Эскорт

Высокие окна озаряет рассвет. Красное марево заливает все небо на востоке, и хочется воздуха, свежего ветра. Он открывает рамы и замирает, слившись с пробуждающимся миром. Холод не пронизывает — бодрит. Тело наполняется легкостью. Он готов. — Защищайся, червь! — насмешливый глуховатый голос уже не застает его врасплох. Выхватив катану из стойки справа от окна, Натаниэль резко оборачивается и делает экономный скачок в сторону. Кровь тягуче движется по венам; разум холоден и ясен. Дэнизе — Учитель и тиран — а теперь мудрый руководитель всей его ничтожной жизни, бросается на него и почти достает до горла. Натаниэль отклоняется на миллиметр и спасет кожу, но еще один взмах, и кусочек локона летит на пол, вспыхнув в красном утреннем свете елочной мишурой. — Твою мать! — рычит он и делает выпад. Это ошибка. Еще два завитка наполняют воздух огненной пылью. — Стилиста можешь отменять, — мелкие зубы щерятся в оскале, означающем улыбку, — остановись, глупая обезьяна, иначе, Рождество встретишь лысым, как статуя Будды. Побереги нервишки своего любовника. — Это вы о ком? — дерзко спрашивает Натаниэль. Луч сверкает на клинке, стекает с него на пол, и Дэнизе с довольной улыбкой кивает: острие, прижатое к его солнечному сплетению, красноречиво доказывает, что еще один шаг к достижению мастерства сделан. Мальчишка усерден. Ему нравится постигать знания. Избранный им Путь к совершенству украшен жаждой мести. Достойно. Хотя и глупо. Он горяч, умен, но слишком молод. Пока не обуздает жар своего тела и не начнет полагаться исключительно на остроту ума, будет совершать ошибки. Ошибки — не плохо. Они рисуют индивидуальный узор на душе каждого. Ичиро тоже их совершает, а ведь мудр и признан в обществе. Только Дэнизе знает, какую цену заплатил господин за свою славу и богатство. Это кровь и слезы, проклятья и ненависть, а еще зависть, и крадущийся в зарослях человеческих предрассудков враг. И вот теперь — этот рыжий, искалеченный судьбой избранник… Неблагополучная семья, мерзавец отец, глухое к мольбам о помощи окружение… Выстоит ли? Просто обязан. Дэнизе кивает. Натаниэль убирает катану от его живота; принимает стойку. Энергия сосредотачивается и бьет ровной струей. Мозг отключается — он слушает только тело, а оно рвется к победе любой ценой, готовое забыть о боли и шрамах. Они сходятся вновь, и несколько минут в залитом утренним светом тренировочном зале говорит только сталь. Учитель хвалит редко, но Натаниэль читает в его глазах потаенную радость. Не бывает, чтобы тот, кто делится знаниями, не ждал результата. После того, как прошел его первый страх, Нат взялся за тренировки осознанно, заставляя себя терпеть боль, принимать уничижительные выпады и отметать все лишнее. Самолюбие сдалось последним, но юноша четко понимал, что для представителя другой культуры, другого — высшего социального пласта, его самолюбие — пустой звук. Оно нелепо, смешно и выглядит просто жалко. Корчась в муках своего самолюбия, якобы достоинства, а на деле — тупого упрямства, к цели не придешь никогда. А он должен. Его цель — месть. А за ней — свобода, деньги, признание. Он не может себе позволить отвернуться от прошлого. Это прошлое пожирает его душу, как однажды чуть не проглотило с потрохами его тело. Он пойдет до конца, даже если ради этой цели ему придется пожертвовать чем-то — все равно чем — казавшимся когда-то важным. Он уже многого достиг. Спортивное прошлое, проведенное в бесконечных тренировках, сослужило неплохую службу: наделило чувством времени и потребностью к порядку. И соблюдение дисциплины он не считает чем-то оскорбительным. Пробежки, тренажерный зал, умеренное питание, полный отказ от алкоголя и сигарет. А еще — занятия с Учителем, чей подход страшит, но великолепно восполняет как духовные пробелы, так и отсутствие грамотных навыков любого боя. Натаниэль внутренне поаплодировал себе. Его потребность в первой крови была удовлетворена: говорят, Рико уже давно не появлялся на тренировках, а когда попробовал выйти на поле, просто не довел матч, слившись в раздевалку. А нехер было… *** Три недели назад Натаниэль вышел на пробежку по городу. Ичиро уехал решать какой-то важный вопрос в Колумбии, забрав с собой лучших бойцов, так что свалить от обленившихся парней, зря получающих зарплату, не стоило ни малейших усилий. День был какой-то странный: то собирались тучи, и шел противный дождь, то разъяснивало, но дорожки скользили от легкой наледи. Надев наушники, он бежал, взяв расслабленный темп, с радостью отмечая, что наконец-то не чувствует боли в спине — значит, рана окончательно зажила. Вновь обретенная сила несет его сквозь утро. Он, как бронзовая нить, прошивает реальность. Слезы по матери высохли, ненависть к отцу огромной птицей с непомерным размахом крыльев разместилась на плечах. И все еще растет. Он чувствует ее смрад, засыпает под ее клекот. Он не боится. Совсем. Не любит, не страдает, не хочет. Он пользуется и…тоже растет. В ушах долбит техно-хаус. Город соглашается проснуться под басы тревожных ритмов. Здравствуй, Натаниэль. Добро пожаловать в новый день. Визг тормозов, и черный «Мерседес» заносит поперек дороги, выбрасывая тяжелую задницу на тротуар. Впереди блестит вода залива, серебристо-голубая, холодная… Натаниэль щурится от ее сияния и останавливается. Из машины вываливаются трое парней в одинаковых черных толстовках с наброшенными на головы капюшонами. Интересно, они так и ехали в них, как дебилы, воображая себя гангстерами из голливудских драм? Среди этой черной кодлы, Нат в своем синем лонгсливе и черно-синих спортивках выглядит белой вороной. Аналогия смешит его, хотя вид у пацанов явно тревожный. Один отделяется от своей свиты и делает несколько шагов вперед. Узкие лезвия нефтяных глаз застывают, оглядывая разрумянившееся от бега лицо под темно-синей банданой, сдерживающей буйство рыжих локонов. — Это кто же тут у нас? — произносит знакомый голос из его кошмаров, и утро бьется на осколки. — А мы тебя все ждем и ждем! Когда же это Натаниэль, мать его, Веснински приедет на стадион и покажет уровень… Пол в ромбик, кровь, собственные стоны между приступами рвоты… Рико Морияма в нем и в воздухе вокруг. Скопище дерьма. Ему удалось выдрать его из своих снов; пришла очередь очистить реальность. Натаниэль бьет сильно, отбросив сомнения. Его сила утраивается, когда с флангов начинают приближаться идиоты, не умеющие считывать гнев противника и его превосходящий ресурс. Голос Дэнизе ведет его: «Ты видишь его боль, но тебе самому не больно. Ты пьешь его страх, но твой тебе не ведом. Противник не слаб — он другой. Пойми его и уничтожь, потому что все другое — не твое!» Маваши гери. Легкий полет на фоне сияния голубой воды. Рико падает, теряя ориентацию в пространстве. Сгруппироваться он не успевает и у самой земли напарывается на мысок кроссовка Натаниэля. Из разбитого рта кровь хлещет на подмерзшую траву, но Натаниэлю этого мало. Он рывком ставит Рико на ноги, смотрит в его горящие недоверием и ненавистью глаза и снова бьет, разбивая костяшки. Больше Рико ему неинтересен, и он оборачивается на слабый тычок по ребрам. Захват в сгиб локтя тщедушной шеи первого помощника; точный пинок в живот второго… Стон, текущие на асфальт слюни, кровь и вопли. Попыток сопротивления больше не предпринимается. Натаниэль выпрямляется, поднимает слетевшие наушники, проверяет, цел ли телефон и не спеша оглядывает поле сражения. Картина, конечно… Холст, масло, галерея… Кажется, дохлый Рико Морияма, и драные «вороны» рядом, застывшие в странных позах. Ичиро ему задаст, походу, хотя… Пухлые губы трогает невесомая улыбка: босс влюблен в него, есть шанс, что простит… Он оставляет их там, у машины, а сам, снова врубив музыку, набирает легкий темп и сворачивает на привычный маршрут. Циник. Что это с ним сделалось? Научился драться? Видимо, не только. Наверное, Рико не оказал сопротивления, сметенный силой его ненависти. Как еще объяснить, что больной на голову Морияма, приехавший специально, чтобы поломать отбившегося от рук рыжего «ворона», вдруг отступил, да еще с позором? Надо бы спросить у Дэнизе. Ему известны ответы на такие удивительные вопросы. А вечером к нему врывается Ичиро. Великолепен. Глаза сверкают, волосы растрепаны. Вообще непонятно, что между ними. Нат любит его заботу; рад общению с ним — всегда интересному, наполняющему, обнадеживающему, и, конечно, приятно поражен его внешней красотой и стилем. Он легко отдается его поцелуям… Да и секс с ним экзотичен и нежен… *** Сегодня он заслужил хорошую неспешную прогулку по саду камней — вотчине Дэнизе. В этот сад можно попасть сразу из зала, что очень удобно, и он всегда надеется на такое поощрение, бросая куртку у порога. Еще немного прохладно, но Учитель указывает Натаниэлю на его куртку, дожидавшуюся своего часа на скамейке, и ведет за собой к раздвижным дверям. Натаниэль следует за ним, как ребенок, словно во время боя сердце его очистилось, а мозг наполнился пониманием, каким же будет его очередной шаг к счастью. Эти прогулки — духовные практики. Дэнизе мудр, но язвителен. Чтобы добиться от него прямого ответа, надо проявить чудеса дипломатии или продемонстрировать чистоту помыслов. Со вторым у молодого человека проблемы. Он вечно спешит и сразу получает удар по носу — слава Богу, метафорический. — Туманное солнце сегодня, — негромко произносит старик, потуже затягивая пояс своего кимоно. На нем нет опознавательных знаков дома Морияма; оно густо-черного цвета — и только. — Идем. Я вижу, ты готовишься задать мне очередной глупый вопрос. Молчи. Сначала сделай несколько шагов. Твой вопрос пуст. Мне нечего будет сказать тебе, и ты уйдешь сегодня таким же глупым, как и пришел. Натаниэль застегнул молнию, накинул на волосы капюшон и послушно пошел рядом с Дэнизе по песчаной дорожке меж камней. Журчание искусственного ручейка, переходящего в мини-водопад, сразу привело его мысли в порядок. Дыхание наладилось, сердце забилось ровнее. Он думал о свидании с Ичиро. Их страсти, объятиях. Он думал о том предложении, что так испугало его и выбило из колеи на несколько дней. Он видел перед собой темные глаза, ощущал под пальцами жесткие волосы и горячую кожу живого человека, рассчитывающего на ответ. На ответ, потому что решалась его судьба, которую он вверял глупому рыжему недомерку… Ему хотелось отмотать назад эти стремительно развивающиеся отношения, чтобы осмыслить себя самого… Его мучило собственное непорядочное поведение по отношению к Ичиро, ведь признание в любви осталось без ответа. А мысли о браке… Они отнимали сон, портили настроение, будили страхи и сомнения… — Учитель, — охрипнув вдруг, Натаниэль поднял глаза и встретил мудрый, насмешливый взгляд, полный понимания. — Теперь ты готов, — маленькое сухое личико тронула улыбка, — задавай свой вопрос. — Что такое любовь? Он смотрит во все глаза: как это пришло ему в голову? Не иначе, Дэнизе обучен специальным заклинаниям в закрытом монастыре в предгорьях Фудзиямы. Он никогда не рассказывает о своем прошлом. Лишь раз Ичиро выдал скудную информацию об Учителе. Мол, старик владеет многими тайнами ушедших бесследно ниндзя. В старых книгах, написанных старательными исследователями, искусство полета без помощи крыльев или умение читать будущее по лицу, единогласно признается талантливым шарлатанством, что вызывает досаду. Ведь так хочется чуда… — Любовь, — негромко повторяет Дэнизе, — разве можно объяснить любовь? Что ты сам думаешь об этом? — он смотрит внимательно, требовательно, но по-доброму, что бывает очень редко. Воодушевленный своим непривычным состоянием души, Натаниэль медленно произносит, тщательно подбирая слова: — Ну, я всегда считал, что любовь — это потребность быть с кем-то, забота о ком-то, доверие… — Попугай тоже умеет повторять слова, если его научить, — говорит Дэнизе, насмешливо обводя его лицо взглядом, — любовь не выразить ничем, кроме ощущений. Вот, вы, красноволосые, любите поучать: любовь, мол, в поступках, а не в словах. А скажи мне, почему же тогда несчастливы ваши женщины, чьи мужья возят их на Гавайи, покупают машины, дарят камни? Отвечай… Отвечай, почему богатые жены ложатся в постель с тренерами по йоге или с чистильщиками бассейнов? — Ради секса, — осторожно предполагает Нат, — наверное, им мало одних бытовых радостей. — А почему бы мужьям не допереть, в чем жены нуждаются? — Может быть, они не говорят, — Натаниэль начинает входить в азарт, да и Учитель приостанавливается и упирает руки в бока. Спор распалил и его. — То есть, для счастья нужно понимать друг друга? — Естественно. — Любовь — это взаимопонимание? — Да. — Нихрена! — Дэнизе взмахивает руками, — ты вот понимаешь, что я тебе говорю? — Понимаю. — Хоть и малолетний идиот. Это так. Но я же не могу утверждать, что у нас любовь? — Не думаю, — хохотнул Натаниэль. — Итак, что мы имеем: взаимопонимание, секс, забота, потребность в общении… А если муж забывает забрать детей из школы и едет на рыбалку? — Ответственность! — соображает Нат. — И ответственность, — милостиво кивает Дэнизе. Шорох песка, журчание воды, поднимающееся солнце. Натаниэль идет в ногу с Учителем. Он согласен, но и не может побороть какое-то растущее в нем сомнение. И как бы узнать, что думает Дэнизе о любви Ичиро. Ведь такая неправильная любовь, наверное, осуждается. — Чего притих? — старик слегка толкает его локтем, — соображаешь, не подставишь ли господина? — Это уже слишком! — отзывается Нат, — как вы узнали? — Он весь, как на ладони, — отмахивается Дэнизе. — Кто?! Ичиро Морияма, как на ладони?! Да его хрен поймешь! — импульсивные вопли огребают подзатыльник, но Учитель и дальше проявляет благосклонность. — Он влюблен в тебя, — спокойная констатация, — надо пройти это испытание. — Кому? — Вам обоим. — А…ничего, что мы — мужчины? — Любви плевать. Не ожидал от тебя ханжества. — Я не о том. Я о вашей культуре… — Любовь любит. Не терпит предательства. Хочет. Касается без перерыва. Любовь уничтожает сомнения, как химикат вредителей. При чем здесь культура, пол, социальный статус? Это брак требует соблюдения норм, не любовь. Натаниэль вздохнул и посмотрел прямо на солнце… — Ты не чувствуешь к нему любви, я прав? — Я благодарен ему, я восхищаюсь им, — шепотом проговорил Нат, сам не заметив, как перешел на личные чувства. — Это неплохая основа для брака, — спокойно заметил Дэнизе, — только берегись. Истинная любовь приходит нагло. Вламывается в сердце, и, вот, ты уже не принадлежишь себе. А предательство обойдется тебе очень дорого… — Что мне делать? — Натаниэль с мольбой посмотрел Дэнизе в глаза; он и забыл уже, как трясся когда-то от одного имени Учителя. — Твои ошибки родились с тобой. Цепь нашей жизни выкована давным-давно. Я еще много знаю метафор, но все они приведут тебя к одному и тому же: случится то, что должно, вот и все. Ты здесь. Он выбрал тебя. Его цепь тоже существует, и каждому звену — свое время. Мое мнение — Ичиро хочет уберечь тебя, потому что его опыт подсказывает какую-то реально существующую угрозу. Я слышал, ты чудом выжил? — Это правда. Отец стрелял в меня… Натаниэль вдруг заметил краем глаза какое-то движение и, повернув голову, увидел Ичиро, медленно идущего к ним по параллельной тропинке. Дэнизе поклонился; Ичиро — тоже, но ниже и почтительней. — Ваш урок окончен, Натаниэль, — тихо произнес Дэнизе и многозначительно посмотрел ему в глаза, — сделайте правильные выводы и не бойтесь шагнуть в пропасть. Падение в любой момент может превратиться в полет. — Спасибо. — Нат склонил голову и двинулся к Ичиро. Их тропинки не пересекались, и они еще долго шли рядом до самых ворот, не имея возможности дотронуться друг до друга. У машины Ичиро обнял Ната, прижав его к стойке, и зарылся пальцами в волосы. Теплое дыхание согревало кожу щеки, а сердце колотилось, как безумное. Натаниэль обнял его за талию, крепко, насколько хватило сил, стиснув руки. «Я хотел бы, чтоб мое сердце также стучало, когда вижу тебя. Также хотел бы умирать в твоих объятиях, также лететь к тебе, побросав все дела, только, чтобы обнять на минуту, наплевав на возможных свидетелей! Почему я ничего не чувствую, кроме злости на себя и восхищения тобой? Как мне выговорить это короткое «да», если оно поделит надвое весь мир?!» Они ехали рядом на задних креслах бронированного «Мерседеса» Ичиро, и Натаниэль ни на минуту не выпускал теплых сильных пальцев господина из своей руки. В голове зрело решение. Его цепь… Она готова взлететь в этот кристальный воздух нежной южной зимы и обвить шею. Отец. Смерть матери. Боль. Кровь. Рико. Ичиро. Есть еще пропущенные звенья, о которых он пока не знает, но они обязательно отыщутся… Рука в его руке. Сила и страсть, богатство и защита. Он возьмет все и попытается удержаться сам, и не предать. Ичиро бросил на него несколько встревоженных взглядов, но решил промолчать до дома. Вот он уже показался из-за поворота, и металлические ворота с легким лязгом отъехали в сторону. У него сегодня еще куча дел, да и у Натаниэля назначено несколько встреч. Наконец-то им удалось договориться о занятиях в элитном модельном агентстве, давно облизывающимся на красавчика-подопечного самого Мориямы. Уже сто звонков с предложениями выпустить Ната на подиумы с пробными показами, а парень пока только учится выглядеть элегантно… Ичиро не считает себя ревнивым, но на первом же собеседовании с известным владельцем модного дома, чуть не пристрелил нескольких ребят одного возраста с Натаниэлем, откровенно пялившихся на него и пытавшихся втянуть в разговор. Да еще и сам гуру — Джино Гаруцци уж очень плотоядно осматривал точеную фигуру Ната, а потом просто замер, открыв для себя его «сапфировые» глаза, и долго ахал, все повторяя: «О, какие они глубокие, бездонные! Невероятно!» Жаль, за пушкой надо было лезть в кобуру. — Рост метр семьдесят? — красивые выразительные темно-карие глаза с поволокой так и ласкали нежную кожу Натаниэля, — это нестрашно. Иногда на показах мы идем на поводу у демократии, — смешок, как колокольчик, и снова этот нахальный, раздевающий взгляд, — ваш мальчик прелестен! Могут сразу забрать в рекламу, а там рост не так уж и важен… Но, Господи, что за глаза! Договорившись именно сегодня подписать контракт, Ичиро так волновался… Он никак не мог дождаться, когда же кончится эта дорога, мать ее… Дверь закрывается за ними; объятия валят их на постель прямо в костюме и куртке. Губы сливаются в жадном поцелуе… — Нат-Нат-Нат! — шепчет Ичиро, не понимая, почему этот рыжий демон так страстен сегодня и покорен. Член горит в его нежных губах, толкается нетерпеливо в умело расслабленное горло… Черт! Да чем он тут занимается в его отсутствие — интернет-ресурсы по порнухе штудирует?! — Блядь-блядь-блядь! — это безумно прекрасно… Воздух вроде бы прогретой спальни кажется холодным, когда Нат выпускает его на миг, чтобы облизать головку жалящим кончиком языка, покружить по тонкой кожице и снова погрузить в расплавленный огонь своего рта. Костюму, кажется, конец. Ичиро забывает дышать, и диафрагма отзывается легкой судорогой, скользящей к мышцам пресса. Что он вытворяет?! Демон и есть. — Нат-Нат-Нат! — стонет он, выкрикивая его имя, и кончает, стискивая руками рыжие лохматые кудри. Зрение отключается почему-то. А, понятно! Он зажмурился, когда сперма, как чертов яд, выбросилась из напряженного жала. А этот сумасшедший еще и улыбается… — Нат! Какого хера? — стонет он уже нежно и утомленно. — Расскажи мне немного о себе. — Пусть это останется моей тайной, — томно шепчет Натаниэль ему в ухо, и это невесомое колыхание воздуха снова зажигает в нем желание. — У меня сейчас нет времени, но скоро я тебе отомщу, — Ичиро притягивает его к себе и целует, распаляясь все сильнее. Что в нем за эликсир? Как он так может? Из чего сделан? — Любовь моя, — не сдерживается он, хотя уже тысячу раз давал себе слово не смущать Натаниэля признаниями и…не торопить. Пальцы, уже избавившиеся от ранок и ссадин, быстро справляются с его пиджаком и сорочкой. Губы нежно целуют кожу груди и ключиц. — Ты такой красивый, мой Дракон, — язык обводит контуры набитого существа, повторяя все искрящиеся чешуйки. В паху опять свинец и мучение. — Совсем-совсем нет времени? — шепот сжигает остатки здравого смысла, но Ичиро с поплывшим взглядом все-таки заставляет себя хотя бы сесть. — Что ты творишь? Ты всякий раз другой… — Ты нужен мне счастливым, — вдруг серьезно произносят эти пухлые, такие желанные губы, и в его тоне Ичиро улавливает решимость. Он приподнимает его за подбородок, заглядывает в самую глубь темно-сапфировых глаз и тихо произносит: — Тогда, может, попробуем? Ведь для меня нет ничего важнее твоего счастья, Нат. Этот день он запомнил навсегда. Солнце бьющее в окно, освещающее разворошенную постель, рассыпавшиеся черные жесткие пряди волос Ичиро, расстегнутая сорочка, открывающая великолепное смуглое тело, и мольба в фиолетово-черных глазах. И он сказал: — Да. И на лицо его, нежно-кремовое, идеально красивое, вдруг спустилась тень. Она, эта тень, как печать, легла и на сердце, дернувшееся в предчувствии беды. Но он отмахнулся и от тени, вторгшейся в этот солнечный туман зимнего дня, и от принятой в ряды его качеств лжи, умении лгать красиво и убедительно, так, что даже сам умудрился поверить. — Да. Я буду с тобой, — сказал он, и в синеве его прекрасных глаз, на самой их глубине, всколыхнулись слезы. Ичиро порывисто схватил его, прижал к груди, уткнулся носом в кудри и замер. Он просидел так очень долго, словно забыв о делах, да и, вообще, обо всем на свете. Натаниэль даже задремал немного, пригревшись в его руках. Может быть, все еще будет хорошо. Они же на двоих поделят этот мир, и страхи его, и угрозы. Он обнял Ичиро за шею и талию, повозился, чтобы не прерывать связь, и закрыл глаза, уже окончательно проваливаясь в сон.