Эскорт

Небо — низкое и темное — нависло над городом прямым обещанием грозы. Эндрю нервничал, то и дело, бросая взгляды вверх, представляя сложный взлет под грохот и треск стихии. Что-то необъяснимо тянуло его назад в город; в его суету, сгущающуюся духоту, к огням отелей, пусть и странным казалось такое настроение, учитывая смерть друга и кучу подозрений. Морияма держался из последних сил. Их встреча перед запланированными переговорами прошла легко. Ровно в восемь сорок Эндрю вошел в номер к Ичиро, где тот, стоя в расслабленной позе у окна, уже разливал коньяк. Рукопожатие было спокойным, сдержанным. Вежливым — приветствие. Эндрю на миг вспомнил льдистый холод глаз крепкого рыжеволосого мужчины во главе процессии в черном и еле сдержался, чтобы не спросить, уж не Мясник ли бродит по «Тропикане» в поисках очередной жертвы. Нет. Ичиро ничего не знал. Эндрю был в этом уверен. Интуиция гнала его сейчас назад — восстановить справедливость и спасти человека от непоправимой ошибки самоназначенных судей. Семьи будут безжалостны… Эндрю сдал багаж и уселся в мягкое кресло. Противный голос, летящий над головами обдолбанным призраком, объявил о задержке рейса: «Аэропорт Хитроу не принимает по погодным условиям.» Вздохнув, Эндрю сел поудобнее и достал телефон. — Вот, все у вас, англичан, через жопу, — проворчал кто-то рядом, и Миньярд окинул равнодушным взглядом молодого неопрятного парня, бухнувшегося в соседнее кресло, — вечно в этом Лондоне дождь! Здесь, вон тучи какие, и ничего, всех выпускают, а там, бля… Че? — осекся он, — извини, конечно, но на англичанина ты не похож. Он осторожно, поздно сообразив, что проявил бестактность, оглядел длинные белокурые волосы Эндрю, часть которых была собрана в высокий хвост на затылке, а часть лежала на плечах и спине, спускаясь до пояса; его летнее пальто из премиального хлопка, узкие брюки и спортивные ботинки тончайшей итальянской кожи. Белоснежная сорочка была расстегнута на груди, давая место шейному платку от Kenzo… — Извини, чувак. Ты принц, что ли, какой? — Отъебитесь, сэр, — холодно выдал Эндрю и, грациозно поднявшись, пошел к огромному панорамному окну. — Я не матерился, Лео, — шепнул он сам себе и тяжело вздохнул, — просто не знаю, как мне поступить… Если подумать, он и сам совсем недавно был похож на этого грубияна. Такой же лохматый, выебистый и ограниченный. Подумать только, прошло всего пять лет с того исторического знакомства с Лео Содербергом, а ему уже мерещится, что прожита целая жизнь. *** Решетки на окнах рисуют полосатые квадраты на полу. Солнце, тень, солнце, тень… он идет, конвоируемый надзирателем, в сторону кабинета начальника колонии. После вчерашней драки разбито лицо, и улыбаться пиздецки больно. Стоит чуть дернуть губами, как из кое-как засохшей ссадины начинает течь кровь. Раздаривать улыбки здесь некому, и он небезосновательно надеется на скорое заживление. Тычок в спину. Приказ остановиться лицом к стене. Дверь открывается, и его вталкивают в залитое солнцем пространство. Он щурится и в белом сияющем свете различает две сидящие у стола фигуры. Одного из присутствующих он хорошо знает. Торгаш, извращенец, быдло. Эндрю до сих пор мерещится его озадаченная морда, изучающая его личное дело и отказывающаяся верить в статью: «Превышение пределов необходимой самообороны». Перекосило его, конечно, так, будто он сожрал сырую жабу, а потом очень удивился своему долбоебизму. — То есть, ты, Миньярд, хочешь меня убедить, что прирезал Дрейка Спира, нанеся ему шестнадцать ножевых, только защищая свою честь? — Я не в суде, — глухо проговорил он тогда. — Ты не в суде, — покивал этот здоровенный бугай, принадлежащий к той самой породе морпехов, возбуждающихся на узкую дырку и страдания жертвы, — но и не на курорте Лас Палас, где тебя будут ублажать знойные мулатки. — Я видал их в гробу, — вздохнул Эндрю, — еще эболу какую подцепишь… — А ты весельчак, — оглядев его бледное лицо с припухшими от едва сошедших синяков глазами обронил начальник и продолжил чтение. — Смотрите, со смеху не помрите, — парировал Эндрю. — Охрана! — негромко позвал жирдяй, и в офис тут же вошел крепкий тип с дубинкой, — вьеби ему, только не ломай… Через пять минут валяния на полу в попытках вернуться в сознание, Эндрю все-таки поставили вертикально. Досье было дочитано; выводы сделаны. — В камеру. И глаз с него не спускать. Особенно, на прогулках. Тогда ему было четырнадцать. Он не очень хотел держать в памяти месяц своего пребывания в колонии после первого серьезного преступления. Ну, кому может понравиться, что тебя пытаются вытряхнуть из штанов и чего-то засунуть в задницу? Была бы у него машина времени, он опять и опять возвращался бы в тот захламленный дом, где детям не место, и убивал бы сводного брата снова и снова, снова и снова втыкал бы в крепко сбитую плоть из кожи и стальных мышц свой нож, с которым не расставался до самого ареста. Пацаны, с кем ему пришлось делить этот ограниченный решетками мир, оказались почти одной с ним породы. Вот только одного качества им не доставало: чувства собственной правоты. Сначала они орали, что все кругом пидорасы, и только с ними поступили несправедливо. И они смело нападали толпой, бесстрашно демонстрируя, что уж трусости-то точно лишены… Но, стоило им сойтись один на один с Миньярдом, как в дело приходилось вмешиваться тюремному врачу, психиатру, а потом и начальнику — Лесу Норману. — Вот он, этот ваш Миньярд, — объявил Норман, представляя его своему гостю. Сощурившись от яркого солнца, Эндрю равнодушно оглядел высокого седого мужика в дорогом костюме и с портфелем из гладкой рыжей кожи. Видимо, в молодости у него были светлые волосы, потому что он весь как бы сиял в лучах, и Эндрю невольно присмотрелся к нему. Мягкий взгляд голубых глаз коснулся его лица, и тихий голос произнес: — Здравствуй, Эндрю, — а потом узкая ухоженная рука протянулась к юноше для приветствия, и никак нельзя было не отреагировать на это инопланетное поведение. — Я Лео Содерберг, бизнесмен, немного политик, а кто-то скажет, что и гангстер… Я хотел бы усыновить тебя… В повисшей тишине противно и громко тикали настенные часы. Норман нервно пофыркивал, а взгляд его метался между ними — такими странными и разными. В его мире эти люди не должны были пересечься, и он, словно обнаружив себя в момент совершения исторического события, заткнулся, потеряв дар речи. — Итак, мистер Миньярд? Что скажете? — Лео повернулся к нему. — Вы ведь уже сменили несколько приемных семей, пять, как мне сказали… — Нахера? — безо всяких эмоций спросил Эндрю. — Что, простите? — Лео был невозмутим, и Эндрю взбесился: — Простите-извините, — срывающимся мальчишеским альтом выкрикнул он, — я спросил: нахера?! Нахера вам это надо? Я сижу за убийство. Мне четырнадцать лет! Не два годика, блядь! Я не беленький ангелочек, которого принято брать в богатый дом, чтоб государство снизило вам налоги… Или что-то поменялось? — Заткнись, ты… — начал было Норман, но Содерберг зыркнул на него пронзительным взглядом: — Я бы попросил вас самого захлопнуть пасть. Парню и так не весело. Эндрю замер. Он уже не понимал, как ему реагировать на весь этот сюр. А элегантный новоиспеченный папаша вновь посмотрел на него: — Хочешь покончить со всем этим дерьмом? — вдруг спросил он, не меняя тона. — Не мешало бы. Но я все равно не понимаю, почему? Почему выбрали меня? — Несколько причин. Хочешь знать их все? — Если среди них есть желание трахаться со мной в перерывах между заседаниями и встречами в сенате, я лучше здесь посижу: человека-то я, все-таки, убил… — Тяжелый случай, — изрек Лео. — Я же предупреждал, — вякнул Лес, опасливо косясь на мужчину. — Вы и вся ваша система — тяжелый случай, — обронил Содерберг. — Оформляйте документы. Эндрю теперь мой сын. Я так решил. — А я — нет, — зачем-то сказал Миньярд, но вдруг пожалел о своих словах. Ему понравился этот тип: он явно был не так прост… — Дать тебе время подумать? — светлые голубые глаза оглядели его с какой-то странной тревогой. — Хрен с вами, — тихо произнес Эндрю, — но если что… — Я понял. Прирежешь нахер. Как Дрейка Спира — свиноподобное создание, решившее, что насилие над слабым исправит его говенное существование. Эндрю сделал шаг назад и оперся спиной на стену. Что-то явно происходило с его жизнью. Что-то очень неожиданное. Лео Содерберг владел недвижимостью по всему свету, но постоянным местом проживания выбрал почему-то Лондон. Точнее, его пригородный особняк в графстве Суррей. Привыкшему к солнечному берегу Калифорнии, Эндрю казалось, что тучи теперь никогда не рассеются, и он так и не согреется. Лео утверждал, что здесь, на юго-востоке Англии, климат считается сухим и даже жарким, но ему противоречили бесконечные ветра и дожди. Но погода была, пожалуй, единственным раздражающим фактором. В остальном юного Миньярда все устраивало, хоть и понял он это далеко не сразу. Комнату, что Лео отвел ему, оказалась просто огромной. За огнем в камине приходил проследить личный помощник Содерберга, обязательно уточняя, не холодно ли новому жильцу. И так как Эндрю мерз постоянно, он просто мотал головой и забирался с ногами на светло-золотой диван, и укутывался в плед. Постепенно на диван перекочевал и ноутбук с рабочего стола, и книги с высоченных, уходящих под резной потолок полок, и пакетики с едой, на которую Лео, скрепя сердце, согласился. Он заходил к своему диковатому приемному сыну под вечер, имея самые благие намерения попытаться подружиться с ним, но паренек сразу замыкался, съеживался, превращаясь под своим пледом в крохотный взъерошенный комочек. — Эндрю, я хотел бы, чтоб ты начал подчиняться хоть какому-нибудь распорядку, — вздыхал Лео, — на худой конец, выходил бы гулять. — Издеваетесь? — злобно и удивленно Эндрю зыркал на него из глубин дорогого шерстяного убежища, — это здесь тоже считается летом? — Просто ветер с Атлантики… Разумеется, сейчас лето, — непонимающе качал головой мужчина. — А в Рождество сосульки вырастут прямо в доме? — Тебе холодно? — он хотел взять руки Эндрю в свои, но тут раздался грозный окрик: — Не трогайте меня! Лео даже подпрыгнул: — Я хотел согреть… — Не тро-гай-те. Еще раз…и я уйду. Пусть даже обледенею нахер и сдохну. — Не матерись, — расстроенно проговорил Лео, который употребил нецензурное выражение лишь раз, на памяти Эндрю. — Че? — Я попросил тебя не выражаться. — А я не просил везти меня на Северный Полюс! — Но, сынок, в Лондоне не вечно идет дождь, ты просто пересмотрел кино! — А это мне кажется, да? — Хорошо. Обычно в такие прохладные дни мы обходимся камином, но если бы ты сразу мне сказал, что мерзнешь, мы включили бы отопление. — Отопление? — Эндрю высунул нос из пледа. — Разумеется. Мы же не в средневековье. — А сразу нельзя было? — Прости. Я скажу Льюису. Через неделю после этого выяснения отношений Лео придумал для Эндрю очередное издевательство: пригласил врача для оценки физического состояния. Его очень беспокоил малоподвижный образ жизни юноши, хотя, по информации о его прежних увлечениях, мальчишка много времени проводил в тренажерке, а на пробежках мог потеряться аж на несколько часов. Когда Эндрю нехотя снял футболку, чтобы врач его послушал, Лео с огорчением увидел и шрамы, и торчащие ребра, и неуклюже набитое тату на плече… Кто-то очень хотел представить этого мальчика спортивным и увлекающимся. На деле же… О былой «спортивной славе» напоминал только поджарый живот с кубиками и непропорционально прокачанные трапециевидные мышцы шеи, заметно искажающие точеный силуэт и красивую посадку головы. — Здесь есть тренажерный зал, — сказал Лео, когда врач ушел, выписав гору витаминов, режим и правильное питание. Эндрю в ответ только пренебрежительно дернул плечом, — ты не хочешь поправить свой рельеф? Очевидно, что нужна помощь тренера… — Я не хочу это обсуждать. Мне все равно, что вы думаете. — Но так нельзя. Как же это: все равно?! Ведь я беспокоюсь о тебе! — Последний раз, когда обо мне беспокоились, кончился не очень приятно, — невнятно буркнул Эндрю. — Что? О чем ты говоришь? — настороженно обернулся к нему Лео. — Один из моих приемных отцов произносил эту фразу, когда хотел исправить мое поведение; ловил с сигой или бухлом, к примеру… — Каким еще бухлом?! Тебе четырнадцать?! — казалось, Лео прямо сейчас сделает его сиротой. Опять. — Пойду к себе, — обронил Эндрю и, забыв футболку, прямо так и направился к дверям. — Постой! — Лео торопливо пошел за ним, — и что он делал потом…ну, когда ловил? — Что… Говорил: «Я беспокоюсь о тебе, Эндрю, придется тебе поработать ртом»… Он вышел, оставив Содерберга в бессильной злобе, с прижатой к груди рукой. Их отношения, казалось, зашли в тупик, не продвигаясь ни на шаг. Признавая добрые намерения Лео, его очевидное беспокойство о нем и заботу, Эндрю, тем не менее, не находил в себе душевных сил открыто показать, как благодарен и тронут. Он не был научен проявлять свои чувства, да и сам считал, что чувства — это вымысел, а человеком двигают инстинкты и потребности. Содерберг, занимаясь постоянно какими-то странными делами, недоступными пока пониманию подростка, словно шутя, перечеркивал устоявшиеся жизненные приоритеты Эндрю. Он умел громко смеяться, орать на весь дом, умел разговаривать требовательно и жестко, умел щадить провинившихся и легко увольнять зарвавшихся. А в компании своего друга Диего Росса, так редко навещавшего его, Лео просто расцветал. Они засиживались до глубокой ночи; смеялись, пили вино, гоняли слуг за фруктами, а на утро выходили к завтраку счастливыми и спокойными. Диего окидывал Эндрю мягким взглядом своих черных глаз и всегда с ободряющей улыбкой заговаривал с ним о чем-то легком… В дом Лео приезжали и другие посетители, и на парковочной площадке размером с футбольное поле иногда можно было насчитать добрую сотню автомобилей крутейших марок. Лео не оставил попыток наладить отношения с Эндрю, продолжая заходить к нему в одно и то же время, но ему всегда приходилось покидать его комнату в слегка расстроенных чувствах. Эндрю не общался. Не шел на контакт. Не говорил о своих переживаниях, если они вообще были, и не высказывал просьб. Казалось, все, о чем мечтает этот хорошенький белокурый мальчишка со злыми глазами — чтобы его оставили в покое. Но Лео Содерберг — глава корпораций, миллиардер, умеющий лавировать между преступными сообществами и легальным бизнесом, на то и заслужил свой авторитет, чтобы решать сложные задачи. Хороший руководитель всегда сумеет делегировать полномочия, а Лео Содерберг слыл не просто «хорошим», он заслуживал славу гения. Холодное солнце серебрило отросшие пряди над высоким лбом Эндрю. Бледное лицо, словно вырезанное скульптором, сегодня слегка сияло, отражая нежный свет наступающего зимнего дня. Он отложил в сторону учебники по экономике и с нескрываемой неприязнью приготовился встречать какого-то гостя, деликатно постучавшегося в дверь. В комнате теперь было достаточно тепло, чтоб позволить себе легкий домашний костюм из сдержанно-бордовой саржи. С приходом первых ноябрьских холодов, Лео приказал включить отопление на максимум. Лео заставил его учить основы математики, физики, химии; а экономике вообще уделял пристальное внимание, иногда сам объясняя Эндрю необходимые формулировки. В доме теперь поселилось несколько педагогов, и на возмущение подростка никто не обращал внимания. По сердцу Эндрю пришлась только английская литература, часовые экскурсии по музеям и занятия со стилистом — жеманным парнем Марио Дамьено, умеющим в секунду рассмешить Миньярда и заставить делать то, что от него требуется. И со спортивными нагрузками помог тоже Марио. Он просто заявил: — Будешь, как обсос — в модном тряпье, но без фигуры. Кто на тебя посмотрит-то?! Но Лео ограничивал их общение, считая, что модник с черными сверкающими локонами по плечи и специфическим лексиконом плохо влияет на неокрепшую психику Эндрю. Стук в дверь повторился. — Войдите, — пригласил он и поднялся, потому что по этикету полагалось встречать гостя стоя, тем более, если это — женщина. Лео вошел, пропустив вперед старушку с аккуратно причесанными седыми волосами, в темно-розовом длинном платье и с тросточкой. Ее живые темные глаза, казалось, вспыхнули, встретившись взглядом с Эндрю. — Здравствуйте, — мягко проговорила она. — Вот это — Эндрю, мой сын, — спокойно представил его Лео, — а это Айрин Миллиган — основатель школы для трудных подростков, в прошлом — психотерапевт, педагог, искусствовед. — Я переезжаю? — мрачно осведомился Эндрю. — Что за мысль? Куда? — растерялся Лео. — В школу для трудных подростков, — пояснил Миньярд и вдруг, вспомнив о приличиях, что вбивались ему по двадцать часов в сутки, пригласил Айрин присесть. С озорно-встревоженной улыбкой она опустилась в креслице у его любимого дивана, повозилась, устраиваясь, и отставила тросточку в сторону. — Кажется, вам там нечего делать, — голос ее звучал певуче и низко, что как-то сразу изгнало из сердца Эндрю беспокойство. — Если позволите, я немного побеседую с вами. — У меня есть выбор? — хмуро спросил Эндрю. — Нет, — отрезал Лео. — Есть, — кивнула Айрин. — Скажешь, чтобы я забирала свою старую задницу и выметалась — я уйду. Хотя мне теперь редко выпадает случай пообщаться с такими красавчиками. Сто лет блондинов не видела, если только ты не крашеный. Эндрю резко вдохнул и уставился в ее невозмутимое лицо в полном шоке. — Так, что, поболтаем? — улыбнулась она, и Миньярд сообразил, что не зря эту женщину называли талантливым педагогом. Он медленно опустился на диван, убрал со лба челку и перевел взгляд на не менее обескураженное лицо Лео. Айрин энергично взмахнула рукой: — Все, хватит уже! Один не знает, на какой козе подъехать к ребенку, другой строит из себя недотрогу. Оставьте нас, мистер Содерберг. И… Лео подчинился. Яркие черные глазки по-доброму зажмурились, словно старушенция ловила реальный кайф. Эндрю не считал себя приятным собеседником и ждал от нее любых пояснений. Господи…любых, нахер. И Айрин не подвела: — И где твой брат, хотела бы я знать? — Чего? — вопрос был неожиданным и оттого раздражающим. — Аарон. Твой брат. Лео оставил его с матерью. Я правильно понимаю? — Да. Лео рассматривал возможность взять нас обоих, но мы толком не знаем друг друга… Я не хочу об этом говорить, — Эндрю нахмурился; ему и с Лео хватило непонимания по этому вопросу. — Да и я не хочу. Я спрашиваю, чтобы понять: вы оба такие вредные, или есть внешние причины? — Лучше бы заглянули в мое личное дело, — зло выдал он, — причин до жопы. — Эндрю, — она вздохнула, — ты красивый мальчик, смелый, справедливый. Зачем пытаешься тащить с собой всю эту боль? Лео даст тебе все, что пожелаешь; у него и мечты-то все только с тобой связаны. — Странный вопрос для психотерапевта, — усмехнулся Эндрю. — Что, легко ваши пациенты избавляются от воспоминаний? Раз и счастливы? — Нет, конечно. Чтобы стать счастливым, надо самому это решить. Я тебя не заставлю. Лео не заставит. Но ты избавился от Дрейка, я правильно запомнила это говенное имя? — Значит, личное дело все-таки полистали, — угрожающе проговорил Миньярд, и его точеные темные брови сошлись к переносице. — Разумеется, — с достоинством кивнула Айрин. — И что дальше? Считаете, если я захочу, щелкну пальцами и стану другим? Бред. И вам это известно. Она оглядела комнату, подняла с пола упавшие учебники, поправила свою трость, а потом осторожно коснулась нежной теплой ладонью сжатой до белизны руки Эндрю: — Что беспокоит тебя больше всего на свете? — тихо спросила она абсолютно другим тоном. Аромат ее сдержанных духов окутал покоем. — Это один вопрос, на который я хотела бы получить ответ. — И вы уйдете? — Эндрю поднял на нее глаза. Длинные ресницы чуть дрогнули. — Обещаю. — Что это кино скоро закончится, — не отводя взгляда, произнес он. — Что у Лео — мафиози, промышленника и политика есть какой-то план. — Какой? — негромкий голос продолжал успокаивать. — Не представляю. Меня никто никогда не любил. Никто не давал мне бабло за просто так. С чего бы… — В комнате Лео есть одно фото, — тихо сказала она, тяжело опираясь на трость, собравшись подняться. Эндрю вскочил помочь ей, сам удивившись своему порыву, — так вот, зайди к нему и спроси, кто там изображен… Она медленно шла, постукивая наконечником трости по паркету, а Эндрю смотрел ей вслед. Удивительная пожилая женщина — такая элегантная, не поддавшаяся времени, отнявшему ее красоту. — Я зайду еще? Можно? — обернулась она в дверях. — Да, — кивнул он, испытывая странное чувство, похожее на благодарность, и за ее правильный тон, и за выполненное обещание уйти сразу, как он даст ответ. Он решился на этот визит нескоро. Однажды, насидевшись в духоте, он собрался пройтись. Лондон манил его масштабом, старой архитектурой и даже — вот удивительно — дымчато-грязной бесснежной атмосферой скорого Рождества. Он сам хотел увидеть эти странные автобусы-мутанты, зайти в маленькие кафешки или, подняв голову к плачущему моросью небу, попытаться отрешиться от мучительных снов, постараться забыть океан и солнце, купающееся в бескрайней синеве. Постучав и получив позволение войти, Эндрю переступил порог уютного кабинета Лео. За высокими книжными стеллажами не было видно стен. Толстый ковер на полу скрадывал звук шагов; тяжелая мебель, стилизованная под старину, круто рифмовалась с навороченным «Макбуком», плазмой на стене и роботом-пылесосом, притаившимся под окном. — Я хотел бы съездить в город, — негромко сообщил он и бросил осторожный взгляд на добрый десяток фотографий в рамочках, расставленных на легкой полочке-дополнении к столу. На месте Лео, Эндрю занял бы ее музыкальной колонкой или цветами, которые последнее время полюбил за их ароматы и краски. — Конечно, сынок, погоди-ка, — Лео сосредоточено порылся в верхнем ящике и подвинул к Эндрю коробку с логотипом «Эппл», — возьми…я вбил в память свой номер и номера нужных служб… — И что это? — настороженно спросил Эндрю, прекрасно узнав последнюю модель «Айфона». — Как что? Телефон, конечно. Вдруг понадобится, черт…такси вызвать, к примеру… — Я в курсе, зачем людям телефон, — терпеливо, стараясь сгладить сарказм, проговорил Миньярд, — я… — Я дарю его тебе, потому что это необходимая вещь для любого человека. Штаны же ты носишь? — светло-голубые глаза выражали какую-то нечитаемую смесь чувств: то ли обиду, то ли досаду. — Спасибо, — сказал Эндрю, будто среагировав на внутренний тычок в сердце. И тут взгляд его нашел, что искал. — А кто это, Лео? — спросил он и указал на изображение моложавой хорошенькой женщины и юноши его лет с белокурыми волосами. Содерберг взял снимок, подержал в руках и протянул Эндрю: — Это Майя и Роберт — мои жена и сын. Они погибли при крушении поезда в Индии во время отпуска. Брат Майи дипломат, служит в Дели. Они ехали навестить его… — Мне жаль, — задохнувшись, шепнул Эндрю — Ты похож на Роберта, но не только это сходство стало причиной моего выбора. Если я могу остановить зверства в отношении пусть хоть одного ребенка, я это сделаю. Тебе пришлось сражаться со всем миром, как и мне когда-то. Я сам отмотал срок в молодости. Было за что… Став взрослым, я понял, как устроено это общество. Я не святой, Дрю. До сих пор им не стал. В Штатах я курирую несколько исправительных учреждений, отчисляю деньги на детей-сирот. О тебе я услышал в связи с громким убийством бывшего морпеха его несовершеннолетним сводным братом. В то время я находился в Южной Каролине — там у меня строится автозавод. Думаю, как повзрослеешь, ты возьмешь на себя управление. Педагоги очень хвалят твою предприимчивость и логику… — Так, — Эндрю чуть не сел мимо кресла, — вы поэтому уже сейчас готовите меня на первый курс универа? Мне же только пятнадцать через два месяца… — Эндрю, ты знаешь, у меня ведь не очень крепкое здоровье, — вдохнул Лео, — а тебе всем рулить. Давай, поторопимся… — Охренеть… — Сам так думаю. — А сколько лет было вашему сыну? — он передал снимок Лео, но сесть больше не пробовал, потому что вдруг с растерянностью увидел слезы в голубых глазах опекуна. — Сейчас ему исполнился бы двадцать один год. Мой мальчик был поздним ребенком. Мы встретились с Майей, когда ей уже стукнуло сорок пять, а я ведь старше… Какой-то жар поднялся волной в душе Эндрю. Он будто наяву увидел милую усталую женщину с копной темных завитушек и мальчишку в добротном костюме от известного кутюрье… Они машут Лео руками, прощаясь; и перрон удаляется, скрывая вагон в зарослях малиновых цветов. Синеет небо, шуршат крыльями мотыльки… Прощание ведь ненадолго. Они скоро, уже скоро вернутся… Искренние улыбки, полные любви мелькают в последний раз… И этот немолодой человек, уже предвкушающий встретить старость в окружении сына и парочки внуков, вдруг срывается в бездну одиночества. Он не заслуживает этих слез, не заслуживает такой потери. Сам не понимая, что с ним творится, Эндрю сделал шаг к столу и крепко сжал предплечье под темной тканью пиджака: — Не плачьте. Еще все будет хорошо, — выговорил он удивительные для себя слова, и вдруг очутился в теплых объятиях Лео: — Сыночек мой, — шепнул он, — я верил, что ты справишься… В тот день он вышел из дома лишь на несколько минут. Подышал сырым воздухом, посмотрел в небо, по привычке выискивая солнце. Он обрел семью. Сильного человека, под чьей защитой будет взрослеть, учиться, избавляться от своей боли. Теперь он был очень рад встречам с Айрин. Она приезжала регулярно, раз в две-три недели — всегда нарядная, исключительно в платьях и с высокой прической. Эндрю изучил почти все ее образы, но один нравился ему больше других: темно-розовое платье из плотного лавсана, украшенное винно-бордовым кружевом по манжетам и вороту. Обычно к нему крепилась рубиновая брошь в обрамлении красного золота, а трость, без которой старушка не могла передвигаться, была из красного дерева с набалдашником в виде головы дракона. — Эксцентрично? — улыбнулась она, когда Эндрю едва успел спрятать огонек в глазах. — Цыганщина, — усмехнулся он, — но вам идет. — В следующий раз я потрясу твое воображение цветастой шалью, — ее смех звучал молодо и заливисто. — Боже ты мой! — он изобразил ужас и подал ей руку, — только не это. — Эндрю, я чего приперлась, — иногда Айрин действительно умела быть эксцентричной без прикрас, — у меня для тебя подарок. Не знаю даже, к какому празднику его приделать. На День Благодарения — поздно, на Рождество — вроде рано. Только вот я еду на праздники в Ниццу к сестре погреть зад на пляже, и потом не успею, понимаешь… — Можно было и не дарить, — он улыбнулся. — Нельзя. Это точно тебе. Возьми, прошу тебя, вон ту сумку и неси на диван. Только не болтай ей! — Там ваза, что ли? — фыркнул Эндрю, беря сумку. — Сексуальным пацанам вазы ни к чему! — она опять по девичьи хихикнула, — давай же, открывай! Немного привыкнув к восемнадцати градусам по цельсию — его вечному кошмару, Эндрю постепенно освободил диван от своего полного присутствия. Ноутбук вернулся на стол, книги — на полки, еда — в холодильник. И только плед еще оказывался нужен, когда за окном начинал выть ветер и хлестать дождь, плавно переходящий в снег. — Так, и чего же тут? — он, не торопясь, открыл молнию на круглой сумке из непромокаемой ткани и отскочил, зажав рот ладонью, — твою мать! — Не материться! Дите не должно такое слышать! — хохотнула Айрин, с удовольствием наблюдая, как Эндрю подкрадывается обратно к сумке, из которой торчат пушистые ушки и голубые глазки. — Это че? — с восторгом прошептал он. — Как че? Кот, естественно, — она уже хохотала, вытирая слезы, — ну ты даешь, короче! — Кот, — он присел перед диваном, сам не зная, каким выглядит сейчас нежным и очаровательным. Айрин всхлипнула. — Его зовут Мистер Абберсворд — питомник находится в Дортмуре. Это персидский кот, окрас шиншилла; чесать необходимо каждый день… — Это, чтоб мне жизнь медом не казалась? — Эндрю взял котенка на руки и прижался щекой к мягкому бочку, — психотерапевтический эффект. — Не только. Это, чтобы ты знал, что тебя можно любить. Глаза их встретились. — Спасибо! — он подошел и осторожно обнял ее, помня, какой хрупкой она может оказаться. Котенок заурчал на весь дом, и Эндрю захотелось плакать. Двадцатилетие Эндрю Миньярд встретил в окружении близких друзей Лео Содерберга. Это был год его взлета, осознания своего статуса, упрочения позиций. Он не считал нужным втираться в доверие ко всем этим слишком влиятельным персонам. Он жил, как жил, а Лео вел его за собой, уверенной рукой отодвигая трудности в сторону. Постепенно Эндрю открыл для себя тонкости ведения переговоров. Научился понимать и уважать силу; отличать ложь, ценить время. Он заканчивал четвертый курс Итона, и Лео уже доверял ему многое из того, что когда-то планировал вообще не выпускать из рук. Эндрю прекрасно чувствовал грядущую прибыль и очень часто предостерегал отца от опрометчивых решений. И через полгода тот уже передал в его управление несколько компаний, с чем Эндрю превосходно справлялся. Той ночью Эндрю отдыхал. Это был редкий теперь отрезок времени, когда можно было просто поваляться на диване с телефоном и в обнимку с Абби, как он прозвал своего аристократа-питомца. Котище, выросший в шар весом семь кило, не признавал авторитетов, кроме хозяина, но и его не особо спрашивал, когда желал разлечься на животе, придавив своим мурлычущим боком. — Абби, ты, конечно, не на спорте, но мог бы хоть походить, что ли? — простонал Эндрю, пытаясь перевернуться. Толстая задница высокомерно вильнула хвостом, — я понял. Это значит — нет. Где-то внизу что-то глухо стукнулось, и уютная тишина вдруг раскололась на тысячи торопливых шагов и вскриков. Забыв обо всяком почтении к разожравшимся зверям, Эндрю ломанулся из спальни. Вылетев на площадку над лестницей, он тут же сориентировался и обрушился вниз к крикам, плачу и каким-то чужим звукам. — Лео! — проорал он, бросаясь к лежащему на полу отцу, — Лео… — Мистер Эндрю, — горничная опасливо тронула его за плечо, — он умер… «Всегда будь справедлив, Эндрю. Человека могут захотеть уничтожить. Мир бизнеса соткан из подстав. Это — мир обычных людей, сумевших обзавестись амбициями и верой в собственную неприкосновенность. Здесь хватает негодяев, фриков, лжецов… Но когда на твоем пути встретится порядочный, справедливый лидер, постарайся сберечь его уважение. Обычные бизнесмены, инвесторы, директора компаний немножко беззубы и зависимы от множества вещей. От них можно ожидать и взлетов, и открытий, и прорывов, но не делай на них ставок. Мафия… Ха, мафия бессмертна. Она дерзкая, наглая, способная выжить в любых условиях, под давлением властей, цифровых технологий, новейших способов слежения и методов развязывания языков. Она способна выжить, но и…умеет жить. Знаешь такого Ичиро Морияму? Он новый лидер, идущий вперед и умеющий смело смотреть в будущее. Он не подонок. Он делец. Он не развратник. Он способен на чувства. Но будь осторожен, потому что личность, обладающая воображением, и уничтожать будет с выдумкой. Заведи с ним знакомство. Держи близко, но не переходи границ. Может случиться так, что тебе придется сойтись с ним в честном поединке. Помни: он и добро, и зло. И страсть, и оскал смерти. Спаси его честь — можешь рассчитывать на благодарность; предай — очнешься в яме со змеями. Только не забудь, что и перепутать это все он может в один миг. Так что решай сам, как вести дела с таким человеком, следующим по Великому Пути Света и Тьмы.» Слова отца всегда звучали у него в ушах. Они находились, когда требовался совет; они одергивали, когда он вел себя неподобающе, они одобряли и направляли. *** «Объявляется посадка на рейс, следующий в Лондон»… — Нет. — Эндрю отошел от окна, убирая телефон, — я не могу позволить себе… Тучи повисли еще ниже, смешав надвигающуюся ночь с предстоящей грозой. Эндрю сел в такси, назвав место назначения: — Отель «Тропикана». Туда, где все пошло как-то не так. Туда, где он должен был встретиться с Диего, а вместо этого, чуть не лишившись чувств, опознал его труп. Ради отца следовало разобраться в этом деле! Ради их с Диего смеха и таких редких встреч! Ради улыбок Росса, и его ласково-певучего: «Андреа, хочешь со мной обратно в Штаты?» — Да, сэр, господин Росса оставил на ваше имя письмо, — администратор передал ему конверт, пока в ушах звучал голос Лео: «Да, Эндрю, ты провидец! Займешься этими корпорациями»… Он распечатал конверт в первом попавшемся кафе, заказав себе кофе и круассаны. Место у окна, в самом углу зала, позволило ему немного расслабиться. «Андреа, здравствуй, мальчик, так и не названный мною сыном. Лео и я…ты наверняка знаешь о нашем чувстве друг к другу. А если не знаешь, что ж… Судьба обошлась с нами не очень. Таких как мы не приняли бы в том обществе, где мы вели дела. По понятным причинам я оставлю все это без названия. Лео всегда был своенравным, но и успешным. Он переживал, что дело всей его жизни некому передать, и я помог ему найти Майю. Она с востока Колумбии. Страны — не города, в котором ты, повзрослев, возможно бы отрывался в ночных клубах. Из небогатой страны, где жители готовы на все, лишь бы приблизиться хоть на полшага к Великой Америке. Майя родила нам сына. Белокурого мальчишку, спокойного, серьезного, но не слишком интеллектуального. Бог с ними, бедными! Царство им небесное. Лео чуть с ума не сошел, но идея иметь наследника его не оставила. Так появился ты. Я полюбил тебя, сразу, как увидел. Вот мой сынок! Вот таким он должен быть: наглым, с прошлым, с талантом к ведению дел, умеющим игнорировать закон. Ха-ха. Тебе, наверное, смешно это читать. Итак, родной, сейчас — внимательно! Я признаюсь тебе, что осознанно иду в лапы Натану Веснински. Я признаюсь, что хочу, имею право отвести от тебя все внимание Мясника, затеявшего грязную подставу. Ты — молод и перспективен, и ты успеешь окрепнуть, пока Мясник считает, что убрал с дороги и меня — противника наркоты, и Морияму — справедливого, мощного лидера. Этот урод решил поиметь бабла. Я это понял сразу и поддался ему. Выживи. Пойми и осознай все мои мотивы. Прости меня и не попадайся Мяснику раньше времени! Он вызвал только меня, но где гарантия, что он не добрался бы и до тебя. Письмо с доказательствами — моими свидетельскими показаниями вложено в этот же конверт. Предъяви его семьям и возвращайся в Лондон. Не лезь в их дела. Оставь до поры борьбу с трафиком на Юге — успеешь еще прославиться. Помни, родной, я прожил хорошую жизнь в любви и верности. Без Лео мне просто холодно… Прощай, сынок. Сделай все, как подскажет сердце.» С похорон Лео Содерберга прошло уже полгода, но Эндрю хорошо помнил, как безудержны бывают слезы. Рука его, сжимавшая конверт подрагивала в такт мальчишеским всхлипам, а в сердце уже зрела первая взрослая ненависть. Он поможет Ичиро. Должен. Недаром чутье привело назад в «Тропикану», разбило сердце, но и расставило все по местам… А если бы он улетел сегодня?! Господи, Диего… Но все по порядку. Он вышел под начавшийся дождь. Постоял немного, подставив мокрое от слез лицо под холодные капли, и достал телефон: — Господин Морияма? Это Эндрю Миньярд. У меня есть информация по убийству Диего Росса…