Заново

      — Подожди, что? — Чонхо никогда не слышал, чтобы Юнхо звучал настолько встревоженно. Он не может видеть его, но знает, что тот нахмурился и сел прямо. — Что ты имеешь в виду?       — Он стоит прямо под моими грёбанными окнами! — Паника не поможет, напоминает он себе, но всё равно не может справиться с ней. Он заранее проиграл, когда услышал проклятый голос, который никогда ни с чьим не спутает.       Напряжение копилось в нём всё то время, что он встречается с Юнхо, и если до этого Чонхо не мог дать этому адекватного объяснения, сваливал всё на свою мнительность, слабость и трусость, то сейчас он уверен, что виной всему было его предчувствие. Интуиция кричала, что он в опасности, что нужно прятаться, но…       Даже если бы он сделал это, то как скоро Минги добрался бы до него? Он действовал планомерно, осторожно и тихо, следил за Чонхо, фотографировал и снимал его. Он знает адрес его дома, наверняка и рабочий тоже выяснил. Он знает о Юнхо.       Последнее вышибает из Чонхо ещё оставшиеся крупицы самообладания.       — Расскажи по порядку, — размеренно просит Юнхо. — Что произошло? Ты уверен, что это он?       Серьёзный ровный тон, с которым он обращается к нему, остужает кипящий мозг. Чонхо не успокаивается, но находит опору. Больше нет ощущения, что его выкинуло в открытый космос, а из лёгких выкачали весь кислород.       Он цепляется за это, как утопающий за соломинку, и пытается ответить так же вдумчиво и контролируемо:       — Когда я зашёл в квартиру, сразу почувствовал, что что-то не так, — Чонхо решает не тратить время на то, чтобы рассказать о том, что весь день ощущал на себе взгляды и о том столкновении на набережной. Это ненужные детали, которые теперь не имеют никакого значения. — И потом мне пришло сообщение…       — Что было в сообщении? — Юнхо не даёт ему сбиться. Выстраивает логическую цепочку не только для себя, но и для самого Чонхо. Всегда есть вероятность, что это панический бред. Он не пытается звучать мягче, наоборот, будто немного давит.       — Фотографии. С разных времён. Он фотографировал меня несколько месяцев. И тебя тоже. Он знает, где я живу, работаю, провожу время, с кем и когда, — Чонхо старается не паниковать, но тяжесть происходящего обрушивается на него с каждой секундой всё больше. Комфорт, которым он себя окружил, оказался не более чем иллюзией. Он словно никогда и не переезжал, и не расставался с Минги, и новая жизнь без насилия и страха лишь недолгий сон. Передышка, чтобы он не сошёл с ума.       — Что ещё?       — Он позвонил мне. Сказал, что наблюдал. Это всё, что он успел.       Тишина, повисающая между ними, звенящая. Юнхо не следователь и не полицейский. Он тоже, как и Чонхо, не знает, что делать. В утяжелившемся дыхании слышно, насколько он на самом деле переживает.       Но самое главное, что он верит Чонхо.       — Что, если я приеду, и…       — Нет! — Чонхо кажется, что он чувствует раздражение и смятение Юнхо через все расстояния, разделяющие их. Он тараторит, пытается донести свою мысль, только бы тот не злился на него: — Я не знаю, в каком он состоянии. А если вооружён? Или если не один? Или…       — Не надумывай. Я понимаю, что тебе хочется просчитать все возможные варианты, но не накручивай себя. — Юнхо задумчиво хмыкает, стучит ручкой по столу и просит Чонхо описать, что делает Минги.       Чонхо кивает, как будто Юнхо может его видеть. Заставляет себя подняться на ноги и осторожно подойти к окну. Минги его не увидит, убеждает он себя, но не может отделаться от мысли, что тот и так прекрасно знает номер квартиры. И чем он тут занимается. Кому звонит. Не поднимается только потому, что хочет, чтобы Чонхо сам его впустил по своей глупости.       Он же так любит тешить собственное эго.       Хочет подтверждения — весомого, от которого не отвертишься, — что Чонхо всё ещё от него зависим. Что он не может без него жить, потому что Минги так старательно наматывал эту нить в течение нескольких лет, натягивал поводок потуже, дрессировал. Всё имеет последствия, только вот Чонхо давно выбрал свободу.       Единственный, кто зависим, это Минги. И зависим нездорово, поломано.       Минги всё ещё внизу, кому-то звонит и высматривает окна, поэтому Чонхо в мгновение перебирается вглубь комнаты и зажмуривается. Ноги его не слушаются, руки трясутся, дыхание давно неподконтрольно, и единственное, что держит его над пропастью — голос Юнхо.       Ему без разницы, как он выглядит, что о нём думает Юнхо, позорится он или нагнетает. Как ещё он должен себя вести, когда всего в нескольких минутах ходьбы, там, внизу, стоит человек, испоганивший последние годы его жизни? Который травмировал его как ментально, так и физически? Который издевался над ним, навязывая, что любовь бывает только такой, что без страданий её не может существовать?       На форумах, на единственной сессии с психологом, на групповой терапии — все и всегда говорили ему простить и забыть. Зачем, мол, он цепляется за прошлое, если Минги оставил его в покое? Ему нравится себя мучать? Чтобы его жалели и подкрепляли слабость?       Но Чонхо не хотел прощать. И сейчас не хочет. Это не делает его безвольным неудачником, нет, он имеет на это полное право. Как он может забыть и отпустить, когда каждый день просыпается от кошмаров и отключается от реальности из-за очередного флешбэка? Когда не может спокойно построить отношения с лучшим парнем, которого когда-либо встречал? Которого вряд ли заслуживает, но который почему-то выбирает его и борется за них?       Это не Минги пострадал, а он, так почему тогда Чонхо тот, кто расплачивается? Почему он должен нести ответственность и бояться жить, в то время, как его ночной кошмар может вот так заявиться к нему и чего-то требовать?       Чонхо вслушивается в теперь привычно спокойный тембр, не скачущий от переизбытка сдерживаемых эмоций.       — Давай так. Ты тихо посидишь в квартире, а я заберу тебя под утро. Заеду на такси. Отвезу тебя к себе на работу, а там выйдем через чёрный ход и поедем ко мне домой. Приготовь документы, всё остальное оставь в квартире. Не выходи и не подходи близко к окнам. Выключи телефон.       Чонхо судорожно тараторит сам себе: «Хорошо, хорошо, всё хорошо», — хотя на самом деле ни капли не хорошо. Он вслушивается в размеренные интонации человека, который чётко контролирует каждый звук, что из него выходит. Потому что это нужно Чонхо. Даже если сам Юнхо сейчас в раздрае, он себя сдерживает, чтобы успокоить другого человека.       — Как я пойму, что это ты приехал? — он и правда немного берёт себя в руки. Вот так, не в одиночестве, он чувствует себя лучше. Он не один, он не один, он не один. Если постараться, можно даже услышать дыхание Юнхо на том конце. — И что Минги нет поблизости?       — Я попрошу водителя просигналить два раза. Если не спустишься через пять минут, то поднимусь сам. Ключи у меня есть.       — Хорошо, — Чонхо судорожно выдыхает, словно ему холодно — а ведь ему и правда, — и прикрывает глаза. Нож, лежащий рядом, вселяет хоть какую-то надежду на то, что в случае чего он сможет отбиться.       — Не бойся. Всё будет хорошо. Ты больше не один, помнишь?       — Помню… — Наверняка у Юнхо куча мыслей в голове, много несостыковок, и Чонхо очень жаль, что он снова втягивает его во всё это. Всё, над чем они так долго работали, рушится в один миг.       Чонхо не хочется завершать звонок, но он вынужден это сделать. Постепенно, благодаря осознанию, что у него есть защита в лице Юнхо, он успокаивается, пусть и не полностью.       В просторной комнате, в которой так и не включили свет, он опускается на мягкий диван и поджимает под себя ноги. Невольно вспоминает, как сидел так раньше и ждал, в каком настроении придёт Минги. И ему хочется кричать и крушить от одной только мысли, что всё повторяется.       Боялся ли Минги хотя бы раз за свою жизнь? Терпел угрозы? Планировал побег сначала в другую квартиру, а потом и город? Менял ли полностью всё своё окружение и был ли измучен параноидальными мыслями? Задумывался ли о смерти, как о единственном пути спасения?       Чонхо прижимает к себе подушку, чтобы не было так страшно, и упирается взглядом в стену перед собой. Минги никогда его не жалел, не любил по-настоящему. То, что он принял за симпатию, оказалось не чем иным, как желанием обладать. Чонхо просто не повезло попасть в руки такого человека. Не то время, не то место, и чертовски неправильное стечение всевозможных обстоятельств.       Он не раз задумывался над тем, почему Минги нацелился именно на него. Их ничего не объединяло, они никогда прежде не пересекались. Так какого чёрта? Что это за жизненный урок, после которого он возненавидел весь мир, но в первую очередь самого себя? Что он должен был вынести, какие выводы сделать?       Вопрос, почему Минги так и не оставил его в покое, маячит навязчивее всего. Конечно же, дело не в любви, чтоб её, и не в желании всё вернуть или хотя бы обсудить, чтобы окончательно разойтись. По-нормальному.       Нет, только не в их случае. Чонхо больше склоняется к мести. Вернулся, чтобы добить? Удачи, чего он может ещё пожелать. Возможно ли сломать то, что уже и так разбито вдребезги?       Чонхо всё ещё вслушивается в каждый шорох, как открываются и закрываются двери, как кто-то выходит покурить. И среди всего этого цикла он отчётливо слышит Минги, узнаёт его походку. Он плотно, до боли закрывает уши, убеждает самого себя, что ему просто кажется. Мозг обманывает его, это всё галлюцинации, бред, последствия стресса.       Ждать утра невыносимо. Чонхо приходится приложить титанические усилия, чтобы не сорваться с места и не подойти к двери или окну. Чтобы не сбежать. Но Юнхо прав. Лучше не рисковать. Ничто не обезопасит его так, как затишье.       В голову лезут страшные мысли, он невольно представляет только наихудшие исходы. Заземлить себя тем, что Минги такой же человек, как и он, не получается. В его представлении тот выигрывает по всем фронтам, и Чонхо с ним не тягаться. Он думал, что победил, что смог перейти на новый уровень, а в итоге всё это время был в ловушке и даже не замечал, как сильнее путается в паутине.       Он думал, что хорошо справляется с травмой, но встреча с Минги вживую, ещё и при таких обстоятельствах, когда он узнаёт, что его буквально выслеживали, откидывает на несколько этапов назад. Весь прогресс кажется надуманным, словно Чонхо всё это время притворялся, пытался убедить самого себя в успехе. А по факту топтался на исходной, где и остался. На одном и том же месте.       Ему страшно, что это никогда не закончится. Что ещё ему нужно сделать, чтобы почувствовать себя в безопасности? Сколько раз он уже сбегал? И имело ли это хоть какой-то смысл? Будет ли иметь сейчас?       Что, если Юнхо решит оставить его?       — Успокойся, — жёстко велит себе Чонхо, поднимается с дивана, чтобы переодеться в другую одежду и забрать папку с заранее подготовленными документами, специально для экстренных случаев. Он старается передвигаться бесшумно, всё время делая паузы и зачем-то оглядываясь вокруг.       А когда слышит два сигнала, не может заставить себя выйти из квартиры. Страх, что за ней его поджидает Минги, парализует. Потому что Чонхо знает, на что тот способен. Каждый шрам словно печёт кожу изнутри.       Он долго смотрит в глазок и вслушивается, но на площадке пусто и тихо. Нерешительно открывает дверь, оглядывается по сторонам и быстро спускается по лестнице, почти выбегая из дома. В полу-паническом состоянии ему кажется, что позади он слышит ускоряющиеся шаги.       Он перехватывает взгляд Юнхо через машинное окно и не с первого раза открывает дверцу из-за того, насколько сильно у него трясутся руки. Оказавшись внутри, он тут же просит водителя ускориться.       В нос забивается запах дешёвого ароматизатора и одеколона. Шум улицы остаётся за пределами машины, а водитель послушно прибавляет скорость. Но Чонхо всё равно не может перестать смотреть в окна. Он даже не моргает.       Юнхо молча поворачивает его голову к себе и укладывает на плечо. Шепчет на ухо какие-то успокаивающие вещи, заставляет концентрироваться на своём голосе, и это срабатывает, как и всегда. Тёплые пальцы поглаживают предплечье, где под тканью кофты спрятаны глубокие неровные шрамы. Чонхо вспоминает, как Юнхо когда-то нарисовал вокруг них звёзды и планеты из-за ассоциаций с песней.       Когда Юнхо замолкает, Чонхо вслушивается в стук его сердцебиения, не без сожаления и вины подмечая, насколько тот на самом деле взволнован. В этом весь он: ни за что не подаст виду, что переживает в критических ситуациях, да ещё и помощи не примет. А если и примет, то с огромным трудом и бесконечными уговорами. Чонхо сам переплетает их пальцы и жмётся ближе, слишком напуганный. А Юнхо позволяет себе обнять его за плечи и ещё раз напомнить, что он в безопасности.       В их молчании невысказанное недоумение, накопившаяся злость и так и не озвученная обида. Чонхо знает, что это полностью его вина и его ответственность, ведь скрывать всё от Юнхо было его решением. Он поступил глупо, обесценил как свои чувства, так и чувства своего партнёра, и он признаёт, что пора разобраться с последствиями.       Когда машина останавливается, а Юнхо мягким шёпотом говорит, что они приехали, Чонхо чувствует странную смесь из облегчения и страха. Ему хочется уже побыстрее оказаться в квартире, но он физически не может открыть дверь и выйти наружу. Если Минги всё же преследовал их?       — Давай, Чонхо-я, всё хорошо. Здесь охраняемая территория, — в голосе Юнхо ни капли давления даже сейчас, когда Чонхо ведёт себя, как самый законченный псих. Он здесь тот, кому нужна помощь, а его ещё и уговаривают. Нужно будет извиниться по-нормальному за такие хлопоты.       Они действуют по плану Юнхо, а Чонхо кажется, что он не более чем управляемый кем-то персонаж. Просто набор пикселей, не имеющий никакого влияния на окружающее его пространство. Вот только жизнь у него всего одна и в его власти возможность исправить положение, как бы там ни складывались обстоятельства.       Юнхо уверенно подводит его к чёрному ходу, перекидываясь быстрыми приветствиями с сотрудниками, а Чонхо не может не зациклиться на их недоумевающих лицах и перешёптываниях. Наверное, он выглядит ужасно после бессонной ночи и нескольких часов, проведённых в панике.       — Сейчас мы поедем ко мне, — говорит Юнхо больше для себя, чтобы подтвердить контроль над ситуацией. Он тоже не может удержаться, чтобы не посмотреть по сторонам, когда они подходят к припаркованной машине, и открывает дверь перед Чонхо. Сам пристёгивает его ремнём безопасности и занимает водительское сиденье. — Договорись с начальником, что пока поработаешь только из дома, хорошо? Я возьму отпуск.       Юнхо даже не знает обо всех подробностях, а уже относится к происходящему со всей серьёзностью. Он верит Чонхо беспрекословно, ему не нужны доказательства. Он ставит его состояние в приоритет, и, пусть это и не совсем зрело, делает всё, чтобы ему стало лучше.       Чонхо благодарен, но решает поговорить об этом с Юнхо позже. Чон тоже на взводе, искренне переживает и пропускает всю его боль и страх через себя. Чёртова эмпатия.       Они доезжают спокойно. Даже в таком состоянии Юнхо не нарушает ни одного правила на дороге. Может, делает это намеренно, чтобы не привлекать ненужного внимания. Чонхо же нервно крутит в руках выключенный телефон, служащий пока что единственным способом связаться с Минги напрямую, и в красках представляет, что их обоих теперь ждёт.       До квартиры они добираются быстро, словно за ними и правда кто-то гонится, а стоит двери за ними закрыться, как Юнхо тут же сгребает его в крепкие объятия и говорит ужасно беспокойное:       — Ты в порядке?       Чонхо обнимает его в ответ и кивает. Постепенно Юнхо заметно успокаивается, приходит в себя. Отпускает первый. Смотрит с нежностью, с любовью, ни капли осуждения или неприязни. Глаза красные, видно, что тоже не спал, волосы встрёпанны, футболка немного мятая.       — Давай пройдём внутрь, и ты расскажешь мне всё, как будешь готов? Я подожду. Всё хорошо, тебе нужно отдохнуть.       — Я в порядке, правда.       Враньё.       Чем быстрее состоится непростой разговор, тем лучше, они оба это понимают. Юнхо не хочет давить, а Чонхо рассказывать, но это нужно. Без этого они не смогут двигаться дальше. Если продолжат делать вид, что нет вполне реальной нависшей угрозы, то их ждёт типичный путь пары, где замалчивание и подавление перевесило открытость и доверие, потому что так проще.       Забавно, как раньше бы Чонхо непременно первым делом подумал бы о расставании, но сейчас, когда он без сил наблюдает за тем, как Юнхо заваривает им чай, его не покидают мысли, что он готов на всё, на любую боль и дискомфорт, чтобы сохранить их отношения.       Загвоздка в том, что это не нужно, никто не требует от него подобного. У него нет ни единого повода сомневаться или не доверять.       Юнхо протягивает ему чашку с горячим травяным чаем, от которого пахнет мятой и ромашкой, и садится напротив. Чонхо поднимает на него усталый взгляд и позволяет словам самим складываться в предложения. Перед Юнхо не нужно притворяться и изворачиваться.       — Я должен был рассказать всё ещё в самом начале, да? Извини, что не сделал этого. Мне не хотелось втягивать тебя в весь этот кошмар. — Юнхо не перебивает, но лёгким, едва ощутимым прикосновением к колену даёт понять, что он рядом прямо здесь и сейчас, он никуда не уйдёт.       Чонхо тяжело вздыхает и крепче сжимает чашку, несмотря на то, как она обжигает пальцы и ладони. Он не знает, с чего начать. Что имеет смысл, а что нет. Поэтому говорит всё, как на духу.       — Мы познакомились с Минги в университете. У нас были разные факультеты, но часто пересекались дисциплины, поэтому и виделись мы тоже не редко. Он стал подсаживаться ко мне, постепенно мы разговорились, а потом сблизились. Мы много времени проводили вместе и вне учёбы. Минги приглашал меня на свидания, оказывал знаки внимания, слишком быстро заявил, что мы пара. До сих пор не знаю, как он нашёл ко мне подход, ведь у нас и интересов общих не было. И почему я не обратил внимание, что моего мнения даже никто не спросил. Он просто поставил меня перед фактом, а я… Я думал, что это нормально.       Чонхо хочется замолчать, чтобы не делать Юнхо больно. Это слишком жестоко, заставлять его проходить через это вместе с ним, но ещё более жестоко держать на расстоянии и не подпускать ближе. Юнхо и так втянут, он соучастник. Теперь выбор ограничен: пан или пропал.       — То есть, у него совсем не было каких-то агрессивных тенденций? — осторожно уточняет Юнхо, чтобы не упустить никакие кажущиеся ему важными детали. Ответить на все его вопросы — самое малое, что Чонхо может для него сделать.       — Совсем нет. Он был очень мягким, обходительным, уважительным. Он не позволял себе даже повысить голос при мне или оскорбить кого-то. Всё было прекрасно.       — Тогда почему? — Юнхо не конкретизирует, боясь задеть Чонхо, он это понимает. Но он устал бегать от реальности. Пора называть вещи своими именами.       — Всё началось с его выпуска. Мы стали реже видеться, и тогда он стал ревновать. До этого у него тоже были собственнические замашки, но я принимал это, как… что-то хорошее? Потому что мне льстило, что другой парень настолько сильно боится меня потерять. Я не думал о том, что дело может быть в другом. Поэтому, когда он обвинял меня в том, что я уделяю ему мало внимания и постоянно пропадаю то с друзьями, то с семьёй, то на учёбе, мне было стыдно. И я разорвал с ними все связи. Со временем в моём кругу остался только Минги.       — Вот оно что. Поэтому у тебя не было соц сетей, друзей и даже знакомых? Ты не чувствовал себя одиноким?       — Поначалу нет. Всё своё время я проводил с Минги. Но когда он начал давить на меня, выискивать недостатки и выкидывать из квартиры при любой ссоре, а мне совершенно не у кого было просить помощи, я осознал, какой я идиот.       Чонхо требуется небольшая передышка, чтобы набраться смелости и сил рассказать о самом сложном периоде в его жизни человеку, которому решил довериться, открыть душу, добровольно отдать своё сердце. Он не выдержит ещё одного предательства. Лучше сразу умереть.       — Так продолжалось полтора года. Поведение Минги менялось резко, он становился ещё более непредсказуемым. Я надеялся до последнего, что всё наладится, когда я выпущусь. Но стало хуже. Теперь вся его пассивная агрессия переросла в активную. Он мог позволить себе ударить мебель, разбить посуду или технику, но не трогал меня. Я был уверен, что это просто такой период, ведь Минги не был таким раньше. После каждой ссоры он слёзно просил прощения, клялся, что подобного больше не повторится, и я верил. Каждый, сука, раз. Верил и прощал.       Чонхо ставит остывшую чашку на журнальный столик, чтобы отвлечься на что-то. Ему хочется спрятаться, почувствовать хоть на секунду полное спокойствие и умиротворение. Он борется с желанием отвернуться, закрыть глаза, только бы не видеть, каким подавленным выглядит Юнхо. Он сам берёт его руки в свои, как бы говоря, что всё хорошо, и продолжает, пусть это и больно для них обоих:       — Мы много раз расставались и столько же сходились. И я не могу ответить на вопрос, почему не закончил всё, когда он впервые ударил меня. Возможно, я убедил себя в том, что это был всплеск эмоций, какая-то нелепая ситуация, но это продолжалось раз за разом. И самое ужасное то, что я перестал видеть в его поступках и отношении ко мне что-то плохое. Я принимал всё, как должное, потому что был убеждён, что заслуживаю этого. Заслуживаю, чтобы меня оскорбляли, избивали, ограничивали, принуждали. Я не чувствовал себя кем-то важным, понимаешь? Я просто был никем. Личной куклой Сон Минги, с которой он делал всё, что хотел.       — Тогда как ты пришёл к расставанию? Он же не отпустил тебя до сих пор, так как ты смог уйти?       Перед глазами вспышками сменяются воспоминания. Как Минги со всей дури бьёт кулаком по стене прямо рядом с его головой, а затем другой рукой уже его, сбивая с ног и пиная по рёбрам. Как Чонхо швыряет в него чем-то, не обращая внимания ни на кровь, ни на боль. Как он пытается подняться, но тут же валится обратно из-за головокружения. Как замирает, когда до него доходит, что Минги лежит на полу рядом с ним.       Юнхо молча пережидает очередной флешбэк и аккуратно гладит его по руке, успокаивающе и ласково. В его глазах столько сожаления, печали и тоски, что Чонхо самому хочется плакать. Но он вынужден закончить, когда приходит в себя.       — В последнюю ночь у нас произошла очередная стычка. Он был настроен крайне агрессивно, я думал, что… Нет, я был уверен, что он меня убьёт. И в какой-то момент я оттолкнул его. Резко стало так тихо, а я даже не понял, что произошло. Я не видел, но предполагаю, что он поскользнулся и ударился о тумбу головой, потерял сознание. И даже тогда, сам в крови и со сломанными рёбрами, я испугался. Испугался, что он умер. После всего, что он сделал, через что заставил меня пройти, я беспокоился о нём.       — Мне жаль, — Юнхо шепчет, сплетая их пальцы и крепко сжимая. В глазах именно это сожаление, не жалость к Чонхо, сожаление, что это случилось с ним. — И что было потом? Как ты смог сбежать?       — Я вызвал скорую и полицию, наврал, что Минги вор. Никакого суда не было. Всё, чего мне удалось добиться, это запрета о приближении. Он провёл в больнице какое-то время, и этого хватило, чтобы я уволился, заблокировал все номера и уехал в другой город. Я не сразу переехал сюда, ещё какое-то время путал следы. А когда мне показалось, что всё устаканилось, решил остановиться. Ещё позже — попробовать начать всё заново.       — Так ему выписали запрет о приближении? — Чонхо кивает. — Но он всё равно выследил тебя и решил объявиться вот так?       Чонхо долго смотрит в глаза Юнхо, словно ищет в них ответы на все свои вопросы. Подводит нужные черты, расставляет акценты в голове, прежде чем сказать ненормально спокойное:       — Мне очень страшно. Он постоянно грозился убить меня. Что, если за этим он и пришёл?       — Не говори так, — просит Юнхо и обнимает Чонхо так крепко и бережно, как может только он. Так правильно, надёжно, безопасно. — Пожалуйста, не говори таких ужасных слов. Всё будет хорошо. Мы что-нибудь придумаем.       Юнхо не высказывает своего мнения на этот счёт, не грозится прибить Минги прямо здесь и сейчас, не рассыпается в оскорблениях. Снова подавляет в себе все негативные эмоции, и Чонхо тошно от этого. Он не хочет, чтобы Юнхо изнывал от ненависти к человеку, которого даже не знает, чтобы погружался глубже во всю ту чернь, в которой когда-то утонул он сам.       Он решает поговорить об этом позже, когда всё уляжется. Они переживут этот этап так, как Юнхо захочет. Чонхо приятно осознавать, что он больше не сомневается в том, что у них всё получится. Иначе и быть не может, пусть это и мысли законченного оптимиста, живущего где-то в одном из участков его мозга.       Чонхо вдыхает всегда успокаивающий его запах и бубнит тихое:       — У меня есть идея.