Кофейня номер 50

      Мастер думал, что небольшое отсутствие Теодора в его жизни он перенесет легко, и был уверен, что Теодор сам напишет и извинится за то, что вспылил, но прошло несколько дней, а он так и не написал. Мастер же и вообразить подобную ситуацию не мог — у них с Теодором не всегда все шло гладко, но и извиняться первым повода Мастер не видел, так как не считал подобное поведение нормальным.       Он не рассказал о разрыве никому, даже Маргарите, просто перестал в какой-то момент даже в глубине души надеяться и ждать. Ему стало как-то все равно и даже немного противно — и еще болезненно пусто.       И тогда, чтобы дозаполнить эту пустоту, Мастер весь погрузился в редактуру романа и подготовку к публикации, исчезая в фантазиях о выдуманном им Дьяволе. Роман был опубликован с тем концом, что так не понравился Теодору, и этот день стал началом гибели Мастера.       Роман начали ругать с первого же дня в печати и онлайн — говорили, что непонятно, как такое серьезное издательство пропустило такую дрянь с философскими размышлениями в жанр Young Adult. Говорили, что только идиоты убивают главного героя. Говорили, что непонятно, чему должен, видите ли, научить такой роман. Говорили, что он напихан не то излишним символизмом, не то завуалированным экстремизмом в отношениях главных героев, и что маркировки 18+ недостаточно.       У Мастера закончились гречка и желание жить. Он все обновлял красно-белый сайт с вакансиями, но отклики у него получались паршивые, тестовые — никудышные, а мотивация — и того хуже. В голове гораздо больше места занимали появлявшиеся по хэштегам отзывы на его роман, грозящие отменить издательство, если они не снимут эту вопиющую дрянь с публикации.       Какая-то часть Мастера вредно твердила, что было бы куда хуже, если бы роман остался совершенно незамеченным, но большая часть его говорила, что теперь все уже неважно, и после очередной рецензии на книжном канале у ОсиТунского (Правда ли “Князь кофе” так ужасен, как все говорят?) Мастер почти перестал вставать с постели. Он лежал, укутавшись в одеяло, несмотря на августовскую жару, и совершенно не хотел шевелиться, лишь изредка поднимаясь с кровати выпить воды, чтобы заглушить голод, и снова утыкаясь в экран, листая бесконечную череду однообразных рилсов.       Какие-то уведомления приходили одно за одним, но он их все выключил и вытащил сим-карту. Ему были ненавистны все воспоминания о кафе. Он чувствовал себя ничтожеством, написавшим плохой роман, и теперь он больше никому не нужен и никогда не будет нужен. Жизнь его кончена, и Теодор был прав, когда говорил Мастеру, что писателями рождаются — видимо, у Мастера никогда не получится. Видимо, он настолько ничтожен, что не стоило даже пытаться. Теодора видеть не хотелось – ведь он лишь бы сказал, что, дескать, говорил ему сразу, что с таким финалом далеко не уедешь. Он напомнил бы Мастеру, что тот больше не интересен.       Возможно, решение Теодора порвать с ним было более осознанным, чем Мастеру подумалось.       Все, чего хотелось теперь Мастеру, это спать. И он спал: время текло утомительно долго, но во сне его почти не преследовали ни тупое чувство голода, ни страшные щупальца какого-то душащего спрута.       Никто его не тревожил больше: Мастер был на дне колодца, куда не долетали ни солнечные лучи, ни осторожный стук в дверь Алоизия, ни звуки с улицы.       Не было больше ничего, и он был один в этом мире.       ...Когда в квартире раздались настойчивые трели звонка, Мастер, едва очнувшись от тяжелой дремоты, сначала почему-то подумал, что это Воланд, но тут же услышал женский голос, говоривший с Алоизием, а потом в дверь его комнаты отчаянно забарабанили.       — Мастер, откройте не-мед-лен-но! — почти прокричала Маргарита. — Если вы не откроете, я выбью дверь кухонным молотком. Он уже у меня в руке!       — Выбивайте, — прохрипел он едва слышно, но голос не подчинялся.       — Вы потеряете залог! Это вам не по карману! Откройте, идиот чертов!       Деньги, точно. Деньги. Ему нужны деньги.       Мастер поднялся на ноги, которые почему-то очень плохо держали. Путаясь в одеяле, он почти на ощупь в полумраке комнаты дополз до двери и провернул в замке ключ, мельком увидев в отражении зеркала какого-то патлатого, заросшего монстра.       — М-М-марго, — пробормотал он и упал к ней в ноги, мельком успев заметить, как много света вместе с ней ворвалось в комнату.       — О боже мой, — почти вскричала она и взяла его лицо в свои прохладные мягкие руки, — до чего же ты себя довел, мой бедный…       Он не знал, почему она говорит ему ты и почему плачет, но только сил у него совсем не осталось, и он молча сжался на полу — было как-то странно жарко, и голова ужасно кружилась.       А потом, наконец, стало совсем темно и очень холодно.       …Когда Мастер наконец очнулся, то в вену ему капало что-то холодное, а в голове не осталось ни одной мысли.       — Пить, — пробормотал он, — Марго… Теодор…       Чьи-то руки поднесли к его губам холодную воду, Мастер сделал несколько глотков, но перед глазами все плыло, и он никак не мог спросить, где он и что он, потому что была только чернота — и больше ничего.       Казалось, что рядом с ним на кровати сидит Теодор — и молчит, но тьма тут же изменялась, и с заплаканными глазами рядом оказалась Маргарита.       Второй раз он пришел в себя уже без иголки в вене, а просто в обычной палате, и возле него сидел какой-то незнакомый ему человек.       — Я доктор Стравинский, — представился он, — а вы, значит, Николай Иванович?       Мастер на миг стиснул зубы. Дурацкое имя, которое показалось таким чужеродным.       — Да, — тихо ответил он, — а где я?       — В моей клинике. Вы, молодой человек, довели себя до крайнего истощения — как физического, так и морального, но случай не очень запущенный, у вас же у родственников не было подобного?       Мастер заторможено кивнул.       — Ну и вот и славно, — неожиданно весело сказал доктор. — Сейчас еще недельку-две у нас полежите, потом мы вам пропишем хорошие таблеточки, и вам сразу станет лучше.       — А где, — Мастер облизал страшно сухие губы, отвращение к самому себе накатило тревожной волной, — где Маргарита? Это же она… она меня сюда привезла?       — Во всяком случае, хоть сейчас не здесь. Она вас посетит в приемные часы, но я ей передам, что вы очнулись и будете рады ее видеть.       — Хорошо, — кивнул Мастер. Кажется, сил у него по-прежнему было совсем немного, потому что почему-то стало очень сонно и тяжело.       В последующие дни он засыпал все реже и реже, а дни тянулись очень утомительно. Маргарита приходила смотреть с ним детские мультики и неизменно приносила удивительно знакомые большие куски яблочных и вишневых пирогов, трепала по побритой голове и рассказывала интересные истории из ее новой рабочей жизни.       — Ты сочинил плохую сказку, — как-то сказала она Мастеру, — но тут уж ничего не поделаешь. Ты напишешь новую.       — Нет, Марго. Больше писать я не стану, — он уткнулся лбом ей в плечо и наконец-то тихо заплакал. — Без него…       Она молча обняла его и ничего не сказала, а на следующий день к Мастеру наконец приехал Воланд.