Solar time

***

Стоя в темной кухне Дилюк собирается совершить преступление против любви. По крайней мере так бы это назвал Кэйа, непременно драматично наставив на него палец в обвиняющем жесте. Кэйа кашляет вот уже которую ночь, сухие приступы накатывают волнами, и они оба почти не спят, а от простого молока и горячего чая слишком мало толку. Аделинда, верная пособница своего господина, в первый же день простуды предлагает приготовить для Кэйи горячее молоко с медом и маслом, но лицо бесстрашного капитана кавалерии искажается в таком отвращении и ужасе, что Дилюк малодушно отметает эту идею. Влюбленный дурак. Спустя неделю мучительного отсутствия сна, он готов привязать Кэйю к кровати и напоить чем угодно, если тому станет легче. Ради той же самой любви, ради которой жалел его вначале, конечно. Он отыскивает шершавый глиняный кувшин и наливает в большую керамическую чашку молоко, достает из соседнего шкафа маленькую баночку, огонька на пальцах достаточно, чтобы выхватить взглядом яркие ветряные астры на этикетке. Мед твердый и плотный, Дилюк откручивает крышку и нагревает слегка стенки, прежде чем залезть туда ложкой, зачерпывая вязкую субстанцию, сладкий цветочный аромат забивается в нос. Кэйа заметит, учует его даже в сонном состоянии. Без шансов. Придется побороться, но Дилюк готов. Он согревает молоко обжигающим касанием прямо в чашке, помешивает медленно, не касаясь стенок ложкой, мед растворяется, скрывая следы его преступления. Дилюк утаскивает со стола пару миндальных печений и кладет их на маленький круглый поднос вместе с горстью свежей валяшки. Он фыркает под нос, прикидывая, что вероятнее случится, если ради шутки он добавит на поднос еще и ненавистный Кэйе изюм: тот просто выпрыгнет в окно или между ними опять завяжется малая изюмная перестрелка, за что оба потом получат нагоняй от Аделинды и сами будут собирать «‎снаряды» с пола. Кэйа выныривает из одеял, когда Дилюк входит в комнату. Из теплого кокона показывается только растрепанная макушка и помятое после сна лицо, с отпечатком от подушки во всю щеку. Дилюк садится на край кровати, перебарывая небольшой удушающий приступ нежности, и зачесывает чужую непослушную челку назад. Кэйа довольно жмурится, льнет к руке, пытаясь продлить приятные прикосновения. Пряди иссиня-черной волной стекают обратно, как только Дилюк отстраняется, сводя на нет все его усилия и скрывая мерцающий янтарь зрачка. Кэйа берет чашку, принюхивается, и Дилюк получает такой укоризненный взгляд из-под опущенных темных ресниц, что сердце невольно сжимается, но к его удивлению Кэйа пьет, кривится, но решительно делает большой глоток, а за ним еще один. — Тебе нравится наблюдать за моими мучениями, — после очередного глотка, все-таки не удерживается от страдальческого комментария Кэйа. — Конечно, — охотно отзывается Дилюк, — я вовсе не заинтересован в твоем выздоровлении. В твоей болезни одни плюсы. — Вот как? — Кэйа утаскивает с подноса печенье и вопросительно выгибает бровь. — Во-первых, — серьезно начинает Дилюк, — когда ты выкашляешь наконец криослайма из своих легких, мы сможем отправить его к остальным в погреб и заставим трудиться на благое дело. Кэйа прячет смешок за краем чашки. Он освобождает из-под одеяла ступню, намереваясь мстительно ткнуть Дилюка куда-нибудь, куда сможет дотянуться, но тот перехватывает его ногу и щекочет. Он останавливается только тогда, когда Кэйа снова закашливается, судорожно сжимаясь, и чуть не переворачивает на себя кружку с горячим напитком. Дилюк прижимает пойманную голую ступню к своему бедру, согревая, под довольный выдох Кэйи. — Во-вторых, ты не пьешь уже неделю. Ряды трезвых жителей Мондштадта наконец пополнились и еще никогда не были так сильны с вторым по важности после магистра членом ордена в своем строю. Кэйа закатывает глаза, не впечатленный его аргументом. — В-третьих, у тебя наконец-то больше чем пара выходных, и мы можем провести время вместе на винокурне не мотаясь постоянно в город и обратно. Звезды сияют тепло, Кэйа тянется к нему первым, Дилюк забирает пустую чашку из его рук и отставляет на тумбу рядом. Одеяло скользит по плечам вниз, обнажая бронзу в трепещущем свете свечей, Кэйа зарывается пальцами в его волосы, притягивая ближе, его губы горячие и сухие, поджигают искры у Дилюка под кожей. От Кэйи пахнет молоком, цветочным медом и едва уловимо мятой. — Ну и последний, не очевидный, но самый большой плюс, — шепчет Дилюк прямо в его губы, расплываясь в довольной улыбке и пытаясь сохранить преувеличенно серьезный тон, — ты так сжимаешься внутри, когда кашляешь, что я с ума сх… Подушка прилетает ему в лицо, до того, как он успевает договорить, и глушит так и не сорвавшийся с губ смех. Кэйа широко улыбается, падая на спину, и утягивает Дилюка за собой в тягуче медленный поцелуй. Мед все еще приторной сладостью оседает на языке, но ради такого можно и потерпеть.