать полулёжа, опираясь спиной о стену, вытягивая шею.       Лектер про себя улыбнулся. Этот мальчик так неумело себя презентовал, пытался понравится, хотелось встать, размять затёкшие ноги, завести руки пленника у него над головой, прекратив эти неумелые попытки трахнуть самого себя, и укусить. Да, кусать его шею, плечи, грудь, соски, спускаясь ниже. Сохранять баланс боли и наслаждения, заставлять стонать от жажды большего. Но этого он сделать не может, нельзя портить ингредиенты.       Поэтому Ганнибал наслаждается как зритель, и ему такая позиция не нравится. Поэтому то он стал шеф-поваром, чтобы блистать за плитой и столом, а не наблюдать со стороны. Ведь будучи у всех на виду, можно понять и увидеть больше, чем оставаясь в тени. Такая стратегия выживания Лектеру нравилась больше.       Комнату огласил стон. Уилл справился с пальцами, два уже довольно ритмично входили внутрь, от чего с губ срывались стоны. Ему чудовищно хотелось кончить. Сдерживаться было практически невозможно, но он искренне старался, отказываясь передавать ведущую роль. Мужчина, напротив, пошевелился.       Это было лёгкое движение, но Уилл заметил. Кажется, у него затекли ноги. Что, если он сейчас встанет и уйдёт, оставив его вот так, на полу, в своей смазке и с пальцами в заднице? Внутри нарастала паника. На мгновение он представил — его запирают тут, выключив свет, оставив как мусор в подвале.       От ужаса внутри всё сжалось. Начиналась та самая паническая атака, от возбуждения ни осталось ни следа. Вот сейчас, сейчас он уйдет. Уилл зажмурился, с силой толкая в себя пальцы. Ну же, ну, пусть всё снова будет так как минуту назад, пусть будет лучше пошлость, чем страх.       Ганнибал открыл глаза, наблюдая за пленником. Тот внезапно впал в истерику, одной рукой он словно пытался собрать пол в кулак, а пальцами второй толкался в дырку, юноша явно не заботился о самоудовлетворении, удовольствии, болезненных ощущениях, возникающих от толчков пальцев внутри. Лектор уже собирался встать, чтобы уйти. Да, он заигрался. Но вдруг юноша всхлипнул.       Точнее, это было большо похож на скулёж раненого животного. Жалкий умирающий пёс, которого сбили и бросили умирать на обочине дороги. Рёбра переломаны и торчат из грудной клетки, позвоночник сломан, а глаз вытек. Вот таким ему представился пленник, лежащий на полу у стены.       Жалость. Лектор ненавидел это чувство. Он не испытывал к людям эмпатии, они были лишь ингредиентами, даже те, кто приходил на его выступления. Мясо. Но этот мальчишка, корчащийся у стены. Одна из струн души Ганнибала была задета. Он остался стоять на месте, рассматривая всхлипывающего пленника. Он дышал порывисто, словно захлёбывался, пальцами свободной руки скреб по полу. Нет, это не был ужас жертвы, которая стала осознавать тяжесть своего положения. Это что-то другое, идущее изнутри. То, что он таскает с собой как каторжник гирю.       Как подобает зрителю, если спектакль окончен или не по нраву, нужно встать и уйти. Но Лектер ненавидел был зрителем, поэтому он берёт на себя ведущую роль. От прикосновения к щеке юноша вздрагивает словно от удара. Кожа руки тёплая и приятно сухая, хочется повести головой следом, но ужас внутри Уилла заставляет сжаться в комок, нет, ему не нужны сейчас прикосновения.       — Следуй за моим голосом. На раз — вдыхай как можно глубже, на два — задерживай дыхание, насчёт три — выдыхай, насчёт четыре — не дыши, —Ганнибал нарушил главное правило — не разговаривать с едой.       Но сейчас он им пренебрёг. Общение с ингредиентом не составляло опасности. На момент, когда он начинал готовить, они лишь бессвязно кричали, даже не молили о помощи, обуреваемые страхом. Он ничем не рискует.       Уилл распахнул глаза, уставившись взглядом в пол. Голос повторил про дыхание, властно заставляя юношу подчиняться. Он дышал, когда ему приказывали, задерживал дыхание, когда слышал его голос. Этот голос, словно волны, бился о него, но на удивление, не пытался опрокинуть или поглотить, он успокаивал, помогал раствориться в нём.       Уилл не считал сколько раз он вдыхал и выдыхал, но ему стало легче, подчиняться так просто, и, вот, страх уходит, ему хотелось лечь на пол, и не двигаться, желательно уснуть, дать отдохнуть напряженному телу. Но пока он не может этого сделать, сейчас не его ход.       Ганнибал больше не пытался коснуться кожи юноши, тот был как натянутая струна. Он физически ощущал аромат его страха, его хотелось попробовать, но он лишь нагнулся, вдыхая аромат кожи пленника. Теперь пот пах кисловато, как начинающее бродить, пиво. Ганнибал бросил взгляд на часы. Ему был пора заняться приготовлениями, но Лектеру невероятно хотелось вымыть мальчишку руками, не из шланга, свисающего с потолка.        Это тоже против правил. Но когда еще ему попадётся столь редкий экземпляр? Там, наверху, его сожрут свиньи, считающие себя гурманами, знатоками высокой кухни. Лишь пара из них действительно знают толк в еде. Но для того, чтобы заниматься любимым делом без проблем ему нужны зрители. Зрители нужны и им. Мужчина скрипнул зубами. Мысли о том, что он тоже принадлежит кому-то — выводили из себя. Раз он решил посвятить себя еде, то стал её вечным рабом и соратником, но вот для тех, кто построил для него это место, дал работу, возможности творить как заблагорассудится, он был лишь орудием, зрелищным шоу.       Уилл был на грани сна и яви, рассматривая носы ботинок мужчины. Сил, чтобы понять взгляд выше не было. Паническая атака и ласки потратили последние силы. Он видел, ноги удаляются, потом слышал, как рядом с ним поставили что-то тяжелое. Ведро. Мужчина влажной губкой стал стирать с его кожи пот, движения успокаивающие, практически ласковые, при этом незнакомец не касался его кожи своей, только влажная губка.       Уилл хотел заснуть, уснуть, чтобы проснуться утром и происходящее окажется просто липким странным ночным сном, фантазией воспалённого уставшего мозга. Начинала раскалываться голова, боль рождалась у левого виска и, раскручиваясь, опоясывала нервными толчками всю голову. Мигрень.       Хотелось усмехнуться от того, как это всё нелепо. Сначала он дрочит перед каким-то человеком хрен знает где, ловя от этого кайф, потом ловит паническую атаку от происходящего, видимо, рациональная часть мозга проснулась, а теперь у него мигрень, чёртова мигрень!