Ночью звезды из инея

*ੈ✩‧₊˚༺☆༻*ੈ✩‧₊˚ Элиан Я громко и агрессивно перепрыгиваю через две ступеньки, спускаясь по лестнице. Мне хочется, чтобы кафель под моими ногами рушился, а стены сзади вспыхивали огнем, сжирая пламенем все на своем пути. Это бы отлично передало мое чертово настроение. На первом этаже я обнаруживаю, что спорткомплекс уже пуст. Остались только уборщицы и охрана, и я безумно рад, что на моем пути не попадаются люди. Я чертовски зол, твою мать, и не хочу объяснять кому-либо причины своего поведения. Я прохожу сквозь просторный холл с большими панорамными окнами, и чуть приостанавливаюсь около доски почета. В самом центре висит моя фотография, на которой я стою в гидрокостюме и держу в руках огромный кубок, улыбаясь, глядя мимо камеры. Подпись внизу гласит: «Элиан Ньето, абсолютный чемпион студенческой лиги плавания Испании». Два хреновых года мое положение на этой доске неизменно. Пиарщики даже не запаривались над сменой фотографии, поэтому на ней моя левая рука не так сильно изрисована татуировками, как сейчас. Я вновь вспоминаю, что до моего приговора осталось два месяца: либо я попадаю в Олимпийский резерв страны, либо… Да нет никакого второго варианта, твою мать. Я сделаю все, чтобы моя заветная мечта сбылась и плевать, что придется плясать под чужую дудку. Везде можно найти лазейку и именно этим я и займусь. В пять лет я уже научился плавать без спасательного жилета и активно барахтался в бассейне под присмотром своего первого тренера. А с двенадцати лет я предоставлен самому себе — родители поняли, что их маленький мальчик вырос, и больше не нуждается в опеке. Я сам ходил на тренировки и обращался к ним только тогда, когда мне нужны были деньги на соревнования или новые очки. Сам просыпался в школу и следил за состоянием чертовой жилетки и брюк, которые мы обязаны были носить в класс. Потом даже научился готовить завтрак — спустя три сгоревшие сковородки я все-таки смог пожарить яйца и помидоры. Мама занималась своей драгоценной театральной школой в Барселоне, поэтому дома я видел ее максимум раз в неделю, когда она наконец возвращалась с командировки. А отец выстраивал бизнес, изредка говоря, насколько он мной гордится. Дома практически никогда никого не было, поэтому, можно сказать, что я был счастливым сосунком: хочешь — смотри телек и ешь начос, хочешь — дрочи с открытой дверью, потому что тебя никто не потревожит. К слову, я делал и первое, и второе, но мне быстро наскучило это — я же знал, что все равно родителям плевать на то, чем я занимаюсь. А теперь вот он я, здоровый кабан ростом почти шесть футов и весом под девяносто кило, вынужден искать себе надзирателя, потому что администрация университета — чертовы душители. Закатное солнце беспощадно ослепляет мои глаза, когда я наконец выхожу на улицу, громко хлопая стеклянной дверью позади себя. Легкий ветер, который приятно остужает разгоряченный Мадридский воздух, обдувает мои немного влажные волосы, пока я иду к тачке своих друзей и пытаюсь успокоить свой пыл. Оттуда звучит отвратительно громкая песня, а эти придурки разговаривают между собой, пытаясь ее перекричать. Они сами же ржут от того, что им приходится орать, и переспрашивают друг у друга каждое слово. Я слегка качаю головой, сдерживая слово «имбецилы» на своем языке. Кайден — богатый ублюдок. Хотя, точнее будет сказать его родители — богатые ублюдки, поэтому на парковке меня ждет безумно красивый и ужасно дорогой черный кабриолет «Порш 911». Я кидаю сумку, которую тут же ловит Сантьяго, и резким рывком перепрыгиваю через дверь, приземляясь на переднее кресло рядом с водителем. Это мое место вот уже третий год, и его никто и никогда не занимает. Кайден расслабленно сидит за рулем, опустив руку на дверь, я распластался рядом с ним. А сзади развалились Сантьяго и Рэйвен. Это наша неизменная четверка придурков. Мы подружились как только пришли на отбор в команду по плаванию на первом курсе. Практически с первого дня мы нашли общий язык, еще и наши комнаты в университетской общаге были рядом. Кстати, вместе мы сбежали через неделю оттуда. Ну, точнее сказать, нас выгнали, потому что обкуренный Санти привел стаю собак внутрь, а мы, пьяные в стельку, спрятали их по тумбочкам наших соседей. Короче, пришлось собрать вещи за пятнадцать минут и свалить, чтобы комендант не настучал на нас. Так мы и стали снимать дом за пределами кампуса, который оплачиваем пополам. — Я в заднице, парни. — помолчав пару минут, я выключаю оглушающую песню, которую поставил Санти, и слегка разворачиваюсь на сидении. Все это время мы стояли на месте, словно они ждали, когда я наконец заговорю. Сразу после моего откровения Кайден наконец срывается с места. — Нельзя подать апелляцию? Ну, или попробовать добиться отстранения этого ублюдка? Ради этого я готов попросить помощи у отца. — Кайден сморщивается на этих словах, потому что предпочитает не обращаться к своему папочке. Меня удивляет его готовность пойти на такие жертвы и я искренне ценю это, но не признаюсь вслух. Первое правило лучших друзей — не говорить милости друг другу. Никогда. — Чувак, ты такой сладкий, когда так кукожишься своим носиком. — Я пытаюсь потрепать его по щеке, за что получаю крепкий тычок в бок. Ауч. — В любом случае я не повешу на свою гладковыбритую грудь золотую медаль, твою мать. Мне нужно найти себе няньку, которая здорово поработает над репутацией, и будет моим карманным помогатором по учебе. Вот черт, это звучит это еще абсурднее, чем было в голове. Короче, у меня есть три дня на поиски. И мой исправительный срок длится до просмотра комиссии, которая будет через два месяца. Старик не допустит меня до заплыва, если я не выполню требования. Рэй и Санти на заднем сидении переглядываются, ведя между собой молчаливый диалог — эти двое часто так делают, между ними точно есть ментальная связь. Их лица выражают тревогу, ужас и неподдельное сочувствие, но потом эти два придурка начинают ржать, как кони, хлопая меня по плечу и голове с двух сторон. — Чувак, ты теперь типа под домашним арестом? Будешь сидеть за уроками, пока твоя башка не станет размером с тетрадку? — Рэй почти воет эту фразу, подпрыгивая на месте. Его ярко-зеленые глаза просто светятся от веселья. — А как ты планируешь ее искать? Выложишь объявления на сайты? Или будешь ходить и кричать «Эй, кто-то хочет быть моей мамочкой?» — П-ф-ф, он скорее запустит всплывающее окно на сайтах с порнухой, — говорит Кай, хлопая по рулю. — Так он скорее найдет себе деда-извращенца, чем няню. Хотя, как вариант… — Да пошел ты. — Я сбрасываю с плеча руку Рэя, доставая мобильник из переднего кармана джинс. — Старик обозвал эту должность «менеджер», если вам интересно. Но я не собираюсь проживать свои лучшие годы, как хренова золушка, поэтому мне насрать. Найду какого-нибудь забитого очказавра, покажу тренера, и просто буду создавать видимость того, что я слушаюсь какого-то придурка. — Ты идиот, Элиан. Найди себе нянечку с третий размером груди и охренительно крутым ртом, чтобы поиметь с этого выгоду, — говорит Санти, двусмысленно тыкая языком в щеку. Его темные брови прыгают в такт движению руки. — Ну трахну я ее один раз, а потом мне вновь придется кого-то искать. Слишком много действий ради дебильной прихоти Лоренто и администрации. — Чувак, твой член не отсохнет, если два раза войдет в одну и ту же девушку. — Я показываю ему средний палец, даже не оборачиваясь. После Лиззи у меня появилось правило: не заниматься сексом с одной и той же девушкой два раза, чтобы ни она, ни кто-либо еще не надумывали себе лишнего. Конечно, все мои подружки в курсе этого — я не мудак, вы не подумайте. Ну, и конечно, среди них есть те, кто искренне надеется переубедить меня. Типа, смотрите, я перевоспитала бабника и теперь он спит только со мной. Получилось ли это у кого-нибудь? П-ф-ф-ф, естественно, нет. Я открываю чат «Трахатели спорта» — общая группа спортсменов нашего кампуса, в которой больше сотни человек. Здесь и футболисты, и баскетболисты, кажется даже есть парни с шахмат. У меня отключены оповещения на этот чат, потому что рты у участников не закрываются, а мне слишком лень читать гору сообщений. Сам же я туда писал ровно два раза, но все же продолжаю там состоять, как и все парни с плавания. Группа практически всегда кишит обсуждениями девчонок, новыми спортивными новостями, музыкой и прочим дерьмом, которое не то чтобы меня волнует. Но прямо сейчас я пролистываю больше пятидесяти сообщений с обсуждениями моей выходки на заплыве: «Черт, я чуть не обоссал свои штаны, когда Элиан начал трясти членом с этой безумной улыбкой» «Я раз двадцать пересмотрел то, как его оттаскивали от этого придурка. Охрана старалась не касаться голой задницы, но я точно видел, как усач шлепнул по ней. @ЭлианНьето, ты почувствовал?» Я ухмыляюсь и печатаю ответ: «Мне это даже понравилось. Завтра обязательно загляну к нему в каморку за добавкой.» — Футболисты зовут на вечеринку у Хулио. Пишут, что половина кампуса будет там, — я говорю это, не поднимая голову от экрана. — А ты разве теперь не подражаешь послушнику мужского монастыря? — Кайден включает поворотник и перестраивается в правый ряд. — Начну с завтрашнего дня, а сегодня у меня мальчишник, который точно должны запомнить все. Так что, едем? — Что за вопрос? Конечно, твою мать! Но сначала домой, потому что от нас воняет хлоркой на весь Мадрид. — А я еще и без трусов. — Заткнись, Кайден! — Орем мы синхронно, и я выкручиваю звук на максимум, надевая на глаза солнечные очки. *ੈ✩‧₊˚༺☆༻*ੈ✩‧₊˚ Ева — Вот же старый хрен! — я бубню под нос и со злостью срываю с мольберта свой рисунок. Мну его в беспорядочный, неровный шарик, который тут же запускаю в корзину в углу кабинета. Он ударяется о край мусорного ведра и отскакивает на пол, еще сильнее раздражая меня. Джерри тут же поднимает и разворачивает его, засовывая сточенный карандаш за ухо. Не знаю почему и зачем, но мой друг всегда садится в самый дальний угол класса, практически около выхода из него — сказать, что у Джереми социофобия можно также успешно, как и утверждать, что бананы розового цвета. Этот темноволосый ураган может разговорить даже кактус. — У тебя опилки вместо мозга, евр? — Дебильное прозвище, но он наотрез отказывается называть меня по имени. — Зачем ты испортила свой двухнедельный проект?! — Да потому что он начеркал поверх моего контура. Теперь фрукты похожи на бараньи задницы. Учиться на художественном факультете так же весело, как, например, засовывать лампочку себе в рот. Или тыкать мокрыми пальцами в розетку. Или стоять на гвозде, именно на одном. Я очень люблю искусство и планирую связать свою жизнь с ним, но профессоры по творческим дисциплинам делают все, чтобы я проткнула себе глаз кисточкой и навсегда забыла слово «рисовать». Они беспощадны, считают себя величайшими творцами, а у студентов авторитета не больше, чем у яблочных огрызков. Мы две недели ходили на дополнительные внеучебные курсы, чтобы нарисовать чертов натюрморт — это что-то типа практической работы, которую нужно сдать обязательно. Все это безумие проходило до глубокой ночи каждого гребаного дня. Чертовы красные яблоки, желто-зеленые груши и бледно-коричневый глиняный кувшин на белой скатерти теперь являются моими врагами номер один. Не сосчитать сколько листов я уже изорвала, сколько раз начинала все с самого начала… И вот сейчас, когда я почти закончила штриховку, чертовому синьору Корилльо понадобилось взять в свои морщинистые руки черный карандаш, и очертить новый контур этого дерьмового яблока. — Ева, твои фрукты не дышат, — сказал он мне певучим голосом, прежде чем все испортить. — Лучше бы вы не дышали, профессор. — Конечно же, я не сказала это. Я промямлила что-то типа «я поняла», ну, а теперь мне надо начать все сначала. И времени у меня катастрофически мало — три чертовых дня. Я встаю с жутко неудобного деревянного стула, и засовываю пенал со всем барахлом в свой плюшевый бежевый шоппер. Туда же летит папка с чистыми листами, очки для зрения и портативная зарядка. Я похожа на распсиховавшегося ребенка, но знаете что? Мне плевать! Я имею право быть злой, ведь теперь мне придется заново рисовать все на лекциях, сидя в комнате и, видимо, вместо сна, которого в моей жизни и так мало. Я быстро фотографирую натюрморт с разных ракурсов и жду, пока Джерри соберет свои манатки. — Боги олимпа устраивают тусовку в доме у Фитчера. Мы туда идем и это приказ, — говорит мой лучший друг, когда мы наконец выходим из корпуса. Я закатываю глаза и покрепче хватаюсь за ремень шоппера, который весит больше меня. «Богами олимпа» мы называем всех спортсменов кампуса, но не потому, что мы их любим, а потому, что они все жутко самодовольные засранцы. Их тусовки — не редкость. Практически каждые выходные кто-то из этих олимпийский надежд закатывает вечеринку, и каждый раз Джереми отдает мне «приказ» о походе на нее. Мы с Джерри подружились на вступительных испытаниях при поступлении. Я настолько переволновалась, что пришла на отбор по геометрическому рисунку без ластика и карандаша. Я стояла в центре коридора, как истукан, хватаясь за волосы и глубоко дыша. Тот день был единственным для сдачи, и я уже чувствовала, как пролетела с поступлением. Паника душила меня, но в этот момент темноволосый улыбчивый парень в огромных темно-желтых клетчатых штанах и бардовых ботинках помог мне, дав все необходимое, еще и чмокнув в щеку на удачу. После этого, когда мы уже поступили и заселились в общагу, он специально выбрал комнату рядом со мной — у нас отсутствует разделение на женские и мужские блоки, мы все живем в одном корпусе. Большую часть времени он проводит на пуфике около моей кровати. И мы с ним дружим и строим планы, как станем великими бизнесменами в мире искусства. — Нет, Джерри, это не прокатит. Я просто ужасно устала, не хочу никого видеть, притворяться улыбчивой и милой. А еще мы с Ноан договорились посмотреть «Дивергента». — Ты реально думаешь, что Ноан пропустит тусовку? — Он щелкает перед моим лицом пальцами, и я отмахиваюсь, чуть ускоряя шаг. — Очнись, милая, она уже собирается и выливает на свои волосы второй флакон лака. Кстати, какого они сейчас цвета? — Синие. — Моя подруга-соседка по комнате-лучшая девушка во Вселенной или просто Ноан учится на биолога. Каждый месяц она наносит на волосы всю таблицу Менделеева — в прошлый раз они были болотно-зеленого цвета. Я люблю эту бестию и надеюсь, что сегодня она выберет кровать, а не чертову сангрию. — Ты пропустила прошлую вечеринку. Я позволил тебе сделать это, и ты обязана быть мне благодарна, дорогуша. Больше я не дам тебе поблажек, ты и так уже садишься на мою шею. — Я прыскаю от смеха и качаю головой. — В этот раз ты точно идешь, иначе я расскажу всем, как ты смеялась и надула пузырь из сопли. — Я болела и у меня был насморк! — По его ехидному лицу я понимаю, что отговорки не прокатят. — Пошел в задницу, предатель. Мы доходим до общаги короткой дорогой. Показываем пропуски на входе, и медленно поднимаемся на третий этаж, не говоря друг другу ни слова. На нашем этаже пахнет всеми парфюмами, которые только можно найти — и мужскими, и женскими. А еще двери в некоторые комнаты открыты и краем глаза я вижу, что девчонки явно собираются на эту чертову тусовку — микроскопические топики и ультракороткие шорты летают в разные стороны. Мы обмениваемся улыбками и подмигиваниями, и, наконец, я открываю дверь в нашу комнату с Ноан, пропуская Джерри вперед. — Черт возьми, ну, не-е-е-т, — я скулю, подобно щенку, стекая вниз по двери, что вызывает у Джерри злорадный смех. Он начинает скакать на месте, пытаясь трясти своей костлявой задницей. Ноан же натягивает на свои сиськи парадно-выходной лифчик, а это значит только одно… — Черт возьми, о, да! Собирайся, сучка, твоя задница точно будет на вечеринке хочешь ты этого или нет.