Мышемедведь

Чарльз был телепатом. Он мог слышать чужие мысли, мог их контролировать, но предпочитал этого не делать из своих этических соображений. Но даже держа силы под контролем, порой он чувствовал эмоции и чувства людей. Не один раз было так, что он спрашивал учеников позже, чем планировал изначально, чувствуя их страх перед плохой оценкой. Часто он чувствовал эмоции прямо во время речи людей и это делало их более выразительными или наоборот, становилось ясно что человек в свои слова не верил. Оградиться от этого вечного потока эмоций было легко, но не всегда обязательно. А иногда он был необходим. Чарльз Ксавье не знал никаких языков кроме английского, а иностранцев понять через телепатию тяжело. В своей голове люди думают на родном языке, и в таких случаях понять получается только их эмоции и смутные образы. А вот Эрик Леншерр кроме английского прекрасно говорил на немецком, французском и испанском. Стыдно признать, но Чарльз просто с ума сходит каждый раз, когда слышит его речь на красивом родном языке Эрика. К сожалению, это происходит крайне редко. Леншерр подошел к столу в учительской кухне. Ненамеренно выбрав любимую кружку профессора, он налил себе молока, добавил немного меда и разогрел все в микроволновке до состояния близкого к раскаленной лаве. Он отнес все свою комнату и выпил там за парой глав книги, что одолжил ему Чарльз. После Эрик проверил несколько докладов учеников, признаться, некоторые из них были намного лучше, чем могли бы быть. Порой за учеников пробивала небольшая гордость. Эту самую кружку он отнес обратно на кухню только после полудня следующего дня, а отмыл ее от сладкой липкой жижи после всех уроков вечером. Ксавье доверил вести ему не только историю, но и некоторые иностранные языки. — Эрик, если ты ещё раз возьмёшь мою любимую кружку и бросишь её грязной, я тебе обещаю, молоко на кухне больше не появится! — Но я же все равно её мою! Какая разница в какой момент? Что это за истерика, Mausebär, — пробурчал Леншерр. Истерики у Чарльза точно не было. Они не кричали друг на друга, но этим вечером в кабинете профессора Икс витала напряженная атмосфера. Они сидели и играли в шахматы, партия только началась, фигуры только развивались. В тот момент, когда Эрик сказал слово на немецком Чарльз нахмурился. Оно звучало странно. С эмоциональной стороны Эрик явно был раздражен, это чувствовалось всеми фибрами души, да и само слово по фонетике было грубым. Неужели Эрик решил обзываться как ребенок? И все-таки слово было странным, каким-то другим по ощущениям, каким-то родным для Эрика. А возможно Ксавье это все только кажется. — И как я должен понять, о чем ты говоришь? — Прости, порой само вырывается, — Эрик внимательно смотрел на доску, он переместил коня, — сколько бы я не жил в Америке и не говорил по-английски, родной язык никогда не забывается. — Не извиняйся. Знаешь, я всегда считал немецкий очень красивым языком… Партия продолжалась в размеренном темпе. Они успели обсудить учебные планы на следующую неделю, все еще продолжающийся ремонт нескольких в кабинетах, некоторых особенно надоедливых или талантливых учеников и почти забыть о препираниях в начале. Они разошлись чуть позже полуночи, каждый в свою комнату. Но обоих мужчин ситуация не отпускала. Чарльз пытался точно вспомнить, как его назвали, из раза в раз прокручивая этот момент у себя в голове. Лежа в своей кровати и смотря в потолок, Эрик пытался осознать в себе этот резкий приступ нежности к Ксавье и слово, само собой сорвавшееся с его языка. Mausebär. Мышемедведь. Звучит, конечно, странно, но на его родном слово очень ласковое, нежное, только для дорогих людей, таких как Чарльз. Уроки следующим утром у Чарльза начинались не с самого раннего утра, но привыкнув к своему режиму, профессор проснулся к первому уроку. Отличный повод понаблюдать за работой учителей, Леншерр прямо сейчас должен преподавать немецкий. Когда он заехал в класс, Эрик объяснял какие-то тонкости грамматики. Ученики сразу же отвлеклись на директора школы. — Не отвлекайтесь от лекции — строго сказал он, обращаясь к подросткам — прошу мистер Леншерр, продолжайте, я, пожалуй, побуду на сегодняшнем уроке в роли ученика, В ответ на это Эрик только кивнул и продолжил писать что-то на доске переключась между языками и стараясь донести свои мысли до каждого обучающегося. Чарльз проехал на свободное место в конце класса и, подвинув стул, сидел за партой. Наблюдать за уроком было приятно. Эрик полностью отдавал себя делу, знал каждое слово, которое планировал сказать, раскладывал тему настолько понятно, насколько это было возможно. Но даже так Чарльз не понимал ни слова. — У кого-нибудь есть вопросы? — спросил учитель. Чарльз поднял руку. — Да, мистер Ксавье? — А как переводится то слово, которое вы вчера мне сказали? — Боюсь, я имел в виду вопросы по теме, и сейчас уже не смогу вспомнить то слово, — какая плохая ложь, Ксавье не залезал ему в голову, но чувствовал все своей кожей. Эрику было неловко, и он был недоволен сложившийся ситуацией. Но внешне он выглядел как всегда строго и непоколебимо. Что может смешнее, чем поставить друга в маленькую неприятную ситуацию перед учениками? Чарльз притворился, что не заметил слов учителя, — Кажется там было что-то типа «маузебеар», По классу волной прошелся смешок, наверняка акцент был просто ужасным. — Если вам так интересен мой предмет, можете подойти для отдельных занятий после уроков. Сейчас я попрошу вас отойти от темы — Эрик оставался спокойным как скала, но по эмоциям было понятно, что внутри происходит целая недовольная буря. Ученики вновь начали перешёптываться. Чарльз краем уха уловил какую-то фразу девчонок с явно пошлым подтекстом про частные уроки, подростков не исправить. Ученик, сидевший спереди, повернулся назад. — Профессор Ксавье, это переводится как… — Ник, соблюдай дисциплину и сядь нормально, — после этих слов Эрика, ученик быстро извинился и развернулся — если в классе кто-нибудь скажет еще одно слово, вы будете писать тест по этой теме прямо сейчас. Остальной урок прошел немного скучно. Перспектива теста никого не радовала, и учитывая гробовую тишину в классе все считали, что мистер Леншерр не шутил. Никто так и не сказал Чарльзу, что значит загадочное Mausebär. Прозвенел звонок, ученики вышли из класса. Они остались вдвоем. Атмосфера изменилась, по эмоциям Чарльз смог понять, что Эрик расслабился — Еще раз начнешь срывать мне урок, и я выставлю тебя за дверь с двойкой — Эрик улыбнулся. Было негласное правило держать лицо перед учениками, это однозначно утомляло — у тебя дел лучше нет? — Может быть и нет. И если ты не забыл, я директор, и могу тебя уволить в любой момент, — Ты этого не сделаешь, — Конечно. Так как там то слово проводится? И вот опять под кожей начинает неприятно зудеть беспокойство. Эрик испытывает… стыд? — Чарльз, я не хочу тебе говорить, не заставляй меня, пожалуйста. Я уже говорил, что это было не специально — теперь это было скорее отчаяние. — Вау, должно быть там что-то правда обидное. Ты назвал меня безногим? Или какой-нибудь покрышкой от колеса? — Чарльз рассмеялся, но Эрик шутку не оценил, — Не переживай, забудем эту тему. Хочешь кофе? И они пошли за кофе, стараясь успеть до следующего урока. Чарльз уважал просьбы друга, раз его просили не искать перевод, он не будет.