Его Бог

Тусклые лучи солнца проникали сквозь железную решетку и слабо освещали камеру. Гоголь провел всю ночь, тупо уставившись на глубокую трещину в потолке. Интересное занятие. Особенно для того, кто стоит одной ногой в могиле. Может быть он должен был бы провести оставшееся ему время с пользой, проанализировав свою жизнь и выяснив высшую цель своего существования. Но Николай предпочел прожить его так глупо. "Как началась моя жизнь, так и закончится. Никто не вспомнит меня. Одно мое существование—ни больше чем белое пятно на полотне истории. И не нужен я никому. Зачем я гнался? За свободой. Никто не понимал меня, собственная злость пожирала меня изнутри. А может быть они все это время были правы?.. Как знать. В конце концов, прошлое не вернуть... " Тяжелая дверь отворилась. Это означало только одно—время пришло. —Вставай, паршивец, — с губ тюремщика сорвалось привычное приветствие. Видимо, они успели неплохо сдружиться за прошлый вечер. Единственное, что напрягало Николая, так это то, что они с надзирателем как-то слишком похожи. Даже говорят одинаково. А может это и вовсе был один и тот же человек, переодевающийся каждый раз в другую одежду с целью увидеть побольше страданий Гоголя? Его вывели на улицу. В той же одежде, что он и был все это время. Это было традицией, своего рода издевкой, насмешкой над идущими на смертную казнь, чтобы они осознавали жизнь, которую потеряли, пойдя на преступление. Как бы странно не звучало, но это работало. По крайней мере, на всех казнях, на которых ему довелось присутствовать, осужденные плакали в сожалении о содеянном. Но это не для него. На самом деле, ему не о чем жалеть. Жизнь свою он потерял, когда только появился на этот свет. Гоголь не уверен, сделался ли бы он другим, если бы рос в лучших условиях. Он сам убил свою жизнь и ни о чем не жалел. Народ встретил заключенного радостными, даже восторженными криками. Ничего удивительного. Николай уже давно понял, что люди не любят не таких, как они. Тех, кто не подчиняется их правилам. Они и рады, только бы стереть с лица земли таких чужеродных существ и втоптать их в грязь, показав, кто главный и с чьим мнением считаются. Вот они уже приближаются к главной площади. "Там и до эшафота недалеко"—подумал Гоголь. Совсем скоро. Еще чуть-чуть осталось. И все. Толпа, собравшаяся на площади, шумит в ожидании зрелища. Ничто их не остановит. Что ж, скоро они добьются своего. Какой крик поднимется? Он уж будет куда сильнее нынешнего. При мысли об этом, Гоголь усмехнулся в предвкушении всеобщей радости, понимая, что уже никогда не увидит этого. Деревянная ступенька. Еще одна. Лестница кажется бесконечной. Серая грязная верёвка. Завязанная петля. Деревянная крышка. Спускной механизм, благодаря которому она открывается. Шаг. Еще один шаг. Последний. Человек в темной одежде, накидывающий на Николая веревку. Конец. Еще одно мгновение и... В толпе появляется знакомое лицо. "Достоевский?.. Неужели он... пришел спасти меня?.. Или хотя бы посмотреть на мою гибель?"-последняя надежда вспыхнула в Николае. Но нет. С последней их встречи взгляд Федора стал пронзительно - холодным. Николай посмотрел в его глаза:они душили не хуже, чем накинутая веревка. На глазах наворачивались слезы. В горле стоял неприятный ком—равнодушие Бога убивало его. —Или, или! лама савахфани? —срывая голос, из последних сил прокричал Гоголь, пытаясь обратить на себя взгляд Достоевского. Спусковой механизм сработал.