Эскорт

— Мсье Миньярд не работает со всякой шушарой. Мсье Миньярд не заключает договоры с проходимцами, которым почему-то не сидится на материке, и они шарятся по всему свету в поисках придурков, которых, соглашусь, хватает, — Натаниэль многозначительно приподнял брови и сверкнул глазами. Изящные ладони легли на стол по обе стороны от файла; стройное тело, прогнувшись в пояснице, склонилось, и точеное личико оказалось почти у лица собеседника — черноглазого Матье Аньеза, — я тут поразмышлял, что дало вам право считать мсье Миньярда придурком, и не нашел ни одной причины, кроме той, что ты, Матье — козел, каких мало, и просто решил слегка поиграть в слова. Его сексуальный французский поднял все волоски на теле Эндрю. Он медленно оглядел этого невероятного не то юриста, не то переводчика, разъебавшего оборзевших лягушатников, и понял, что от слабости, накатившей так невовремя, просто не сможет внятно озвучить свою позицию. К счастью, этого и не понадобилось. Выпрямившись во весь рост и засунув руки в карманы строгих черных брюк, Натаниэль прищурился и дернул подбородком: — У вас есть только пять минут, чтобы посовещаться, прочитать договор, составленный на государственном языке, — он усмехнулся и кивнул на отчаянный, злобный взгляд Матье, — и дать ответ. В случае новых выкрутасов, мсье Миньярд вас не задерживает. Самолет до «Орли» в 18-05 из Гринвилла. Поспешите, господа. Он посмотрел на Эндрю и подмигнул, пока четверка облажавшихся неудачников склонилась над бумагами. — Что ты творишь? — шепнул Миньярд. — Этот вопрос я слышу постоянно, — Нат улыбнулся ему, — все будет нормально. Если бесят — можешь отказаться. Эндрю прикрыл глаза ладонью, пряча улыбку. Он просто сводил его с ума. Нат сел в кресло рядом, закинул ногу на ногу и грациозно подпер длинными пальцами подбородок. Он был готов на все. Ребята не понравились ему. Что-то было не так. Он знал, что в таких напряженных ситуациях с собой должно быть оружие. Вторая рука незаметно расстегнула пуговицу на пиджаке и пробралась к кобуре. Эндрю метнул в него настороженный взгляд. Тоже не в первый раз, да и чутье держало на стреме. Синие глаза расширились, и пухлые губы шепнули: — Внимание… Они поняли друг друга с полунамека. Миньярд резко поднялся и…почти одновременно с Матье выхватил из-за пояса брюк глок. — С-сука, — прошипел еще один умник из команды Аньеза и полез в кобуру. Не успел. Нат молча поднял свой кольт и покачал головой: — Успокойся. Вариант в бумагах неплохой. — Да или нет. Решайте. Накал схлынул. И Эндрю, и Нат разом почувствовали, как искры, мечущиеся в переговорном зале, прекратили свои хаотичные прыжки и потухли. Четверо посовещались. Убрали оружие. Аньез взял ручку: — Сольешь нас федералам, закажем… Ты понял, Миньярд? — Так некому будет заказывать, — холодно усмехнулся Эндрю, — все присядете лет на сто. — Мы предупредили, — пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, объявил Матье и поставил подпись. — В четверг обговорим режим работы цехов, назначим управляющих, — заговорил самый спокойный из этой дикой четверки, — я Ксавье Мийо… Мне нравится твой стиль, и юрист — тоже вполне себе… Жду здесь к четырем. Даю слово — без эксцессов. — Уже радует, — помедлив, Эндрю пожал протянутую руку и пошел к выходу. В лифте отеля «Саваж», где, собственно, и была назначена эта «интересная» встреча, Эндрю вцепился Нату в лацканы пиджака и молча вгляделся в синеву, ставшую безмятежной, как океанская гладь в штиль. — Откуда у тебя пушка? — А вот, прикинь бы, не было?! — дерзко отозвался Нат. — Я закрыл им рты, не так ли? Трудновато пришлось бы без поддержки ВПК Америки, да, мсье? Эндрю оттолкнул его и, тяжело дыша, отвернулся. По спине стекала капелька пота; волосы выбились из хвоста, и он стал нервно собирать их под заколку. — Помочь? — Нат внаглую рассматривал его и облизывал кончиком языка уголок нижней губы. — Отъебись! — дернулся Эндрю. — А вы грубиян, мсье, — Натаниэль откинул голову, коснувшись затылком стены лифта, из-под полуопущенных ресниц изучая Эндрю. Миньярд отчаялся разделаться с волосами, выдернул обе заколки, и пелерина сверкающей платины водопадом упала на плечи и спину. — Заебали. Обрежу нахер! — выругался он и вдруг, встретив насмешливый взгляд, рассмеялся, сложившись пополам, разом избавляясь от нервного напряжения. Нат сначала недоверчиво фыркнул, а потом присоединился к нему, и ожидающие лифт на первом этаже отеля, просто обалдев, провожали взглядом парочку уже ржущих, как кони, роскошных молодых парней, шатающихся и хватающихся друг за друга. — Куда мы? Этой дорогой в «Хилтон» не попасть, — Нат изучил маршрут и знакомые районы, мелькающие за окнами. Напряжение отпустило. Смех словно разогнал скованность. Казавшийся сдержанным и не способным на эмоции, Миньярд вдруг сделался мягким в общении, более доверчивым, что ли. Нат, конечно, сомневался, что такой человек может быстро перестроиться; его стиль был четко выверен, но здесь и сейчас редкие улыбки Эндрю, его плавная речь говорили, что грань недоверия и проверок пройдена. — Хочу к океану, — ответил Миньярд, — я устал от серости и вечных туманов. — Отлично. Мне тоже не помешает отвлечься от этих рож, — Нат вздохнул и отвернулся к окну. Эндрю бросил на него внимательный взгляд. Он в который уже раз поймал в синеве его блестящих, словно наполненных слезами глаз, едва маскируемую боль и отчаяние. Никогда Эндрю Миньярд не стал бы задавать прямых вопросов малознакомому человеку. Но он всем сердцем тянулся к этому рыжему непредсказуемому чуду, и любопытное «Что с тобой?» чуть не слетело с языка. Вот только слово, данное себе самому, было тверже камня. Запрет на фамильярное обращение с парнем босса мафии работал безотказно. Даже если этот парень — переменчивый, нежный, красивый — застрял у него в мозгу осколком размером с космический корабль. Где же та грань между дружеским общением, которое почти не дается, и откровенным ухаживанием, когда так и тянет набросить куртку ему на плечи, подать руку, убрать непокорную кудряшку со лба? Еще пять дней, нет — меньше. Окончательное подписание бумаг в четверг. Вылет в пятницу. И он уедет в свою туманную Англию, точно зная, что оставил за океаном все свои мысли. Он будет вспоминать о нем еще очень долго. Будет выходить на балкон с Абби на руках и смотреть в небо, которое одно и способно хоть ненадолго соединить их. Он снова станет одинок, только теперь будет осознавать свое одиночество. С океана дул теплый ветер. По его воле, белые волосы Эндрю открыли лицо, плескаясь за спиной. Нат оглядел его, в который раз восхищаясь необычным образом… Губы тронула печальная улыбка. — Тебе что-то кажется странным? — опираясь на парапет набережной, тихо спросил Эндрю. Коснувшись своим плечом его, Нат встал рядом и, так же улыбаясь, ответил: — Только то, как у тебя хватило терпения… У меня есть знакомые с длинными волосами, но все же — не с такими… а долго?.. — он смолк и покачал головой, — ладно, прости, можем сменить тему. — Лет шесть, наверное, — расслабленно отозвался Эндрю. — Лео всегда считал, что у меня есть один недостаток: я не довожу до конца дела, за которые поначалу взялся с большой охотой… — А почему именно прическа стала таким делом? — Черт знает, по какой причине, но я всегда стриг волосы коротко. Только немного отрастут — я уже у стилиста. И все бы ничего, но я потом начинал ныть, типа, нахрена, с длинными было лучше… Лео это достало, и он меня развел. Мы поспорили. Облажаться не хотелось — вот результат. Нат улыбнулся: — Очень красиво. Не обрезай. Эндрю посмотрел ему прямо в глаза. Не мог отвести взгляд. Даже после этих простых слов, даже, понимая, что щеки вспыхнули и горят огнем, он смотрел и смотрел, падая на дно этих синих — синее океана — глаз. «Это невероятное ощущение. Никогда бы не подумал, что можно так сойти с ума. В тебе все так красиво. Белый шелк волос, нежность этих осенних глаз. Ты просто чудо какое-то, Эндрю. Я…Черт, хочу, чтобы ты коснулся меня. Как это будет? Интересно, если сам дотронусь, на пальцах останутся ожоги? У тебя такой странный взгляд. Я тону… Я даже дышу как-то иначе. Возможно, это скорая смерть так действует на меня… Я предпочитаю думать, что это твое нежное дыхание рядом, и твои духи — почти, как мои, и рисунок твоих губ… Ты любил когда-нибудь? Я — нет. И если окажется, что сейчас я влюбляюсь, то это неудивительно, потому что в тебя невозможно не влюбиться. Побудь со мной. Можешь молчать. Стой рядом и…просто будь. Скоро меня не станет. Я заберу с собой свет твоих глаз, твой голос… Буду присматривать за тобой с небес, если от меня, конечно, хоть что-нибудь останется.» Последней вспышкой солнце попрощалось с городом. Небо теперь светилось само по себе; начала спускаться прохлада. Не сговариваясь, Эндрю и Натаниэль пошли рядом по набережной. Слова, улыбки — они просто говорили друг с другом, не замолкая. Стараясь не трогать личные темы, Эндрю расспрашивал Ната об учебе — почему именно юридический факультет; о съемках в рекламе и участии в показах — почему бы не посвятить этому больше времени, ведь с такой внешностью можно стать «звездой»… А Натаниэль хотел знать, как так вышло, что в свои слегка за двадцать Эндрю уже считается крупным бизнесменом, и есть ли надежда, что он будет приезжать в Америку почаще. — Тебе нравится Европа? — Черт ее знает. Я очень много времени провожу в Лондоне; в Швейцарии катался на лыжах; ездил ненадолго по делам в Берлин и Вену; за шмотками в Милан — иногда… Вообще, все маршруты сводятся к дорогам от аэропортов до отелей и обратно… А тебе? — Мне? — Да, тебе нравится Европа? — Ее больше нет. Та, что была когда-то, нравилась. Тихий, роскошный, сытый мир, которому ни до чего нет дела. — Ее больше нет… Почему я сам этого не заметил? — Многие не замечают. — А ты, значит, самый внимательный? — Нет. У меня было время понаблюдать. — Надо же… — Именно так… — Поедем в отель? — Я бы всю ночь так гулял. — Я бы тоже… А не замерзнешь? «Твой голос. Теплое плечо под тонкой тканью пиджака. Я не замерзну с тобой, хоть до утра будем шляться по этим полночным дорогам. Эндрю. Останови эту ночь. Таким тихим, прохладным голосом лесные эльфы заколдовывают тропинки, и они петляют, морочат головы заплутавшим путникам. Вот, чем ты сейчас занимаешься. И как мне выбраться из твоего морока — непонятно. Ты уедешь, а я останусь. Твой самолет поднимется в синее небо, расправит крылья, а потом уменьшится до точки и совсем исчезнет. Честно признаться, я бы не хотел в этот момент оказаться на земле. С каждым шагом ты ведешь меня к новой боли. Почему я сразу об этом не подумал? Боже, как мне будет больно! Я не умею страдать и скучать. Но буду. Останови эту ночь. Ведь с каждым новым шагом я становлюсь счастливее, узнаю тебя лучше, хочу… Это лишнее. Но я ничего не могу поделать со своим разгорающимся желанием. Ночь, духи, теплая рука совсем рядом. Лучше отвези меня назад, пока я не умер на три недели раньше положенного мне срока.» Противоречия драли мозг. Натаниэль терял контроль, осознавая, что добровольно сдает позиции, за которые и не хочет бороться. Зачем? Они обречены. Он не станет предпринимать никаких шагов к сближению. И так уже стало слишком поздно. Улыбнулся. Встретил улыбку в ответ. И погиб. В тот момент, когда уже смирился со своей участью бездушного убийцы. Когда принял факт божественного отказа на мольбу о чувствах. А сейчас чувствуешь? Нравится?.. Совсем стемнело. Эндрю, поведя плечами под пиджаком, тронул его за локоть и указал на парковку: — Поехали, Нат. Уже час ночи… — Так много? — Так много. У дверей номера Натаниэля они попрощались. Пожимая ему руку, Эндрю чувствовал всем телом и душой, что делает что-то не то. Он побледнел; взгляд его метался. Да и сам Нат страшно нервничал. «Я не хочу, чтобы он уходил!» — с ужасом и восторгом понял Нат и обреченно вздохнул. «Я не хочу, чтобы он уходил!» — держа его пальцы в своей ладони, думал Эндрю. — «Это не правильно. Но я…я должен отпустить его.» — Спокойной ночи, Натаниэль, — тихо произнес он, — спасибо за помощь. — Спокойной ночи, Эндрю, — взгляд Натаниэля замер на уровне его груди. Он боялся встретиться с ним глазами и сотворить какую-нибудь глупость, — я здесь, чтобы помочь. Видимо, пока не закончится эта неделя, ему придется напоминать себе, как полезно иногда дышать. Вдохи-выдохи, Нат. Вдохи-выдохи. Люкс на последнем этаже. Звезды близко. Открой окно и дыши. В груди давило все сильнее. Нат растер ребра через сорочку, а потом медленно начал расстегивать пуговицы. Карие глаза никуда не исчезли. Они неспешно окидывали его взглядом, мерцая в ночной дымке, а сквозь них подмигивали звезды. До безумия недалеко… Натаниэль медленно побрел к постели, упал спиной прямо на покрывало и закрыл глаза. Для чего ему это испытание? И надо же, как все прилично выглядит. С виду, такое успешное партнерство… и похер, что сейчас внутри все сгорит, сметенное пожаром желания. «Я ничего о нем не знаю. Может быть, влюблен, может быть, был женат; бывает всякое. Даже в двадцать два можно встретить не того человека и разочароваться. Может быть, я и не нравлюсь ему…мало ли, что там с ориентацией или чувством долга. Да и вообще, вдруг я не в его вкусе… Он вел себя очень сдержанно, хоть и по-дружески. Не стал изображать из себя крутого бизнесмена; все спокойно доверил, поддержал, не слился при разборках, а выказал полное хладнокровие и умение слышать… Блядь! Какой парень! Я же так сойду с ума. Надо поспать, что ли…» Нат полежал в этой неудобной позе еще с полчаса. Поднялся, сходил в душ, снова лег. Сон свалил куда-то под звезды, посмеиваясь оттуда над его несчастьем. Сердце сладко замирало, через секунду разгоняясь, чтобы потом опять остановиться в мечтательном обмороке. Эндрю. Эндрю. Эндрю. Да исчезни ты! Нат поднялся, прошел на кухню, осмотрелся. В отелях такого класса предоставлялся любой перечень услуг. Кофемашина же должна быть… Нат нашел все, что ему было нужно. Сварил кофе и сел на подоконник, вдыхая томный аромат. Матуосо ждет его девятого июня, если сведения, полученные им о дате рождения Дона Торедо, верны. То, что садюга попробует его поломать — очевидно. И в последующей его ликвидации сомнений нет. Раз уж с группой поддержки возникли сложности, следует положиться на свои силы… А что он умеет? Хлопать глазами, заниматься любовью и драться. Очень ценно, особенно навык глубокого минета. Очень-очень ценно. Особенно, когда тебя хлещут хлыстом и режут, имея целью выбить из тебя твою никчемную жизнь. В «Грот» с катаной не пройдешь. Как и с пушкой. Возможно, ты припрешься с ней, но тебя заставят ее сдать на входе. Ножи? Ну, как вариант, если нет металлодетекторов, а они, наверняка, есть. Там же не бал-маскарад для девочек-выпускниц… Попытаться напасть самому и в рукопашном ушатать урода? Ой, не факт. Матуосо — разжалованный якудза. У него все в порядке с владением боевыми искусствами; с одного удара отправит тебя в ад, где тебе и место, зазнавшийся говнюк… Харуки Матуосо… Нет, Натаниэль, ты обломаешь об него свои маленькие зубки. Он искатель приключений и мразь; и он уже очень долго живет на этом свете. Какие у него цели — никто не знает. Неугодных он привык уничтожать; нужных — подкупать и запугивать, что получается у него блестяще. Кончает, походу, только когда слышит предсмертные хрипы. Что бы там не говорил Саядзуки, пытаясь казаться все тем же великим боссом, сомнения и страх ему скрыть не удалось. Как его убрать? А он, что, всерьез собирается… Он сейчас планирует убийство? Да, Натаниэль, любовь делает с тобой странные вещи. «Живым не дамся!» — с этой яростной мыслью, он вернулся в спальню. Поставил чашку на прикроватную тумбочку и лег, закутавшись в банный халат. Лязг железа стих в ушах. Крики и стоны забылись. А вот карие глаза с золотистым блеском вновь оказались рядом. Теплые руки подарили фантомное объятие, и прохладный голос шепнул: «Спи, Натаниэль.» А за стеной, на расстоянии нескольких метров, боролся с душевной болью Эндрю Он был более последователен в подготовке ко сну: сразу принял душ, переоделся в пижаму, включил плазму. Сообщения о биржевых сводках он поставил на минимум; разговор с Лондоном, намеченный еще три дня назад, отменил, на звонок Льюиса с целой горой домашних вопросов ответил скомканно, лишь напомнил о новом курсе витаминов для Абби. Телефон упал рядом на одеяло; подушки бесили, и он спихнул их на другую сторону кровати… Ох и вечерок выдался. Сука Аньез! Если бы не Натаниэль, сорвалась бы выгодная многоходовка. Где бы он потом искал инвесторов для относительно нового проекта? Фарма — дело привлекательное, но очень шаткое, потому что оно очень интересует государство, и там начинается тонкий лед… А теперь еще и кланы положили на него глаз. Долгие годы, по рассказам Росса, американская мафия делилась на два лагеря — противников наркоты и ее горячих приверженцев. Росса принадлежал к первым; Лео Содерберг придерживался разумного баланса. Он вел дела все-таки в Европе, где царили итальянские кланы, активно строящие свой бизнес на откровенном криминале. Контрабанда, проституция, кокаин. Лео никому не мешал, и Эндрю старался предостеречь от лишнего внимания. «Делай деньги, легализируйся, но не смешивай понятия!» — говорил Лео, а вот Росса очень тревожился и, как показало время, оказался прав. За фарму — заводское ее производство, борьба только начиналась, и вот, взгляните, французы уже, не успев опериться, включились в тему. Нат прав — эти козлы своего не упустят. Надо составить договор аренды так, чтобы самому не поехать на карьеры в Мексику за изготовление и сбыт наркоты. Эндрю со вздохом закрыл глаза, и тут же все цифры, проекты, страх финансовых неудач просто растворились в воздухе. Перед ним возникло нежное, расцвеченное яркими красками лицо Натаниэля, его сияющая улыбка, тугие кудряшки, цепляющиеся друг за друга, и, как язычки пламени, спускающиеся к шее. Он видел его боль, прячущуюся на дне синих-синих глаз, которую сам Нат уже, видимо, устал маскировать, и она прорывалась на поверхность, заставляя устремлять вдаль измученный взгляд, и покрывала бледностью щеки. Он так хотел понять причину этой боли, что невольно замирал рядом и смотрел, смотрел… но чем дольше смотрел, тем больнее становилось самому. Натаниэль являлся не просто профессионалом с холодной головой и потухшим сердцем, выполняющим свои обязанности. Он блистал талантом — множеством искр, противоречивым набором качеств, которыми обладает далеко не каждый. Его совершенство становилось очевидно для Эндрю. Он понимал — чтобы изучить Натаниэля, потребуются годы, а не какие-то жалкие пять дней. Его красота покоряла с первого взгляда. Она была новой, невероятной. Воспринималась эта красота не как отвлеченное качество, она дополнялась гранями силы, упорства, интеллекта, чувства юмора и отчаянной смелости, граничащей с безрассудством. Эндрю бросало в жар при мысли, какой еще стороной могла обернуться эта красота, если дать ей волю. Он и так уже терял контроль от простого взгляда, улыбки. Он, как пьяница, тянулся к новой рюмке, желая снова и снова увидеть нежные губы, коснуться шелковистой кожи. Он уже тосковал по синим глазам под пушистыми ресницами, по смешной гримаске со сморщенным носом при улыбке, по импульсивному поведению, мотавшему Натаниэля от вспышек гнева до ледяного сарказма. Жар его тела Эндрю ощущал постоянно. Оставалось только надеяться, что Нату не слишком были заметны одурманенные взгляды, мечущиеся по его открытым участкам тела. Он то начинал жалеть, что вообще встретил этого необыкновенного парня, а то благодарил небо за возможность ощутить разницу между обычными людьми и неземными созданиями, проникающими иногда в награду или наказание на эту сторону реальности. Ночь измучила его. Бессонница стала похожа на бред, а провалы в небытие — на кошмар. Хотелось спать, а засыпать становилось страшно. Эндрю полежал для приличия несколько часов и на рассвете поднялся, непонятно для кого изображая хорошо всыпавшегося человека. Кофе он пить не стал. Принял прохладный душ, оделся и пошел к Натаниэлю. До дверей соседнего люкса было шагов десять, и только подняв руку, чтобы постучать, Эндрю осознал, что приперся сюда, как к себе домой. «Придурок. Че встал? Или стучи или вали назад. Если разбудишь — извинишься. Придурок… Хоть бы документы для приличия захватил. Договор ведь еще не составили, а завтра окончательное подписание.» Дверь открылась. Взъерошенный и от этого еще более милый, Натаниэль уставился на Эндрю. Тонкий джемпер нежно-розового цвета и белые узкие брюки шли ему бесподобно. Сегодня никаких камней на шее — только цепочка из красного золота, свернувшаяся змейкой на точеных ключицах. Эндрю сглотнул, облизал губы и потянулся проверить, что, собственно, у него самого на голове: ведь так торопился увидеть это чудо, что после душа просто свернул волосы в узел и закрепил на макушке… — Привет, — Натаниэль натянуто улыбнулся. «Я без тебя не смог заснуть.» — Привет, — Эндрю кивнул. «Слава Богу, начался новый день, и ты будешь рядом.» — Пожрем? — тихо спросил Нат. — Пожрем. У меня в номере есть кофемашина, но что-то не хочется пить эту хрень. — Согласен. Я ночью выпил, волосы дыбом встали. — Мне, походу, это не грозит: я забыл расчесаться, — Эндрю усмехнулся, сдаваясь, — извини за внешний вид. — Нашел, о чем беспокоиться. Это же очень удобно: навертел чего-то там, — Нат с улыбкой поднялся на цыпочки, пытаясь рассмотреть конструкцию на голове более высокого Эндрю. — Отстань, — Эндрю вдруг смутился. Смутился! Чуть не впервые в жизни. Но это от него не зависело: нежные пальцы случайно задели шею, поворачивая ему голову… — Круто! — восхитился Нат, — а еще коса смотрится просто охренительно… — Да, только с ней возиться долго. — Давай, заплету, — хохотнув, Нат сделал невинное лицо и замкнул дверь. — Я этого не слышал, — Эндрю вспыхнул, как пламя, и поспешно отвернулся, — пойдем, а то сожрут все самое вкусное. — Как сожрут, так и приготовят, — надменно объявил Натаниэль и последовал за Миньярдом к лифту, любуясь его статной фигурой в белом льняном костюме и белых же текстильных кедах… Он забыл себя прежнего. Забыл Ичиро — в одно мгновение. Забыл слезы и страх, предвкушение боли и возможной, вполне реальной смерти. Он жил здесь и сейчас. В этом счастливо начавшемся утре, когда открыв дверь, устремившись за своим инстинктом к Эндрю, увидел его самого. Красивого, взволнованного, живого, не похожего ни на кого из его прежних знакомых. И очень сдержанного… Сегодня больше обычного. Молчаливого. Если бы Натаниэль не был занят тем, что старательно прятал свой восхищенный взгляд, он бы увидел, как смотрит на него Эндрю. В глазах — осенних озерах, как втайне называл их Натаниэль — можно было прочесть все. Чувство, вяжущее по рукам и ногам, отчаяние и откровенную злость на обстоятельства, потребность, голод и жажду. А еще тысячи вопросов — вариантов одного единственного: что там о нас? После завтрака они вместе поднялись в номер к Эндрю. Нат сел за компьютер и попытался сосредоточиться. Они уже очень много сделали, теперь нужен грамотно составленный договор, такой, чтобы все возможные сомнения отметались на подступах. Эндрю без звука смотрел сводки с биржи и делал какие-то пометки на своем ноуте. Время от времени, он звонил кому-то, выходя из гостиной, чтобы не мешать Натаниэлю, но его негромкий голос все равно проникал в каждую пору и волшебными искрами обжигал все тело. Нат поджимал губы, гоня от себя только что исчезнувший за дверью образ, стискивал руки в замок и дышал, дышал…но ничего не выходило. Больная тяга, желание близости обрушились на него жгучим потоком, будто попал под горячий душ; настрой на работу пропал вовсе… Он боялся выдать себя и через два часа, окончательно измучившись, поднялся, чтобы перейти к себе в номер. Эндрю будто искрил электричеством, примагничивая к себе намертво. — Я поработаю у себя, — Натаниэль вышел на кухню, где Эндрю возился с кофемашиной, — отвлекаюсь почему-то; осталось немного, ссылки на пару статей… Карие глаза мерцали под веером темных ресниц. Эндрю покусывал уголок губ и внимательно смотрел на него. Взгляд гипнотизировал, пока длинные пальцы быстро-быстро вертели чашку. — Сделаешь — вернешься? — хрипло спросил он. — Да, — не раздумывая, ляпнул Нат и кивком подтвердил свое обещание. — Я жду, — голос Эндрю совсем пропал, понизившись до предела. Натаниэль свинтил из его номера со скоростью света. Захлопнул громче положенного дверь и прислонился к ней спиной, тяжело дыша. Кожу буквально жгло воспоминание о глубоком, требовательном взгляде Эндрю, о его красивых губах, нервно искусанных… «Что это за нахер!» На трясущихся ногах Нат отошел от двери и решился пройти за свой комп. В голове все перепуталось. Руки сами стащили через голову джемпер и жарко прошлись по пылающей коже плеч и груди. «Твою ж мать!» Он со стоном ломанулся в душ, врубив мощную струю, почти не настраивая температуру. Перед глазами кружились предметы. Натаниэль и сам не помнил, как оказался под хлещущими его струнами. На мозг вода не действовала. О, как он теперь понимал всех этих одержимых им господ! Это же настоящая пытка: находиться рядом и не иметь возможности прикоснуться. Нахер прикосновения! Ему мало касаний. Он хочет его до одури. Хочет любой близости. Пусть оттрахает его, чтоб не мог подняться наутро, хочет вцепиться в его белоснежные волосы, накрутить их на ладонь и взять его тоже…теряя контроль, теряя рассудок… Рука сжала член, дернув молнию на брюках, уже нихрена не белых. Сука! Вообще-то, раздеться надо было… Молния жалобно взвизгнула, ломаясь в сильных пальцах. Всего несколько движений ладонью, и сперма вырвалась и залила пальцы, смешиваясь с потоками воды. Шатаясь, Нат дотянулся до полотенца. Помогло? Да хер там! Руки взлетели к лицу, будто этот отчаянный жест мог вернуть слезы назад. Эндрю… Да будь же все проклято! Но зато он составил договор. Четко выверенные формулировки, ссылки на правильные статьи, и еще одни резервный вариант, на случай сомнений… Эндрю просмотрел бумаги, кивнул и убрал их в папку. — Завтра в четыре у нас встреча, помнишь? — Помню. — Ты в порядке? — Конечно. «Что я сделал не так? Хотел быть с ним, чтоб дышал со мной рядом. Сидел за столом и уютно возился с бумагами. Я слишком много пялился на него? Но ведь невозможно не смотреть, когда солнце горит в его волосах, так, что мурашки по коже… И хочется дождаться, когда поднимет глаза, чтобы снова и снова погружаться в их синеву. У него такие красивые руки…пялюсь… И тело просто невозможно идеальное… Опять пялюсь… Не хочу его отпускать, но что он подумает? Что я маньяк… Он так близко. Аромат его духов сводит с ума, но не в них дело. Я хочу его. Никого никогда так не хотел. Наваждение какое-то. Можно влюбиться в человека за три дня? А сколько мне понадобится, чтобы забыть? Сколько мне потребуется на это времени? Я горю весь… Нет, не надо. Господи, хватит. Я же не имею на него никаких прав. Он принадлежал не мне, не станет моим и потом.» — До завтра, Эндрю. — До завтра, Нат. «Какое нахер «до завтра»? Я… Не уходи, прошу тебя. Я весь вечер буду мечтать о тебе, и все равно ничего полезного не сделаю. Натаниэль…» «Мне так плохо без тебя, Эндрю. Но я должен уйти. Минута, проведённая с тобой, превратится в год боли без тебя. Послезавтра ты уедешь. Что мне остается? Надо отвыкать. Я ложусь в постель и вижу твои глаза, и тороплю утро. Ты — яд. Сладкий, но смертельный…» «Я ведь уеду скоро. Оставлю тебя в твоей прежней жизни. Ты без меня стал таким. Вдруг я разрушу тебя, собью с толку. Ичиро любит тебя. Я его понимаю… Но как же я не хочу отдавать тебя ему! Что между вами? Почему отложили свадьбу? Я мучаюсь бессонницей, не только от твоей красоты, но и от несчетного числа вопросов, которые бы я хотел задать тебе. Все. И чтобы ты дал мне на них ответы.» В черных костюмах, белых сорочках, темных галстуках они вошли в переговорный зал и поприветствовали новых партнеров Миньярда. Этим вечером вел он. Натаниэль сидел рядом, закинув ногу на ногу, и переводил взволнованной четверке весь предложенный расклад. Тональность сменилась. Французы задавали дельные вопросы, о чем-то недолго совещались друг с другом и снова возвращались к столу. Эндрю был само спокойствие. Казалось, исчезли воспоминания о стычке; перестали волновать попытки сыграть нечестно. Он внятно излагал свою позицию; Натаниэль так же сдержанно переводил… Наконец, подписи были поставлены. Французы оживились, загалдели, хлопая друг друга по плечам. Натаниэль наблюдал за ними безо всякого интереса: он был хорошо знаком с темпераментом этой нации, несколько лет назад на своей шкуре испытав эти резкие перепады от уныния, когда юношеская сборная, проиграв, дружно рыдала, обнявшись, а после победы напивалась вдрызг и пугала прохожих воплями. Натаниэлю сейчас хотелось смотреть только на Эндрю. И он, не сводя с него глаз, подмечал все мелочи. Вот длинные пальцы перебрали бумаги, вот в глазах мелькнул вопрос, а значит, надо не забыть и прояснить его, пока все еще здесь… Вот упавшая на лоб прядь шевельнулась под легким движением воздуха: Эндрю подошел к окну, чтобы закрыть его… — Ты доволен? — Нат не выдержал огромного расстояния между ними в несколько метров и тоже оказался у окна. — Абсолютно, — Миньярд взял его за локоть и вздохнул, — теперь я все улажу в Лондоне и проверю управляющих. Гендиректор у меня на примете есть, дам небольшой разбег, посмотрю, как будет справляться с запущенным производством… «А мы еще увидимся? И при каких обстоятельствах? Видишь ли, у меня осталось так мало времени… ты еще здесь, а я уже скучаю… Как же мне выбросить тебя из головы, как мне пережить эти три недели… Я засыпал, умирая без тебя, а утром воскресал вновь, зная, что увидимся… А теперь… Это похоже на ожидание смертной казни: сидишь за решеткой, и так-то беспросветно, а в конце — электрический стул.» — Все будет нормально, — зачем-то сказал Нат вслух. — А у тебя? — вдруг спросил Эндрю, посмотрев на него. Все исчезает. День клонится к закату. Бумаги сложены, партнеры прощаются и уезжают. Хлопает дверь. Они стоят рядом, почти под руку, и смотрят на город. Там жизнь, и смерть, конечно, тоже. Но им нет до нее дела. Их души сплетаются, объединяясь в одном желании — быть вместе. Вот только судьба не уверена в их выборе. «Ты будешь вспоминать обо мне? «Буду. Найду твои фотки, поставлю на заставки. А ты?» «Я? Мне же надо пережить только три недели. Я буду стараться прогореть как можно ярче. И умирать мне будет легче, ведь узнал тебя…» В пятницу перед отъездом Эндрю зашел к Натаниэлю, чтобы убедиться, готов ли он. Вчерашнее «Спокойной ночи» так и осталось словами, которые болели до самого рассвета. Натаниэль сидел на подоконнике, глуша кофе, чашку за чашкой, а Эндрю лежал лицом вниз на постели, сжимая подушку, и время от времени, тихонько стонал. Он сам не слышал себя — это была беспомощная попытка успокоить душу, да и тело — тоже. Желание быть с ним перекрыло все остальное. Исчез голод, страх, мысли о важных перестановках в бизнесе. Нат стал его воздухом, но позволить себе хоть шаг в его сторону он не мог. И настоящей пыткой было представлять Натаниэля с Ичиро. Если разобраться, они являли собой очень сильный тандем — красавчик-японец со всеми атрибутами власти, и яркий, как огонь, горячий, беспощадный Натаниэль, выжигающий все вокруг себя, и не замечающий, как сгорают в его красоте судьбы. — Собрался? — тихо спросил Эндрю, глядя в нежное лицо напротив. — Как видишь, — шепнул Нат, кивая на сумку у порога и костюмы в чехлах на кресле. Он лихорадочно искал слова, жесты — хоть какую-нибудь зацепку, способную навсегда скрепить их с Эндрю, но чувства, так глубоко задетые, ничего не могли предложить, кроме жалкой просьбы: «Помни обо мне!» Воспоминания такая хрупкая вещь. Они должны чем-то подкрепляться, а у них ничего и не было. Внезапная догадка осенила Натаниэля, и он быстро шагнул к зеркалу со словами: — Дай мне минутку… Эндрю тяжело вздохнул и прислонился к стене у двери. Он наблюдал за странными действиями Ната, расстегивающего бриллиантовый гвоздик в ухе. Он сейчас казался таким живым, настоящим всплеском на солнце, и Эндрю искренне не понимал, как он будет теперь жить, не имея возможности видеть его каждый день… Что он делает?.. — Эндрю… Я хотел бы дать это тебе… Ну, просто на память. Ты носишь бриллианты, они идут тебе. Возьми… — и на изящной ладони Эндрю увидел золотой гвоздик в виде звезды, где в самом центре сверкал чистейший камень. — Нат… — он охрип; по спине прокатилась жаркая волна. — Возьми, — синие глаза смотрели умоляюще и нежно. Взгляд казался таким беспомощным, что Эндрю посчитал верхом неприличия отказываться. — Спасибо, — он взял сережку и наощупь, тут же, вдел ее рядом с более мелкой россыпью трех бриллиантиков, украшавших ухо по внешнему краю. Нат вымученно улыбнулся и кивнул. И тут его самого швырнуло в жар, когда Эндрю поймал его левую руку и, сняв свое сапфировое кольцо, не задумываясь, что делает, надел его Натаниэлю на безымянный палец. — Сапфиры все-таки твои камни, — шепнул он и вышел, пытаясь дышать. Слезы перехватили горло, и он стремительно исчез за дверью пока еще своего номера. «Обратный отсчет. Ты ведешь свой «Майбах», как профессиональный гонщик. Аромат наших духов соединяется, превращая воздух во взрывоопасную смесь. Я смотрю на тебя… Все, как в день знакомства, но теперь знаю, что без тебя никак. Ты держишь руль, кусаешь губы… Ты загорел, и волосы контрастом подчеркивают твою красоту. Безупречный профиль на фоне солнечного утра. А ночью опять прошел дождь, как тогда… Стремительный, проливной, оставивший о себе на память запах мокрого асфальта и свежей зелени. Наш путь так недолог. Уже виден «Ритц», и черные «Мерседесы» греются на парковке. Ичиро взволнован, как жених на свадьбе… Но он красивый и ненужный. Я не хочу к нему. Увези меня отсюда, Эндрю! Господи. Нет… Я касаюсь твоей руки. Смотрю в глаза. Тону. Мне больно. Ты… Я сажусь в машину Ичиро. Приостанавливаюсь, держусь до последнего. Смотрю-смотрю-смотрю… Не оборачивайся. Если ты это сделаешь, то навсегда заберешь с собой мои сны. Я буду видеть тебя по ночам, тосковать по тебе, потеряюсь, исчезну. Не оборачивайся!» Но Эндрю, конечно же, обернулся…