Эскорт

Они увозят часть его жизни. Эти «Мерседесы», чередой покидающие парковку «Ритца»… Он смотрит им вслед и понимает — лучшую часть, яркую, дающую надежду, переливающуюся эмоциями, главная из которых — радость. «Нат… Зачем я отпустил тебя? Куда ты?» Эндрю смотрит в глаза своей боли, своему страху. Впервые за долгие годы эти чувства завладевают им с новой силой. Нельзя так расставаться. Это неправильно. Ведь теперь придется забыть. Забыть. А как? Эндрю поднимает глаза к небу. Дотрагивается до мочки уха, где пока непривычной тяжестью укрепилась бриллиантовая звездочка. А небо синее-синее, но глаза Натаниэля ярче, глубже. Этому небу не сравниться с их полночной синевой, околдовавшей его. Сердце рвется назад. Догнать. Вцепиться в рыжие кудри на затылке и целовать, целовать, целовать. И пусть потом смерть или какое-нибудь другое потрясение… Узнав вкус его губ, он выстоит. Господи, как он мог отпустить его?! Эндрю не помнил, как оказался в аэропорту, прошел паспортный контроль и сквозь VIP-зону направился на посадку. Бизнес-класс. Точечки огоньков в потолке, как звезды над головой, треплют память. Музыка в наушниках, слезы на щеках. «Wht about us?» Полет над океаном. Разлука. Разные восходы и закаты. Воспоминания. Памяти не дашь взятку, чтобы позволила забыть. Он не спит. Слушает «Энигму» на репите. Сдалась она ему…но почему-то именно этот вопрос остался без ответа: «Что там о нас? Что, Натаниэль? Вступишь в брак со своим Ичиро? Вырвать бы ему руки, что обнимают тебя! Разбить рожу, что расплывается в улыбке рядом с тобой! Сжечь «Замок», куда он приведет тебя уже в качестве законного супруга! Сука… И заголовки в прессе уже выжигают ему сетчатку. Твои глаза… Не делай этого, Нат! Ты же мой, неужели не чувствуешь?!" Гул турбин вспарывает чистое небо. Откинувшись в кресле, Эндрю обреченно отворачивается от иллюминатора. Под звуки музыки приходит сон. В этом сне они вместе. Рядом. Идут по набережной и говорят обо всем на свете. Прощай, Натаниэль. Я постараюсь отпустить… Лондон встречает его привычным туманом, который сейчас, в начале мая, рассеется к обеду и подарит горожанам ясное небо. В Суррей он приедет, когда высохнет роса, и можно будет немного прогуляться по лужайкам у особняка. Абби, наверняка, промочил лапы, а Льюис и внимания не обратил… Сумбур мыслей, перепутанные эмоции. Слезы, рвущиеся на волю, радость от возвращения домой, тоска и ощущение допущенной ошибки. *** В одиночестве нервы сдают на третий день, и когда гаснет солнце, он едет в «Арт-Дэко» — столичный клуб, только для элиты. Исключительно для своих. Он не жаждет лицезреть всю эту тусовку, которая к этому часу еще не нарезалась в хлам и не уделалась в сопли. Как они все удивятся его появлению. «Этого не может быть! Просто глазам не верим! Эндрю Джозеф Миньярд почтил нас своим присутствием! Явил себя миру!» Долгие шесть лет этот загадочный наследник империи Содерберга оставался в тени своего опекуна, хотя сам Лео ничего не имел против развлечений. Его останавливало лишь повышенное внимание, что вся эта властная верхушка направила на взрослеющего Эндрю, уже в шестнадцать обещавшего превратиться в сногсшибательного красавчика. Паренек стал серьезнее. Много внимания уделял спорту и учебе. Компанией не обзавелся. Только два-три его приятеля по «Итону» могли похвастаться тем, что белокурый наследник перемолвился с ними несколькими словами. Отцы семейств, обладающие нужной долей спеси, владеющие капиталами и привыкшие ко всеобщему поклонению, естественно, обратили свой взор на перспективного жениха. В дом Содерберга понеслись приглашения на рауты и суаре: надо же было предъявить ясным очам непонятно-золотого цвета своих юных дочек с их игривыми улыбочками, стройными ножками и пристрастием к героину. Последний пункт папаши не учитывали. Считалось, что бледный цвет лица и частая смена настроения объясняются плохим климатом и бесконечными диетами, которые так любят молодые девушки. Большим удивлением и серьезным стрессом для этих умудренных опытом бизнесменов оборачивался факт неожиданного превращения сказочных принцесс в откровенно-вульгарных шалав, отсасывающих за пять граммов «хмурого» какой-нибудь «восходящей» рок-звезде. Эндрю общался с кем надо. Скрывал свои связи и жестко классифицировал всех «невест» и «бойфрендов» — точнее, кандидатов в них. Обольщаться не приходилось. Общество удручало однообразием. Он не жаждет лицезреть эту тусовку… Но ему откровенно паршиво. Если сегодня Дамьено выберется из своей fashion-норы и уделит ему минутку, можно будет считать, что вечер прошел не зря, а тоска по синим глазам не заведет его в дебри кайфа или под крышу отеля… Марио Дамьено был тем еще забавником. Лео познакомил этого летящего к звездам кутюрье с Эндрю, когда тому едва сровнялось пятнадцать. Модник сразу принялся за дело, усердно отрабатывая капитал, вложенный в его экстравагантную коллекцию, тут же покорившую Лондон. Лео всегда чуял прибыль… Но личное общение наследника с красавчиком итальянцем, который, к тому же, еще и был старше Эндрю на десять лет, бизнесмен поспешил ограничить, как только разглядел недвусмысленный интерес сына к тряпкам и черным локонам. Не то чтобы Марио был так уж вульгарен, но жаркий поцелуй, за которым застал их Содерберг в мастерской модельера, явно грозил завести не туда… Эндрю воспринял запрет на это «внеобразовательное» общение в своей манере: вздернул бровь и едва усмехнулся уголком губ. Только дружба никуда не исчезла. Марио слыл хитрецом и прагматиком с горячим сердцем — совмещал, а Эндрю любил парадоксы. Он полностью поддерживал стремление Дамьено добиться успеха, и тот не подводил: как на скоростном лифте покорял сердца падких на красоту европейцев. Его показы попадали в новостные программы. Сам Макрон стал частым гостем этих блистательных мероприятий, и Лео, скрепя сердце, позволил взрослеющему Эндрю свободу выбора. Миньярд не подвел. Дружба и встречи в кулуарах дворцовых интерьеров ничуть не повлияли на его интеллект и способности вести дела. Даже наоборот. Он взялся за свою внешность и под чутким руководство Дамьено быстро превратился в эталон стиля — тайную мечту сотен умов. К счастью, «звездная болезнь» Эндрю не затронула. Ему было «индифферентно», как он сам часто утверждал, нисколько не кривя душой. Марио рос, прикупал земли, строился и стремился занять как можно лучшие локации для проведения своих показов. Одной из таких шикарных площадок и стал «Арт-Дэко». Сначала это был просто удобно расположенный клуб с хорошей кухней и достойной картой вин. Здесь не оставалось места пошлости; сам Дамьено терпеть не мог смешивать блядство с искусством, но постепенно все вышло из-под контроля. Элиты, частенько захаживающие под дворцовые своды художественно оформленного «Дэко», не понимали разницы и требовали развлечений. «Хлеба и зрелищ». Ничто не меняется в этом мире. Марио позвал на помощь Эндрю, полностью доверяя этому хладнокровному дельцу с восемнадцатилетней мордашкой и сердцем политика: — Дорогой, они способны все опошлить в одну секунду. Представь, предложили расширить штат моделей, чтобы желающие могли оказывать интим-услуги. Ты знаешь, что такое эти мальчики?! Я замучился с ними: вечно поглядывают на толстосумов с кокетливым видом, и это при том, что некоторые из них даже гетеросексуалы! А если я дам добро… Господи! Это будет вертеп! Ты видел когда-нибудь такое?! Да. Содерберг в свое время неправильно истолковал манеры Дамьено: он вовсе не был вульгарен. Его шокировал мир вокруг; он жаждал лишь красоты — творить ее в стенах, оформленных в соответствии с его безупречным вкусом, и подавать ценителям… Дым сигареты серой змейкой поднимался в небо над балконом, куда Марио затащил Эндрю для приватного разговора. Миньярд сделал последнюю затяжку, наслаждаясь своей значимостью, и щелчком отшвырнул окурок: — Тебе не дадут покоя. Я видел такое не раз. Киноиндустрия, музыкальная сфера, балет… Все хотят славы, власти и секса, прости за пафос… Марио… Не преувеличивай степени разрушений. Не рухнет твоя мораль. Они готовы платить — пусть. Налоговой насрать на твои источники дохода, пока нет жалоб, а кто в своем уме станет жаловаться на самого себя. Закрой ход наркотикам и живи себе. Найми директоров, менеджеров, организуй приват…ты понимаешь меня? — Эндрю, это самый центр Лондона. Ничего не стоит спалиться; вся элита пасется здесь, и что получится, если сюда, как в сточную канаву польется дерьмо?! Дамьено тогда много нервничал, но Эндрю стоял на своём. Он был дерзкий и смелый, в свои восемнадцать… В конце концов, Марио сдался. Клуб сменил направленность. Единственное, чего не допускал Дамьено — это принуждение и секс под кайфом. Он сделал все, как советовал Эндрю, и ни разу не пожалел о принятом решении. А мальчишек, путающих проституцию с модельным бизнесом, просто гнал в шею. «Определись, чему служит твоя задница — искусству или похоти, и добро пожаловать в агентство!» — говорил он каждому вертлявому претенденту, если замечал в нем признаки игривости и несерьезного отношения. Эндрю только улыбался его наивности, но старался поддерживать, ограждая маэстро от неприглядных фактов, случаев передоза или скандалов с полицией. Служба безопасности, контролируемая Миньярдом, боялась его посильнее властей. Как это все было давно. Эндрю поставил свой «Бентли» долларового цвета перед шумящим фонтанами центральным подъездом «Арт-Дэко» и кинул ключи служащему. Зал был погружен в полумрак. Под «Empire» на сцене извивался красавчик в джинсах и с обнаженным торсом. Миньярд, скрестив руки на груди, немного понаблюдал за действом, слегка покачивая головой в такт драйвовому ритму композиции, и отправился разыскивать Марио. Он нашел его за столиком в углу, просматривающим какой-то глянцевый альбом. Хорошенькое личико было сосредоточено: казалось, маэстро вообще ничего вокруг не замечает. — Привет, — мягкий голос Миньярда заставил Марио вздрогнуть и вытаращиться на гостя, которого он точно не ожидал увидеть. — Эндрю?! — темные глаза сделались огромными, — решил испортить погоду? Хотя, куда уж, нахер, хуже! Я заебался мыть машину… — его смех колокольчиком взлетел над столиком. — То, я смотрю, ты сам ее надраиваешь, — пожимая ему руку, отозвался Эндрю. — Ой, точно! — окончательно развеселился Марио и сделал знак официанту, — ты что будешь? — Опиум, — вздохнул Эндрю, усаживаясь напротив, — и, пожалуй, двойной. — Чего? Миньярд, ты в порядке? — Дамьено сразу распрощался с улыбкой. — Нет, — Эндрю поджал губы и отвернулся. Что-то свербило в носу, и глаза вдруг наполнились слезами, будто выкурил целую пачку. — Эй! — Марио взял его за руку, — ты в Америке это подхватил? Тоску эту?..Эндрю? — В Америке. — Эндрю повернулся к нему и посмотрел, не видя, — у него синие глаза… — Пиздец, — Дамьено уронил свой альбом и даже не взглянул на него, когда подоспевший официант, принесший меню, ловко подхватил его и протянул молодому человеку, — и…и он не ответил взаимностью? Светлая прядь скрыла от него бледное лицо со следами бессонницы. Идеально уложенная голова медленно качнулась из стороны в сторону: — У него уже есть. — голос Эндрю звучал глухо, будто мертво. — Но ты же невероятный! — взорвался темпераментный итальянец; он не умел долго пребывать в одном состоянии. — Паршивец! Он не мог остаться равнодушным! Ты видел себя? Да тут каждый мечтает о ночи с тобой; душу дьяволу бы продали! Миньярд! Легкий изящный жест ладони Эндрю, взлетевшей между ними, пресек изумленные выкрики, и Марио продолжил уже спокойнее: — Ты наверняка все не так понял. Позвони ему, а лучше напиши. Спроси, как он там? Не хочет ли продолжить знакомство. Мне тебя учить?!.. Ты одним взглядом до оргазма способен довести…меня, во всяком случае, — не удержался Дамьено и хихикнул. Затуманенные карие глаза взглянули на него с неподдельным испугом: — Ну, что ты несешь?! А сердце забилось… Вдруг этот талантливый взвинченный умник прав. Вдруг… Он же ничего не знает о Натаниэле. Рука потянулась к уху, где бриллиантовая звездочка напоминала о странном нежном взгляде Ната в день прощания. «Эндрю… Я хотел бы дать это тебе… Ну, просто на память…» «Просто на память». На горе. На бессонные ночи. На стоны в подушку и злость на свою трусость. Дамьено изучал лицо Эндрю и потягивал белое вино, закусывая его дольками мандарина. Миньярд весь горел. Его красота просто лишала сил. Дамьено помнил, что творилось с ним, когда этот белокурый холодный паренек вдруг ответил на его поцелуй. Холодный? Ага! Его взорвало фейерверком эмоций. Сухие злые губы вдруг сделались нежными; любопытный язык умело, на одном инстинкте, проник ему в рот, обжег, закружил, довел до полуобморока… Ну его нахуй с такими талантами! Он еле пережил вынужденное расставание с Эндрю по воле Лео Содерберга, посчитавшего маэстро моды недостойным наследного принца. Фу-ты ну-ты… Ладно. К черту все. Эндрю надо помочь. Марио вздохнул: — Слушай, сегодня я видел здесь этого Луку Арази, помнишь своего поклонника? Эндрю кивнул, разглядывая бокал. — Позвать? Вы неплохо общались тогда на автопати в Риме. — Позови, — неожиданно согласился Эндрю, — мне уже все похрен. Пусть будет Лука. Он милый мальчишка. Начнет болтать, смеяться, отвлечет. Пусть уж так, ведь он совершенно не умеет страдать… Стройный, сам, как модель, Марио в свои тридцать три выглядел еще лучше, чем в юности. Легкой походкой он обошел зал, исчез из виду на несколько минут и возник из-за кулис вместе с таким же статным мальчиком со светло-каштановыми мягкими волосами и голубыми глазами. Вдернутый носик — сплошь в кокетливых веснушках — смешно сморщился в радостной улыбке: — Эндрю! Мистер Миньярд! Сэр, я даже не поверил, что вы хотите меня видеть! — Привет, мелкий. Ты как? — Эндрю пожал его тоненькие пальчики, радуясь этому искреннему вниманию. Собственно, он впервые по-человечески общался с Лукой после того показа в Риме. Его интересовали связи, а не секс. Лука тогда появился невовремя. Но, как и утверждал Марио, паренек запал на него и всех достал просьбами познакомить его с Эндрю. Его модельная карьера шла в гору. Хорошее образование, что дала Академия искусств, великолепные внешние данные и детская наивность, которой он умело пользовался, послужили ему гарантированным пропуском в агентство Дамьено, а затем и на мировые подиумы. Как и надеялся Эндрю, Лука принялся болтать, хвастаясь, как все итальянцы — откровенно и мило: — Мне сказали, что если бы не мои голубые глаза, ни за что бы не взяли в тот круиз. Видите ли, Средиземное море в это время года неспокойно, а у меня морская болезнь… Но я выдержал, представляете! А маэстро позвонил и договорился… А помните, вы учили меня правильно произносить эту фразу… А я увидел сегодня ваш «Бентли» у входа, так обрадовался!.. Марио улыбался и закатывал глаза. — Надоест, можешь его убить, — склоняясь к уху Эндрю, шепнул он. Но Миньярд погладил Луку по волосам и покачал головой: — Давай дальше, — кивнул он, и мальчишка не заставил себя просить дважды. Эти тягостные дни и ни на что не похожие ночи. Эндрю устал. Он не узнавал сам себя, когда, сидя за рабочим столом, стоящим по диагонали его серого с золотом кабинета, вдруг кидался к монитору Макбука и переставал шевелиться, вглядываясь в огни проявившегося действия. Через зал, наполненный огненными всплесками, прямо к нему шел Натаниэль. Рыжие волосы, уложенные в аккуратную прическу с помощью геля, открывали идеальное лицо, чуть утомленный взгляд, пухлые губы, тень от ресниц. Четкий разворот; стройные ноги, крепкая задница, плечи, точеный силуэт удаляется прочь. И снова хочется вернуть назад, отмотать, чтобы в тысячный раз встретить приход красоты, смело движущейся к нему. Чудо. Магия. Пусть бы по щелчку кнопки растворилось стекло, и этот человек встроился бы в его реальность. Да. Иди ко мне. Ночь спускается… Твоя — синяя, звездная, напившаяся прелестью океана, его мощью, сексом, музыкой, красотой; и моя — туманная, с глухим городским гулом… Иди ко мне. Я уже здесь. Жду тебя. И если коснусь — не отпущу никогда в жизни. Реальность жестока и делает ему больно, превращая в психа, по которому плачет кабинет врача и целая палата таких же поехавших. Убирая волосы со лба, он откидывается в кресле. Лука сегодня с ним. Здесь. Не в первый уже раз. Шустрые руки расстегивают замочек на строгих брюках. Полы пиджака летят в стороны. Розовые губки берут его член с восторженным стоном. Можно? Мистер Миньярд впустил его в свою жизнь. С чего бы это? Разве важно? Иногда что-то случается, и мечта исполнилась. Лука мягко опускается на колени перед креслом, осторожно проводит ладонями по сильным бедрам Эндрю, не выпуская его члена изо рта. Какой же он красивый И сильный. Его сила сносит и плавит. Хочется отдаться ему всему без остатка. Длинные пальцы впиваются в его затылок. Член слегка подрагивает, готовый излиться. Нет уж. Он же сейчас его выгонит, если все так кончится… Лука медленно выпускает его, поднимается и начинает расстегивать пуговицы на сорочке… Не успевает. Эндрю подрывается, рвет на нем ткань и переворачивает, укладывая лицом в стол. Сукно покрыто оргстеклом. Красиво и дорого. Макбук с застывшим на нем изображением синеглазого парня в черной полупрозрачной тряпке от Версаче сдвигается почти к краю. Лука стонет от удовольствия под этими сильными, умелыми руками. Между ягодиц вторгается влажный палец. Настойчиво, но не зло. Лука расслабляется, умоляюще крутит задом. Это надо почувствовать, иначе перестанет себя уважать. Смазка легко пропускает серьезных размеров член. Эндрю осторожен. Надо же. Не пренебрег правилами безопасности, уделил время подготовке. Мечта, а не партнер. Лука снова стонет, уже не сдерживая наслаждения, рвущегося из груди. Придерживая его затылок, Миньярд имеет его, закрыв глаза, расправляясь с остатками здравого смысла, с самой возможностью сомнений в чувствах. — Я люблю тебя, Эндрю, — счастливо шепчет он, кончая, и целует поверхность стола. Толчки усиливаются; Эндрю не слышит его. Ему без разницы. Ему без разницы. Синие глаза рядом. Стекло разделяет их. Безумие. Да. И что? Нат-Нат-Нат… Да, ты со мной. На десять минут. Не буду думать, что я делаю с этим человеком, и что станет с его душой. Не буду. Я сейчас с тобой. На побережье. Там, где жарит южное солнце, и где ты принадлежишь мне… Время идет. А тоска все кружит над головой стаей воронья. Алкоголь не берет. Кокаин спасает на полминуты. Задушевные беседы с Марио однообразны, а ночи пугающи. Он трахает Луку, но не чувствует себя живым, даже под музыку его стонов и поэзию признаний. Мальчик влюблен. Делает все, что ему прикажут. И волосы покрасил в рыжий цвет, но стал еще меньше похож на Него… Эндрю откидывается в кресле. Кабинет тонет в летнем солнце. Зелень — еще свежая — трех тополей, высаженных у стен несколько десятков лет назад, рвется в окна и нежно шелестит, путая мысли. Лука печально сидит перед ним на коленях и борется с тысячей вопросов, главный из которых — «почему нет?» — Что я сделал не так, Эндрю? Мягкое поглаживание рыжих волос. — Все так… «Ты весь не то. Как я мог поверить, что тебе под силу заменить его?! Как мне объяснить тебе…да и себе…» — Алло? — звонок телефона поставил день на место. — Кто? Ах ты, мать твою! Хэтфорд? Сукин ты сын! Неужели… *** О, воля! Чтоб все провалилось! Три года. Три гребаных года. Кто-то скажет, всего три, но почему тогда он чувствует себя так, будто вернулся со столетней войны? Почему это милое сердцу, туманное небо Лондона кажется ему чужим, как из другой реальности? Ну не сошел же он с ума… Стюарт Хэтфорд сунул руки в карманы старой ковбойской куртки, нашарил пачку «LM» и закурил, сощурившись. «И где он, этот Мишо?» Две затяжки, короткий настороженный взгляд вокруг. Только не оглядывайся… Стены тюрьмы толкали его прочь. С него хватит. Правда, хватит… Пыльный «Ровер» подкатил к обочине. Окно опустилось, и довольная рожа Мишо высунулась наружу: — Ай-яй-яй, мистер Хэтфорд! Это уже переходит все границы. Вы смотритесь, как старый пес, которого вышвырнули из дома за разодранные тапки. Пора это исправить. — Сука, ты, Мишо. Но на первый раз прощаю. — У вас херовая память, Стю. Я все время так разговариваю с вами, — Мишо — верный помощник, телохранитель и друг — спрыгнул на тротуар и крепко обнял Стюарта, — чего-то ты долго, брат! — голос его подозрительно дрогнул. Мучающее его предчувствие вернулось. Сидя рядом с Мишо, Стюарт расспрашивал его обо всем на свете, восполняя пробелы, так сказать, и понимал, кожей чуял, что есть какой-то момент… Что-то, от чего холодеет привыкший к опасности организм, вечно живущий, словно в окопе под обстрелом. — Мишо, — оборвал он друга, — есть что-то, что мне надо знать срочно? — Натаниэль звонил, — выговорил Мишо отчетливо и достал телефон. Свой. — Я вбил номер с домашнего. Он не смог дозвониться до тебя. Твою трубку я скинул сразу в день ареста. — Что ему было нужно? Быстрее. Я прямо чувствую какую-то херню. — Вот здесь есть скопированная запись. А это — номер, но я не смог до него дозвониться. Не берет. Уже месяц как позвонил сам, а на звонки не отвечает. — Он осторожен. С незнакомого не возьмет. Говоришь, месяц? — Да. — Господи. Сегодня у нас восьмое, — Стюарт вцепился в волосы руками, — давай, прослушаем… «Дядя, здравствуй. Это Нат. Я не застал тебя, Мишо говорит, тебя не будет еще месяц. Слушай, у меня беда. Я попал в заложники собственной глупости, а, может, заигрался с чувством долга. Все так запутанно. Девятого июня состоится одно мероприятие, на котором я должен быть. Там, скорее всего, меня убьют. Мне неприятно говорить это тебе, но жизнь завела меня не туда. Я убийца и шлюха… И пусть я нахожу оправдания такому повороту, сторонний наблюдатель разбираться не станет. Точка. Помоги мне, если сможешь. Место называется «Грот». Это отель в горе… Не знаю, чья больная фантазия изобрела эту конструкцию. Плевать… Вход туда, только по приглашениям, в данном случае — это юбилей Торедо. Оружие отнимают на подступах. Ичиро Морияма будет там, но толку от него — ноль, хотя за спасение моей жизни три года назад можешь поблагодарить его. Еще, дядя, мне жаль, но мама погибла. Возможно, тебе сообщили, что Натан убил ее. Его команду я положил, но сам Натан в бегах. Это все… Спасибо за все, в любом случае. Надеюсь, удача будет на твоей стороне…» — Девятого, — произнес Мишо, напряженно вслушивающийся в приятный голос. — Завтра, — выдохнул Стюарт. — Гони, Мишо! — вдруг заорал он, — гони в Сити! Мне нужен Эндрю Миньярд! На звонок ответили почти сразу. Обмен любезностями и… — Эндрю… не знаю, как даже начать… — Как есть. — Мне нужна твоя помощь. Помощь…вопрос жизни и смерти. — Уже? — прохладный голос дрогнул в едва уловимой усмешке. — ты когда освободился? — Час назад… — Охренеть. Тебе надо подать заявку в Книгу рекордов Гиннесса. Самый быстрый проеб. — Нет-нет, речь не обо мне. Слушай, мне нельзя в Штаты, ход теперь заказан, понимаешь? Я бы хотел встретиться с тобой… Это… — Вопрос жизни и смерти. Это твой метод, Стюарт. Всегда в аврале. А делай я… Где ты сейчас? — Там же, где и ты. Мне нужен час на душ и прочее, а потом набери меня! Дорога, петляющая в цветущем ромашками лугу, заклубилась пылью, и зеленовато-серый «Бентли» показался вдали. Выбритый и подстриженный Стюарт Хэтфорд поднялся из густой травы и махнул рукой. В черной толстовке и джинсах он смотрелся молодо и свежо, будто и не провел вдали от цивилизации долгих три года. В городе назначать встречу не стали. Стюарт назвал это место и номер старой дороги, ведущей на заброшенную ферму Саймонсов, где его команда оборудовала оружейный склад, маскирующийся под контейнер. Эндрю Миньярд достался Хэтфорду, можно сказать, «по наследству». Имея дело с Лео Содербергом, Стюарт часто пересекался с этим хладнокровным не по годам парнишкой и нисколько не сомневался, что после смерти Лео, уже его грузы, идущие морем и перемещаемые по суше, будут прикрываться именно его структурой. Шикарная тачка, припудрившая нос загородной пылью, тормознула почти у самых ног Стюарта, и пассажирская дверь открылась. Эндрю сидел за рулем с видом полновластного короля земель и со своим прохладным прищуром изучал его. Крепкое рукопожатие, и только потом изумленный выдох: — Ну ты и фотомодель! — Спасибо, конечно, правда, сейчас так уже не говорят, — улыбка украсила Миньярда, и Стюарт опять пораженно застыл, рассматривая его облик. — Невозможно, — покачал он головой. — Не влюбись только, — усмехнулся Эндрю и дал по газам, — кури. — И давно ты ослушался отца? — кивая на пачку сигарет в бардачке, спросил Стюарт. — Нет. Я почти не курю. Сейчас черная полоса… — Сочувствую, — кивнул Хэтфорд, закуривая. Эндрю молча опустил окно. — Итак? Что у тебя случилось? — Не совсем у меня. В Америке… — Крышануть, что ли? — не удивился Эндрю, — я не против. — Нет. Моего племянника хотят убить, — рука Стюарта вдруг задрожала, и Эндрю встревоженно взглянул на него. Педаль газа непроизвольно пошла в пол. — Он попал в историю. Мою сестру тоже убили… Я понимаю, говорю неясно…выслушай… — Говори, — ободряюще кивнул Эндрю. — Понимаешь, Натаниэль — он всегда был… — их швырнуло на панель управления под скрежет тормозов. Белоснежные пряди надо лбом Эндрю закрыли его лицо, и он, трясясь, как в лихорадке, убрал их, глядя на Стюарта с выражением человека, заглянувшего в преисподнюю. — Кто? — хрипло выдавил он, — как ты сказал? — Натаниэль Веснински, мой племянник — единственный родной человек для меня на всей Земле… У меня никого не осталось больше… — Что надо делать? — тяжело дыша, Эндрю повернулся к нему, и Стюарт, вместо ответа, включил сообщение. Закрыв глаза, Эндрю слушал любимый голос, понимая, что жизнь сделала выбор за него. Он снова завел двигатель, развернул машину и достал телефон. «Соединенные Штаты. Южная Каролина из Лондона. Ближайший. Бизнес-класс? Да похер. Хоть на загривке супермена…» — Стюарт! Когда он сказал? — Девятого. — Надо успеть.