Засунуть все свои важные мнения подальше. Затолкать так глубоко, чтобы они света белого больше не увидели…
Эймонд изо всех сил сжимает зубы, чтобы от отчаяния не удариться лбом о холодное окно, в которое он невидящим взглядом просмотрел всю поездку, но высокие кованные ворота только приближаются, навевая непрошенные мысли о кладбище. Надежд, амбиций, здравого рассудка.
— Хорошего дня, дорогой, — ободряюще говорит мама, когда машина замирает у школьных ворот, и его сердце окончательно падает вниз от безысходного ужаса. — Уверена, тебе там понравится.
Она не звучит как женщина, отправляющая собственное дитя на верную гибель. Умело притворяется, как следовало бы уметь той, кто вырастил четверых детей, или действительно в него верит? Эймонд прочищает горло, прежде чем сгрести свою сумку и открыть дверь:
— Тебе тоже… Не заезжай за мной после уроков, сам доберусь.
Он проходит во внушительное здание со страниц старых архивных газет, смешавшись с разновозрастной толпой учеников, и смотрит только себе под ноги, а не на историческую архитектуру в обрамлении цветущих красным столетних кленов, чтобы не затошнило. И чтобы не запнуться о какого-нибудь слишком шустрого первоклассника, пока пробирается к кабинету завуча.
Прежде чем постучать в дверь и услышать звонкое «Войдите!», Эймонд поправляет рубашку и приглаживает волосы. Пытается даже натянуть приветливое лицо, глянув в висящее в приемной зеркало, но быстро бросает это дело, когда к своему столу возвращается отлучавшийся куда-то секретарь.
— Мисс Бисбери? — спрашивает Эймонд самым вежливым своим тоном. И не догадаешься, как же сильно ему хочется сбежать отсюда прямо через приглашающе открытое позади сидящей за столом женщины окно. — Меня прислали к вам на практику, профессор Хайтауэр должен был позвонить…
Она несколько секунд смотрит на него поверх тяжелых роговых очков, прежде чем ее розовый от помады рот растягивает ужасно радостная улыбка:
— Мистер Хайтауэр? Ну конечно, профессор лично очень просил вас принять! И как я могу ему отказать? Он ведь ваш дедушка, не так ли? О, мы с ним знакомы так давно, страшно и подумать, — она переходит на заговорщицкий шепот, выходя из-за стола, чтобы подать ему руку, — вместе учились еще в магистратуре Олдтаунского Университета! И вот он уже сам его ректор, подумать только, и вы такой взрослый юноша…
Эймонд кивает рассказам о том, каким знатным танцором дед был в его годы, скривив губы в вежливой улыбке, и смотрит только на брошку-пчелу на отвороте ее бархатного пиджака. Седьмое пекло, как же его угораздило…
Да легко его угораздило, даже задорно. Всего-то рука, которая поднялась вверх прямо посреди дедовской лекции раньше, чем Эймонд успел подумать и остановить себя:
— Прошу прощения, профессор, — начал он под вопросительным взглядом отвернувшегося от доски деда, — вы сказали, что королева Рейнис умерла вместе со своим драконом, но ведь доподлинно это не известно. Некоторые склонны полагать, что она пережила падение, а умерла только под пытками захвативших ее дорнийцев.
— В самом деле? — переспросил дед обманчиво заинтересованно. — Где же вам довелось прочесть о таком, молодой человек?
— Об этом писал мейстер Гилдейн, профессор, — подал голос кто-то посмелей из группы, уже откопавший нужное в телефоне, — тело королевы Рейнис так и не нашли, поэтому невозможно сказать наверняка.
— Ну что ж, — дед пожал плечами, постукивая пальцами по своему столу. — Педагогика — это путь вечного обучения и для самого учителя, не правда ли? Славно, что вы настолько заинтересованы в моем предмете, что даже меня можете научить чему-то… мистер Хайтауэр.
Эймонд даже из вежливости тогда не улыбнулся, потому что за мимолетным бризом академического удовлетворения последовал мгновенный порыв ледяного осознания — ему пиздец.
Педагогическая практика в дружественном университете, казалось, была у него в кармане — даже не потому, что он был внуком декана, а потому, что он еще со школьной скамьи был призером олимпиад по истории и обществоведению, а в университете имел безупречно высокий средний балл. Он уже рисовал у себя в голове, как он будет смотреться позади профессорской кафедры, как интересно и остроумно будет читать студентам бакалавриата лишь на пару лет младше себя лекцию о дорнийских войнах, пока те будут слушать его с открытыми ртами, как к нему будут подходить с вопросами и благодарностями после… Эймонд уже считал все это своим и не беспокоился на этот счет.
А зря.
Две секунды триумфа и пара одобрительных взглядов особенно не любивших его деда одногруппников стоили ему всего. Его грандиозные самолюбовательные планы посыпались карточным домиком. Ни в какой университет он на практику не попал, даже в самый задрипанный — дед лично приписал его к школе… к школе со спортивным уклоном.
— … он уже тогда так элегантно одевался! Всегда носил пальто — такие, чтобы в каждый карман помещалось по бутылке тирошийского бренди, когда на танцы нельзя было приносить алкоголь, — мисс Бисбери заливисто хихикает воспоминаниям, прежде чем бросить взгляд на часы и спохватиться наконец: — Что ж, буду рада видеть вас у нас весь этот месяц. И передавайте мои наилучшие пожелания дедушке, когда его увидите! Вашим наставником будет мистер Стронг, учитель истории. Он как раз в это время бывает в учительской, я вас провожу…
Она быстро цокает каблуками к двери, обдавая его запахом цветочно-сладких духов, и Эймонд чувствует все сильнее накатывающую изнутри тошноту. Месяц.
Месяц. Ме-сяц…
Носящиеся по коридору школьники быстро останавливаются, заслышав бойкие шаги директрисы, и Эймонд потерянно плетется за ней мимо ряда одинаковых дверей с позолоченными номерами. Теперь, когда он видит учеников вблизи, на смену отчаянию начинает медленно подступать страх. И что ему с ними делать? Ему не приходилось иметь дел с детьми с тех самых пор, как он сам еще считался одним из них и учился в школе — да и едва ли он даже тогда находил общий язык с ровесниками. А теперь что, стоять перед целым классом неуправляемых чудовищ? Пытаться вдолбить в их головы знания о минувших эпохах, пока они только и ждут, чтобы его засмеять?..
— Мисс Бисбери! — взволнованно окликает одна из учениц уже у самой двери. Похоже, самая смелая из собравшихся поодаль девочек в спортивной форме. — Автобуса до сих пор нет, мы же так опоздаем на соревнования!
— Это еще как понимать? — та всплескивает руками от возмущения. — Не волнуйся, дорогая, сейчас все уладим. Мистер Хайтауэр, прошу прощения…
Она говорит еще что-то, уносясь прочь, но Эймонд уже не слышит, оставленный прямо перед дверью учительской. Мало ему было остального, теперь еще и это — как ребенок на взрослом празднике. Он мнется секунду, прежде чем соображает, как глупо, наверное, смотрится для ошивающихся в коридоре учеников, и тут же дергает дверь на себя, не стучась.
Помещение удивительно просторное, с большими окнами, сейчас почти полностью укрытыми красным цветом кленов снаружи. С улицы горьковато-сладко тянет осенью, а в самой учительской витает аромат кофе — там на огромном диване вокруг стола и собралась стайка разномастных и что-то задорно обсуждающих учителей. Первым его замечает оказавшийся прямо возле двери старик — едва дотягивающий ему до плеча и, похоже, уже лет на двадцать припозднившийся с выходом на пенсию:
— И где ваша форма, юноша, позвольте узнать?
Эймонд несколько секунд смотрит на него, оторопело моргая, прежде чем выдавить:
— Я не ученик, я ищу мистера Стронга.
— Мистер Стронг! — тут же окликает тот удивительно зычным для его возраста и комплекции голосом. — Тут к вам.
Этот мистер Стронг меньше всего похож на то, как Эймонду представлялся учитель истории — пускай даже в спортивной школе. Высокий, широкоплечий, с темной шапкой кудрей и как будто бы даже чуть моложе самого Эймонда. Он поворачивается к нему уж слишком добродушным лицом с большими серыми глазами и тут же растерянно улыбается, осмотрев с головы до ног:
— Ко мне? И чем я могу вам помочь?
Эймонду больше всего хочется плюнуть на все это и просто уйти. И что дед ему сделает, не отчислит же в самом деле — уж хотя бы чтобы не поползло слухов об отчислении внука Отто Хайтауэра.
Мысленно он уже разворачивается и хлопает дверью учительской, но в действительности только прочищает пересохшее горло и давит:
— На практику. Я из Олдтаунского Университета, исторический факультет.
Трижды проклятый мистер Стронг рассматривает его еще раз, давя свою совершенно неуместную улыбочку.
— И какое направление изучаете? — любопытствует он, чуть склонив голову набок.
Эймонду приходится поднимать на него взгляд — совсем немного, но сейчас это невыносимо бесит. Это допрос? Ему какое дело? Все равно в этой школе плевать все хотели на историю, у них и историк-то хорошо если года четыре назад сам школу закончил. Что он может знать и чему у него учиться самому Эймонду?
— История Вестероса от Завоевания до современности, — отвечает он коротко, скрипнув зубами.
Не нравится ему этот взгляд на нем. Не нравится, что все зачем-то оставили их одних, сбившись со своими сплетнями и кофе в противоположном углу учительской и только изредка бросая на них любопытные взгляды. Ему вообще
все здесь не нравится.
— С радостью бы послушал как-нибудь, — он протягивает Эймонду руку. — Меня, кстати, Люк зовут.
— Эймонд, — бурчит он в ответ, вынужденный пожать чужую лапищу. — Хайтауэр.
— Я думаю, мистер Хайтауэр, вам нужно к другому мистеру Стронгу, — он усмехается, с трудом уже сдерживая веселье, и Эймонд начинает медленно закипать. — Я учитель физкультуры, а не истории, — он носком ботинка тычет спортивную сумку, возле которой Эймонд его и застал, и оборачивается к пестрой компании учителей за дальним столом: — Мистер Стронг! Это к вам прислали практиканта?
— Мой дядя, — заговорщицки шепчет он уже Эймонду, прежде чем подхватить сумку с пола. — Пора на урок бежать, приятно было познакомиться. Надеюсь, тебе у нас понравится.
— Мистер Хайтауэр?
Эймонд отворачивается от двери, за которой скрылся этот шутник, так резко, что подошедший к нему мужчина невольно отшатывается. Он уже куда больше похож на привычных взгляду Эймонда по университету историков — не то худощавой фигурой под коричневым костюмом и отпущенными до плеч волосами, не то налетом некой одной ему известной безумной идеи во взгляде — и даже трость, на которую он опирается, подволакивая одну ногу, увенчана сложной металлической фигуркой.
— Эймонд Хайтауэр, — он прочищает горло, все еще пристыженный тем, как глупо повелся на шутки его бестолкового племянника и не разгадал того сразу, — из Олдтаунского университета.
— Ларис Стронг, тоже когда-то учился в Олдтауне. Мне показалось по разговору с мисс Бисбери, что профессор Отто Хайтауэр — ваш дедушка?
Эта пытка не закончится никогда, с этим пора смириться. Единственный его выход из тени — совершить такое открытие, которое превзошло бы все дедовские академические регалии. Найти никому прежде не известный, но идеально сохранившийся замок, целиком ушедший под землю, не меньше. Ну или же подстроить с дедом несчастный случай, чтобы всем им в наследство досталось по одной из его раритетных машин — это еще со школы было любимой идеей Эйгона.
— Все верно.
Мимо них, одарив любопытными взглядами и запахом сладких духов, проходит парочка спешащих на свои уроки молодых учительниц.
— Знаком с его исследованиями, хоть и не имел чести быть его студентом — на их основании даже школьные учебники пишут, как иначе, — мистер Стронг, в отличие от них, никуда не торопится. — Радостно видеть, что он вдохновил вас своим примером.
Он будто душу вытравить пытается — Эймонд еще плотнее сжимает губы. Дед это с ним нарочно сделал, мог ведь послать в какую угодно другую школу, а не ту, где его знает каждый встречный. Надо ему, чтобы каждая собака здесь считала своим долгом напомнить о величии его фигуры, которую его жалкий потомок имел наглость ловить на ошибках.
— У меня нет первого урока, — между тем продолжает мистер Стронг, — хотите пока посмотреть кабинет? Телефоны у нас под запретом для всех — политика школы. Можете оставить свой в учительском сейфе.
Он ловко управляется со своей тростью. Эймонду даже почти не нужно следить за собственным шагом, пока по опустевшим на время уроков коридорам они пробираются еще дальше в пучину школьного лабиринта. Может, часть учителей здесь так и осталась — попала еще практикантами и не смогла выбраться, проклятая на вечное прозябание в этих стенах?
Кабинет и правда выглядит сносно… особенно, когда в нем нет учеников. Огромная карта на стене, несколько стеллажей с книгами, и даже работающий проектор на потолке. С ночи здесь еще стоит уютный запах вымытого пола и пыли на книгах, не вытесненный резкой духотой подросткового пота.
Эймонд осторожно вытягивает одну книгу с полки, нарочно пропустив пару корешков с собственной фамилией на них, и обнаруживает перед собой совершенно удивительную обложку: рыцарь в полном латном облачении на фоне замка и яростно ревущего дракона… а заодно и со вскинутым на плечо ружьем. «Рыцарь из будущего» гласят яркие желтые буквы под стыдливо куда менее заметным именем автора. Следующая книга и того лучше: аннотация обещает ему историю попаданца в самого Эйгона Первого…
— Вам, я полагаю, подойдут ученики постарше, — голос мистера Стронга уводит его от этой странной полки. — Как насчет одиннадцатого класса?
Отвратительно, по правде сказать, но чуть лучше, чем могло бы быть. В восьмом классе его дразнили за все, включая веснушки и цвет волос — мама в последний момент застукала его в ванной со своей же размешанной уже краской, которой он надеялся избавиться хоть от одной проблемы. Ну а к одиннадцатому всем, наконец, стало на него плевать.
— Можете посмотреть сперва, конечно же, а потом уже решить, — добавляет мистер Стронг утешающе. — Сразу учить их вам не придется.
На время уроков Эймонду достается парта в самом конце класса — удивительное место, где ему бывать никогда прежде не доводилось. Он с трудом видит написанные на доске даты, а слышит и того хуже, зато расшифровывает пару имен и похабных надписей, выцарапанных на столешнице, и, что еще хуже, сам становится объектом любопытных детских взглядов. Младше ли, старше — им всем намного больше охота посмотреть на его позор, чем следить за уроком, и уже к третьему у Эймонда скулы начинают неметь от усилий, с какими он держит невозмутимое лицо.
На четвертом уроке мистер Стронг показывает десятому классу фильм и, к огромному удивлению Эймонда, он не может узнать ни снявшую его студию, ни имена хоть кого-то из причастных ученых в титрах. То, что начинается с хорошо известных всякому образованному человеку обстоятельств коронации короля Джейхейриса, переходит к побегу принцессы Эйреи верхом на Балерионе и рассказывает о том, что могло происходить с ней в долгое отсутствие. Эймонду раньше казалось, он знает все существующие версии, но увиденное оставляет его лишь глупо и потерянно хлопать глазами. Подземные лаборатории уцелевших валирийцев? Мутанты полулюди-полудраконы, державшие принцессу в заточении, пока она не нашла способ сбежать? Ожившая от змей, червей и прочих тварей после разрушения империи земля Валирии?.. Под конец ему всерьез начинает казаться, что он сходит с ума, а вот мистер Стронг только откладывает в сторону одну из прихваченных с полки книжек, которую почитывал у себя за столом все это время, и завершает урок в будто бы куда более добром расположении духа, чем все предыдущие.
Свой первый школьный день Эймонд заканчивает, вылетая из школы в незастегнутом пальто так быстро, как будто случайно ступил на порог действующего лепрозория.
… а потом, беззвучно ругаясь себе под нос, он возвращается за забытым в учительском сейфе телефоном.
***
Весь вечер перед вызывающим у него лишь содрогание днем Эймонд проводит за листанием удивительно скудного учебника и составлением плана своих собственных уроков. Он переделывает их трижды, больше всего времени проведя над помечанием и мысленным репетированием фраз вроде «Занимайте свои места и откройте учебники на странице…» с нужной интонацией. Пытается даже сочинить пару остроумных колкостей по темам уроков, но быстро бросает эту затею.
Дверь в его комнату нагло распахивается, когда он в очередной раз перечитывает написанное, и совершенно очевидно, кто именно стоит на пороге, еще до того, как раздается резкое:
— Эймонд! Я, кажется, зарядку проебал у Ам… Ане… Я одолжу твою?
Не дожидаясь ответа, Эйгон подходит к его столу, и Эймонд толкает в его сторону свою аккуратно свернутую зарядку для телефона, чтобы тот и не думал сам прикасаться к его безупречному порядку:
— Я проверю, в каком состоянии ты ее вернешь.
— А это что?
Эйгон перегибается через его плечо, чтобы получше рассмотреть экран, и Эймонд ждет пару секунд, позволяя брату увидеть и восхититься идеально составленной и заполненной таблицей, прежде чем локтем ткнуть ему под ребра.
— Сам не видишь? План уроков.
— Пиздец, — он перекатывает жвачку по рту. — Ты че, правда будешь учить детей? Дед не просто пугал?
— Одиннадцатый класс спортивной школы. Шестнадцать мальчиков, пять девочек. Вот учебник, хочешь прочесть? Вряд ли ты раньше это делал.
— Пиздец, — повторяет Эйгон уже веселее, для закрепления. — Вот это ты его разозлил. Они же тебя сожрут всей своей стаей.
«Разозлил» — слабое слово. Еще в первый день Эймонд всю дорогу домой — когда не ехал в метро — безуспешно пытался дозвониться до деда. Он готов был унижаться. В конце концов, попросить прощения за свою дерзость было бы позором только между ними двумя, а вот четыре недели среди агрессивных пубертатных пираний навсегда разделят его жизнь на «до» и «после». Дед трубку так и не взял, и на следующий день Эймонд попытал удачи с номером его кабинета — ответил новый дедовский секретарь, вечно пытавшийся завязать с самим Эймондом какие-то неловкие и бессмысленные разговоры о планах на выходные и предстоящих выставках. Оказалось, что еще в воскресенье профессор Хайтауэр собрал вещи и спешно улетел куда-то на Север проверять практику студентов-археологов в места с плохой связью. На месяц. С тем же успехом можно было и прямо сказать, что дед отключил телефон и укатил кататься на лыжах в горы за счет университета.
— Еще три недели и всего шесть моих уроков, — нервными пальцами Эймонд раскручивает стержень ручки. — И я забуду все это навсегда…
— Купить тебе мороженое на последний день в преисподней? — спрашивает вдруг Эйгон без обычных идиотски-издевательских ноток в голосе. — Или ты уже достаточно вырос, чтобы вытащить тебя в бар?
«Бар» сейчас звучит даже не отвратительно. Еще лучше звучит заверение, что рано или поздно все это для него закончится.
***
Одиннадцатый класс оказывается классом младшего мистера Стронга — это Эймонд выясняет из случайно услышанного перед уроком разговора сбившейся вместе кучки учеников. И если бы только это… Ему приходится выслушивать и восторги о том, как же «круто мистер Стронг закинул тот мяч в корзину с середины поля» на прошлой тренировке и еще — как учил кого-то крутить мяч на пальце. Выскочка и позер. Наверняка не сложно быть любимчиком детей, если только и даешь им что развлечения, другое дело — заставить их сидеть на месте и втолковать в их ветреные головы настоящую науку.
Эймонд три раза успевает перечитать свой конспект, прежде чем начать урок.
Он так не нервничал со своей первой конференции, когда дед в последний момент ухитрился засунуть его на место перепившего накануне и ночь проведшего под арестом за погром в баре приглашенного спикера. И голос постыдно трескается с непривычки тоже как тогда.
Эймонд думает, что это конец и что на этом с любопытством рассматривающие его дети его и загрызут. Обходится без этого. И вообще выходит все даже… сносно, потому что никто его не перебивает. Но и не слушает, разумеется, тоже.
Эймонд ждет провокаций от мальчишек, но настоящим его кошмаром оказываются малочисленные девочки. Их обманчивое внимание беспокоит его куда сильнее откровенного мальчишеского безразличия: он то и дело ловит их улыбки и странные перегрядки, чувствует взгляды на себе, когда сам не смотрит на класс, и тут же замечает тех же девочек отворачивающимися и хихикающими.
Над ним. Одна все крутит прядь распущенных волос, и Эймонд нарочно ускоряет шаг, проходя мимо ее парты, и даже в прилежно раскрытую тетрадь с конспектом не заглядывает. Она же снова давится хихиканьем, оглядываясь на соседку, стоит ему сделать лишь шаг прочь.
Стрелка часов подходит к заветной цифре и натянутый канат нервов внутри чуть слабнет. Последний рывок — и они все схватят свои вещи и уберутся отсюда, а сам Эймонд наконец выдохнет. Возможно, оставшись в одиночестве пару раз стукнет кулаком об стену при мысли, что это только начало.
— У вас остались какие-нибудь вопросы? — спрашивает он у окончательно расползшихся по партам со скуки учеников.
Пара голов отрицательно качаются, но большая часть уже даже не пытается посмотреть на него. И хвала богам.
— У меня есть вопрос, мистер Хайтауэр, — будто к собственному приговору Эймонд поворачивается к ученику. Джоффри. Он уже даже имя его запомнил по отсиженным урокам мистера Стронга… — У вас есть кто-нибудь? Ну типа, девушка? Парень?
— Джоффри, — с тихой угрозой осаждает с задней парты отвлекшийся от своей книги мистер Стронг.
— Все хотят знать, — мальчишка только отмахивается, — мы не нашли ваши соцсети, только списки победителей олимпиад. У вас их что, вообще нет? Это странно, вы же еще не старый. Даже мой дед выкладывает фотки с рыбалки, чтобы похвастаться перед друзьями…
— Джоффри! — повторяет мистер Стронг уже громче.
Это едва ли помогает, в отличие от яростно завопившего вдруг звонка с урока. Джоффри мигом смахивает вещи в рюкзак и проталкивается прочь из класса, потеряв всякий интерес к своей провокации. Эймонд так и остается стоять у доски столбом.
— Не обращайте на него внимания, — мистер Стронг с грохотом опускает свой блокнот на учительский стол. — Он слишком много о себе думает и много позволяет, прямо как… Кхм… Капитан баскетбольной команды, чего еще от него ждать? Что до сегодняшнего урока…
***
Эймонд в последний раз выглядывает из-за угла школы, убеждаясь, что детям на стадионе неподалеку нет до него никакого дела, и с облегчением щелкает зажигалкой. Первая затяжка благостно бьет ему прямо в гудящую голову…
— Мистер Хайтауэр!
Он подскакивает, от неожиданности проглатывает остатки дыма и заходится в выбивающем слезы кашле, пытаясь прикрыться от двух вцепившихся в него пар глаз. Двое одиннадцатиклассников, которым он только что безуспешно пытался втолковать особенности дорнийской культуры и произраставшие из них на протяжение всей истории конфликты, теперь куда более внимательно глядят на то, как он прячет дымящуюся сигарету за спиной.
— Мы с вами, — объявляет один, вдруг вытаскивая из кармана собственную пачку.
Ставшие уже привычными паника и тошнота медленно подкрадываются и вновь хватают за горло. Что ему вообще делать с подобным? Читать нотации о вреде курения, пока у самого еще и половина сигареты не догорела в руке? А если его застанут с ними вот так и решат, что это и вовсе он им дал из своих?
Эймонд желает, чтобы дед в своей поездке на Север влетел на лыжах в какой-нибудь сугроб, и познал хотя бы половину этих же унижений, пока его будут оттуда вытягивать за ноги…
— Эй, вы!
Эймонд вздрагивает заодно с ними и холодеет, будто застуканный на месте преступления. Ну вот и все, плакала его репутация, плакало профессорское будущее, все мировые конференции, публикации, признание…
— Я вам говорила, чтобы больше я вас на своем месте не видела. Ну-ка, брысь отсюда!
Мальчишки будто шелковые бросаются врассыпную, попрятав так и не прикуренные сигареты обратно в пачки, а Эймонд остается стоять как полный болван, рассудив, что побежать теперь будет еще постыднее. Что бы там ни было, он примет всю полагающуюся кару с достоинством.
— Тоже мне, — маленькая черноволосая женщина фыркает, встав в не просматриваемом со стадиона месте рядом с ним, и несколько раз затягивается электронной сигаретой, поднимая в воздух клубы яблочного пара.
Неловкое молчание, в котором Эймонд пристыженно смотрит на нее от белых кроссовок под широкими строгими брюками до коротких зачесанных назад волос, все затягивается, пока она наконец не поворачивается к нему с понимающим:
— Практикант?
— Да, — он прочищает горло.
Кажется, в этот раз все же пронесло.
— Ты их боишься, а они тебя — нет, — говорит она вдруг, щелчком языка выпустив дым колечком. — Ты что, сам в школе не учился? Они же чувствуют страх, как собаки.
Он в школе с учителями общался больше, чем с одноклассниками, а на обед ходил с Хелейной, пока она не выпустилась, и Дейроном.
— А вы?..
— Мисс Риверс, — она перекладывает сигарету в другую руку, чтобы с неожиданной силой встряхнуть ему ладонь, — химия. Сходи вон послушай, как их на тренировках муштруют и к чему они привыкли. Они тебя с потрохами сожрут и весь класс перевернут, если будешь с ними сюсюкать. Кнута давать побольше, пряник — иногда и только за дело.
Эймонд глубоко затягивается. Одной сигареты тут точно будет мало…
Мисс Риверс тянет руку, как будто хочет поправить волосы, но только взмахивает ею в воздухе и раздраженно цокает языком:
— Говорю же, как собаки. Одно послабление и про правила безопасности при работе с горелками на уроке уже никто не помнит.
Она достает салфетку и обтирает красную помаду с сигареты, прежде чем бросить ее в карман строгого пиджака.
— Ладно, бывай, практикант.
— Эймонд, — все же бормочет он запоздало.
«Мистер Хайтауэр» сейчас уж совсем на язык не ложится.
Когда он вновь поднимается в учительскую, чтобы забрать телефон и вещи, там обнаруживается только младший мистер Стронг. Эймонд его узнает даже со спины — особенно со спины, памятуя об их первой встрече — и нарочно закрывает дверь погромче, чтобы не пришлось заговаривать первым, раз уж разговор, по всей видимости, будет неизбежен.
— Привет, — Люк оглядывается и улыбается зачем-то так, что скулы сводит. Как будто живет в рекламе зубной пасты. — Кофе? Кнопка сломалась, на одну чашку сейчас не заваривает.
Это уж как-то чересчур. Обескураживающе неожиданно и приторно заботливо — так, что Эймонд вдруг гадко смущается и даже ответить не соображает. Ну а Люк истолковывает его неловкое молчание как согласие, потому что уже снимает с полки вторую чашку и уточняет:
— Сахар?
Теперь только и остается, что прочистить горло и буркнуть, пытаясь не выдать растерянности:
— Без.
— Серьезно? — тот опять
слишком жизнерадостно улыбается. Слишком много болтает. — Даже не хочешь подсластить пилюлю после первой недели? — он вытаскивает из кофе-машины полный кувшин, пока Эймонд, окончательно сдавшись, садится на пустой диван. — Осмелюсь предположить, ты уже попробовал вести уроки? — Люк отсчитывает три ложки сахара в свою чашку и заливает их дымящимся кофе. — Какой класс?
Эймонд отворачивается от него, невидящий взгляд вперив в закрытую дверь.
— Одиннадцатый.
— О-о, — Люк бодро звенит ложкой. — Джоффри тебя не слишком достает? Следи за ним и не срывайся, как бы ни бесил. Другие без него не полезут, но если он тебя перед ними сломает — это конец. А он попытается.
Зверинец. Стая со своими вожаками и законами.
Отчаяние от сомкнувшейся вокруг него ловушки накрывает столь сильно, что Эймонд как будто со стороны вдруг слышит себя всерьез спрашивающим:
— И что с ним делать?
— Трудно сказать. Молока? — Люк оглядывается, чтобы увидеть отрицательно мотнувшуюся в ответ голову, и продолжает, наливая только в свою чашку: — Мне не приходилось возиться с ним, как другим учителям — он мой брат.
Ну разумеется.
— Вы всей семьей живете в этой школе? — не выдерживает Эймонд. — Они кого-то из ваших держат в заложниках? Или семейное проклятье?
Люк давит смешок, чтобы не расплескать содержимое чашек, и ставит их на стол, прежде чем резво запрыгнуть на диван рядом. В обход дресс-кода, на нем высокие беговые кроссовки и голубое поло, открывающее крепкие руки, и на секунду Эймонду даже становится любопытно: потому ли, что за внешним видом учителей физкультуры здесь следят не так строго, или же потому, что этот конкретный своими нарушениями уж слишком радует глаз окружающих?
— Не уверен, как так вышло. Я сам здесь учился, и Джоффа родители тоже сюда отправили, когда он захотел, как и я, заниматься баскетболом. Ну а потом мне из профессионального спорта пришлось уйти. После того, как врачи колено десять часов как пазл собирали, — он отпивает свою молочно-сахарную бурду и все равно чуть морщится. — Поздновато уже было менять планы на карьеру, да я и учебой не занимался толком, только баскетболом. А пройти педагогические курсы и вернуться сюда же учить других играть — лучший вариант из тех, которые мне светили, — он прокашливается, почувствовав, похоже, возникшую в воздухе неловкость, и быстро сворачивает с темы: — Ну а дядя здесь еще при мне работал. И тетя тоже. Не знаю даже, как это вышло, и кто из них был первым.
— Так у вас в коридорах прячется еще и мисс Стронг? — Эймонд все же берет принесенную ему чашку со стола и давит неловкое: — Спасибо.
Люка это почему-то очень веселит.
— Не Стронг, она у деда родилась еще до моей бабушки — он, кажется, был тем еще дамским угодником в молодости, хотя теперь и не скажешь. Мисс Риверс, учительница химии. Когда я учился, у нее на уроках даже в туалет не выходили. После того, как она кому-то вместо замечания рассказала, что знает, как растворить тело без следа и разбирается в ядовитых испарениях, которые не определяются при вскрытии. Очень убедительно.
Этому Эймонд тоже едва ли удивляется, осторожно отпивая из чашки. На вкус не так уж и плохо. Чтобы встряхнуть голову кофеином — и вовсе отлично.
— Кстати, насчет одиннадцатого класса, — Люк подпирает голову. — У них экскурсия в следующую пятницу, в Вестеросском Музее. Я должен ехать, как их классный руководитель, ну и дядя тоже — проведет там урок вместо школы или типа того, но нам не хватает третьего взрослого. Мой папа готов поехать, но дядя вроде как не особо рад, они мало общаются. Может, ты хочешь? Билеты за счет школы.
Это звучит, как ужасно сомнительная затея — Эймонд может представить, как эта свора сносит на своем пути через залы и бесценные экспонаты, и зазевавшихся посетителей. С другой стороны… это ведь будет не его проблемой, а Люка? Пока тот будет отдавать им их привычные команды и разбираться с поведением, Эймонд проведет время в свое удовольствие, а заодно получит еще один проведенный урок в зачет, если покажет им пару экспонатов. Это звучит почти что сносно.
— Хочу, — наконец роняет он коротко.
— Класс, — Люк одним махом осушает свою чашку и закидывает в рот мятную жвачку из кармана брюк. — Я все устрою.
