Three or Four (Or Possibly Five) Easy Steps to Living Harmoniously With Your Roommate

Фактически, Кавех не ложится спать той ночью. Он лежит без сна и пялится в потолок в то время, как пытается понять аль-Хайтама. Ладно, во-первых, аль-Хайтаму нравится Кавех. Нравится. Кавех не прочитал это выражение лица неправильно. Что означает — он действительно ему нравится. Конечно, логическая его часть осознает, что аль-Хайтам не против него, иначе он не предложил бы ему жить в своем доме, когда это было нужно. Эта же часть также знает, что аль-Хайтам вел себя… очень мило в последние месяцы, что, должно быть, ведет к тому, что Кавех нравится ему в определенной степени. Аль-Хайтам не станет делать ничего, что ему не нравится, в конце концов. Та же логическая часть понимает, что вся цель его плана заключается в том, чтобы заставить аль-Хайтама вести себя любезно по отношению к нему, и ему следовало бы радоваться, что план работает. Но чтобы в самом деле зафиксировать этот факт на эмоциональном уровне? Это… новый для Кавеха опыт. И немного неудобный, потому что… Кавех вертится неуютно, его сердце делает сальто. Его глаза расширяются. О, нет. Он узнает это ощущение. Может ли это быть… он и правда… ему нравится аль-Х… Нет. Нет-нет-нет, он задавит это сейчас же. Он задавит это невозможное чувство. Очевидно, он чувствует себя польщенным. Он польщен тем, что аль-Хайтам теплеет по отношению к нему. Он польщен, потому что аль-Хайтам ведет себя мило с ним и переступил через себя, купив эти немыслимые билеты на представление, которое, как он сказал, он хотел посмотреть. Он польщен тем, что этот человек уделяет внимание тому, какие цвета ему нравятся, чтобы купить еще больше украшений… Подождите. Купить больше украшений? Значит ли это, что и предыдущие украшения аль-Хайтам тоже купил? Кавех садится, зажигает масляную лампу на шкафчике и идет к своему столу. Он открывает шкатулку с украшениями и копается в собранной коллекции. Одна заколка, десять браслетов, пять колец, пара сережек, брошь и два ожерелья. Каждое из них выглядит нетронутым, потому что Кавех отказывается плохо заботиться о таких прекрасных вещах, даже если это всего лишь подделки. Хотя теперь… Кавех не так уж и уверен, что они действительно не настоящие, потому что, очевидно, аль-Хайтам соврал ему, что получил эти украшения, выбивая дух из недобросовестных торговцев. Ох, боги. И сколько же денег аль-Хайтам на него потратил? К тому же, почему он вообще ему соврал? Кавех думает о том первом разе, когда он получил самое первое украшение в подарок. Ему было крайне неудобно принимать настолько прекрасный подарок, и он хотел, чтобы секретарь вернул его, пока тот не сказал, что он достался ему совершенно бесплатно, и Кавех оказал бы ему услугу, если бы взял его себе. …Бездна раздери. Вот, почему аль-Хайтам соврал? Чтобы он смог принять подарок без чувства вины? Он не хочет признаваться в этом, но это сработало на ура. Он попался на этот крючок моментально. Он продолжает рассматривать украшения. Что ему с ними делать? Должен ли он их отдать, чтобы аль-Хайтам смог вернуть деньги, или что-то вроде того? Впрочем, поздновато для этого. К этому моменту прошли месяцы с тех пор, как он получил их, и он сомневается, что ювелир примет их назад. Он, скорее, обременит аль-Хайтама, если вдруг захочет их вернуть. Не говоря уже о том, что это расстроит аль-Хайтама. Эти украшения выглядят так, будто были сделаны под заказ, то есть аль-Хайтам потратил много сил на раздумья, что именно Кавеху понравится. Отказ от них сейчас — это обесценивание проявленного им внимания (что совершенно не нравится нежному сердцу Кавеха). Есть третья причина, почему он не хочет этого делать. Они ему… правда, правда нравятся. Он надевал их каждый день с тех пор, как получил, и привязался к ним, особенно, к этой прелестной заколке. Он получил множество комплиментов, в частности, именно из-за нее. Расставаться с чем-то настолько прекрасным было бы жаль, особенно, потому что он знает, что не сможет заменить (или позволить себе заменить) ее какой-то другой вещью, тем более, настолько изысканной, как эта. — Ах ты маленький ублюдок, — бормочет он. — Хорошо сыграно, аль-Хайтам. Хорошо сыграно. Ладно, поскольку вернуть их — не вариант, Кавех должен отплатить ему даже большим количеством подарков. Он занимался созданием подарков для аль-Хайтама собственными руками, и первоначальная цель была в том, чтобы сэкономить деньги, но в итоге оказалось, что это был верный путь, потому что, по его мнению, их качество было волшебным. Ему следует придерживаться этой тактики самодельных подарков, чтобы прийти к той сумме, которую аль-Хайтам на него потратил, посредством… увеличения частоты преподнесения ему этих подарков! Идеально! Кавех вытаскивает свой блокнот из-под чертежа и находит страницу со списком подарков. Посмотрим, посмотрим; сейчас он в середине создания самопишущей ручки для аль-Хайтама. Вместо этого он мог бы сделать для него целый набор офисных принадлежностей, и в него входили бы… ежедневник с кожаной обложкой ручной работы, индивидуальный чехол, удобный для хранения этого всего, больше ручек с чернилами разного цвета, и блокнот с отрывными страницами, на которых он мог бы оставлять небольшие записки для улучшения структурирования… Идеи льются из него, как водопад. Он записывает несколько идей, затем следующую, и снова следующую. Когда он заканчивает, он садится и перечитывает все целиком. Это идеально. Ха! Получай, аль-Хайтам! Он тоже может противопоставить свой собственный ход! Нужно придумать название ему, и как насчет… Шаг третий (версия вторая): Подарить Множество Рукодельных Подарков, Сделанных с Любовью, Чтобы, Наконец, Заставить Этого Мужчину Улыбнуться и Отвлечься от Своих Чувств к Вышеупомянутому Мужчине, Проявляющему к Нему Нежность. Ему, возможно, придется довести до ума это название, но оно сделает это само собой в процессе. Затем он откладывает блокнот и достает проект ручки. У него куча работы впереди, так что лучше бы ему приступить к ней. *** Хорошо, что на следующий день у него выходной, так что он может полностью погрузиться в свои проекты, не прерываясь ни на что, выходя из своей комнаты только для того, чтобы приготовить завтрак и сделать кофе для аль-Хайтама и для него самого. Тем не менее, секретарю хватило одного взгляда на него, чтобы немедленно понять, в чем дело. — Кавех, — говорит он с очевидным неодобрением в голосе. — Ты не спал всю ночь, работая над своими проектами? Ох, возможно, даже нет никакого смысла опровергать это. Он чувствует мешки под глазами и тяжесть своего тела, как будто что-то тянет его вниз. Сознание его, впрочем, гудит свежими идеями и озарениями. В изделиях, которые он сделает для аль-Хайтама, будут использованы его любимые цвета, а также рисунки, напоминающие летящего ястреба… — Кавех. Чашка кофе опускается перед ним. Кавех моргает. Аль-Хайтам пристально смотрит на него. Между бровями снова небольшая складка. Он также тянется вперед, чтобы положить прохладную ладонь на его лоб. — Хм, температура кажется нормальной. По крайней мере, ты не заболеваешь. Мягкость его голоса и взгляда заставляет Кавеха залиться яркой краской. Т-точно. Как он мог забыть, что в самом деле нравится аль-Хайтаму? И как он мог забыть, что его предательское сердце отвечает взаимностью? — Я-я в порядке! — говорит он, прогоняя нежелательные мысли в очередной раз. Он натягивает на себя слабую улыбку. — Прости… У меня столько идей в голове, и я не мог дождаться, пока смогу ими заняться. Возможно, я переусердствовал. Складка между бровей становится глубже. — Ты сильно покраснел. Может быть, кофе не лучший выбор для тебя. Лучше выпей чаю или чего-нибудь еще. Ох, боги. Эта мягкость. Перестань так смотреть, аль-Хайтам! К тому же, это только кажется, или аль-Хайтам выглядит особенно… привлекательно в легкой утренней дымке? Это не должно быть новостью, потому что любой зрячий человек видит, что у него, объективно говоря, красивое лицо. Он был красив и когда был моложе, хотя и со смягченными возрастом чертами, которые становились только еще более очаровательными. Архонты, Кавех все время забывает о том, каким аль-Хайтам был хорошеньким младшекурсником, поэтому, конечно, он вырос в умопомрачительного мужчину… — Я в порядке, — выдавливает он. Спешно прочищает горло и пытается еще раз. — Я в порядке. Думаю, мне нужно вернуться к работе! Чтобы заглушить эти кошмарные мысли, потому что действительно?! Умопомрачительный мужчина?! Прежде, чем он успевает сбежать, аль-Хайтам заставляет его позавтракать. Он также не убежден в том, что все в порядке, потому что идет и заваривает чайник успокаивающего чая для архитектора, наблюдая за ним с внимательностью ястреба, пока тот пьет чай и съедает свою порцию. В действительности, Кавеху приходится подождать, пока аль-Хайтам уйдет на работу, чтобы освободиться от этой тирании. Он подрывается и заваривает себе целый кофейник, который проглатывает в один присест. Он работает так, будто одержим. Внешние части ручки должны быть покрашены, а затем собраны, но он уже разобрался в механизме, так что все ручки должны быть готовы к вечеру. Страницы для ежедневника также были обрезаны и подшиты в обложку. В данный момент он работает над его оформлением, но и это не займет много времени, поскольку у него есть готовый дизайн. На очереди все еще блокнот и чехол для хранения всего этого, но у обеих этих вещей будет простой и изящный дизайн, что означает, что завершение работы с ними практически не займет времени, во всяком случае, не столько, сколько ему понадобилось для создания ручек и ежедневника. Работы хватает, чтобы заглушить эти надоедливые, раздражающие мысли — настолько, что к обеду у него совершенно нет сил ни на что, кроме как просто сидеть и есть. К счастью, аль-Хайтам освободил его от готовки тем, что взял еду навынос, и нет! Он не станет думать о том, насколько этот мужчина заботлив! — Пожалуйста, иди спать, — говорит секретарь, когда посуда убрана. — Ты клюешь носом, Кавех. — Но я почти закончил мой следующий подарок для тебя! Мне осталось только добавить несколько штрихов, и все будет готово! — Следующий подарок? — спрашивает аль-Хайтам. — Погоди, так вот, почему ты так много работал в последние пару дней? — эта чертова мягкая, грустная хмурость возвращается на лицо. — Кавех, тебе не стоит так убиваться. Это же не соревнование на скорость. Конечно, это соревнование. Аль-Хайтам потратил небольшое состояние на подарки для него, и ему нужно соответствовать ему! По какой-то причине, аль-Хайтам хмурится еще сильнее, и боги. Теперь, когда он заметил мягкость аль-Хайтама, он не перестает видеть ее везде. Месяцы назад он истолковал бы выражение его лица, как то, что у него запор. Впрочем, сейчас Кавех может отметить, что его сосед переживает за него. (А также то, как этот оттенок уязвимости усиливает его привлекательность) Разве не было такой старой легенды о том, как девочка из любопытства открывает коробку, а, в конце концов, высвобождает проклятья на человечество? Он и есть та девочка из легенды? Он так себя и чувствует, потому что сейчас, когда он провел свои наблюдения, он не может перестать это замечать, даже если сильно пытается. — Думаю, ты имеешь ввиду Ящик Пандоры, Кавех. И еще, я… понятия не имею, почему ты вдруг заговорил об этом. Ох, дерьмо. Он сказал это вслух? — Сказал, — отвечает ему аль-Хайтам. Он встает, обходит стол, подходя к Кавеху, а затем поднимает его. — Ладно, хватит. Ты идешь спать. — Н-но подарки… — Подождут. Боги, я должен был догадаться, что ты будешь себя так вести, когда сказал тебе об этом. Кавех сонно моргает. — Сказал мне об этом? Сказал ему о чем? Секретарь качает головой. — Забудь. Не обращай внимания. Пойдем. Кавех чувствует, как его руку перемещают так, чтобы она лежала на плече аль-Хайтама. Затем его наполовину несут, наполовину ведут к его комнате. — Я вполне могу ходить. — Ты выглядел так, будто грохнешься в обморок со своего стула, так что очень в этом сомневаюсь. Просто продержись еще пару секунд. Вот и все. Дверь в его комнату открывается, и его проводят внутрь. Аль-Хайтам осторожно шагает, обходя разбросанные по всему полу вещи, пока они не достигают кровати. Его тянут вниз, пока он не оказывается сидящим на мягком покрывале. Теперь, когда он здесь, кровать кажется такой приятной и уютной. И, о, такой мягкой. Точно. Ничего же не случится, если он приляжет на пару секунд, правда? — Спи, — повторяет его сосед. — Продолжишь завтра. И затем он уходит, останавливаясь у двери. — Доброй ночи, Кавех, — бормочет он и закрывает дверь с тихим щелчком. Ах. Теперь, когда комната погружена в приятную темноту, желание лечь только возрастает. Кавех сбрасывает свои тапочки и ложится. Всего лишь… несколько минут. Он прикроет глаза на пару секунд… Он засыпает в мгновение ока. *** Когда он просыпается, мир размыт, а сам он не имеет понятия ни где находится, ни сколько времени. Ему требуется несколько секунд, чтобы сосредоточиться на собственной комнате и на незаконченных проектах на столе, так же, как и на теплых лучах солнца, проникающих через окна. Погодите-ка. Солнце? Он садится. Дерьмо, неужели он уснул? Он выругивается. Судя по всему, уже значительно позже того времени, когда он обычно просыпается, исходя из яркости солнца. И значительно позже того времени, когда он должен готовить завтрак. Он выползает из кровати, морщась от бардака вокруг, и бежит в ванную. К счастью, она прямо около его комнаты, так что это почти не занимает времени. Он быстро умывается, переодевается в свежую одежду и направляется в гостиную. — Аль-Хайтам? — зовет он. — Если ты все еще здесь, прости, что проспал, я займусь завтраком прямо… сейчас… Аль-Хайтама нет, но есть тарелка на столе, накрытая крышкой. Рядом — сложенная вдвое записка и чайник. Он тянется к записке и читает: Кавех, Я рад, что ты воспользовался моим советом и поспал. Не переживай о завтраке — я взял на себя смелость приготовить что-нибудь для нас обоих. Я оставил тарелку на столе для тебя. Просто подогрей и ешь. Я также заварил успокаивающий чай. Пожалуйста, убедись, что выпил его весь прежде, чем начнешь поглощать свои обычные литры кофе. Я вернусь с работы с едой навынос. Я бы попросил тебя взять себе выходной сегодня, но я в курсе твоей склонности к гиперфиксации на своих проектах. (Я бы также хотел тебе напомнить, что создание подарков для меня — не соревнование, но знаю, что ты проигнорируешь меня). По крайней мере, не забывай иногда вставать, пить воду и разминаться время от времени. Искренне твой, аль-Хайтам Кавех засовывает записку в карман и упрямо игнорирует ощущение теплого трепета, нарастающее в груди. Глупый аль-Хайтам, заставляющий его чувствовать головокружение. Он снова ругается, когда снимает крышку с тарелки и видит, что аль-Хайтам приготовил для него его любимый завтрак — идеально пышный омлет с ветчиной, сыром и шпинатом. Ощущение трепета растет с каждым кусочком, который он съедает. На вкус завтрак просто прекрасен, как и чай. Неудивительно, что аль-Хайтам с точностью выяснил, сколько именно специй он предпочитает и какой именно чай он любит — с капелькой молока и щепоткой сахара. По крайней мере, еда (и сон) сделали свое дело, наполнив Кавеха новым энтузиазмом к завершению создания подарков для аль-Хайтама, и он с удовольствием пользуется этой восполненной энергией. Ему удалось закончить все (проведя день, блаженно игнорируя растущую симпатию к аль-Хайтаму) вовремя, как раз к моменту, когда тот возвращается домой. — Аль-Хайтам, добро пожаловать домой! — кричит он из комнаты, когда слышит, что дверь открывается. Он собирает подарки и идет в гостиную. — Я закончил с твоими подарками! Иди, посмотри! Аль-Хайтам вздыхает. — Пожалуйста, скажи мне, что ты хотя бы иногда пил воду и разминался вместо того, чтобы сидеть скрюченным на стуле целый день. Но несмотря на свое же легкое ворчание, он принимает у Кавеха подарки и несет их в гостиную, где они уютно устраиваются на диване. — Не в упрек будет сказано, но я делал множество перерывов, — возражает Кавех. — Кроме того, как я помню, моя работа действительно включает в себя путешествия в различные места для вдохновения. Это гораздо более подвижная профессия, чем твоя сидячая кабинетная работа, господин секретарь. Уголки губ аль-Хайтама поднимаются в легкой ухмылке. — Хм. — А теперь открой их! — показывает Кавех на коробки. — Давай, давай, я хочу посмотреть, что ты думаешь о них. — Хм. Неугомонный. Тем не менее, секретарь делает, что попросили. Он осторожно разворачивает подарки, стараясь не порвать упаковочную бумагу прежде, чем вытащить все предметы из коробки. Один за одним, он вытаскивает каждый и держит их в руках, разглядывая, после аккуратно перекладывая на стол. Ха. Он знает, что аль-Хайтам всегда был осторожным, но всегда ли он относился к вещам, которые Кавех сделал для него, как к бесконечно ценным для него? — Ты превзошел сам себя, — говорит он, когда заканчивает с изучением всех вещей. — Спасибо, Кавех. Они прекрасны. Я позабочусь о том, чтобы использовать их с толком. Подозреваю, мои коллеги будут завидовать, когда увидят все эти принадлежности, которые ты сделал. Ох. Аль-Хайтам искренен с ним, и эта чертова мягкость вернулась. И хотя он все еще не улыбается, в его голосе действительно слышно эту неоспоримую нежность. Кавех понятия не имеет, как на это ответить, когда он снова получает (бесполезное!) напоминание о том, как потрясающ аль-Хайтам в своей уязвимости. И хотя он всегда выглядел величественно, со своим длинным, тонким носом, сильной линией челюсти и яркими зелеными глазами, его расслабленный и удовлетворенный вид уничтожает весь холод его угрюмого, серьезного выражения лица. Это только подчеркивает его очарование, напоминая Кавеху о весеннем цветении, о том, как лепестки разворачиваются в стремлении к теплу солнца. Он снова чувствует, как его щеки краснеют, и это ощущение трепета в груди возвращается к нему. — Эм. Пожалуйста, — пищит он в ответ. — Полагаю, поскольку я закончил этот набор подарков, мне нужно подумать о следующем. Это, эм, будет несколько сложнее, потому что даже я должен признать, что я действительно, действительно выложился здесь на полную, но, э-э, не волнуйся! У старины Кавеха всегда полно идей! Знакомая обеспокоенная хмурость возвращается. — Кавех, тебе не нужно… — Нет, нет, мне нужно. Мне правда, правда это нужно, — потому что если он остановится сейчас, назойливые раздражающие мысли вернутся, и он не хочет разбираться с этим бардаком. — Это меньшее, что я могу сделать, учитывая… всю ситуацию. Так что, поэтому… — он встает и смахивает невидимые пылинки со своей одежды. — Мне следует… возможно, подумать о том, чем я займусь в следующую очередь и… О! Мне нужно придумать, что приготовить на ужин! Всегда полно разных дел. Полно разных дел. Складка между бровей становится еще глубже. — Кавех. — В любом случае, увидимся позже, аль-Хайтам! Ужин будет готов примерно через час. О, и спасибо тебе за завтрак этим утром! С последним слабым, неловким смешком он несется в кухню так быстро, как только может, делая вид, что не отступает в безопасную зону. *** Все выглядит неловким в следующую неделю. Кавех проводит много времени в своей комнате, загораясь невероятными идеями и претворяя их в реальность, пока все это время пытается не думать о своем мнении об аль-Хайтаме. Дела идут не очень. Создание подарков продвигается очень медленно. Проблема, как оказывается, в том, что, пока он делает подарки, естественно, он думает о том, что аль-Хайтаму нравится, и это неизменно приводит его к мыслям о… об определенных наблюдениях о его (прекрасном) лице. Это приводит его в сильнейшую ярость (сопровождаемую тем, что он кричит в подушку), что, следственно, замедляет процесс. Кавех знает, что аль-Хайтам начинает все больше и больше беспокоиться. Он хмурится так же часто, как до того, как Кавех привел свой план в действие, пытаясь заставить его улыбнуться. Тем не менее, в отличие от тех дней, секретарь действительно пытается разговорить Кавеха. Он терпит поражение. Конечно же, у него ничего не выходит. Как оказалось, Кавех воистину очень хорош в оправданиях и сбегании в свою комнату. Он стонет и роняет голову на сложенные руки. Его стол — мешанина из наполовину законченных проектов, а сам он — трус. Жалкий, ужасный трус, который даже не может закончить подарки в разумное количество времени… Тихий стук доносится с обратной стороны двери. — Кавех? — спрашивает аль-Хайтам, его голос приглушен. — Ты сидел здесь весь день и не обедал. Пожалуйста, приходи ужинать. Он подпрыгивает на месте. Ох, дерьмо. — Прости, прости меня! — говорит он и бежит к двери, распахивая ее. — Я совсем забыл об ужине! Аль-Хайтам стоит перед ним со скрещенными на груди руками. Фирменная хмурость вернулась, и один взгляд на нее заставляет Кавеха внутренне содрогнуться. — Не волнуйся об ужине. Я уже приготовил нам кое-что, — говорит он. — Пойдем. Нужно поесть, пока не остыло. Назвать ужин неловким — кошмарное преуменьшение. Они едят в полной тишине и напряжении настолько сильном, что его можно резать ножом. Кавех уделяет много внимания своему рагу и рису, делая все возможное, чтобы только не смотреть на (прекрасное) лицо аль-Хайтама. Далее следует вздох, а затем: — Кавех, ты весь на нервах. Что случилось? Кавех почти роняет ложку. — Н-ничего! Ничего не случилось! Он издает нервный смешок, который стихает, когда он совершает ошибку, посмотрев на аль-Хайтама и увидев выражение его лица. На первый взгляд, он выглядит равнодушным. Даже прохладным. Но Кавех — эксперт в чтении всех его маленьких знаков, поэтому он видит, что его губы сомкнуты в плотную линию, а его взгляд более свирепый, чем обычно. Аль-Хайтам расстроен. Действительно расстроен. Ох. Ох, дерьмо. Он… он не… не хотел этого, кроме того, что аль-Хайтам и должен был расстроиться. Как бы себя чувствовал Кавех, если бы человек, который ему н-нравится, вдруг стал вести себя нервно и дистанцироваться от него? О, боже… — Аль-Хайтам, прости, — выдавливает он. — Я не хотел расстроить тебя или заставлять беспокоиться. Я просто… эм… Что он вообще может сказать, чтобы выразить весь этот эмоциональный бардак в своей груди? Он мог бы попробовать: аль-Хайтам, я выяснил, что нравлюсь тебе, и я даже не знаю, почему это стало для меня новостью, поскольку, для начала, это и было целью всех этих упражнений, тем не менее, вот мы здесь! Нет, это звучит невероятно глупо (даже если он и есть глупый). Как насчет: аль-Хайтам, я знаю, что нравлюсь тебе, и до меня дошло, что мне и самому это, по большей части, тоже нравится. И не только, я понял, что, скорее, это ты мне нра… Совершенно точно нет. Он уже чувствует, что готов умереть, хотя даже еще ничего не сказал. Взгляд становится еще более недовольным, как и паника Кавеха растет только сильнее. — Я-я пытался разобраться со своими некоторыми недавними открытиями, касающихся чувств! — выпаливает он. И тут же об этом жалеет. — Чувства? — спрашивает аль-Хайтам. — Какие чувства? Кавех рычит и даже уже не пытается спрятать собственное унижение. — Не заставляй меня произносить это вслух, аль-Хайтам! Это смущает! Просто… знай, что я пытаюсь с ними разобраться, ладно? Тот удовлетворенно фыркает. — Хм. Понятно. Хотя не похоже, что у тебя получается. …И не то, чтобы он неправ. — Могу я чем-то помочь? Кавех решительно качает головой и игнорирует жар, поднявшийся к его лицу, от… от этого невыносимо мягкого выражения. — Я в порядке. В порядке. Все хорошо! Мне просто… нужно время, чтобы обдумать все. — Хм. Тишина снова повисает, хотя и не такая напряженная. Оказывается, ответа Кавеха, несмотря на всю его невнятность, было достаточно, чтобы аль-Хайтам перестал быть расстроенным. Кавех засчитает это за победу. — Я рад слышать, что все так, как ты говоришь. Тем не менее, если тебе понадобится помощь, мое предложение остается открытым. Его сердце делает кувырок. Это чувство, которому он начинает привыкать, когда общается с аль-Хайтамом, и он не совсем уверен, как ему относиться и к этому. — Х-хорошо, — врет он, кивая. — Буду иметь ввиду, спасибо. *** Очевидно, у него нет никаких намерений говорить о своих чувствах с аль-Хайтамом, так что он решает последовать его совету, но только в определенной степени. — Ребята, помогите мне! — говорит он Тигнари и Сайно после пересказа всего, что случилось. — Что мне теперь делать? По какой-то причине, ни один из его друзей не выглядит удивленным. Если уж на то пошло, они излучают чрезвычайную утомленность, медленно потягивая вино из своих бокалов. — По крайней мере, он наконец-то догадался, — говорит Тигнари Сайно со вздохом. — Все дело в маленьких победах, полагаю. — Погоди, что это значит? — Кавех смотрит на них обоих, и что-то щелкает у него в голове. — Погодите-ка, вы знали о моих чувствах к аль-Хайтаму? Как? Даже я не знал, что чувствую к нему! — Любой с имеющимися глазами мог видеть твои чувства, Кави, — говорит Сайно тоном сухим, как пустыня. — Когда мы пришли к тебе в гости, и ты рассказал нам о своем плане, мое первое впечатление было: вау, это самый навороченный и окольный ритуал ухаживания, который я когда-либо видел, потому что зачем кому-то прилагать столько усилий для того, чтобы заставить кого-то улыбнуться. — Э-это не ритуал ухаживания! — Но потом оказалось, что ты даже не знал настоящей причины, почему делаешь это! Твоим оправданием было заставить его улыбнуться, но ты не стал пытаться разобраться, зачем тебе это нужно было так сильно. Поэтому я рад, что ты, в конце концов, выяснил ответ на вопрос «зачем». Как раз вовремя! Тигнари кивает. — И для этого тебе всего лишь понадобилось увидеть, как аль-Хайтам делает то же самое для тебя. Я надеялся, ты сможешь это понять гораздо раньше, но, очевидно, мои ожидания были чересчур завышены. — Эй! Это уже грубо! — В любом случае, предлагаю тебе принять то, что он тебе нравится, и пригласить его на нормальное свидание. Это избавит всех нас от страданий. — Я не могу этого сделать! Это безумие! — Почему? — давит Тигнари. — Что не так с тем, что тебе нравится аль-Хайтам? Ты сам признаешь, что считаешь его воспитанным, успешным, высокообразованным и привлекательным. — И он внимательный и наблюдательный, — добавляет Сайно. — Конечно, он может быть еще той занозой в заднице время от времени, и иногда ему не помешало бы иметь больше такта, когда он произносит свои умозаключения вслух. Он также может быть эгоистичным, упрямым и немного ленивым… Ай! Тигнари убирает свой локоть от бока Сайно. — Сайно пытается сказать, что несмотря на его недостатки, аль-Хайтам — завидная партия. К тому же, он, очевидно, заботится о тебе, а не то он не позволял бы тебе жить в его доме и не стал бы переживать о твоем благополучии. — Думаю, да, — бормочет Кавех. — Но только то, что ему не все равно на меня, не значит, что он хочет со мной встречаться, и кроме этого… не слишком ли мы торопимся? — Нет, — отвечают Сайно и Тигнари одновременно. — Какую часть из «навороченного и окольного ритуала ухаживания» ты не понял? — спрашивает Сайно. — Это продолжается уже, по меньшей мере, больше полугода. Скорее наоборот, вы двигаетесь со скоростью улитки. — Ладно, но я не знал, что я… ухаживал за ним! — восклицает Кавех. — Так что это не считается! К тому же, это все еще не ответ на вопрос, нравлюсь ли я ему в романтическом плане. — Ох, ради Архонтов! — Тигнари закатывает глаза и качает головой. — Кави, поговори с ним. Кавех кривится. — Есть какое-то другое решение, где мне не нужно этого делать? Лесной Страж, очевидно, сыт по горло. Он тянется вперед и шлепает Кавеха по руке. — Поговори с ним, или мы с Сайно… мы не отдадим тебе в следующую встречу ту бутылку прекрасного вина, которое тебе так понравилось! Кавех ахает. — Вы бы так не поступили! Тигнари скрещивает руки и зыркает на него. — А ты рискни. Сайно мудро молчит и потягивает вино из своего бокала. *** Поговорить с аль-Хайтамом. Ха! Легче сказать, чем сделать. И поэтому Кавех выбирает не следовать этому совету, а удвоить свои усилия по изначальному плану — создать еще больше чудесных подарков для аль-Хайтама. — Все нормально, — бормочет он себе под нос, пока набрасывает несколько вариантов дизайна нового эргономичного офисного кресла для домашнего кабинета аль-Хайтама. Он уже видел, как секретарь горбится за своим столом, пока читает. — Я просто использую время, пока занимаюсь подарками, чтобы… чтобы подумать, как решить эту проблему. Да. Просто… дам себе немного пространства для ее решения. Он действительно предпринимает попытку выбраться из своей комнаты, чтобы провести вечер вместе с аль-Хайтамом, как они делали раньше. Облегчение на лице аль-Хайтама, когда он видит, как он занимает свое обычное место в гостиной, успокаивает затяжное чувство вины в его сердце. Хотя он мог бы поменьше ворчать. — Кавех, это твой третий кофейник за вечер. Надеюсь, ты не собираешься снова работать всю ночь. — Кавех, ты выглядишь так, будто заснешь прямо на стуле. Ради всего святого, иди в кровать. — Кавех, лучше бы ты не работал, как ломовая лошадь, как оправдание, чтобы не думать о своих чувствах. Это заставляет его тревожно оживиться. — Это не так! — отрицает он, и его щеки краснеют. — И у меня все в порядке! Я просто… — он неопределенно машет рукой. — Перевариваю! — Хм. — Ох, ну-ка не дерзи мне! Это правда! И совершенно не относящаяся к делу новость — твой подарок почти закончен. Он великолепен. Мой магнум опус! Аль-Хайтам ухмыляется. — Я думал, дворец Алькасар-сарай твой магнум опус. Кавех сопит. — У человека может быть несколько таких магнум опус, — он останавливается и морщится. — Магнум опусов? Какая у него множественная форма? Может быть, это как с пальто, где нет множественной формы? Одно пальто, несколько пальто, много пальто… — Ладно. Судя по невнятности твоей речи, думаю, это знак того, что тебе следует пойти спать, — аль-Хайтам закрывает книгу, которую читал, кладет ее на стол и встает со своего места, направляясь к Кавеху. Он протягивает руку и ждет выжидающе. — Давай, вставай. Надеюсь, ты успеешь отдохнуть, пока не заболел или что-то вроде того, зная твою невезучесть. Хотя, если подумать, большинство неудач — твоих рук дело. Последние слова он еле слышно пробормотал, но поскольку Кавех — широкой души человек, он решает проигнорировать это оскорбительное заявление. Он фыркает, но принимает руку аль-Хайтама, позволяя поднять себя на ноги. — Ладно, ладно, я иду спать. Не нужно меня туда сопровождать, доберусь сам. — Хм. Спокойной ночи. Как только он оказывается в своей спальне, он чувствует, как вся оставшаяся энергия, поддерживавшая его, улетучивается, и он практически падает от усталости. Он с трудом переодевается и умывается прежде, чем шлепнуться на кровать лицом в подушку. Когда он расслабляется, сказанные аль-Хайтамом слова звучат в его голове: «Лучше бы ты не работал, как ломовая лошадь, как оправдание, чтобы не думать о своих чувствах» Он зарывается лицом в подушку глубже и издает сдавленный звук. Он не может поверить, что его так нагло отчитывает человек, который причиняет ему столько несчастий. — Пф, выкинь это из головы, нужно спать! Он вертится и устраивается удобнее под одеялом, вытягивая руку, чтобы выключить газовую лампу на тумбочке прежде, чем закрывает глаза. Чем раньше он уснет, тем раньше сможет перестать думать. *** Он просыпается на следующее утро, чувствуя себя решительно не лучшим образом. Его тело болит так, что кажется одним большим синяком, и, что еще хуже, он чувствует себя кошмарно ледяным и обжигающе горячим одновременно. В голове у него раздается низкий ритмичный стук, кажется, совпадающий с сердцебиением, и когда он открывает рот, чтобы застонать, в горле у него болит и першит. О, боги. Что там аль-Хайтам говорил? Отдохни, пока не заболел? И еще, что если он все-таки заболеет, это будет целиком его собственной виной? Оказывается, секретарь был абсолютно прав в своих ужасных предсказаниях. Кавех по-настоящему заболел.