Очевидное и невероятное

Лавкрафт писал, что страх – самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и сильный страх – страх неведомого. У Хакса не было страха перед будущим или неведомым, самый жуткий его кошмар обитал в прошлом, день за днем буквально заставляя его исключить себя из обычного взаимодействия с людьми. Он боялся ненароком обнаружить свою несостоятельность в рутине каждодневного общения, боялся показаться не таким, не адекватным обществу. Он старательно играл свою роль, подстраивался, манипулировал, адаптировался к нужным условиям, камень за камнем выкладывая глухую, неприступную стену отрешенности. Сформировал свой идеальный образ, как ответ на окружающую обстановку, и жил согласно выдуманным правилам. Он не ставил свое превосходство под сомнение, чем еще сильнее увеличивал пропасть между собой и остальными, отвергал любые вмешательства в частную жизнь. В своем ведомстве слыл умным, хладнокровным, безжалостным и закрытым человеком, профессионалом, которого избегали, предпочитали обходить стороной. И именно его, расчетливого, сдержанного и внимательного к мелочам, дотошного во всем, надежного и преданного идеалам своего ведомства с особым заданием отправили через Атлантику. На огромном двухстороннем экране в лаборатории Соло вместо привычных данных о текущих экспериментах транслировалась серия «Проблемы с трибблами» оригинального сериала Стартрек 67 года. Кайло в обнимку с овощными чипсами сидел в кресле своего хозяина и с удовольствием смотрел в монитор, каждый раз отвечая писком на курлыканье трибблов на экране. Было похоже, что маленькие пушистые комочки ему очень нравились, и серию поставили специально для него. Сам Соло самозабвенно мастерил пятую версию в эволюции нанитов из специально изготовленных им самим пластиковых и железных деталек, словно из конструктора, и периодически озвучивал реплики вместе с героями фильма. У агента Хакса тоже было занятие. Он решил не мешать Бену развлекаться, руководствуясь принципом: «не может быть двух капитанов на одном корабле и двух хозяек на одной кухне», и потому вначале увлеченно изучал технические характеристики безотходного суперкара на биотопливе, а затем переписывался в чате с рыцарями Рен относительно конструкции другого автомобиля – будущего победителя ретро Ле-Мана. Проще говоря – занимался не работой. И впервые в жизни его это совершенно не тревожило. Три дня. Слишком малый срок, чтобы сдвинуть серьезный пласт в сознании, сменить привычки, перенастроить мировоззрение. События прошедших дней происходили настолько стремительно, словно тащили за собой, не давая времени на раздумья. И Хакс, вопреки всем своим устоям, шел за этими событиями, не оглядываясь. За три дня он ухитрился чуть не подраться с Беном Соло, поругаться, примириться с особенностями, еще раз поругаться, помириться, признать его таланты, заставить работать, увлечься его неординарной личностью, подружиться с его друзьями, пригласить на свидание. Последнее изумляло Хакса невероятно и наводило на интересные мысли: а что, если все это было в нем изначально? Непокорность, бунтарство, страсть к авантюрам, непреклонное стремление к неизведанному. Оно существовало где-то глубоко внутри, задавленное грубым насилием и строгими правилами, и сейчас просто пробудилось, подстегнутое нестандартной ситуацией и невозможностью в любой момент вернуться домой, влезть в знакомую раковину, отгородиться от всех. Одной из главных радостей человека всегда было познание: мира вокруг, вселенной, и такой же таинственной, огромной и неисчерпаемой вселенной внутри себя. Хаксу всегда просто давались любые знания, кроме, пожалуй, последнего. Заглядывать глубоко, да и поверхностно, в себя он ненавидел, не желал возвращаться в прошлое и уж тем более не стремился позволять другим препарировать свои эмоции, чувства, кошмары. – Агент Дэмерон упомянул твои сценарии для Стартрека, – отвлекаясь от чата и своих параллельных мыслей, сказал Хакс. Тем более, что вопрос был кстати. На экране пошли титры, серия закончилась. – Угу, – ответил тот, все еще занимаясь своим моделированием. – Ты пишешь сценарии? – попытался докопаться он до сути вопроса. – И что в этом такого? У меня есть идеи, я их записываю. – Можно прочитать? – аккуратно поинтересовался Хакс. Ему, действительно, было очень интересно, ведь в литературном творчестве зачастую раскрывалась та сторона личности человека, которую он не всегда готов был показать открыто. – Можно. Эксперимент семнадцать ноль один. Хакс уже было собрался подключиться к серверу и скопировать себе тексты, как Бен остановил его. – Обмен, – коротко сказал он и обернулся, оставив свои игрушечные наниты. – На что? – испугался Хакс. – На твое творчество. – Мое творчество бессодержательно и мало интересно. Тебе вряд ли понравится. – Позволь мне самому судить. Хакс никогда никому не показывал даже отрывков, а тут должен был отдать целиком все самое личное. Он растерялся. – Давай поступим иначе, – предложил Бен. – Ты читаешь один мой эпизод, после чего решаешь, меняешься или нет. Не захочешь, настаивать не буду. Озадаченный Хакс посмотрел на него широко открытыми глазами. Он испытал радость и благодарность за неожиданный предоставленный выбор. Оказывается, и так можно было: выбирать, когда «нет» тоже принималось в качестве ответа и за этим «нет» не следовало никакой расправы, ни моральной, ни физической. Да еще и Кайло поддержал его, спрыгнул с кресла, подошел и обнял за ногу. Хаксу подумалось, что еноты, все-таки, удивительные создания, а конкретно этот был и вовсе невероятно сообразительным. – У меня детали кончились, – показывая недоделанный шестой вариант, пожаловался Бен. – Кайло, отстань от Хакса. – Я не возражаю, – ответил он и взял енота на руки. Тот удобно устроился у него на коленях и схватил планшет, копируя его позу. – Зачем ты вообще их делаешь? Проще же на экране показать весь процесс. – Ты дедушку не знаешь. Он как-то искал решение только одному ему известной задачи и построил молекулярное соединение сквозь весь дом, захватил даже крышу и дерево во дворе. Ему так легче думается. – Ясно, – констатировал Хакс. – Это только гриппом все заражаются одинаково, а с ума все сходят по-разному. Дай мне образец, из картона вырежу. – Сам вырежу. Ответь Кардо и напиши Кики адрес, куда трупы твои выслать, – сказал Соло и пошел искать из чего изготовить новые детальки для своего конструктора. – Кайло, ответь Кардо, – Хакс передразнил Бена и забрал у енота планшет. – Откуда твой обожаемый хозяин знает, что мне написал Кардо? У него вместо глаз рентгеновские лучи? Ответом ему стала только песня Blackmore's Night «Wish you were here», которую он вспоминал по дороге в лабораторию. Через полчаса экипаж в составе профессора Соло, агента Хакса и енота по имени Кайло выдвинулся за город, чтобы встретиться с безумным гением, иконой биохимии и биоинженерии, знатоком человеческой сущности – доктором Энакиным Скайуокером, которого в свое время называли Израилом, темным ангелом смерти. Когда-то Хакс очень подробно изучил его биографию, его работы. Он не слишком хорошо разбирался в предмете, но его знаний хватило, чтобы понять: все, что делал этот необычный, одаренный ученый было направлено на улучшение человеческой природы, расширение границ восприятия, увеличение умственного потенциала. Он ставил с одной стороны очень смелые, прогрессивные, намного опередившие его время эксперименты, а с другой – весьма сомнительные, жуткие опыты на живых людях. Многие из его подопытных превратились в недееспособные растения, а тем, кому повезло – распрощались с жизнью, не приходя в сознание. Как и он сам, согласно официальной версии. Чуть более тридцати лет назад доктор Скайуокер погиб, когда один из его опытов пошел по незапланированному пути. В его лаборатории прогремел мощный взрыв, и все сотрудники, включая его самого, были объявлены мертвыми. Останки опознать не смогли, потому что опознавать было нечего. И вот, Хакс ехал знакомиться с живым мертвецом, или, если угодно, с призраком. Впрочем, его совершенно не угнетала подобная перспектива, наоборот, он с нетерпением ждал встречи, желая самолично заглянуть в глаза доктора Франкенштейна поколения рок-н-ролла, и, возможно, выяснить хоть немного о судьбах его удачных экспериментов. – Как случилось, что при живом отце его детей воспитывали сторонние люди? – поинтересовался Хакс. Они миновали высотные дома, помпезные деловые центры, частные кварталы с дорогими, красивыми особняками, затем более скромные улицы, с почти однотипными двухэтажными домами, напоминавшие пригороды Лондона, двигаясь строго на север, навстречу густым лесам и высоким деревьям. Хакс никак не мог привыкнуть к этим огромным масштабам и расстояниям, к размаху, с которым строили и жили в этой стране. Он родился и вырос в Европе, с ее маленькими улочками и громадной историей, ее беспокойным уютом и шумной тишиной. Здесь же все было иначе. И он охотно верил: для тех, кто живет в таких масштабах, пятьсот миль – это, действительно, рядом. Задавая свой личный вопрос о семействе Скайуокеров-Органа-Соло, Хакс не очень-то и верил, что Бен ответит ему. По крайней мере, что ответит на сам вопрос. Он уже готов был выслушать очередное «потом расскажу» и вновь уткнуться в решение уравнения для прохода сквозь стены, как неожиданно получил в ответ целый и цельный монолог. Рассказывать истории Бен умел. И вместе с главными героями семейной драмы Хакс перенесся на пятьдесят с лишним лет назад, когда молодой, успешный, амбициозный ученый, свято уверовавший в свои попытки повторить работу бога на земле, заключил очередной контракт с Министерством обороны. Целью его проекта было создание армии суперлюдей. Он получил беспрецедентное финансирование, полную секретность и биологические образцы в нужном ему количестве. Именно в это время он женился на своей школьной любви, дочери известного конгрессмена, красавице и умнице Падме. Он боготворил ее, готов был ради нее переделать весь мир, любил больше жизни. Но, как выяснилось впоследствии, не больше своей работы. Переделывать мир Энакин принялся сначала со своих подопытных, а затем решил поставить эксперимент и на своей семье. Твердо уверенный в том, что методы его работают, он захотел улучшить и себя, и свою любимую жену. Падме вначале восприняла его идеи с большим энтузиазмом, но узнав, что беременна, наотрез от всего отказалась. Что было дальше – история умалчивала. Друзья семьи разошлись во мнениях, одни утверждали, что Энакин отравил жену, другие уверяли, что она сама случайно отравилась, выпив опытную сыворотку, но до родов она не дожила. Точнее, как выяснилось позже, детей все-таки успели извлечь из уже мертвого тела матери, и ,чтобы отец не продолжил начатое, поставив на своих отпрысках какой-нибудь очередной чудовищный эксперимент, отец Падме решил спрятать своих внуков. Одного отдал в семью друга, сенатора Органы, а второго – сводному брату Энакина, жена которого потеряла ребенка в то же самое время, когда его дочь родила. Вот так и случилось, что долгие годы близнецы находились вне поля зрения своего отца. Когда они выросли, то узнали правду и постепенно стали налаживать отношения. Люку удалось сойтись с отцом ближе, чем Лее. Она никак не могла простить его за все, что он сотворил с ее мамой, да и с ними самими тоже. Но больше всех дедушку любил Бен, который ни в чем его не обвинял, принимал со всеми чудачествами и эксцентричностью, перенял все знания, какими тот готов был поделиться. И привязанность эта оказалась взаимной. С самого раннего детства маленький Бен проводил много времени в странном доме с сотней засовов, ассистируя дедушке в создании крылатых ящериц, плотоядных растений или невидимых бабочек, и каждый раз с огромным удовольствием приезжал туда снова, с нескрываемым азартом следуя неписаному правилу Энакина: «У нас нет пределов, кроме тех, которые мы устанавливаем сами». – Это дедушка научил меня кендо и кэндзюцу, точнее, они с Люком. Семейная традиция, – завершил свою историю Бен. – Маму им тоже удалось вовлечь. – Гонки, любовь к холодному оружию, непостижимые семейные тайны и страсть к наукам, – подвел итог Хакс. – Чего еще мне стоит ожидать от именитого семейства? – Непостижимые тайны потому и непостижимые. Никогда не знаешь, на какой скелет в шкафу наткнешься, – съязвил Бен. – Лучшее, а, главное, бесконечное занятие для любителя сложных задач и нерешаемых головоломок, не находишь? Кстати, дедушка строил болиды Формулы-1 для Макларен в начале семидесятых и тестировал их сам. Это к вопросу о гонках. – Биохимик-инженер? – восхитился Хакс. – Это что-то новое. – Он окончил Гарвард, Йель, Массачусетский технологический. У дедушки много талантов. Мы вместе создали уникальный набор электромагнитных импульсов, при котором человек видит не то, что ему показывают. – Безвредное влияние ЭМИ на зрительный нерв? Не знал, что кому-то это удалось. – А как ты думаешь мы придумали невидимую бабочку? – Охотно верю, что все твои необычные способности просто плод продвинутых технологий, а вовсе никакая не магия, – подтвердил его слова Хакс. – Да, порой сложную науку и очень развитый интеллект невозможно отличить от сверхспособностей. Верно, впрочем, и обратное, – заметил Бен. – Что ты хочешь этим сказать? – Что Кайло необычно притих. Еще недавно он орехами из кормушки хрустел. Кайло! – позвал он енота. – Я отсюда чувствую, что ты замыслил недоброе, вылези из-под сиденья Хакса! Быстро достань его, – обратился к нему Бен и толкнул в плечо. – Как? – возмутился Хакс. – Перелезь назад и вытащи. – Я не Рей! – По размеру вы почти одинаковые, в длину только разные, – пошутил Бен. – Ладно. Он остановил машину у обочины. – Доставай. – Я не полезу под сиденье, – наотрез отказался Хакс. – Это что, не соответствует твоей королевской чести? – поиздевался Бен. – Что еще? Так на будущее. Он сказал эти слова настолько резко и жестко, что Хаксу стало не по себе. Затем вышел из машины, сильно хлопнув дверью, быстро, четко, но аккуратно достал одной рукой енота за задние лапы, отобрал у него резиновую заглушку, вытащенную откуда-то изнутри, и посадил на заднее сиденье, строго приказав не двигаться с места. Вернулся обратно и не произнеся больше ни слова, продолжил путь. Что говорить или делать в такие моменты Хакс не знал. Обычно, в подобной ситуации он довольно злобно язвил в ответ, разворачивался и уходил. Но что делать, если нельзя ни съязвить, ни уйти? Он испытал давно забытое чувство давящей безысходности, когда, не будучи виноватым, обязан был просить о снисхождении, отодвигая момент расплаты и еще большего унижения. С неясной тревогой и наигранным безразличием Хакс отвернулся к окну, невидящим взглядом изучая стремительно меняющийся пейзаж, и все же решил прояснить ситуацию, оправдаться. – Мне, – начал он тихо, но договорить свое «не следовало» не успел. – Не смей, – коротко отозвался Бен. – Не реагируй. Бери пример с Фазмы, или Маз. – Хорошо, – задумчиво ответил Хакс. Он достал сигарету и закурил. Происходившее все еще казалось ему немыслимым, и чем больше ответов он находил, тем больше возникало новых вопросов. Так или иначе, непринужденная беседа их окончилась, но начинать новую Хакс не хотел. Он словно опасался чего-то, отодвигал как можно дальше разгадку тайны, которую желал понять больше всего на свете. Желал и боялся. И поскольку Бен рядом уютно молчал, то и беседовать ради самой беседы смысла не имело. Они проехали еще некоторое время в тишине, а затем умная машина по голосовой команде владельца включила им красивейшую струнную музыку Вивальди, которую они слушали до самого прибытия в пункт назначения. Если бы Хакс не знал наверняка, что они прибыли, он бы просто отметил для себя это место как ограду какого-то природного заповедника или частной территории гольф-клуба, но никак не жилого дома. Бен вышел из машины, подошел к воротам и просканировал сетчатку глаза. Ворота открылись. – Все, нас опознали, можно ехать дальше, – сказал он, садясь за руль. Только они миновали ограду, как Хаксу показалось, что он попал в сказку. Иначе и не скажешь. На внутренней территории время остановилось. Цвела сакура, осыпая дорогу мелкими розовыми лепестками, огромные синие и салатовые бабочки садились на крупные сиреневые, оранжевые, бледно-голубые розы, трава была изумрудного цвета, идеально ровная, игольчатая, травинка к травинке, виноградная лоза с тяжелыми гроздьями обвивала английскую решетку, воздух был чистым и свежим, словно после грозы. – Как такое возможно? – восхищенно спросил Хакс. – Дедушка развлекается, – отозвался Бен. – Я могу понять, как вывести определенные сорта растений, даже чешуекрылых, но как изменить температуру и качество воздуха в отдельно взятой местности? – Спроси его. Они медленно двигались по сказочному саду вглубь. Бен рулил одним пальцем, не глядя по сторонам, привычно объезжая круглые клумбы и камни на дороге. – Асока вернулась, – вдруг сказал он насторожено. – Кто? – переспросил Хакс. Это имя он уже слышал. Маз Каната упоминала ее. – Долгая история. Дедушкина ассистентка Асока Тано. Работала с ним раньше, до того, как его здесь заперли на веки вечные. Вот ее спрашивать ни о чем не надо. Я бы тебе посоветовал вообще с ней не говорить, кроме «привет – пока», если не хочешь превратиться в удобрение в этом саду. – Лестная характеристика. Малефисента бы такой гордилась. – Малефисента по сравнению с ней – ангел во плоти, – сказал Бен и чуть заметно улыбнулся. – Ничему не удивляться и игнорировать? – съязвил Хакс. – Именно! Дорога сделала петлю и вывела их к кованой ограде с массивными воротами. Правда, эти закрывались на тяжелый амбарный замок, а ограду, если разобрать, можно было спокойно использовать в качестве копий на рыцарских турнирах средневековья. – Какое милое ретро, – пошутил Хакс. – Никакая сложная электроника не удержит дедушку взаперти. Ему полминуты хватит, чтобы взломать самую совершенную охранную систему. Так что у нас тут все по старинке. Да и это тоже ерунда. Он выходит, когда хочет. – Тогда какой смысл запирать? – Никакого. Это для успокоения совести охраны. – Какой? Хакс мог поклясться, что не отметил ни единого намека на постороннее присутствие, а он был очень внимательным. – Той, которую ты не видишь. Это секретный военный объект, находится под усиленной охраной. – Зачем? – никак не мог понять Хакс. – Затем, – ответил Бен. – Они боятся его. Давно бы ликвидировали, но Энакин Скайуокер – единственный в мире. Пойдем. У меня есть ключ. Он заглушил мотор, позвал Кайло, взял рюкзак со своими поделками и дальше они пошли пешком. Хаксу сильно захотелось по привычке пересчитать плитки на дорожке, чтобы внутренне успокоиться, собраться, удовлетворить свое навязчивое состояние упорядочивания вещей, но он не мог сосредоточиться, сбивался, не успевал. И когда уже готов был вернуться к самому началу, Бен взял его за руку, чуть выше локтя и придержал. – Хакс, пока я рядом, тебе не о чем переживать, – уверенно произнес он. – Смотри. Дорога резко уходила в сторону и вниз. Бен приподнял ветку плакучей ивы с ровными серебряными листьями и показал вперед. В обрамлении деревьев, окруженный системой небольших прудов стоял двухэтажный квадратный дом. Зеркальные панели отражали свет и пейзаж, делали это строение практически невидимым, а сооружения из солнечных батарей, спутниковых антенн и генератора на крыше создавали ощущение парящей в воздухе громадной микросхемы. – В следующий раз надень вместо своей униформы кроссовки и джинсы, покажу тебе окрестности, – сказал Бен. – Тут есть на что посмотреть. – Не сомневаюсь, – отозвался Хакс. Ради осмотра местных достопримечательностей он готов был одеться во что угодно, однако сознание его из всей сказанной фразы выделило главное – «в следующий раз». Значит, это не разовая акция, они приедут снова. Вместе. – Кайло! Не вздумай ловить дедушкиных карпов! – крикнул Бен вдогонку своему питомцу, который припустил вниз со всех ног, к пруду. – Вперед. Нас уже ждут, – добавил он. Дверь открылась сама, впуская гостей на просторную встроенную внутреннюю террасу. Хакс огляделся, но не нашел ничего, что говорило бы об эксцентричном или безумном характере хозяина, выдавало его странности, привычки. Терраса была пустой и чистой. – А как же Кайло? – поинтересовался он прежде, чем пройти дальше, в дом. – Пусть гуляет. На улице он в абсолютной безопасности, – ответил Бен. – А тут, кто знает, что тут дедушка по углам в очередной раз распихал. Он остановился и отступил на шаг в сторону, освобождая путь. Хакс прошел внутрь, внимательно осматривая входную зону, но краем глаза отметил движение под ногами, перевел взгляд на пол и, посмотрев вниз, попятился, отпрыгнул назад. И скорее всего ударился бы о полупрозрачную стену, однако Бен успел подхватить его, придержал со спины. Под ногами зияла громадная бездна, словно кто-то вынул весь грунт и залил туда бескрайний космос, и внутри этой бездны, действительно наблюдалось движение, словно она была живой. – Спокойно, – сказал ему в самое ухо Бен и отпустил, давая возможность изучить необычный пол. – Просто голографическая 3D картинка. – Она движется. – Конечно, она движется, это же проекция нашей вселенной, – словно само собой разумеющееся, ответил Бен. – Я сам сделал. – Спасибо. Мог бы предупредить, – резко высказался Хакс. – И лишиться пяти секунд славы в образе твоего спасителя? Никогда! Отвечать или обижаться на эту детскую выходку было бесполезным и лишним. Это к себе он всегда предъявлял высокие требования, не позволяя ни единого намека на неуместное или глупое поведение, не дурачился даже будучи ребенком, всегда вел себя как рассудительный и ответственный взрослый, другим было можно, ему – нельзя. – Помощь нужна? – спросил в шутку Бен и взял его за руку. – Пойдем, это не страшно. Они медленно пересекли космическую бездну, чтобы Хакс смог рассмотреть проплывающие под тонким прочным стеклом Большое Магелланово Облако, и войдя в геометрически правильный круг второй прихожей, остановились. Бен отпустил его руку и сделал шаг вперед, почти закрывая собой. – Привет, – сказал он словно из ниоткуда возникшей женщине. – Это Асока Тано, – представил он незнакомку, отходя немного и открывая обзор на противоположную сторону прихожей с железной винтовой лестницей. – А это Хакс. – Добрый день, – вежливо поздоровался Хакс, но в ответ получил лишь легкий кивок головой. У лестницы стояла статная, стройная креолка неопределенного возраста с абсолютно белыми прямыми длинными волосами и невероятными сине-серыми глазами, одетая в глухой черный комбинезон и темно-фиолетовый кардиган в пол. Она внимательно изучала Хакса так, будто сканировала, глядела прямо в душу. Стало трудно дышать. – Даже не думай, – сказал ей Бен и вытянул вперед руку в предупредительном жесте. – Ты ведь знаешь, кого защищаешь, – не спрашивала, а утверждала она. Голос ее прозвучал низко и ровно. – Похоже, это ты не все знаешь. Повисла тишина, а Хакс испытал чувство дежавю. Ему вновь показалось, что он видит, почти чувствует их немой диалог, как в случае с директором Органой, что Бен и Асока общались каким-то только им двоим известным способом, просто он их не слышал или не мог слышать. – Если так… Разбирайся сам, – надменно произнесла Асока после длительной паузы, резко развернулась и размеренно поднялась вверх по ступеням. – Дедушка в зимнем саду, – сказал Бен и направился вперед, показывая дорогу. – Без меня никуда не ходи и ничего не бери в руки, не спросив, некоторые эксперименты могут быть опасны. Комментировать случившееся он не стал. – Не приближайся к ползучему рододендрону, он плохо воспитан, иногда за ноги хватает, – предупредил Бен на входе в хорошо освещенное просторное помещение с прозрачными стенами, изобилующее диковинными растениями, точнее тем, что можно было навскидку причислить к таковым. – Добро пожаловать в магазинчик ужасов доктора Скайуокера, – весело, но с сарказмом продолжил он. – Мне больше нравится, когда ты называешь нас семейкой Аддамс, – раздалось сзади. Хакс обернулся. Мимо него широкими шагами прошел, вне всяких сомнений, тот самый Энакин Скайуокер – выдающийся ученый, заслуживший лавры в самых различных областях естественных наук и работавший с нейропластичностью человеческого мозга еще до появления самого понятия, и, не обратив ни малейшего внимания на Хакса, направился сразу к внуку и сжал обе его ладони в своих не по возрасту крепких руках. Они были похожи, не столько внешне, сколько образом: оба очень высокие, в темной одежде, практически с одинаковыми прическами, разве что волосы у Энакина были совершенно седыми, и он казался шире и массивнее внука. – Рад тебя видеть, – произнес он низким, немного шипящим голосом. – Это Хакс, я говорил тебе о нем, – отозвался Бен и кивнул в его сторону. – Добрый день, – поспешил поздороваться Хакс. Он хотел добавить «доктор Скайуокер», но буквально застыл от тяжелого и вместе с тем любопытного, изучающего взгляда стальных глаз. – Не начинай, – толкнул дедушку Бен. – Асока уже высказалась. Она в этот раз надолго, кстати? Или снова проездом? – тут же поинтересовался он, перетягивая на себя внимание. – Надеюсь, навсегда, – медленно ответил доктор Скайуокер, не сводя глаз с Хакса. – Как вы оба вообще ухитрились встретиться? – Закон вселенной, – пожал плечами Бен. – Призрачное дальнодействие Эйнштейна. – Объекты могут взаимодействовать друг с другом, даже находясь на значительном расстоянии, – непонятно для кого озвучил Хакс словно под гипнозом. – Ты уже попросил его решить твое суперуравнение нуль-пространства-времени? – вдруг спросил Энакин. – Нуль-пространства-времени? – удивился Хакс, понемногу приходя в себя. – Никогда не слышал. Это из какой теории? – Моей, – бойко ответил Бен. – У меня есть теория, точнее, это гораздо больше, чем теория, это почти гипотеза. Я знаю, что математика – ключ ко всему существующему во вселенной, думаю, тут ты со мной согласишься, – говорил он так, словно все они сто лет знакомы и ведут светские беседы на отвлеченные темы. – Я хочу записать то, что чувствую через продвинутое дифференциальное уравнение, решив которое, можно увидеть, как пространство и время схлопываются, находятся в одной плоскости, то есть единовременно можно наблюдать прошлое, настоящее и будущее. – Зачем? – включился в эту игру Хакс. – Чтобы сойти с ума? Ведь в таком случае ты видишь все вариации всех событий, все несделанные выборы с начала и до конца времен, бесконечную мультивселенную. – То, что можно сделать плоским, затем можно свернуть, развернуть или сжать, двигать, управлять по своему усмотрению. Перемещаться по прямой или насквозь, – пояснил Бен. – Ты сейчас про движущееся пространство-время в варпе или про ТАРДИС? – Оба! – в два голоса заявили ему Скайуокеры. – Не могу сказать, что готов обсуждать это прямо сейчас, но если у тебя уже есть представления о предмете, то… я, пожалуй, могу подумать над твоим уравнением позже, – растерялся Хакс. Теория показалась ему заманчивой, но очень фантастической. Впрочем, он действительно готов был подумать об этом, и еще о том, что услышал чуть ранее. – Доктор Скайуокер, вы сказали… – Энакин, – прервал его тот. – Вы спросили, как мы ухитрились встретиться, вы знаете меня, или, возможно, знали моего… – он хотел добавить отца, но снова не успел. – Человеческий мозг – это чудо, – вместо прямого ответа начал Энакин. – Он способен к невероятным адаптациям, в нем хранится все, что мы когда-либо знали, видели или чувствовали. – Он отошел в сторону огромных серебристо-сиреневых цветов и провел над ними раскрытой ладонью. – Все это где-то там, внутри, не важно, осознаем мы это или нет. – Иди сюда, – позвал Бен. Хаксу сложно было устоять перед искушением продолжить свои расспросы, но он также осознавал, что вряд ли добьется большего и решил отступить. – Что это? – глядя на огромные темно-зеленые сочные листья и бархатные полосатые сиреневые цветы, спросил он. – Это, мой дорогой Хакс, – ответил ему Энакин. – Морозостойкая гигантская фиалка. Готова к высадке в открытый грунт. Не бойся, ее можно трогать, она не кусается. – Как все остальное, – пошутил Бен. Или не пошутил. – С тех пор как местный фермер подал жалобу на дракона, сожравшего всех его овец, трансгенные опыты с животными у нас под запретом. Теперь мы ставим менее разрушительные эксперименты. Экспертом в земной флоре Хакс никогда не был. Все, что росло делилось для него на траву, деревья лиственные и хвойные, а остальное – на кактусы и фикусы. Он знал обиходные названия самых распространенных растений и цветов, мог, безусловно, отличить розу от ромашки, но на этом все его великие познания в ботанике заканчивались. И вот он стоял и с огромным удовольствием разглядывал упругие ворсистые листья, изучал разнообразие оттенков на переливающихся сиреневых цветах и испытывал неподдельную нежность к этим великолепным созданиям, чувство, о котором он ранее имел весьма туманные представления. Хакс аккуратно, бережно и ласково прикоснулся к огромному листу, невесомо провел по нему кончиками пальцев, наклонился, чтобы почувствовать аромат цветов и чуть ощутимо погладил край лепестка. Каково же было его удивление, когда растение потянулось к нему в ответ. – Еще сомневаешься? – еле слышно спросил Бен. – В любых взаимоотношениях происходит обмен. Ты взаимодействуешь с кем-то, и он взаимодействует с тобой в ответ. Ты меняешься, равно как и другой меняется вместе с тобой, – ответил ему Энакин. – Только не говорите, что дом окружает настоящий лес Фангорн, – все еще находясь под впечатлением, сказал Хакс. – И на обратном пути я повстречаю Энтов. – Если бы Толкиен был профессором естественных наук, он бы знал, что растение, как бы нам этого не хотелось, не может обладать сознанием, разумом, воображением. Совершенными инстинктами – да, но никак не сознанием. Все это сказки. – Вернемся в реальность. Я привез нанитов, – сказал Бен. – Крошечные, размером с молекулу самовоспроизводящиеся роботы, каждый из которых содержит в себе программу, но все они действуют заодно, как единый организм? – уточнил Энакин. – Факт. – Дальнейшие обсуждения предлагаю вести в лаборатории. Лифт. По приказу хозяина абсолютно гладкие стеновые панели разъехались и за ними показался самый настоящий лифт, ничем не отличающийся от скоростных лифтов высотных зданий. – В моем возрасте не шибко по лестницам побегаешь, – обращаясь к Хаксу сказал Энакин. – Колени уже не те. Он прошел в лифт, немного подвинулся, пропуская гостей, и не касаясь кнопок, четким голосом произнес: – Мостик. Видимо, шутки на тему космооперы были популярны не только у Бена Соло и его коллег из бюро. Лифт почти мгновенно переместил их на цокольный этаж. В отличие от «инженерного отсека» Бена, лаборатория доктора Скайуокера и в самом деле походила на мостик космического корабля с огромными мониторами и приборными панелями, правда часть ее сильно напоминала очень продвинутое отделение нейрохирургии, в глубине которого находилось нечто огромное и металлическое. – Какое практическое применение имеет этот резервуар? – поинтересовался Хакс. – Слияние разумов, – пояснил в своей манере Бен. – Прости? – Синхронизация электрополей мозга для передачи информации, – дополнил Энакин. – Объединение разумов в бессознательном состоянии. Иногда я использую его как доступ к собственным воспоминаниям. Что? Доживете до моих лет, тоже будете шпаргалками пользоваться. – Да, все в порядке, наслаждайся, – сказал Бен. – Привезу тебе в следующий раз кое-что новенькое для расслабления, органического происхождения. Хакса неожиданно взволновала фраза доктора Скайуокера о доступе к воспоминаниям. Он как будто отодвинул от себя все их дела и заботы, все мысли о работе, предстоящем свидании, все, что ранее занимало его разум. Жажда окунуться в прошлое, возродить в памяти те несколько первых лет своей жизни, которые он не помнил, но, которые, как ему казалось, имели огромную ценность, повлияли на его характер, отношение к нему отца, и все, что с ним произошло в дальнейшем, переполняла его. Предвкушение и вместе с тем настороженное ощущение бесконечной все обещающей свободы подтолкнуло Хакса к смелому решению. – Вы должны сделать это со мной, – безапелляционно заявил он. Доктор Скайуокер лукаво посмотрел на него, чуть улыбнулся и еле заметно кивнул. – Ни в коем случае! – тут же возразил Бен. – Ничто так не радует дедушку, как изобретать и проводить эксперименты, которые расширяют и искажают восприятие реальности, тем более проводить их с теми, кто вызывается добровольцами. Я категорически против, потому что ты даже не представляешь, какие могут быть последствия. Ты можешь получить серьезное повреждение мозга, я не говорю уже о том, что ты можешь там умереть. И никаких гарантий, что ты достигнешь нужного тебе результата. Ни-ка-ких! И еще, ты ненавидишь психотропные препараты, а без них эта штука не сработает. – Последствия меня не волнуют. Я должен знать. – Ты вообще себя слышишь? Тебя? Не волнуют? Серьезно? – возмутился Бен. – Отговори его. Немедленно, – обратился он к дедушке. – И не подумаю, – ответил тот. – Грех отказываться от добычи, которая сама идет к тебе в руки. Но прямо сейчас, безусловно, я делать этого не стану. Приезжайте на уик-энд, зажарим карпов, поболтаем, Асока приготовит нам свой фирменный тибетский соус, там и решим. Способов пробиться к заблокированным воспоминаниям существует множество, и, если не поможет простое чтение с помощью уловителя мыслей, засунем тебя в бак. – Я знал, что вас нельзя знакомить, – сказал на это Бен. – Вернемся к нашим нанитам, пока вы оба еще до чего-нибудь не договорились. Он вывалил из рюкзака свои игрушки на черную зеркальную поверхность изогнутого полукругом стола, который конструктивно имел глухое основание, и как только круглые, похожие на молекулы вируса, поделки соприкоснулись с поверхностью, сооружение ожило, вмиг стало прозрачным, один за одним включились все экраны по периметру и помещение наполнилось какофонией звуков: сводки погоды со всех уголков мира, спутниковые съемки земли, новостные каналы на разных языках, но больше всего Хакса поразили прямые трансляции из лабораторий НАСА, Роскосмоса, Китайской национальной космической администрации. Трансляции из Космического агентства Великобритании, однако, не было, и Хакса это почему-то задело. – Настрой уже эту штуку на отпечаток ладони, что ли. – Бен отключил сенсорный экран и в лаборатории снова стало тихо. – Вот сам и настрой, – ответил ему Энакин. Он оттолкнул внука от стола, и не спрашивая, сам разложил наниты в эволюционном порядке. – Умно, очень умно, – сказал он, попеременно беря в руки поделки одну за другой. – И одновременно с тем – бездарно. – Я знаю, что они сконструированы по твоему прототипу, – начал Бен. – Но… – Верно. – Но ты не закончил работу. – Отказался, правильнее сказать. – Почему? – спросил Хакс. – Некоторые вещи не должны быть созданы, – ответил Энакин. – Достижения науки всегда имеют оборотную сторону и часто то, что призвано расширить наше понимание себя и вселенной в результате уничтожает существующий мир. Технологические амбиции уже вывели нас на грань катастрофы, и сейчас только от всех нас зависит – сделать решающий шаг в небытие или обратиться, наконец, к гармонии и красоте сущего. Я уверился в том, что есть вещи, которые человечеству не следует знать. По крайней мере пока. – Я не решаю за все человечество, – встрял Бен. – Но ты решаешь за себя, а ты часть человечества. От твоего выбора многое зависит. От его выбора, – он указал на Хакса, – тоже. Когда-то я считал, что мое дело, как ученого, открывать, создавать новое, пройти за грань неведомого, верил, что только тот, кто рискует зайти далеко, может обнаружить, как далеко он готов зайти. Не моя забота, кем потом все это будет использовано и для чего. Он замолчал и внимательно посмотрел на обоих своих гостей. – Я изменил свое мнение, – продолжил Энакин после паузы. – Наша вселенная находится в состоянии хрупкого равновесия, и, если нарушить этот баланс, может произойти цепная реакция, которая приведет к разрушению фундаментальных основ нашего мира, приведет к хаосу. Баланс должен соблюдаться. Всегда и во всем. – А как же твои опыты с рационализацией мышления? Ты ведь сам вывел, что подавление эмоций в пользу рационального мышления в итоге позволяет использовать весь потенциал человеческого мозга, – возразил Бен. – И куда меня это привело? Доктор Скайуокер посмотрел в глаза внуку. Повисла тишина. Хакс уже почти понимал, что происходит, абсолютно точно знал, кто причина всех этих странностей и необычных способностей, интуитивно догадывался, что послужило точкой отсчета, но все еще не мог осознать – как. Он переводил взгляд с одного на другого и восхищался могучим интеллектом, широтой воображения, смелостью, с которой доктор Скайуокер в свое время сумел познать и создать то, к чему современная наука пока что сделала лишь крошечные несмелые шаги. Хакс силился обработать информацию, которую невольно получил в этот день, составлял в уме свое уравнение, решал одну задачу за другой, но вдруг почувствовал сначала легкое, а потом и довольно ощутимое головокружение, резкую боль в висках. Перед глазами поплыли разноцветные пятна, в ушах зазвенело, затем его накрыла тьма. – У всех моих изобретений есть заглушка, задний ход, – услышал Хакс голос Энакина, словно издалека. – Ты хочешь сказать, что это не был неудачный эксперимент? Что так и должно было случиться? – спросил Бен. Его голос звучал гораздо ближе. – О, гляди-ка, наша принцесса проснулась. Если бы не мгновенная реакция моего внука… – Выработанная годами в твоей лаборатории… – Мы бы вряд ли сейчас разговаривали, – закончил фразу Энакин. – Добро пожаловать из мира грез в реальность. В этот момент Хакс осознал, что Бен держал его на руках. Точнее, сидел на стуле вместе с ним на руках. – Прости, – сказал Бен. – Ты упал в обморок. Пришлось снять с тебя галстук и расстегнуть рубашку. Хакс поспешил застегнуть верхние пуговицы, и одновременно с этим принять вертикальное, желательно обособленное положение, но пальцы плохо его слушались, а голова все еще заметно кружилась, так что он сдался и решил, что все самое отвратительное с ним уже произошло и хуже быть просто не может. – Ты его вообще кормишь? – пошутил Энакин. – Сейчас будет готов настоящий горячий шоколадный шоколад, – уже серьезнее продолжил он, увернул пламя под спиртовкой и снял щипцами колбу с темной коричневатой жидкостью. Это было неслыханно! Упасть в обморок. И где? В лаборатории доктора Скайуокера, на глазах у него самого. Продемонстрировать такую нелепую слабость, да еще в самый неподходящий для этого момент. Что вообще с ним произошло? – Ментальная перегрузка, – как ни в чем ни бывало ответил на его мысли Бен. – Ты здесь ни при чем. Это наша вина. – И часто он с тобой так? – поинтересовался Энакин. – Почти всегда, – ответил Хакс. – Я привык. Самое парадоксальное было в том, что он и вправду почти привык к тому, что Бен Соло предугадывал события и отвечал на незаданные вопросы. Плевое дело, тривиальные будни агента Хакса. Еще парадоксальнее оказалась его реакция на прикосновения Бена: они не беспокоили его, с самого начала не беспокоили. Он, который не выносил даже мимолетных чужих касаний, всегда державший огромную дистанцию, нарочито отказывающийся от любых межличностных взаимодействий, вполне уютно чувствовал себя в объятии крепких рук, и встал на ноги лишь тогда, когда доктор Скайуокер протянул ему большую красную чашку с горячим шоколадом. – Долго я отсутствовал? – спросил Хакс, на всякий случай делая несколько шагов в сторону. Он попробовал напиток и оценил приятный терпкий вкус темного шоколада и практически мгновенный бодрящий эффект, который был много ощутимее, чем даже у самого крепкого арабского кофе. О составе этого напитка Хакс предпочитал не знать. – Двадцать с половиной минут, – сказал Бен. – Мы не стали будить тебя принудительно, – добавил Энакин. Конечно, к чему такие хлопоты? Если можно было в это время обсудить что-нибудь интересное: например, потайные двери и ловушки в чудовищных экспериментах прошлого, отголосками отдающиеся в настоящее, или, и для самого Хакса это стало бы ужаснее всего, заглянуть в самую его суть и узнать о нем правду. А в том, что доктор Скайуокер был на такое способен, он отчего-то даже не сомневался. – Сможешь доработать? – спросил Бен, предположительно, имея в виду наниты. – Для медицинских целей? – Отдай Маз, она сообразит. – А если нет? – Тогда ты сообразишь. – Как их нейтрализовать? – А почему ты его не попросишь это сделать? – кивнул Энакин в сторону Хакса. – Он же математик и инженер. – И? – Он математик и инженер! А это всего лишь технология, – высказал свои мысли вслух Соло. Вообще, эта манера говорить о нем в третьем лице в его присутствии начала Хаксу порядком надоедать. – Я все еще здесь, – немного раздраженно сказал он, ставя полупустую чашку на край ближайшей свободной поверхности. – В сознании. Хотите обсудить меня, делайте это молча. – Вот теперь не сомневаюсь, – улыбнулся внуку Энакин. – А когда я был неправ? – высокомерно, но явно в шутку ответил ему Бен. – Так часто, что и не сосчитаешь. – Я прошу прощения, что вмешиваюсь в интересный диалог о моих открытых или скрытых талантах и вашим восхищением друг другом, – начал Хакс. – Но в данный момент мне не сильно интересно, как можно доработать или нейтрализовать наниты, хотя, безусловно, это весьма ценно… – Добро пожаловать, агент Хакс, – съязвил Бен. – В данный момент, – жестко и с нажимом продолжил он. – Меня интересует, кто потенциально имел доступ к этой технологии, нашел способ развить идею, кто сейчас дергает за ниточки и как глубоко или далеко простираются возможности этого человека. Вы знаете, о ком я говорю, доктор Скайуокер. В тот момент, когда вы увидели эти модели, вы уже знали. – Он вдруг замолчал, но почти тут же спохватился. – Я могу переловить всех его подручных по обе стороны Атлантики, собственно, я это сделаю, но я уверен, что настоящего режиссера никто из них не знает ни в лицо, ни по имени. Поэтому я обращаюсь к вам, как к единственному, кто имеет возможность дать мне прямой ответ на мой прямой вопрос. И я спрошу вас еще раз: кто пытается закончить за вас вашу работу? Создать совершенного человека? – Природа давно позаботилась об этом. Не стоит недооценивать ее старания, – с видимостью спокойствия ответил доктор Скайуокер. И Хакс снова испытал дежавю, он снова почувствовал, практически увидел застывшее время, и вместе с тем почти искрящийся воздух, стало невыносимо, резко закружилась голова, было нечем дышать. Он лишь краем глаза отметил, как Бен быстро подошел к дедушке и взял за руку, но тот оттолкнул его резким движением. – Я спрашивал не об этом, – с огромным усилием, чуть слышно прохрипел Хакс, выцарапывая из собственного горла каждое слово по буквам. – Ответ на твой вопрос может дать тот, кто послал тебя сюда. Хакс вздрогнул и замер. Еще недавно ему было нечем дышать, а теперь все его тело сковал холод. – Сальери, подражатель, – тихо, но зло продолжил Энакин, будто прошипел. – Он никогда ничего не мог придумать сам, подставлял костыли из того, что узнал от опекуна, от меня. Всю жизнь он искал ответы на мои вопросы, но так ничего и не нашел. Он всегда пользовался плодами чужого труда. Сейчас он пользуется моими! – он почти выкрикнул последнюю фразу, и его голос эхом разлетелся по всему просторному помещению. – И использует тебя, чтобы добраться до самого дорогого. На этой фразе Хаксу стало физически плохо и ощутимо больно, словно все атомы его тела завибрировали с огромной скоростью, перерастая в пожар, который заживо сжигал его изнутри. – Уходим. Быстрее, – услышал он взволнованный голос Бена, который грубо схватил его за локоть и потащил куда-то за собой через двойные двери вверх по ступеням. В себя Хакс пришел только на улице и, если бы его спросили, как он там очутился, он вряд ли бы смог дать хоть сколько-нибудь вменяемый ответ. – Кайло! – резко позвал своего питомца Бен. – Едем домой. И не говоря более ни слова и не обращая внимания на Хакса, быстрым шагом направился по дорожке вверх, к машине. Похоже, уик-энд с карпами откладывался на неопределенный срок. Хакс подавил тяжелый вздох и, уподобившись расторопному еноту, поспешил вдогонку. Он узнал много и ничего. И на каждый найденный ответ, непременно возникало десять новых вопросов. А еще, он так и не спросил про модулятор погоды в отдельно взятой местности, и до сих пор не понимал, с помощью каких устройств и как эти люди управляют окружающей реальностью. Зато теперь он точно знал, от кого Бен Соло унаследовал свой взбалмошный, невыносимый характер. Однако, несмотря на все произошедшее, его восхищение доктором Скайуокером не угасло, наоборот, лишь усилилось, увлекая за собой в глубины многомерного пространства неизведанных миров очень странного семейства. Но более других его, безусловно, интересовал яркий мир Бена. Порой Хакс удивлялся своей упертости в способности идти наперекор всему и выбирать самые сложные, самые извилистые тропинки. И чем труднее давалась задача, чем непостижимее казалась поставленная цель, тем упорнее он трудился для ее достижения. Простых путей он не искал, а его ближайшее расстояние от точки до точки, без лишних сущностей, вычислялось зачастую с помощью тригонометрической функции. Он отдавал себе отчет в том, что простые решения – вообще не его стихия, а если решение на поверку и казалось простым, это означало лишь фикцию, верхушку айсберга. Вся его жизнь была сплошной борьбой с самим собой, окружающим миром, бесконечными поисками призрака душевного равновесия, хотя бы внешней видимости упорядоченной действительности. Хакс стремился к компенсации, дополненной реальности. И неожиданно нашел свой противовес, баланс, о важности которого говорил доктор Скайуокер, и все это разом в одном человеке с тяжелым характером и колоссальным интересом ко всему сущему во вселенной. Именно поэтому его так привлекала личность Бена Соло. Во многом они были, вне всяких сомнений, невероятно похожи, и очень во многом – абсолютно разными, но они взаимодействовали, постепенно проникали в зоны комфорта друг друга, незримо производили со-настройку, стремились к компенсации, балансируя свои слабые и сильные стороны. Хакс подсознательно ощущал, что он был интересен, что их словно связывало нечто, названия чему он пока не мог сформулировать, и еще, несмотря на непродолжительный период их общения, он ощущал, будто знает этого человека всю свою жизнь. Хаксу, безусловно, многое предстояло выяснить, но в сложившихся обстоятельствах он принял решение довериться инстинктам и не загадывать наперед, выстраивая свои любимые математические прогнозы. Обратная дорога, по обыкновению, казалась короче, и тот путь в неизвестность, который проделал Хакс от вторых ворот с амбарным замком, занял не более пяти минут. Стоило ему только пройти сквозь кованые массивные створки, которые и открывались-то с огромным трудом, как Бен, всем своим видом демонстрировавший нетерпение, развернулся и с силой захлопнул их так, что огромная соединительная цепь от удара разлетелась на звенья. Хакс не стал даже спрашивать про замок, уселся в машину и пристегнулся. Любую бурю проще было переждать. Тем более, что Кайло тут же перебрался с заднего сиденья к нему на руки и участливо обнял передними лапками. – Защищенный канал с Леей Органа-Соло, – закрывая водительскую дверь, уже почти спокойно сказал Бен. – Защищенный канал открыт, – ответил электронный голос. Некоторое время ничего не происходило, а затем на экране появилось изображение директора Органы. – Что случилось? – поинтересовалась она. – Найди мне все материалы на Палпатина. Все, даже незначительные детали его жизни, список его работ, удачных и неудачных экспериментов, можешь и от себя добавить. – К чему тебе эти древности, он умер еще до твоего рождения и… Она замолчала. – Ты разговаривал с дедушкой, – утвердительно произнесла Лея Органа. – Да. – Добрый день, агент Хакс, – поздоровалась она. В том, что его не было видно с экрана, Хакс был уверен. – Добрый день, директор Органа, – ответил он, наклоняясь в сторону монитора. – Надеюсь, папа не сотворил с вами ничего противоестественного? – Доктор Скайуокер был предельно вежлив и обходителен, – сказал Хакс. – Я восхищен его умом и талантами. – Тебе не следовало их знакомить, – в шутку сказала Органа и улыбнулась сыну. – Как приедешь, зайди ко мне, я передам материалы. – Отбой, – четко произнес Бен и экран погас. – Кто этот Палпатин, на которого ты попросил собрать досье? – поинтересовался Хакс. – Знаешь, для нас всех было бы лучше, если бы ты вообще не приезжал, – раздраженно ответил Бен и завел машину. Хакс не нашелся с ответом. И как можно было на подобное не реагировать, он тоже не знал. Человеческая психика в основе своей устроена так, что не предназначена для постоянной атаки яркими эмоциями разного рода окраса и полярностей, ей необходимы периоды возбуждения и отдыха. Невозможно жить в постоянной эйфории или в постоянном стрессе, такое перенапряжение обычно ведет к нервным срывам, а если не заметить симптомы на ранней стадии, то к длительной, тяжелой депрессии, часто завершающейся не самым благоприятным исходом, не говоря уже о приобретении разного рода отклонений, купировать которые, а уж тем более – полностью излечить, практически невозможно. Сам Хакс не понаслышке был знаком с практической стороной вопроса и до сих пор безуспешно боролся с собственными призраками прошлого. Он приложил немало усилий для стабилизации своей жизни и никому более не позволял столкнуть его в пропасть. Однако его ровное, спланированное существование, подчиненное многоуровневой системе внутренних и внешних предписаний, вновь стало подвергаться самым серьезным испытаниям с того злополучного момента, как он впервые вошел в здание штаб-квартиры ФБР. И эта непрекращающаяся череда многократных эмоциональных перегрузок грозилась вылиться в серьезную проблему. Необходимо было остановиться и соскочить с локомотива, уверенно мчащего его в пропасть. Для начала, хотя бы выйти из машины. Но… Как только Хакс потянулся, чтобы отстегнуть ремень безопасности, Бен тут же перехватил его руку. – История не знает сослагательного наклонения, – сказал он. – Ты очень хорош в прогнозных моделях, знаешь, какое колоссальное количество переменных ведет к единичному событию. Случайностей не существует, все они долгое время формируются нами самими. И твой приезд, безусловно, можно сравнить со снежным комом, который становится причиной схода лавины. Твоей вины в этом, конечно же, нет. – И на том спасибо, – холодно отозвался Хакс и отдернул свою руку. – Перестань. Ты там, где должен быть. А всей этой мутной истории, видимо, пришло время выйти наружу. Слишком уж многое сошлось в одной точке. Я ожидал подобного. – Что тут вообще происходит? – на мгновение прикрывая глаза, шепотом произнес Хакс. – Кто вы такие? – Мы, – коротко прокомментировал его слова Бен и довольно резво выкрутил руль, объезжая круглую клумбу, в которой что-то подозрительно оживилось. – Что стало с драконом? – неожиданно вспомнил ранее рассказанную шутку Хакс, чтобы как-то разрядить обстановку и не думать об этом многозначительном «мы». – Не смог переварить овец. Но вообще, трансгенные гибриды таких размеров долго не жили, к сожалению. Дедушка нашел потом способ не просто создания, но и выведения потомства новыми видами животных, но к тому моменту, конструировать нечто подобное нам уже запретили. И это, кстати, был не дракон. Ящерообразный с перепончатыми крыльями, как у огромной летучей мыши. Возрожденный птеродактиль. – Кто такой Палпатин, и почему ты попросил директора Органу собрать о нем материалы? – еще раз попробовал задать свой вопрос Хакс. – Потому что дедушка ясно дал понять, что ответы искать нужно в прошлом, в его прошлом. Так что мы начнем с самого начала, с его учителя. Личность он одиозная, но вместе с тем – выдающаяся, так что мама отгрузит нам вагон коробок. Думаю, тебе до утра как раз хватит, – поиздевался Бен. – Ясно, – вздохнул Хакс. Похоже, их свиданию, так же, как и уик-энду с карпами не суждено было случиться. – Вдвоем мы управимся, безусловно, быстрее. Тем более, я примерно представляю, что мы будем искать. Ты ведь уже выбрал, куда мы пойдем. – Подумал, ты захочешь перенести, раз у нас так много дел, – как-то не слишком уверенно сказал Хакс. – И да, я уже выбрал, хотя это не было вопросом, как я понимаю. – Круто. Не было. Они выехали за пределы сказочной страны, свернули на трассу, ведущую обратно к цивилизации большого города, и ехали молча в затянувшейся паузе. Как отлично воспитанный человек, Хакс не позволял себе нарушать чужого уединения, отвлекая бесполезными расспросами. Он уже уяснил: Бен говорил тогда, когда сам того хотел, а напрасная болтовня обычно его раздражала. Так что он молчал, курил и практически силой запрещал самому себе анализировать, делать пока еще беспочвенные предположения, исходя из новых вводных по их текущему расследованию. У него было мало данных, у него было очень мало данных, а строить дырявые гипотезы он остерегался, всегда помня о своих навязчивых состояниях, боялся зациклиться на неважном или откровенно ложном пути. Зато можно было разложить по кирпичикам и проанализировать уже известные ему факты о докторе Скайуокере. Все, начиная с рассказа Бена о нем. Итого выходило, что эксперимент по подавлению эмоций для развития рационального мышления в свое время завершился удачей, и, как настоящий ученый, Энакин Скайуокер применил к себе все свои знания и находки в этой области. Частично, эмоции у него все же остались, возможно, не самые лучшие из них, потому как Хакс на себе испытал волю его гнева. Но удалось ли ему и в самом деле задействовать весь потенциал своего мозга, или он так и остался в медианном состоянии? Вопрос, требовавший дополнительных изысканий. Равно как и другой вопрос: каким образом его дети, и тем более внук, смогли унаследовать эту особенность? И унаследовали ли? К сожалению, эти ответы ему, похоже, не суждено было получить, разве что Бен когда-нибудь сжалится над ним и все-таки даст хотя бы призрачный намек, тонкую ниточку, ведущую к разгадке этой тайны. Или, возможно, не только к этой. А пока получалось как у Алисы с Бараньим Боком: «Ну вот, вас только познакомили, а ты уже на него с ножом!» – Карпов жарить буду я, – сказал Бен. – Что прости? – растерялся Хакс. – В нашей семье готовить умею только я. Пришлось, знаешь ли, научиться, чтобы с голоду не помереть. – Но разве…, – засомневался он. – После всего произошедшего твой дедушка вряд ли будет рад снова меня видеть, – откровенно выразил свои мысли Хакс. – Ничего не произошло, – спокойно уверил его Бен. – Газлайтинг тебе не к лицу. – Серьезно, ничего не произошло и приглашение его в силе. У него бывают иногда перепады в настроении, это стандартный сбой в слишком сложной системе. У нас с ним куда хуже случалось, особенно раньше. Но мы – ничего. Я переживал за твое состояние. Он вряд ли извинится, для него это не повод, поэтому тебе придется довольствоваться моим чистосердечным раскаянием за неподобающее поведение моего предка. – Чистосердечным? – Хакс улыбнулся. – Ты сам-то в это веришь? Но, как бы то ни было, спасибо. Он не питал иллюзий. Бен, как человек эгоистичный и с виду самодостаточный, делал и говорил лишь то, что ему самому хотелось или то, что, вероятно, желал услышать Хакс. – Не за что. К вопросу о еде. Он чуть сбросил скорость и резко крутанул руль. Они с заносом вписались в правый поворот и как ни в чем не бывало продолжили свой путь, но уже в сторону от широкой дороги. – Я знаю тут одно местечко, там готовят умопомрачительный вишневый пирог, – с нотками восторга в голосе сказал Бен. – Кайло, хочешь наш любимый вишневый пирог? – Животным нельзя сладкое, – попробовал отчитать его Хакс. – Он не сладкий, он просто очень вкусный. Как раз для тебя. Но ты можешь взять луковый суп и пирог со шпинатом. – Доверюсь твоему выбору. – Хакс, это звучит, как приговор! – У меня, между прочим, тоже есть имя, – презрительно заметил он, когда они остановились возле провинциального кафе «Спроси Лиса». На вывеске красовалась хитрая лисья мордочка и пушистый рыжий хвост в виде знака вопроса. – На тебя похож, – толкнул его локтем Бен. – Спасибо, – ехидно заметил Хакс. Его часто называли хитрым, пронырливым лисом в школе, даже переставляли буквы в его имени, но кличка эта всегда носила негативную окраску и была неприятна Хаксу. – Лис Армитаж – звучит не так внушительно, как лис Рейнард, но тоже вполне достойно. – Бен, заткнись! – резко отреагировал Хакс и сам удивился. Обычно он не позволял себе подобных эмоций. – Становишься человеком, Армитаж Хакс, – поиздевался Бен. – Кайло, ланч! – тут же позвал он енота, вышел из машины и направился в сторону кафе-закусочной. Внутри было просторно, светло и малолюдно. По периметру в свободном порядке были расставлены прямоугольные столики, укрытые клетчатыми черно-бело-рыжими скатертями, а в интерьере преобладала деревянная отделка, делая заведение больше похожим на охотничий домик, чем на заурядную придорожную закусочную. Немного в глубине полукругом стояла витринная стойка, украшенная всевозможной выпечкой ручной работы, сбоку от которой, на выступе, не обращая ни на кого ни малейшего внимания, спал громадный дымчатый кот. – Кого я вижу! – выходя навстречу, сказала молодая, довольно привлекательная женщина с густыми огненными вьющимися волосами, собранными в свободную косу. Судя по всему – владелица кафе. – Здравствуй, – добавила она с искренней приветственной улыбкой, подошла к Бену и обняла его. – И тебе привет, милый, – поприветствовала она енота. – Кайло ведет себя тихо и ничего не трогает. И не пристает к Маку. – Я тоже рад тебя видеть, Лис. Два больших куска твоего фирменного вишневого пирога и кофе для нас с.., – он обернулся, убеждаясь, что Хакс тоже зашел следом, – Армитажем. Кусочек для Кайло, и заверни мне три с собой. – Для любимых девочек? – Угадала. – Армитаж предпочитает крепкий кофе? – спросила хозяйка. – Добрый день. Я буду тоже, что и Бен, – ответил он. – Благодарю за любезность. – Очаровательно, – улыбнулась она и посмотрела на Хакса живыми любознательными желто-зелеными глазами. – Кстати, – заметил Бен. – Предки Лиса из Белфаста, так что, возможно, у вас обоих где-то были общие родственники. – Возможно, – скупо отозвался Хакс. Его задело легкое, доверительное, пусть и дружеское отношение Бена к хозяйке кафе, и вместе с этим пришло понимание: он подсознательно не желал делить внимание Бена, пусть даже мимолетное, ни к чему не обязывающее, не желал, чтобы кто-то другой занимал пространство рядом. – Приятно познакомиться с почти родственником, – лукаво произнесла рыжеволосая владелица, все еще не сводя глаз с Хакса. – И вдвойне приятно, хоть и откровенно парадоксально, видеть тебя, мой дорогой Бен, в такой интересной компании. Твой любимый столик свободен. Не буду вам докучать. – Она развернулась к стойке и, увидев, как енот пытается забраться на пристройку, чтобы дотянуться и поиграть с пушистым хвостом огромного серого кота, строго прикрикнула на него: – Кайло, не трогай Мака, его хвост тут по делу висит, а не для твоего развлечения! – а затем снова обратилась к Хаксу: – Удобства прямо и направо, за стойкой. И ушла по своим делам. – Ты ей понравился, – сказал Бен. – Как акула пиранье? – передразнил его Хакс. – Нет. В другом качестве. – В каком? – Не задавай глупых вопросов, чтобы не получать глупые ответы, – немного раздраженно отозвался Бен и направился к столику у окна. Удобства оказались вполне комфортными, почти как в хороших дорогих отелях, просторными и стерильными, а над раковиной в простой деревянной раме висело огромное винтажное зеркало с напылением из настоящего серебра. Частицы серебра мягко рассеивали свет так, что каждый человек видел себя в этом зеркале красивым. К слову, Хакс красивым и привлекательным себя никогда не считал. По его мнению, в нем не было ни подлинной анатомической красоты, той, что интуитивно считывалась каждым представителем живой природы, как необходимый элемент для продолжения вида, ни должного очарования или обаяния, которого сколько угодно можно встретить у людей некрасивых. Его не устраивал цвет волос, бледная кожа, покрытая веснушками на плечах, спине и руках, светлые ресницы, ему не нравилась его фигура, хрупкое телосложение и длинные ноги, неотенические черты во внешности, которые он старательно компенсировал строгим и презрительным выражением лица. Он не принимал себя, как есть, он просто смирился. Но и менять ничего не желал, логично рассудив, что ему проще было бы родиться кем-то другим, чем переделать то, что имелось. Безусловно, Хакс понимал: все его комплексы родом из детства. Он искал и всегда находил в себе те недостатки, на которые ему постоянно указывал отец, и не просто находил, а начинал презирать их с такой же силой, как и самый ненавистный ему человек. Так что Хакс давно решил для себя: если он не может быть красивым, то будет хотя бы всегда безупречным, во всем, начиная с внешнего вида. И он строго следовал этому правилу до того момента, пока не прилетел в Вашингтон и не познакомился с Беном Соло. Впервые в жизни Хаксу захотелось быть если не красивым, то хотя бы привлекательным. Он осознавал, да и Бен явно давал это понять, что основная ценность человека заключалась не в его внешних данных, национальности, возрасте, верованиях или половой принадлежности, основа истинной красоты заключалась в самой личности, широте взглядов, развитом интеллекте, самосознании, подлинной сущности индивида. Но Хаксу все равно, на его взгляд, очень не хватало теплоты и непосредственности Рей, прямолинейности Фазмы, обаяния и смелости Дэмерона, он желал стать более открытым в проявлении чувств и эмоций, веселым, легким в общении, хотел научиться улыбаться при встрече, притягивать к себе внимание так же непринужденно, как недавно это сделала хозяйка кафе. Он позавидовал ей, той простоте и естественности, с которой она поприветствовала Бена, обняла его. Глядя на свое отражение в особенном зеркале, Хакс привычным жестом пригладил волосы, поправил и без того идеально сидящий пиджак, пересчитал все пуговицы на жилете, проверил, насколько хорошо застегнул рубашку, отметил для себя, что забыл заботливо снятый с него галстук в доме доктора Скайуокера, еще раз сполоснул руки и еще раз проинспектировал всю свою одежду. Бен поиздевался, когда назвал строгие костюмы Хакса униформой, но по сути, оно так и было: застегнутый на все пуговицы однотипной рабочей одежды, он чувствовал себя в относительной безопасности, всегда в должности, всегда при деле. Вернувшись в небольшой зал кафе, Хакс увидел любопытную картину: в помещении, залитом мягким осенним солнцем, которое несмело, но уверенно разгоняло тяжелые тучи, напоминавшие о вчерашней непогоде, и все еще немного согревало своими лучами, за столиком у окна сидели и весело болтали Бен и хозяйка заведения Лис, но сидели они не друг напротив друга, а рядом, настолько близко, что Бен, рассказывая какую-то, по всей видимости, забавную историю, заботливо поправлял ей прическу, заворачивая и закрепляя маленькими заколочками тяжелые вьющиеся пряди. Делал он это настолько обыденно и непосредственно, словно занимался подобным всю жизнь. Хакс замер, изучая подругу Бена: она была красива, не столько в современном понимании, сколько в классическом, притягивала внимание и располагала к себе мягкой женственностью и яркой солнечной внешностью. Наверное, если бы Хакс родился другим, то он бы выбрал именно такую. – Армитаж! – позвал его Бен и помахал рукой. – Кофе остынет. Потом он что-то сказал на ухо хозяйке, она улыбнулась искренне и открыто, отодвинулась и посмотрела на Хакса. Имя свое Хакс не любил. И вовсе не потому, что оно было откровенно странным, ему, напротив, нравилась эта особенность, а потому, что раньше за именем как правило следовали унижение и боль. Отец никогда не звал его сыном или Хаксом-младшим, только Армитаж, и только тогда, когда желал наказать. В остальных случаях он был пустым местом, «этим» или «мразью». Хакс из вредности вернул фразу про имя, но теперь понимал, что то, как Бен стал к нему обращаться, оказалось даже приятным. – Лис, прости, мы не можем сегодня задержаться, – сказал Бен, как только Хакс подошел и, подвинув немного Кайло, сел за стол. – Но через пару дней вернемся и все сделаем. И ты, если захочешь, покажи потом Армитажу свой алгоритм, он в этих делах соображает. – Ты – лучший, – ответила она, взяла его за руку и некрепко, по-дружески, сжала ладонь. – Он самый лучший, самый надежный, самый верный друг, – обращаясь к Хаксу добавила Лис и с улыбкой подмигнула ему. – Пойду принесу три куска для девочек. Она встала из-за стола и ушла. – Давно вы знакомы? – поинтересовался Хакс. Он взял тарелку с маленьким кусочком пирога и поставил ее на лавочку-диван, чтобы енот перестал совершать попытки дотянуться через него до своей еды на столе. – С детства. Лис единственная из ровесников, кто не боялся и понимал меня. У Бена были друзья. И чем больше Хакс о нем узнавал, тем больше восхищался. С его непростым характером, своеобразным взглядом на мир, необычным мышлением и уникальными способностями, у него были нормальная семья, близкие люди, друзья детства. И все они, несомненно, любили его, и любили не вопреки, закрывая глаза на особенности, а за его искреннее участие в их жизни, за то, что он отдавал им гораздо больше, чем они могли дать ему взамен. – Она работает программистом в Вашингтоне, а здесь пока временно помогает отцу, подменяет его, – добавил Бен. – Ешь. Пирог, действительно, очень вкусный. Старый фамильный рецепт. Такого больше нигде не попробуешь. Пирог Хакса не интересовал, он вообще воспринимал еду как определенную необходимость, о которой периодически нужно вспоминать во избежание неприятностей со здоровьем. Его мысли занимало другое: что он сам мог предложить такому незаурядному человеку как Бен, кроме решения уравнений? – Я заезжал сюда каждый раз, когда был у дедушки. Сидел вот у этого окна, на этом же месте и думал, что человек, его мозг – это, действительно, вселенная, громадная, неисчерпаемая и таинственная, и все, что мы ищем, познаем, к чему стремимся, уже есть где-то там, внутри, в нас самих. Иначе подобные стремления были бы нам чужды и недоступны. А еще наша бессознательная, животная часть запрограммирована на оптимальный выбор тех, кто наилучшим образом сочетается с нами, дополняет, компенсирует, уравновешивает, откликается на внутренние, истинные желания, а не на наносные шаблоны, придуманные обществом. Добавить к этому Хаксу было нечего, Бен высказал вслух его собственные мысли и рассуждения. И вместо того, чтобы успокоить, вызвал в нем еще большие сомнения. Он не мог понять, в качестве кого или чего был интересен, и ему все еще не давала покоя фраза, сказанная доктором Скайуокером: «Как вы оба вообще ухитрились встретиться?», словно ему было известно нечто, о чем сам Хакс и представления не имел. К сожалению, всю софистику и рефлексию пришлось отложить в долгий ящик. Времени у них было в обрез, а путь предстоял неблизкий. Так что Хакс поспешил съесть свой кусок пирога, оказавшийся весьма аппетитным и приятным, даже на его притязательный вкус, выпил крепкий и по-настоящему хороший кофе, от души поблагодарил хозяйку за теплый прием, пообещал приехать еще раз и вернулся в машину, чтобы продолжить путь в большой город за очередной порцией по-настоящему интригующей информации. Они возвращались той же дорогой, и Хакс вновь разглядывал могучие хвойные деревья, среди которых попадались лиственные, уже тронутые осенью. Вместе они создавали восхитительную картину в зеленых, золотых и медных тонах, которая для типичного столичного обитателя, проводившего большую часть времени на работе, выглядела совершенно очаровательной. Все здесь было иным: просторным, новым, свободным, и все это вызывало в душе Хакса странную тревогу. Он никак не мог отделаться от чувства, что произойдет нечто важное, но вряд ли хорошее. – Расскажи мне об учителе доктора Скайуокера, – попросил он спустя некоторое время. – Самые распространенные факты, биографию. Чтобы я не тратил на это время. – Его стерли из истории, любые упоминания о нем, – задумчиво ответил Бен. – Этому есть причины? – настойчиво пытался докопаться до истины Хакс. – Много. Он твой соотечественник, родился в Лондоне в начале прошлого века в знатной, богатой и влиятельной семье. В Первой мировой лишился отца и братьев, унаследовал громадное по тем меркам состояние, которым распорядился с умом. К началу Второй мировой он уже заработал себе имя в научной среде, хотя многие его теории считались спорными или откровенно фантастическими. В консервативной Англии ему не удалось найти сторонников и потому он примкнул к нацистам. Не думаю, что он разделял их политические убеждения, скорее даже, уверен, что нет, но он остро нуждался в их потенциале, доступе к тем невообразимым ресурсам, которыми владели эти фанатики. Гитлер был зациклен на оккультизме и науке за гранью, так что Палпатин, вместе с группой единомышленников из Третьего рейха, спокойно ставил свои опыты в биохимии, генной инженерии, телекинезе, телепатии и поисках вечной молодости. Экспериментировать он предпочитал на детях, и чем дальше продвигался в своих изысканиях, тем моложе становились подопытные. В итоге, он пришел к выводу, что самое лучшее – это эмбрион, а еще точнее – женщина до зачатия. Так что он выбирал группы здоровых, подходящих ему под параметры, молодых женщин, вводил им экспериментальные препараты, потом оплодотворял и дальше уже работал с развивающимся плодом. – Бен старался рассказывать обо всем беспристрастно, как настоящий ученый, но Хакс чувствовал, что вся эта история ему, мягко говоря, неприятна. – Успешно? – Доподлинно неизвестно. После войны записи были уничтожены, опытные образцы не найдены. Палпатин на десяток лет пропал из виду, а затем объявился в Штатах и предложил Министерству обороны продолжить начатое. – И его приняли? – удивился Хакс. – Не уверен, что сразу. Но его разработки в области биологического оружия, евгеники и, вероятно, некоторые иные заслуги заставили правительство закрыть глаза на его прошлое, чтобы получить стратегическое преимущество в настоящем и будущем. Он не сразу обосновался в Гарварде, поездил по стране, и в одной из таких поездок познакомился с дедушкой, тогда еще подростком, весьма сообразительным. Палпатин оплатил его обучение в престижной школе, а затем и в Гарварде. Приблизил к себе и больше не упускал из вида, относился к нему, как к сыну, ввел в высшее общество, растил в его лице приемника, – завершил свой рассказ Бен. – Что с ним произошло? – Погиб при взрыве в лаборатории дедушки. Предположительно. – Предположительно? – Дедушки самого в лаборатории в это время не было, экспериментом руководил Палпатин. – Чего он добивался? Чего искал? – Абсолютной власти над всем живым и неживым на планете, – с сарказмом отреагировал на этот вопрос Бен. – А если серьезно? – с таким же сарказмом спросил Хакс. – Серьезно – еще серьезнее. Он всегда искал способ прожить дольше остальных, устранить те группы людей, которых считал ненужными, неэффективными в продолжении человеческой популяции, вывести в пробирке элиту и незримо дергать всю мировую систему за ниточки, корректируя необходимое ему направление в развитии и общественной жизни на планете с помощью природных катастроф, эпидемий, войн, экономических и энергетических кризисов. Власть ради власти, упоение вседозволенностью, лишение человека свободы воли, выбора. Знакомо? Вопрос поставил Хакса в тупик. Он не мог ответить ни да, ни нет. Сам он всегда стремился к власти, и чем больше ее получал, тем больше хотел. Всю жизнь он пробирался по тернистым тропам, забираясь все выше и выше, наслаждаясь своим положением. Нельзя сказать, что Хакс чувствовал от этого упоение, скорее – нехватку. Ему не было достаточно, ему было мало. И чем больше власти он получал: над другими людьми, над чужими жизнями, тем больший недостаток ее он испытывал. Зато характеристика эта полностью подходила его отцу со всем его окружением, да и сам Хакс на собственной шкуре испытал всю ту кошмарную силу вседозволенности и лишения выбора. – Дедушка вовремя осознал, что это страшная болезнь, наркотик со стопроцентной зависимостью. Мир невозможно переделать извне, его нужно изменить внутри самого себя, – добавил Бен. – Тема закрыта. – Доктор Скайуокер когда-нибудь пробовал найти других? Таких же как он? Соображал Хакс моментально. Он быстро построил связи и услышал все то, о чем Бен умолчал. А именно, что дедушка его, родившийся во время Второй мировой, являлся одним из тех детей, с которыми экспериментировал Палпатин. И вероятнее всего – его родным сыном. Чудовищный ученый долгое время шел по затерявшимся в непростом послевоенном мире следам своих подопытных, и, наконец, нашел одного из них здесь, в Новом Свете. – Не было никаких других. И я уже сказал, что тема закрыта. – Знаешь, а я вот уверен, что были, – развернувшись к Бену всем корпусом, довольно резко сказал Хакс. – И если не в одно время с доктором Скайуокером, то позже – точно. Никогда не поверю, что Палпатин свернул свои опыты, наоборот, с помощью твоего дедушки он продвинул их на новый уровень. Вместо ответа Бен щелкнул малозаметным сдвоенным тумблером под рулем, затем нажал красную кнопку рядом, спокойно произнес «варп 1» и машина, плавно опустившись и немного сменив клиренс, резко рванула вперед с такой мощью, что Хакса вдавило в сиденье. Пейзаж замелькал с ужасающей скоростью, а стрелка на спидометре уверенно ползла со ста сорока миль к ста пятидесяти и далее. На ста восьмидесяти Хакс не выдержал и почти закричал, что тема закрыта. Бен сбросил скорость и перешел на «импульс». Пейзаж вернулся в норму, как и душевное равновесие Хакса. – Страшно представить, что произойдет на «варп 2» или три, – поправляя ремень безопасности, несмело, но насмешливо заметил он. – Увидишь. – Только не говори, что у тебя здесь встроены крылья, – пошутил Хакс. – Вообще-то... – У тебя серьезно в днище встроены крылья? – уже искренне удивился он. – Попроси у Эла чертежи, – самодовольно ответил Бен и улыбнулся. Хакс незамедлительно последовал его совету, так что всю обратную дорогу они посвятили обсуждению механики супермобиля от Solo Galaxy и напрочь забыли заехать в гостиницу за сменным галстуком. Лея Органа встретила их перед входом в свой офис, словно заранее почувствовала их приближение и вышла навстречу. Она внимательно оглядела Хакса, безусловно, отметила некомплект в его одежде, потом перевела взгляд на сына. Они поиграли в гляделки меньше минуты, после чего проследовали в просторный кабинет директора ФБР. – Кофе? – спросила Органа, закрывая двери изнутри. – Я сделаю. А тебе привет от Лиса, – сказал Бен и передал ей кусок вишневого пирога в картонной коробке. – Спасибо. Вам обоим привет от архива, – иронично произнесла она в ответ и указала на коробки, стоявшие в несколько рядов на большой железной тележке. – Ключи от складских контейнеров на столе, разрешение там же. – Мам, я считаю, что он жив, – безапелляционно заявил Бен. Затем в упор посмотрел на Хакса. – Он мертв, – не согласилась с ним Органа. – Ему было восемьдесят четыре, и было это тридцать с лишним лет назад. Люди столько не живут. – Он вполне может. Возня эта попахивает нафталином. И я просто уверен, что все это его рук дело, только сейчас, – Бен все еще смотрел на Хакса, – он действует через своих сторонников. – Что ты хочешь найти? Здесь сплошное старье эпохи диско, – снисходительно возразила директор Органа. – Нити в настоящее. И для этого у нас есть самый одаренный математик из Старого Света, – также снисходительно ответил ей Бен. – И мне, кстати, нравится диско. – Он пожал плечами и пошел варить всем кофе. – Кайло на кухне? – то ли спросила, то ли констатировала директор Органа. – Да, – ответил Хакс. – Я оставил его в домике. Все-таки енотам днем положено спать. – Этот енот всегда считал себя человеком, – улыбнулась она в ответ. – Агент Хакс, я хочу попросить, потому что уверена, вы оба снова поедете к моему незаурядному родственнику, так вот, будьте аккуратнее с папой. У него полностью отсутствует критическое восприятие действительности, в свое время он развивал свой интеллект настолько стремительно, что перестал контролировать моральную сторону процесса, обрел знание много быстрее мудрости, и посторонние люди для него до сих пор, в некотором роде, ничем не отличаются от лабораторных мышей. Я бы предпочла, чтобы вы вообще более не контактировали с ним, но знаю, что вы проигнорируете мое предостережение. – Мам, он не посторонний, не переживай, – возразил Бен. – Агент Хакс понял, что я имела в виду, – поторопилась заткнуть сына Лея. – Я права? – Да, директор Органа, благодарю за совет, – почтительно ответил он. – Как папа? – поинтересовалась она у Бена, когда тот расставлял на столе чашки с ароматным кофе. – Асока вернулась, – уклончиво ответил он. – Сказал – навсегда. – Это… странно, – задумчиво произнесла Органа. – Я поговорю с братом. – Ничего странного. Никакие прогнозы не нужны. Все сходится. В этот момент они оба посмотрели на Хакса. Хакс не знал, что тут можно было сказать, он просто смотрел в ответ. На секунду ему показалось, будто он увидел в глазах Бена огонь, но не пугающий, а настоящий огонь жизни, направляющий, пробуждающий в нем глубокую стихию природы, инстинктивное бессознательное, которое притягивало и согревало. Хакс моргнул и перевел взгляд на директора Органу, которая изучала его с легким недоверием и, в тоже время, с обещанием защиты. – Пьем кофе, забираем коробки и едем ко мне изучать, – добавил после паузы Бен. – А как же контейнеры? – поторопился поинтересоваться Хакс. – В них, в основном, оборудование. Не найдем в коробках, пойдем на склад, вдруг АНБ и Минобороны забыли там что-нибудь интересное, но несущественное с их точки зрения. – Согласен. Перед тем как мы уедем, я бы хотел поговорить с агентом Дэмероном, узнать текущую ситуацию по делу. Находясь в просторном кабинете директора ФБР, Хакс чувствовал себя на месте, в своей стихии. Он привык работать именно так, сидя за большим столом перед огромными мониторами, просматривая сводки, отчеты и документы, делая выводы, составляя прогнозы, решая судьбы людей и отдавая приказы. Он уже очень давно не занимался оперативной работой, никуда не выезжал, не общался со свидетелями или подозреваемыми, не гонялся за террористами по подвалам. По-хорошему, он вообще не вел расследования, его заботой были внешняя и внутренняя безопасность страны, дипломатическое и околодипломатическое урегулирование конфликтов, но никак не розыскная деятельность. Однако Хакс согласился на довольно нетипичное для него задание, чтобы доказать свою способность уже сейчас возглавить целое министерство. Он уверился в своем успехе, заручился поддержкой и обещанием должности в самых высоких кругах, заставил принять свою победу как данность. Но... Вначале ему все же необходимо было выполнить ту работу, на которую он подписался. Незаметно проходили минуты, время медленно и неизбежно клонилось к вечеру. На огромном экране одна за другой появлялись новые точки разных цветов, складываясь в цельную трехмерную картину. Хакс довольно быстро сообразил, что от него требовалось, и написал нужный алгоритм, который сортировал по цветам персоналии, события, операционные действия, временные отрезки и по голосовой команде наносил маркеры на карту, помещал в нужный период и мгновенно строил взаимосвязи между разными блоками сущностей, производил кластерный анализ. Карта раскрашивалась различными однородными группами данных внутри групп других данных, наглядно показывая, каким образом они связаны и на каком уровне. Вся лаборатория Соло была завалена коробками, папками и документами, и если Хакс методично двигался от одной коробки к другой, системно раскладывая бумаги, то Бен развел настоящий хаос вокруг себя, раскидывая фотографии и папки. В итоге он просто уселся на пол, отшвырнул в сторону очередную стопку бумажных листов, отпечатанных на машинке, и посмотрел на результат их трудов. – Пора сворачивать лавочку, – устало сказал он. – Мы еще не до конца разобрали коробки, – возразил на это Хакс. – И так ясно. – Важно учесть все переменные. Мы можем упустить одну существенную деталь и тогда все рассыпется, – настаивал он на своем. – Иди сюда, – позвал его Бен. – Садись рядом, покажу. Хакс с подозрением посмотрел на него, но подошел, с легкой брезгливостью оглядел пространство, пол, снял пиджак, аккуратно повесил на спинку стула и медленно опустился рядом. – Банальная начертательная геометрия, не находишь? Просто экстраполируй данные. – Если посмотреть на все с этой точки зрения, – задумчиво произнес он. – То, да, вполне возможно, что ты прав. – Конечно, прав, – с насмешкой в голосе заявил Бен. Он придвинулся к Хаксу вплотную, наклонился, слегка касаясь его волос и показал на экран. – Я уже вижу результат, но тебе нужен эмпирический опыт, так что пиши давай свое уравнение. – Договорились, – отозвался Хакс. Он даже не попытался отодвинуться, наоборот, обернулся, чтобы заглянуть Бену в глаза. – Я пишу уравнение, ты делаешь мне кофе, – вполголоса добавил он, чуть заметно вздохнул и отвернулся. Сидеть рядом, совсем близко друг к другу было приятно, как и тогда, когда они смотрели на далекие звезды и чужие галактики. Мыслей отстраниться не было, хотелось и дальше позволять к себе прикасаться, отпустить тотальный контроль, хоть немного раздвинуть свои глухие стены и дать несмелым, но настойчивым чувствам взять верх над непрошибаемой рациональностью. К сожалению, то, что Бену давалось естественно и легко, само собой, у Хакса вызывало невероятное внутреннее напряжение. Так что мечты остались всего лишь мечтами, а сам он поспешил капитулировать: быстро встал на ноги, отошел к стеклянной доске и взял в руки маркер. Работа прежде всего. Хакс снова увлекся, выводя на прозрачной поверхности числа и функции. На протяжении долгих лет они были всем для него, или почти всем, он чувствовал цифры, находил в них успокоение, гармонию и даже некоторое совсем тихое и скромное счастье, по-настоящему откликался на их зов. Для Хакса они были живыми, мыслящими, и за стройными цепочками формул он ощущал все многообразие мира, видел всю невероятную красоту безграничной вселенной. Его собственный мир в самом деле состоял из чисел. – Агент Хакс? – услышал он немного удивленный высокий женский голос. – Я думала застать здесь Рей, но это даже хорошо, что это именно вы. У дверей лаборатории стояла кудрявая красавица-студентка из первого ряда. Она смущенно-игриво наматывала прядь волос на палец и, чуть согнув ногу в колене, нетерпеливо едва заметно постукивала мыском кроссовка по полу. Одета она была довольно откровенно и, на взгляд Хакса, несуразно. – Добрый день, – помня о хороших манерах, поздоровался он, несмотря на то что уже явно был вечер. Огляделся, но Бена в обозримом пространстве не обнаружил. – Объяснитесь. – Я написала научную работу, посвященную теории поля, и ее даже берется опубликовать сам Физикал Ревью, – начала она. – Но только с отзывом профессора Соло. Я отправила ему статью. Неделю назад. Обычно он всегда очень быстро нам отвечает. Это моя первая работа по теории поля, и я очень переживаю, а журнал требует отзыв до выходных. У них и без меня очередь из лучших ученых страны. Мне просто несказанно повезло, а тут такое… – И, позвольте поинтересоваться, при чем здесь я? – выразил недоумение Хакс. – Но вы же с ним встречаетесь! – как само собой разумеющееся воскликнула девушка и подошла к нему совсем близко. – Попросите его, пожалуйста. Попросите посмотреть мою работу и написать отзыв, мне очень нужно завтра отправить его. Хакс отступил, ему было неприятно и ее присутствие в целом, и рядом с ним, в его личном пространстве, в частности. – Профессор Соло сильно занят в эти дни. Я напомню ему о вашей работе, но обещать ничего не могу. Оспаривать тот факт, что они встречаются он не стал. – Спасибо большое, агент Хакс! – просияла студентка. – Мы все так рады, что у профессора Соло появился кто-то постоянный, да еще такой... классный, – немного смущенно добавила она, быстро развернулась и убежала. Вот, оказывается студенты Бена считали его классным. Об остальном Хакс постарался вообще не думать. Его настолько обескуражили все эти заявления, что он просто завис, стоял, держась одной рукой за прозрачную доску, на которой уже жило своей жизнью его уравнение, и бесцельно глядел в одну точку. – К захвату мира готов! – открывая дверь с ноги, победоносно провозгласил Бен. Он нес в руках подставку с двумя стаканами. – Черный, крепкий, без сахара, – добавил он, подошел и протянул Хаксу стакан. – Все хорошо? Ты выглядишь потерянным. – Я закончил уравнение, должно работать так, как ты хотел. – Он быстро переключился на деловой тон и взял свой кофе. – Я сейчас дополню алгоритм и посмотрим, что получится. Стоило только Хаксу завершить ввод символов, как карта мира развернулась и раскрасилась новыми данными, от которых, словно мелкая паутина, во все уголки потянулись связующие нити. Вслед за нитями проявились новые имена и названия корпораций, подгрузились должности, фотографии, бренды. Глядя на это пестрое полотно, Хакс понял, что имел в виду Бен. Тот искал не столько научные разработки и эксперименты Палпатина с их влиянием на настоящее, сколько его «агентурную сеть». События, которые незримо убирали с дороги одних и возвышали других: странные болезни, скоропостижные смерти, неожиданные результаты выборных голосований, смены режимов, финансовые крахи и стремительные взлеты. Здесь было все. Учитывались даже природные катаклизмы. И началось это очень давно. Первые события датировались подписанием мирного договора с бывшими фашистскими режимами, а самые свежие – текущим днем. Так что недавняя фраза о захвате мира, в таком контексте, оказалась весьма своевременной, хотя Хаксу уже думалось, что все, о чем говорил Бен, имело довольно глубокий смысл, даже если на первый взгляд слова его были шуткой или незначительной ремаркой к происходящему. Хакс приблизил и сильно увеличил карту Великобритании. Древние дома, политические лидеры, главы министерств и ведомств, в этих списках были одни из самых влиятельных людей во всех сферах жизни страны, там было и его непосредственное руководство, но самое главное, в списках было имя его отца. – Природа не различает добро и зло, – сказал Бен, подошел сзади и положил ладонь ему на плечо. – Она признает только баланс и дисбаланс. – Разве ты сам никогда не мечтал об этом? – тихо спросил Хакс, не оборачиваясь. – С твоим интеллектом ты мог бы править миром, всем, целиком. – До сих пор мечтаю, – снисходительно ответил Бен. – Но именно с моим интеллектом это невозможно. Противопоказано. Я знаю, как. До мелочей. И если я начну делать так, как знаю, то стану таким же как Палпатин. Гораздо хуже, на самом деле. – Порой мне кажется, что ты обладаешь безграничным терпением. Мы все для тебя, словно одноклеточные, копошимся в своих оболочках, движемся по заданной траектории, считаем свою крошечную среду обитания огромным миром, не видим ничего дальше собственных внутренностей, при этом мним себя великими, – обреченно сказал Хакс. – Не перегибай, – ответил ему Бен и приобнял за плечи. – Иногда меня все раздражают. Своей тупостью, тут ты прав. Но я так же прекрасно знаю, что любой человек, даже с IQ ниже пятидесяти обладает тем, чем никогда не будет обладать самый совершенный искусственный интеллект, а именно – воображением. – С которым у меня – проблемы? – чуть обернувшись, съязвил Хакс. В этот момент в лабораторию, распахивая двери, влетела Рей. На ней был перепачканный чем-то черным и синим комбинезон, и выглядела она так, словно пожар тушила. – Хьюстон, у нас проблемы! – воскликнула она. И Бен, и Хакс на этой фразе не сговариваясь рассмеялись. От души и чуть ли не до слез, да так, что даже спавший до сих пор Кайло подскочил, и с испуга мгновенно взобрался на самую верхнюю полку металлического стеллажа, прижав уши. – Что я такого сказала? – уже улыбаясь, поинтересовалась Рей. – Эй, – подходя к Бену, добавила она и потрясла его за руку. – Все в порядке, – успокоил он свою аспирантку. – Просто в тему пришлось. В морозилке на правой нижней полке. – Именно! Там не то! Мы с Люком чуть эксперимент полностью не уничтожили. – Главное, что оба живы. Значит на левой. – Как можно путать право и лево? – Пока ты штурман – мне без разницы. Там же подписано 18А и 18К. – Нельзя было написать 18 и 36? У тебя что А, что К – одинаковые! – Простите, – прервал их Хакс. – Что произошло? – Нам нужна была сварка, а мы чуть дыру во вселенной не проделали. Потому что у кого-то проблемы с химией, и мы не можем запомнить всю таблицу по номерам, – с сарказмом пояснила Рей. – На месте аргона стоял криптон. – Хорошо, что не ферроцен, а то бы точно проделали, – усмехнулся на все это Бен. – Так, Кайло на твоей совести, мы – ушли. – Фазма сказала, что ты нам привез пирог от Лиса, – притормозила его Рей. – Серьезно? В холодильнике. – Уже и спросить нельзя, – проворчала она. – Развлекайтесь. И пока Хакс надевал и застегивал пиджак, Рей извлекла свой пирог из холодильника и ,уже откусив кусок и пытаясь его прожевать, добавила, обращаясь к Бену: – Да, все поняла, как скажешь. Вечер выдался безветренным и довольно теплым для конца сентября. В густых сумерках на крыше бизнес-центра были аккуратно расставлены в несколько рядов удобные, отделанные коричневой кожей стулья. Они составляли ровный геометрический овал, от которого лучами расходились к отражающим звук экранам. В центре, на подиуме, располагался струнный оркестр. Сразу после сбора гостей свет медленно погас, чтобы посетители по достоинству смогли оценить цветовое сопровождение праздничной «Музыки на воде» Георга Фридриха Генделя. И в те пару минут, что оставались до первых скрипичных аккордов, в темноте мерцали лишь палочка в руках дирижера и отраженный свет зданий, а вдалеке был еле слышен шум вечернего города. – Знаешь, зачем люди ходят на свидания? – прошептал Бен, наклонившись к самому уху Хакса. – Чтобы получше узнать друг друга. – Ты и так обо мне все знаешь, – чуть слышно отозвался Хакс. – А то, что я хотел бы о тебе узнать, все равно не расскажешь. – Зануда. – Заткнись. Классическая, и особенно струнная музыка, всегда очень нравилась Хаксу. Она благоприятно влияла на мозговые волны, упорядочивала мышление, создавала атмосферу. Ему легко думалось под Генделя, Моцарта, Вивальди, а если нужно было резко переключить внимание, решить особо сложную задачу, на помощь всегда приходили оперы Пуччини, Верди или Россини. Ему невероятно повезло, что, пролистывая афишу и разыскивая место, куда бы он сам хотел сходить, Хакс неожиданно наткнулся на рекламу музыки на крыше. Дальше выбирать и смысла не имело, он тут же купил два билета, логично рассудив, что даже если Бену такой выбор не приглянется, он все равно пойдет, пусть и один. Приятным дополнением стало световое шоу. Хотя Хакса, впрочем, полностью устраивала программа и без цветового оформления. Однако, он всегда воспринимал новое с благодарностью, потому что знал: любое отклонение от привычного паттерна хорошо для стимуляции нейропластичности, смещения фокуса внимания, поиска нестандартных решений. Началась первая сюита и публика завертела головами, чтобы не только услышать, но и увидеть «Музыку на воде». Экраны в таком сравнительно небольшом пространстве создавали интересный эффект сопровождающегося приглушенного эха, когда звуковая волна ударялась о преграду и, отражаясь, затухала в воздухе. Вместе со звуком в темноте загорались и гасли разноцветные искорки, мерцали замысловатые узоры, лазер пронизывал сжиженный газ, создавал эффект невесомости. Хакс видел порядок в происходящем, и ему думалось, что создатель цветового шоу перевел ноты в цифры, соединил в уравнении частоту мерцания с частотой звучания, хотя, вполне вероятно, у него было просто хорошее чувство ритма. Мысль эта мгновенно привела Хакса к решению другой задачи. Он вспомнил уравнение для прохода сквозь стены, которое ему никак не удавалось закончить, и для него все тут же встало на свои места. Он мысленно провел параллель между частотой мерцания и звучания с частотой вибрации. Ответ возник сам собой. «Я знаю», – мысленно обратился он к Бену, без надежды, что тот сможет услышать его. В том, что Бен Соло, действительно, был способен читать чужие мысли, он сильно сомневался. Вероятно, клан Скайуокеров с приближенными и изобрели какой-то способ межродственной телепатии, основанной на чтении мимики, но на других эта редкая отличительная особенность, по мнению Хакса, не распространялась. Зато распространялась способность к моментальным выводам, так что для верности, в порыве нахлынувшего на него озарения, Хакс довольно смело взял Бена за руку и сжал его ладонь в своей. И как не странно, ощутил, почти услышал, ответный отклик благодарности. Одно произведение сменяло другое, очарованные красотой музыки и светящихся узоров слушатели в восхищении молчали, лишь продолжали крутить туда-сюда головами, следуя за переливами цвета. Бен перехватил руку Хакса и больше не отпускал, ласково гладил его ладонь, пальцы, запястье, так нежно, словно боялся спугнуть, разрушить магию их тихой тайны. Сам Хакс сосредоточился на этих смелых и очень приятных для него касаниях, перестал следить за всеми оттенками музыки и вспыхивающего в темноте света. Чувства, которые он испытывал, были для него новыми, волнующими и необычными. И в своем маленьком удовольствии он упустил момент, когда оркестр заиграл первые ноты Сарабанды. Мелодия шла бонусом, финальным аккордом – торжественная, величественная и одновременно с тем невероятно тоскливая, печальная – она всегда вызывала в душе Хакса безысходность, стояла в одном ряду с Реквиемом Моцарта: он слушал эти вещи только тогда, когда желал напомнить себе о том, кто он есть на самом деле, желал сделать себе больно. Захотелось высвободить ладонь и отодвинуться, но Бен переплел их пальцы и ободряюще сжал его руку в своей. И Хакс снова ощутил, даже скорее увидел внутренним зрением, чем осознал, как зарождалась вселенная, как крошечный сгусток энергии в полной темноте мерцал все настойчивее, расширялся, поглощал свет из тьмы, закручивался вихрем и, наконец, взрывался, вспыхивал самым ярким светом, разворачивался в новую жизнь, в миллиарды звезд, в сложнейшую организацию симметрии и материи. Все это было в музыке – торжественной, величественной и печальной. Только теперь печаль не вела к безысходности, она была лишь логичной сменой радости, ее продолжением, стремлением к равновесию. Хакс вспомнил, как в первый же день их взаимодействия, он почувствовал, будто мысли их синхронизировались, были взаимосвязаны, настроены на одну волну. Теперь он знал это абсолютно точно. Каким-то невероятным способом Бен мог проникать в его сознание, объединяться с ним. И он так же знал, что никакие уклончивые, пустые разговоры, чтобы узнать друг друга ближе никогда не могли бы заменить ему подобное объединение на глубинном интуитивном, бессознательном уровне. Стихли последние ноты и медленно, словно разгораясь, включился свет, умолк шквал аплодисментов. Хакс молча сидел, ровно держа спину, и не мог найти в себе силы повернуться и посмотреть на Бена. Их совместный вечер подошел к концу, но расцепить пальцы, попрощаться и уйти не было ни сил, ни желания. – Ужин? – лукаво поинтересовался Бен. – Ты вообще когда-нибудь спишь? – поиздевался Хакс и только тогда повернулся. Включилась защитная реакция. Время было не таким уж поздним, но из глубин прошлого вновь стал подниматься липкий страх оказаться несостоятельным. – Да. Пойдем. Бен отпустил его руку, встал и впервые остановился, подождал. Они поравнялись и вместе спустились на парковку. – Заходила твоя студентка, пока тебя не было, просила рецензию на свою статью. Сказала, что это срочно, – чувствуя дискомфорт от длинной паузы, припомнил свое обещание Хакс. – Кудряшка Кэт? Я написал ей рецензию сразу же. Мог забыть отослать. Он достал телефон, соединился со своей искусственной помощницей в лаборатории, ввел ряд цифр, затем команду «отправить». – Готово. – Куда мы поедем? – поинтересовался Хакс. – Я предпочитаю есть то, что готовлю сам. Тетя Эми и Лис – исключения. Они уселись в машину и пристегнулись. – Впрочем, если ты хочешь покорить Вашингтон своим безупречным видом, то можем заехать в Фиолу. Для меня бесплатно и всегда есть столик. Кормят красиво и изысканно. Звезда Мишлен у них имеется. В твоем вкусе, – сказал Бен и завел двигатель. – Решай. Давние привычки Хакса безусловно диктовали выбрать шикарный столичный ресторан. Он вырос в мире светского лоска, где важна была каждая мелочь, каждый жест и взгляд, где самые важные дела решались за дверьми закрытых клубов, с бокалом хорошего бренди и дорогой сигарой, и где имя с репутацией значили куда больше, чем ум, личные качества, заслуги. Хакс принадлежал к избранным по праву рождения, по праву наследования. Он принадлежал к тому сорту людей, которых сам искренне ненавидел, потому что знал оборотную сторону медали, знал, что скрывалось за фасадами самых влиятельных домов: всю их грязь, подлость, лицемерие. Его самого когда-то по самую макушку окунули в такие помои, от которых он до сих пор не мог отмыться. Так что назло всему, он решил пойти наперекор своим правилам, привычкам, типичному укладу жизни. – Я тоже предпочитаю есть то, что готовишь ты, – ответил Хакс и улыбнулся. – Спасибо за выбор. Пока Бен готовил на ужин пасту с соусом из семги, орегано и базилика, Хакс продолжил чтение его сценария по мотивам Стартрека, который заранее скачал в лаборатории. Безусловно, до этого он по обыкновению быстро написал и отправил два немного разных отчета, в которых указал все детали расследования, однако предусмотрительно умолчал о своей поездке к доктору Скайуокеру, и, уж тем более, об их изысканиях касательно Палпатина. Он не желал раскрывать все свои карты, был предельно осторожным, и его подозрительность в этом непростом деле граничила с паранойей. В своих поисках он ступил на тонкую грань, где каждый неверный или поспешный шаг мог привести к падению в бездонную пропасть. Хакс прекрасно осознавал, что он еще никогда не стоял так близко к реальной угрозе, еще никогда не видел подобную тончайшую взаимосвязь кажущихся различными явлений, переплетение отдаленных случайностей. Еще никогда он не держал судьбу всего мира в своих руках. И тем более, еще никогда он не желал так сильно как сейчас послать всю свою ответственность куда подальше, чтобы провести этот, и не только этот вечер в компании самого невероятного и уже самого дорогого ему человека. – Почти готово! – крикнул с кухни Бен. Хакс дочитал до точки, свернул файл и с легким сожалением отложил в сторону планшет. Бен писал интересно. Порой довольно тяжеловесно, но при этом очень увлекательно. Его история была захватывающей, персонажи живыми, а сюжетные переплетения интригующими. Большое внимание уделялось науке, инженерным технологиям, в которых Хакс нашел пару незначительных, с его точки зрения, ошибок. Но также огромную сюжетную часть составляли межличностные взаимоотношения, внутренние переживания и эмоции героев, человеческая психология в принятии непростых решений. В тексте, действительно, проявлялась та сторона Бена Соло, которая в обычной жизни была скрыта от окружающих. Он от природы был наделен не только могучим, невероятно развитым интеллектом, но и глубокими, сильными чувствами. – Иду, – отозвался Хакс и направился в сторону кухни. – Помощь нужна? – Нет. Спорить Хакс не стал. Он прошел в столовую и увидел довольно аккуратную сервировку на двоих. – Прости, пиво к этому не подходит, вино ты не любишь, так что будем пить шампанское. – Сладкое? – поинтересовался для верности Хакс. – Газировка должна быть сладкой, – ответил ему Бен и усмехнулся. – В точности мое мнение. Мне нужно… – Да, знаю, вымыть руки. За ужином говорили о музыке. Ее красоте и гармонии, о том, что каждый из них в свое время попробовал переложить ноты на язык математики и записать любимые произведения в виде формул. А еще о том, что они вполне могли встретиться раньше, оказалось, Бен приезжал на защиту в Оксфорд, в то же самое время, когда Хакс заканчивал магистратуру. Но мудрая вселенная распорядилась иначе. – А Рей разве не придет? – поинтересовался Хакс, когда они подняли тему учебы. – Да они с Люком полночи будут убирать следы своего испорченного эксперимента, – ответил Бен. – И вспоминать меня не самыми лучшими словами. Имя Люка Скайуокера вместе с именем Рей упоминалось настолько часто, что вызывало недоуменное любопытство. – Почему твоя аспирантка так много времени проводит с инженерами? – все-таки решился спросить Хакс. – А почему нет? Они с дядей отлично ладят, он многому ее научил и продолжает учить. Это ее выбор, и я его уважаю, – как ни в чем ни бывало сказал Бен. – Я почти закончил читать твой эпизод Стартрека. Мне нравится. У тебя очень цельный и объемный мир, красивый стиль. Пожалуй, твой сценарий даже лучше оригинала. Я получил искреннее удовольствие и решил сделать ответный шаг. Я меняюсь. Мне важно твое мнение. Подлинное. Даже если оно будет не слишком лестным. – Ты во многом недооцениваешь себя. В тебе заложен природный талант, ты видишь суть мироздания, понимаешь истинный смысл вещей, гармонию окружающего мира, – вкрадчиво, глядя прямо Хаксу в глаза, произнес Бен. – Бери шампанское, пойдем в гостиную. Наверное, в самом деле, вести дальнейшие беседы было удобней в гостиной. Тем более, на такие интересные темы. Хотя с Беном Соло все темы становились интересными, говорить о пустом тот не умел. Он, как человек одаренный, предъявлял к себе высокие требования, всегда находился в поиске новых знаний, стремился к разгадкам тайн мироздания, и, в отличие от Хакса, считавшего себя довольно незначительным в масштабах вселенной, осознавал себя великим, даже в бесконечности пространства-времени. И его уверенности, его стремлениям можно было только позавидовать. – Пепельница на каминной полке, – сказал Бен, и, не оборачиваясь, прошел прямо к стоявшему в левом дальнем углу роялю. – Здесь хорошая вентиляция, сам делал. Моментальная очистка воздуха, увлажнение и ионизация. Он поставил свой бокал прямо на гладкую, отполированную до блеска поверхность и откинул крышку. – Обожаю этот инструмент. Ручная сборка немецких мастеров, еще до войны. У него невероятный звук, очень мягкий. Бен сел к роялю, аккуратно провел правой рукой по желтоватым клавишам, словно стирая с них незаметную пыль, на секунду прикрыл глаза, а затем взял несколько аккордов левой рукой. Хакс тут же узнал Пассакалию. Любимое, прекрасное произведение Генделя и Хальворсена, то, которое он очень хотел бы услышать сегодня, но оно не входило в состав «Музыки на воде». Это точно не было совпадением. Бен знал наверняка. Но как? Даже если бы тот считывал его реакции, делал мгновенные выводы, он все равно не смог бы угадать. Хакс замер с сигаретой в руках, он стоял и ошарашенно смотрел на Бена Соло, проникновенно игравшего Пассакалию специально для него, по его молчаливому заказу, смотрел на его плавные и в тоже время быстрые движения рук, гордую осанку и задумчивый, сосредоточенный на клавишах взгляд. – Подумай о том, как происходит общение, обмен мыслями, – вполголоса сказал Бен, как только мелодия закончилась. – Одни и те же идеи приходят в голову разным людям, живущим в разных концах света, – он снова коснулся клавиш и на этот раз мотив был незнаком Хаксу. – Мысль может передаваться сквозь пространство на огромное расстояние. И все это благодаря эффекту одновременности и многомерности. – О чем ты говоришь? – О восприятии. – Это нереально, – категорично заявил Хакс. Он отказывался принимать тот факт, что мыслями можно обмениваться на расстоянии. – Реальность тоже зависит от восприятия, – тем не менее мягко ответил Бен и внимательно посмотрел на него. – Скрипки нет, давай в четыре руки. Он подвинулся, освобождая место. И Хакс уступил настойчивому и смешливому взгляду, поставил свой бокал рядом с бокалом Бена, затушил сигарету и уселся на удобный, обшитый бархатом удлиненный табурет, совсем близко. – Не могу сказать, что часто практикуюсь в игре на фортепиано, но думаю, у меня получится, – заранее извиняясь за возможные ошибки, предупредил Хакс. Бен снова начал играть незнакомую мелодию. – Вступай, – потребовал он. – Я нот не знаю. – Тебе не нужны ноты. Это математика, считай. Если бы все было так просто! Хакс попробовал высчитать ритм, составить композицию, но у него плохо получалось. Невозможно сыграть без нот то, что не знаешь и ни разу не слышал. – Очисть сознание, подключи воображение, – сказал Бен. – Давай сначала. Необычное ощущение узнавания само возникло где-то внутри и комфортной прохладой прошлось по спине. Хакс легко прикоснулся к клавишам сначала правой, потом взял несколько аккордов левой рукой, и мелодия дополнилась красотой низких нот, заполнила пробелы, усилила ведущую партию, а иногда и вовсе брала верх, полностью уводя внимание. Он играл, будто вспоминая, не угадывая, с ясным чувством удовлетворенности и душевного подъема. Получалось как-то само собой, просто и неизбежно. Тон звуков менялся, приближаясь к финалу, пока мелодия не оборвалась на взлете. – Все еще считаешь, что это невозможно? – спросил Бен. Он повернулся и почти невесомо прикоснулся ладонью к виску Хакса, затем к волосам, словно убирая выбившуюся из прически прядь, и отстранился. Ласка была нежной и мимолетной. В гостиной воцарилась тишина, лишь старинные часы на каминной полке отбивали свой неизменный ритм. Выяснять, что возможно, а что нет, в этот момент совершенно не было никакого желания, но было другое, отодвигающее на задворки сомнения, страхи, мнимые неудачи. Впервые Хаксу захотелось прикоснуться в ответ, и не просто прикоснуться, а сделать то, что раньше казалось ему неприятным. Он поймал взгляд Бена, медленно в нерешительности поднял руку, дотронулся до его лица, провел пальцами по щеке, чуть заметно вздохнул, призывая на помощь все свое упрямство в достижении поставленных целей, придвинулся ближе и неловко, боясь испортить неповторимый момент, поцеловал. Он совершал свой прыжок веры, надеялся на поддержку и принятие. И Бен ответил. Сначала аккуратно, сдержанно, легко и мягко касаясь его губ так, будто тоже не желал развеять хрупкую магию происходящего, потом обнял, зарылся пальцами в волосы на затылке, крепко прижал к себе и уже настойчиво, но все еще деликатно раскрыл его рот языком и, не давая возможности отстраниться, принялся целовать уверенно и требовательно. Хакс не возражал и не протестовал. Ему нравилось. Даже более того, он испытывал эмоциональный подъем, эйфорию, стремился стать еще ближе, разделить одно на двоих дыхание, растянуть это дикое удовольствие как можно дольше. Он закрыл глаза и просто наслаждался. У него закружилась голова, то ли от недостатка воздуха, то ли от выпитого шампанского вперемешку с адреналином, но прерывать поцелуй он совершенно не стремился, наоборот, он сам не понимая, что делал, крепко вцепился руками в плечи Бена и потянул его на себя. Хакс никогда не думал, что поцелуй может быть настолько невероятным и восхитительным, волнующим, возбуждающим. Никогда ранее он не пробовал никого целовать, считал это занятие отвратительным, ему претила сама идея обмена слюной с посторонним человеком. И вот, он откровенно наслаждался такой нехитрой лаской, выражая в ней свое пока еще несмелое доверие, нестерпимую нежность, неприкрытую жажду внимания, и хотел, чтобы это длилось вечно. – Армитаж. Бен разорвал поцелуй, взял его лицо в ладони, не отпускал. – Посмотри на меня. Хакс, вдыхая драгоценный воздух, приоткрыл глаза и уловил его глубокий, сосредоточенный взгляд, полный откровенного желания и еле сдерживаемой темной страсти. Он снова потянулся, стремясь повторить недавний опыт, но Бен остановил его. Провел большим пальцем по кончикам ресниц, переместил ладонь и очертил контур губ, затем чуть надавил на подбородок, раскрыл его рот и сам поцеловал, коротко и глубоко. Отстраняясь, он немного задержался и снова поцеловал, едва касаясь, почти вскользь. – Микробы не беспокоят? – спросил он шутливо. – Уже общие, – ответил на это Хакс. – Так что нет, не беспокоят. Он все еще сидел, вцепившись в Бена, вытянувшись, как струна и слегка смущенный. – Можно? – вкрадчиво поинтересовался тот и переместил руки Хаксу на талию, забрался под пиджак, погладил спину, поднимаясь вверх по позвонкам к лопаткам и плавно, но настойчиво опускаясь вниз к копчику. – Бен, – прошептал Хакс, отцепился, уткнулся носом ему в плечо и замер, словно изваяние. – Я не знаю. – Хороший ответ. - Мне непросто говорить об этом, – все так же тихо отозвался он, медленно и глубоко вдохнул и выдохнул, его плечи напряглись. – Я не обладаю сексуальной несдержанностью, как многие люди с ОКР. У меня другая зацикленность. Обратная. Я уже предупреждал, что не гожусь для близких отношений. – Хакс плавно отодвинулся, отвел взгляд, а потом и вовсе отвернулся. – Я смирился. – Он сделал паузу, и не дождавшись ответа продолжил. – Но затем взялся за это задание и познакомился со всеми вами, с тобой. Бен обнял его со спины, провел рукой по волосам, чуть растрепал их, наклонился и теперь сам прижался лбом к его плечу. – В нашу первую встречу я неожиданно не почувствовал отторжения, – добавил Хакс. – Когда ты подошел вплотную. Наоборот, я ощутил невероятное притяжение, которого не испытывал ни разу в жизни. И в дальнейшем начал отмечать, что проявлял искреннее возмущение и раздражение, когда кто-то другой пытался завладеть твоим вниманием. – Угу, заметил, – мягко сказал Бен и поцеловал его шею, открытое место между воротничком рубашки и ухом. – Мне нравится, когда ты прикасаешься ко мне, нравится, когда ты рядом, с тобой все по-другому, иначе. Я понимаю, чувствую тебя, словно мы незримо связаны, и я, кажется, начинаю тебе доверять, – сказал Хакс и откинулся назад, расслабляясь. – Я совершил два самых бесшабашных поступка, когда пригласил тебя на свидание и когда... – он умолк, перехватил обнимающую его руку и крепко сжал обеими ладонями. – Пойдем, – решительно заявил Бен, поцеловал его в висок и потянул за собой. – Подожди, – воспротивился Хакс. – Сильнее всего я боюсь разочаровать тебя. Оказаться не таким, не достаточным. – У меня нет ожиданий. Рядом со мной невероятно одаренный, умный, потрясающе красивый человек. Такая удача – большая редкость. Соверши еще один безумный поступок, выйди за придуманные тобой границы. – Но... Это было непросто. Хакс и без того всю жизнь посвятил преодолению: своих врагов, внутренних демонов, самого себя. Он никогда не думал, что можно просто принять реальность такой, как она есть, встать на ступеньку выше, выйти из всех кругов ада. И, несмотря на поддержку, на откровенные слова о его исключительности, он боялся. Более остального – утратить внимание Бена. – Ты хочешь меня? Настолько искренний и прямой вопрос привел Хакса в замешательство. Он осознавал свои желания, потребности, он мог себе в них признаться без купюр. Да, он хотел, почувствовал возбуждение еще в поцелуе, и оно никуда не делось, лишь нарастало с каждой новой лаской. Но говорить об этом открыто он не привык, скорее уж наоборот, свои импульсы он научился скрывать и гасить. – Да, – честно и твердо ответил Хакс, и чувства беспричинного смущения и волнения совершенно исчезли. – Остальное – моя ответственность, – заверил его Бен и вновь потянул к себе. – Могу я взять тебя на руки? – Маньяк-недоучка, – развеселился он, выворачиваясь из тесных объятий. – Нет. Хочу экскурсию по твоему второму этажу. Выбирать, отказываться, настаивать и выдвигать собственные условия с Беном ощущалось правильным и естественным, а его легкое, ребяческое отношение позволило Хаксу в очередной раз испытать облегчение, граничащее с благодарностью. – Какое произведение мы играли? – спросил он, когда они поднимались по каменным ступеням широкой лестницы. – Моя маленькая ночная серенада, – тут же отозвался Бен, словно ожидал вопроса. – Нет, ты ее никогда ранее не слышал. Да, автор, действительно, я. В четыре руки исполнялась впервые. Пробуй, у тебя так тоже должно получаться, и да, музыка далеко не единственное, что можно передавать друг другу. Все. Да, вообще все. Да, именно так мы и общаемся. Никаких дополнительных устройств, кроме мозга, у нас нет. – Ты понимаешь, что сейчас произошло? – с замирающим ужасом сказал Хакс, остановился и прижался к стене, словно пытаясь слиться с ней. Синхронизировать сознания, быть на одной волне, делать мгновенные прогнозы, чувствовать эмоции – все это выглядело объяснимым и вполне приемлемым, имело право на существование, как общая загадочная тайна. Но открыто проникать в чужие мысли, управлять реальностью, обладать возможностью лишать жизни на расстоянии, используя только ресурсы своего мозга – вот, что оказалось по-настоящему чудовищным и зловещим. – Я ответил на все твои вопросы, – совершенно буднично заявил Бен. – Ты очень быстро думаешь, боялся потерять нить. – Ты не имеешь права! – Хорошо. – Ты не имеешь ни малейшего права! – еще сильнее возмутился Хакс. – Это нарушение частной жизни! Никто не должен знать, о чем думают другие, и тем более… Зачем ты это сделал? – Ты стремился узнать меня ближе, – разочарованно отозвался Бен, вздохнул и уселся на лестничную ступеньку. – Впрочем, поступай как знаешь. Десять ступеней вверх или десять вниз. Даже считать не нужно. – Не мог промолчать? Схитрить? – Да иди ты! – возмутился он и вскочил на ноги. Освещение замигало, где-то треснула лампа, и Хаксу показалось, что даже воздух стал горячим, заискрился прямо у него перед глазами. – Это не у меня проблемы с доверием! Хотел знать? – прищурившись, гневно спросил Бен. – Теперь знаешь. Все. До встречи. Или… не важно, – он махнул рукой и принялся подниматься наверх. – Еще и лампы менять, – устало добавил он в пустоту. Рациональность мышления редко покидала Хакса. Разве что иногда, в моменты приступов, и то довольно ненадолго. И чем опаснее или нестандартнее была ситуация, тем быстрее работал его мозг, тем быстрее он делал выводы и принимал взвешенные обоснованные решения. Опасной вся эта ситуация для него не была, вряд ли Бен мог навредить ему намеренно, но она была чересчур нестандартной. И все, о чем он мог думать в этот момент, сводилось к самому тривиальному, неподдельному человеческому сочувствию. Он мгновенно сопоставил все уже известные ему факты и осознал, насколько непростой, по-настоящему невыносимой была жизнь у семейства Скайуокеров-Органа-Соло. Они стали добровольными изгоями, которым всю жизнь приходилось скрываться от мира, закрываться от обычных людей, прикидываться кем-то, кем они не являлись. И насколько невозможным, ничтожно малой была вероятность везения, того, что родители Бена смогли во всем этом безумии найти друг друга и обрести истинное доверие, принятие, любовь. Хакс припомнил слова Маз Канаты о том, что они оба не от мира сего, и что, возможно, именно поэтому у них есть шанс. – Бен! – крикнул он, привлекая его внимание и прошептал сам себе, слово мантру. – Десять ступеней вверх. Не раздумывая более ни секунды, он поднялся на второй этаж и даже не стал пересчитывать эти злосчастные ступеньки, нагоняя того уже на площадке второго этажа. Бен молча кивнул ему в ответ. Затем как-то несмело, словно собираясь с мыслями, указал вперед, призывая пройти к самому краю. – Смотри, – предложил он. Они облокотились о перила и Хакс посмотрел вниз. Его поразило то, что он увидел, настольно необычной, изысканной и в чем-то даже очень личной была та замысловатая графика, вид на которую открывался сверху. Сквозь весь огромный холл первого этажа причудливым узором на полу красовалась заботливо выведенная надпись Solo Galaxy. Ее невозможно было разглядеть под ногами, также как и контурное изображение двух звезд этой замысловатой галактики. Они сияли и переливаясь в отраженном свете, пересекались острыми лучами в наложении друг на друга: одна оранжево-золотая, другая – серебристо-сиреневая. – Полный симбиоз цивилизаций, – прошептал Хакс в восхищении. – Очень красиво. – Все во вселенной должны быть кому-то нужны, – пространно отметил Бен. – Считай это началом экскурсии. Он еще немного постоял, безучастно глядя вниз, оттолкнулся от перил и направился дальше. Хакс буквально ощутил напряжение и, как ему показалось, холод, словно Бен отстранялся от него, принялся выстраивать свою глухую стену отрешенности, с каждым шагом становился все дальше, и не только физически. – Эти две – гостевые для моих друзей, они приезжают иногда. Крайняя в углу – комната Рей, потом еще две гостевые, моя – последняя. Итого шесть. Седьмая дверь – в пристройку над гаражом, там наш зал для тренировок и медитаций. Ванная, душ и все удобства объединены с каждой из комнат. Все. Обсерваторию ты видел, лабораторию – тоже, в моем кабинете нет ничего необычного, кроме, пожалуй, библиотеки. Рей недавно убиралась, но все равно смотри под ноги и по сторонам. Для верности, можно и наверх. – Он произнес это тоном, не выражающим никаких эмоций. Хакс не хотел смотреть. Он словно застрял в одном из своих кошмаров, где был заперт в жутких стенах, между которых обитала живая непроницаемая и зловонная тьма, и как бы сильно он не стремился выкарабкаться наружу, блуждая по бесконечному лабиринту, он лишь сильнее утопал в этой тьме, словно в вязком болоте, пока полностью не терял надежды на избавление, и тогда тяжелые стены начинали двигаться, сдирая кожу, ломая кости, до тех пор, пока не сминали его окончательно. С каждым новым словом ненавистной уже «экскурсии» он по капле лишался того, чего так боялся лишиться. Он снова не прошел какой-то тест, оказался несостоятельным, не годился, он терял внимание Бена. Оставался единственный, отвратительный и болезненный для него вариант. Хакс закрыл глаза, собираясь с мыслями и собирая волю в кулак. Он знал, что это вряд ли поможет, никогда не помогало, но он должен был хотя бы попытаться. Он не понимал, чем снова провинился, но готов был просить о снисхождении. – Прости меня. Хакс тревожно раскрыл глаза. – Армитаж, слышишь, прости меня, – еще раз повторил Бен. Он стоял напротив, совсем близко. – Как видишь, у меня тоже проблемы с доверием, только иного характера. И теперь ты понимаешь, почему я отталкиваю людей. – Да. – Ты боишься меня, – утвердительно сказал он и, не давая перебить, добавил: – Это абсолютно нормальная человеческая реакция. Но я так не могу. Не с тобой. – Бен, – попытался заткнуть его Хакс. – Ты очень многого не знаешь. Это только верхушка айсберга, но даже она пугает тебя. Прости меня, – в третий раз повторил он. – Я думал получится. – В таком случае, возможно, стоит попробовать еще раз? Провести повторный эксперимент, немного изменив начальные условия? Бен недоуменно посмотрел на него. – Я не боюсь тебя, – открыто заявил Хакс. Он, действительно, не боялся. Да, пережил непростые эмоции, заботился о сохранности своих секретов, сильно удивился, испытал беспокойство и неуверенность, но страха не было. А затем пришло понимание. – Я не боюсь тебя. Сказать почему? Не осталось в этом мире ничего хуже того, что я уже пережил. Вероятно, ты знаешь факты, но ты и представить себе не можешь, как это… Договорить он не смог, не успел, потому что Бен неожиданно схватил его в охапку, прижал к себе и грубо, требовательно, нетерпеливо стал целовать, лишая всякой возможности продолжить свои рассуждения. – Я прощаю тебя, – прошептал Хакс и прижался к нему щекой. Он больше не думал о правде и лжи, которые копились между ними, причиняла им обоим равноценную боль. – Все в порядке. У него было очень много вопросов: от банальных – как Бен все это делает, до серьезных – насколько далеко простираются возможности его мозга, каким он видит мир, влияет ли он осознанно на окружающих, отключаемая ли это особенность, насколько сильно отличается его ДНК от ДНК обычного человека, как сказывается это генетическое отклонение на организме в целом и, самое интересное, возможно ли это воспроизвести. Но ни один из них он не стремился задавать. Во-первых, он понимал, что Бен, так или иначе, уже прочитал его мысли и, если бы захотел, то сразу бы и ответил. Во-вторых, потому что этот невозможный, невероятный, особенный человек сейчас находился рядом, так близко, что Хакс чувствовал биение его сердца под своей ладонью и осознавал, что тот шел на громадный риск, раскрывая о себе, своей семье такие серьезные и опасные факты, совершал свой прыжок веры, и тоже надеялся на поддержку и принятие. А в-третьих, можно было сделать вид, что ничего не было, и решиться на настоящее безумие, ведь свидание их пока не закончилось. – Согласен. С последним выводом. – Чудовище! Ты настоящее чудовище, – рассмеялся Хакс. Он стоял, держал руку Бена в своей и улыбался. И желал, чтобы тот понял: он полностью принял его, пусть многого не знал, не представлял сколько там еще скелетов распихано по многочисленным шкафам. Все разрешилось, и никакие разговоры были не нужны. Они смотрели друг на друга, передавая свои эмоции, глубокие переживания, искренние надежды, и тогда Хакс осознал всю притягательность молчаливого общения, ведь самые лучшие слова – это те, которые не нужно было говорить. Бен потянул его за собой, по самой короткой траектории от точки до точки, небрежно толкнул дверь своей огромной комнаты, наполненной только уличным светом сквозь большое панорамное окно, обнял, и Хакс сам прижался к нему всем телом. Комната была интересной, она в полной мере отражала характер хозяина, но разглядывать формулы по стенам, модели вселенной, космических кораблей, реакторы антиматерии и прототипы варп-двигателей в свете ночного города было довольно проблематично и в текущей ситуации непродуктивно. – Хочу расстегнуть все твои семнадцать пуговиц и обе запонки, – сказал Бен, в нетерпении стаскивая с него зажим для галстука и пытаясь развязать узел. – Нужно в душ, – скомкано отозвался Хакс. – Ты чистый, ты самый чистый из всех людей на планете, не зря же я ждал тебя перед концертом целых двадцать минут. – Постой. – Я знаю. – Знать и видеть – разные вещи. Хакс немного отстранился. Как он мог не подумать об этом? О том, что ему придется снять с себя всю одежду, ведь Бен не удовлетворится тем, чем обычно удовлетворялись другие. – Шаг за шагом. Хорошо? Если почувствуешь себя некомфортно, я остановлюсь. Глаза Бена блестели в полумраке каким-то потусторонним светом, лицо казалось совсем бледным, а волосы абсолютно черными. Он выглядел почти нереальным, инфернально привлекательным. – Шаг за шагом, – повторил Хакс, и, чтобы развеять свое наваждение, он прикоснулся к черным волосам, пропустил сквозь пальцы, убрал со лба тяжелую прядь, прикрыл глаза и чуть запрокинул назад голову, принимая очередной поцелуй. – Ты меня с ума сводишь, – едва слышно сказал ему Бен. Он справился, наконец-то, с галстуком и заодно тут же снял с него пиджак, кидая на спинку кресла. Хакс ничего не сказал на такой дерзкий с его точки зрения поступок, он решил сконцентрироваться на главном, отбрасывая все несущественные детали. Ему тоже хотелось обнимать, изучать чужое тело руками и губами, но он боялся все испортить, показаться неумелым, поэтому он охотно принимал ласки, позволял расстегивать пуговицы на жилете и рубашке, отвечал на требовательные поцелуи и чувствовал, как его эрекция становилась болезненно невыносимой, а желание внимания мучительно сладким. Бен крепко обнял его, легко оторвал от пола, посадил на кровать, стянул через голову свою черную толстовку, отбросив куда-то к окну, уселся на пол и медленно снял с него носки и обувь. – У тебя аккуратные и потрясающе красивые ноги, – сказал он. – Длинные и тонкие лодыжки. Мечта древнего охотника. – Спорное достоинство, – смутившись такой похвале, сказал Хакс и облизал пересохшие губы. – Бесспорное достоинство, – запротестовал Бен и погладил его щиколотки. Это оказалось не просто приятным, а восхитительным. – Я обещал расстегнуть все твои пуговицы. Он придвинулся ближе, взял обе руки Хакса в свои и прижался к ним лицом. Поцеловал сначала одну ладонь, затем другую, поочередно расстегнул искусно выполненные запонки и погладил запястья. Хакс замер и закрыл глаза, изо всех сил сдерживал себя, чтобы не отдернуть руки. Он с ужасом ждал момента, когда Бен увидит то, что обычно скрывала от посторонних глаз одежда с длинными рукавами, увидит его слабость и уродство. Но вместо грубости он почувствовал нежные прикосновения заботливых пальцев, которые гладили чувствительную тонкую кожу, шрамы, оставленные жесткой веревкой, тяжелой цепью и битым стеклом. Других следов там не было и быть не могло, Хакс никогда не пытался свести счеты с жизнью, ему вполне хватало тех усилий, которые прикладывал его отец. – Я готов выкопать его, реанимировать и убить еще раз, с особой жестокостью, – сказал Бен, целуя его запястья. – И еще раз. Ужас отпустил, уступая место восторгу. Хакс рвано вздохнул, задержал дыхание и открыл глаза. – Тебе не противно, – утвердительно чуть слышно произнес он и посмотрел на Бена. – Противно думать о тех, кто это сделал, еще противнее было бы смотреть на них, благо твоими стараниями это уже невозможно, – со злостью на первой фразе и восхищением на второй отозвался он. – Я безумно хочу тебя, для начала хотя бы увидеть тебя без всей этой одежды. Вот скажи, зачем тебе еще и майка под рубашкой? – Бен улыбнулся, встал с пола, уперся в край кровати коленом и притянул Хакса к себе, заставляя его немного приподняться. – В любой момент ты можешь меня остановить, – напомнил он уже серьезным тоном и очень ловко, с грацией хищного зверя перевернулся, крепко ухватил свою добычу и сменил позиции так, что теперь сам он сидел на кровати, а Хакс у него на коленях. Тем не менее, Бен не торопился, уверенными прикосновениями изучал его тело под тонким слоем ткани, целовал шею, ключицы, медленно, но верно сводил с ума, заставлял полностью довериться, воспринимать происходящее, как нечто естественное, само собой разумеющееся. И Хакс интуитивно поддался, сбросил с себя груз ответственности, потребности в постоянном контроле окружающего мира, наслаждался моментом, больше не боялся разочаровать. Он чувствовал восторг Бена, его решимость и страсть, отчаянную потребность обладать, но вместе с тем, он чувствовал его нежность и заботу, интерес, искреннюю симпатию, привязанность. Так что оказалось совсем несложным позволить снять с себя и рубашку, и майку, чтобы впервые испытать восхитительные прикосновения к обнаженной коже и вздрагивать не от липкого ужаса, а от неодолимого влечения. – С самого первого дня, – низко, на грани слышимости произнес Бен, взял его ладони в свои и положил себе на плечи. – Я хотел проделать это с самой первой нашей встречи. Он довольно нетерпеливо расстегнул пуговицы на брюках Хакса, погладил бедра, сильнее развел в стороны его ноги и придвинул к себе вплотную, прижимаясь к его груди своей. – Проявил бы настойчивость, – глядя на него сверху вниз, отозвался Хакс. Он не сомневался, что мог уступить, если бы Бен не выгнал его тогда из лаборатории. Но был благодарен за ожидание, за возможность понять, испытать всю силу их взаимного притяжения. И таким естественным в этот момент показалось стремление проявить свои чувства, что Хакс не задумываясь погладил его плечи, шею, зарылся пальцами в волосы, наклонился и уже довольно смело сам поцеловал, прикоснулся языком к верхней губе, без слов умоляя открыть рот и углубить поцелуй. Затем прижался щекой к виску и продолжал обнимать, удовлетворяя свою потребность в новых, необычных тактильных ощущениях. – Я всегда боялся встретить тебя, – нечетко, сбиваясь с дыхания, сказал Хакс. Он мог бы добавить, что боялся лишиться своей привычной жизни, контроля над реальностью, не снискать симпатии, не подойти, что больше всего он боялся презрения и отвращения, но ему не обязательно было произносить это вслух, потому что Бен уже и так знал. Он знал, видел его боль и уродство, его шрамы, ожоги, следы насилия, знал историю их происхождения, знал и не отталкивал, но не жалел. Он восхищался, и Хакс впитывал это восхищение с каждым прикосновением и с каждой лаской, стремясь стать еще ближе, одним целым. – Бен, я хочу тебя, – умоляюще сказал он. Хакс не лукавил, не притворялся, не играл. Прелюдия становилась настолько настойчивой и жаркой, что он буквально терял связь с действительностью. От возбуждения кружилась голова и путались мысли, физическое напряжение затопило сознание, вытесняло здравый смысл. Он понимал, что может быть больно и вначале неприятно, но готов был примириться, рискнуть и, если придется, потерпеть. – Ты не должен терпеть, – отозвался Бен. – Только наслаждаться. И в подтверждении своих слов, провел ладонями по спине, ягодицам, бедрам, уже не изучая, но распаляя и без того неудержимое желание, немного приспустил расстегнутые брюки, одной рукой погладил чувствительную кожу у основания позвоночника, второй сквозь ткань сжал болезненную эрекцию. Хакс запрокинул голову и прикусил губу, чтобы не застонать в голос. Движения рук Бена были очень умелыми, словно он наперед знал, что может понравится ему и как. И это было восхитительно, потому что сам Хакс далеко не всегда представлял, что могло ему нравится, и до этого вечера искренне не понимал, отчего все люди так зациклены на сексе и отношениях, и, уж тем более, никогда не думал, что может испытывать такое острое удовольствие, мощный акт единения от банальных, ритмичных действий. – Я сейчас кончу, – выдохнул Хакс и замотал головой. Он не был в восторге от своей несдержанности и мокрого белья, но не пожелал бы прерваться ни под каким предлогом. И Бен опять удивил его своим мастерством балансировки. Он снова каким-то непостижимым образом перевернулся, опрокинул Хакса на кровать, в одно мгновение стянул с него брюки вместе с бельем и погрузил его член себе в рот, лаская нежную кожу головки языком и губами. Для Хакса это стало последним пределом, он задержал дыхание, выгнулся и на пике желанной эйфории все-таки застонал, вцепившись руками в плечи Бена. Еще какое-то время он обессиленно лежал на кровати, крепко закрыв глаза, не желая возвращаться в реальный мир, и пробовал собрать воедино обрывки мыслей, понять, что с ним произошло, и почему оно было настолько ярким, чувственным и во всех смыслах восхитительным. – Мне прополоскать рот? – шутливо поинтересовался Бен, утыкаясь носом ему в живот. – Мне потом тоже нужно будет рот полоскать? – стараясь не путаться в словах, выдавил из себя Хакс, нашел силы приподнять руку и погладил его по волосам. – Армитаж, ты меня любым устраиваешь. А таким, как сейчас – особенно. О том, как он выглядел, даже думать не хотелось. Глаза открывать, впрочем, тоже. Зато можно было сконцентрироваться на прикосновениях Бена, который аккуратно снял с него брюки, еще раз погладил щиколотки, раздвинул и немного согнул в коленях ноги, целовал внутреннюю поверхность бедер, согревая кожу своим дыханием, заставляя сердце Хакса биться чаще, а внутренности скручиваться в новую спираль желания. Столько внимания он никогда не получал. Хотя кого он обманывал? У него вообще никогда не было ни заботы, ни внимания, ни ласки. Хакс не знал ничего, кроме принуждения и, в некоторых случаях, сомнительного согласия, когда, идя на компромисс с самим собой, он удовлетворял чужое вожделение и обзаводился ценной информацией, обеспечивал себе протекцию и неприкосновенность в самых высоких властных кругах. Он всегда сторонился людей, не испытывал необходимости в сближении даже спустя годы общения, выстроил высоченные непроходимые стены, сочинил бессчетное количество правил, но в тот момент, когда он впервые посмотрел в глаза профессора Соло, стены дали серьезные трещины, правила оказались ненужным хламом, и глубоко запрятанные, казалось бы, навсегда забытые чувства, едва тлеющие внутри крошечным угольком, в считанные дни разгорелись настоящим огнем, сметая предрассудки, переросли в стихийное бедствие, вызвали неодолимую потребность в близких связях, в любви. Врал Хакс всем, но никогда самому себе. Рядом с Беном ему было хорошо, он испытывал притяжение, яркие эмоции, глубокую симпатию, восхищение, хотел полностью владеть его вниманием, нравиться, стремился доверять. В момент их близости Хакс полностью убедился в своих догадках: впервые в жизни он был влюблен и страстно желал, чтобы чувство его было взаимным. – Посмотри на меня, – попросил Бен, и он охотно выполнил просьбу. – Чего ты сейчас хочешь больше: чтобы я принадлежал тебе, или ты мне? Больше всего он хотел ответить: «Да ты издеваешься!», потому что Хаксу выбора никогда не давали, и весь его опыт можно было свести к одной позиции, состоящей из двух разновидностей: встань на колени и открой рот или встань на колени и раздвинь ноги. И то и другое давалось ему непросто, от первого его тошнило, от второго, впрочем, тоже. – Понял, проведем эксперимент, – отреагировал Бен легко и просто. Его беззаботное настроение, мальчишеский задор тут же передались Хаксу, который совершенно не представлял сути эксперимента, но ожидал чего-то нового и интересного. Он сам потянулся к Бену, обвил его шею руками и с удовольствием прижался к его обнаженной коже. Ожидание стало уверенностью, и Хакс легкой лаской коснулся его губ своими, улыбнулся в поцелуе и приоткрыл рот, вновь позволяя тому вести. С самого первого дня, как бы они не отталкивались, затем они сближались еще сильнее. Парадоксально, удивительно и непостижимо, словно кусочки громадного вселенского паззла, сложились идеально и гармонично, образовали уникальную картину внутри бесконечного цикла жизни. Отчасти Хакс осознавал причины, но противостоять влечению не мог, и, да, он готов был принадлежать. Эта мысль его больше не пугала, напротив, будоражила воображение. Но Бен Соло не был бы самим собой, если бы не сделал все по-своему. Он окончательно разделся, крепко обнял Хакса, переплетаясь с ним всеми конечностями, гладил волосы, целовал, словно никак не мог насытится, удовлетвориться тем, что тот был рядом, в его руках, в его власти. И Хакс отвечал, прижимался сильнее, ловил сбившееся дыхание в поцелуях, становился все смелее в выражении своего желания. Ошеломленный стремительностью и силой своих чувств, он не сразу заметил, как они оказались у самого края кровати, а Бен, прижав его своим весом, на ощупь искал что-то в ее основании. – Есть! – победоносно заявил тот, уселся на него верхом и сжал его талию бедрами. Воздух наполнился приятным хвойным ароматом и Хакс тут же почувствовал уверенное, уже знакомое прикосновение внимательных, умелых рук. Его сердце забилось сильнее, и он не сдержал стона удовольствия, когда Бен проскользил пальцами по его промежности, помассировал яички, несколько раз провел ладонью по возбужденному члену, чуть задерживаясь на головке и снова опускаясь к основанию. Он бережно и аккуратно отыскивал определенные точки и нежно нажимал на них, заставляя Хакса выгибаться ему навстречу, запрокидывать голову и издавать совершенно невероятные звуки. Это был восхитительный массаж, разогнавший остатки мыслей и окончательно развеявший всякое стеснение, но и это был еще не предел. Бен наклонился к нему, поцеловал, прижался лбом к его лбу, чуть приподнялся и помогая себе пальцами, плавно опустился на его член. Чувство приятной, горячей, равномерно давящей тесноты было настолько новым для Хакса, что он от неожиданности вскрикнул и замер в священном трепете. – Двигайся, – приказал ему Бен и перевернулся, оказавшись снизу. – Давай же, двигайся. Это оказалось несложным и до одури волнительным. Стоило только начать, и всю неуверенность полностью смыло чистейшей, ничем незамутненной страстью. Инстинкты, заложенные природой в любом живом существе, взяли верх, пробудили древние чувства, вылились в чередование интенсивных и плавных ритмов. И все это время Хакс ощущал поддержку, знакомое ему восхищение, жажду удовлетворения, искреннее наслаждение. Он окончательно отпустил себя, перестал волноваться о темпе, чувствуя, как легко справлялся с ним Бен, сконцентрировался на волнах удовольствия, пронизывающих все его тело. Он испытывал настоящую любовь и подлинную страсть в этот момент, стремление к безраздельному обладанию, полному единению. Хакс задержал дыхание, когда уже знакомые в каждом прикосновении пальцы помассировали его анальное отверстие и преодолевая естественное сопротивление мышц, один за другим погрузились внутрь. Ощущения стали еще ярче, а удовольствие острее. Обратные движения вызывали сладкую дрожь и Хакс совершенно не понимал, что ему нравилось больше: насаживаться на скользкие от смазки пальцы или самому толкаться в теплую тесноту. – Хочу тебя внутри, – решительно заявил он, прижимаясь к Бену всем телом. – Да, я уверен, – тут же ответил он на невысказанный вопрос и удивился. Однако обстоятельства не располагали к дискуссиям, только к действиям. В этот раз не было никаких «встань на колени», Хакс сам перевернулся, сам потянул на себя Бена, сам раздвинул ноги и для большей площади контакта сам закинул ему их на плечи. От предвкушения сердце забилось еще сильнее, стало жарко, возбуждение дошло до предела и, когда Бен погрузил в него головку, а потом и весь член целиком, он не почувствовал ни боли, ни жжения, двинулся навстречу, принимая его до основания, прерывисто выдохнул и кивнул, призывая к движению. Время замерло, в пространстве что-то незримо изменилось, воздух перестал обжигать. Хакс полностью доверился их незримой связи, отпустил себя и задрожал от охватившего его нетерпения, жажды единения, задавал смелый темп, предчувствуя долгожданную разрядку. Он наслаждался, при каждом погружении мотал головой и прикусывал губы, чтобы не стонать так откровенно и бесстыдно. Настоящее блаженство разливалось по его телу каждый раз, когда Бен умело задевал простату, одновременно с этим лаская его возбужденный член рукой. Их обоих охватило дикое удовольствие, которое сметало все наносные, выдуманные человеком ограничения, пробуждало животные инстинкты, отключало осознанность в действиях. И вдруг, в одно движение все прекратилось. Острая, мгновенная радость эйфории затопила сознание, Хакс судорожно дернулся, впиваясь пальцами в спину Бену, вскрикнул и провалился в темноту. Когда он пришел в себя, комнату освещал приглушенный свет ночника, панорамное окно было зашторено, его одежда собрана и разложена на кресле, а сам он заботливо укрыт одеялом. – Держи, – услышал он голос Бена и повернулся. – Спасибо, – чуть слышно отозвался Хакс, принимая у него из рук прикуренную сигарету. Он снова потерял сознание. Это было отвратительно и неприемлемо, тем более, в такой момент. – Я вытер тебя влажным полотенцем, так что теперь ты пахнешь лавандой, – пошутил Бен, придвинулся к нему и поцеловал в висок. – На самом деле, ты удивительно пахнешь. Всегда. Хакс закрыл глаза и вздохнул. Он не был от себя в восторге, особенно сейчас, когда он проявил непростительную слабость. – Армитаж, ты потрясающий, – продолжил Бен, сдвинул одеяло, погладил его плечо, нежно обвел пальцем старый ожог от кислоты, провел ладонью по груди, задевая соски и спустился по ребрам, обнимая за талию. Хакса немного смутила похвала, но своевременная заботливая ласка и проявление важного и нужного в этот момент внимания отогнали неприятные мысли. Он нравился Бену как есть и это вселяло надежду на продолжение их отношений. Ему вновь захотелось прикоснуться в ответ, и он не стал сдерживаться, погладил обнимающую его руку, запустил пальцы в черные, влажные после душа волосы, перебирая пряди, и прижал голову Бена к своей груди. В этот момент он понял, что никогда уже не сможет отпустить этого человека, не сможет ни с кем делить его внимание, не позволит отобрать его у себя. Он готов был убивать за него, более того, он готов был за него умереть. – Ты ведь знаешь о моем задании? – обреченно спросил Хакс. – Угу, – ответил ему Бен, прижимаясь к нему щекой. – И? – Давай спать, – предложил он, приподнялся, вытащил из-под себя одеяло, кое-как натянул его на плечо, вновь придвинулся вплотную, забрал докуренную сигарету, обнял и голосом погасил свет. – Кто из нас в чью ловушку угодил? – никак не мог отпустить тему Хакс. – Никто. – Ты ведь с самого начала все знал, и твои слова про обман, они ведь были не про уравнение, верно? – Да. – Бен, для меня это важно. – Нет. Важно, что ты сейчас здесь, со мной. Остальное – фигня, разберемся. Спи. Хакс закрыл глаза и лежал в уютной темноте, чувствуя приятную тяжесть обнимающей его руки. Он уткнулся в плечо Бена и подумал, что, когда вселенная неизбежно соединяет двух таких разных в своих убеждениях и жизнях людей, может быть, она отвечает на призывы обоих, и он, возможно, не будет отвергнут из-за своего несоответствия, характера, привычек. И что, возможно, у него есть шанс, робкая искра надежды, что его осознанное многолетнее одиночное заключение, наконец, завершилось.